Натурщик, или красота - убойная сила

Конечно, Юрину майку Степа не постирал. Он и свое-то давно не стирал: древняя машина в общаге то не работала, то была занята, а то и сам Степа забывал, что вообще-то хорошо бы не вонять так сильно. Поэтому теперь, предвкушая целые выходные у Юры, он набивал спортивную сумку всеми своими трусами, носками и майками - и еле вспомнил прихватить и Юрину, пропитаную домашней "перцовкой". В животе у него трепыхалось примерно полкило бешеных бабочек. Сегодняшний вечер, и всю субботу, и почти все воскресенье он проведет с Юркой, в отдельной квартире с горячим душем и стиральной машиной, и с кухней, где не надо сторожить свою кастрюльку лапши, чтобы не сожрали друзья-однокашники, но главное, самое главное, он будет с Юркой… — Что это? Степа обернулся, застегивая раздувшуюся по бокам сумку. Юра стоял у подоконника над рассыпавшейся стопкой полароидов. — Нашли по дороге в общагу, — сказал Степа. — Знаешь, где эта заброшка с башенками? Кто-то из наших, наверно, фотографировал теги на районе и обронил. Не ты, случайно? Там и твой папоротник, и Вовкина чикса с рюмкой… Юра покачал головой, передвигая снимки пальцем. — А два дня назад мы примерно там же гирю нашли, прикинь? Тяжеленную! Вон она, у Вовки под кроватью. Они с Санькой ее доперли вдвоем. Хрен знает, нафиг она им. Загнать хотят, наверно… Юра присел, нагнул голову, и с шумом вытянул гирю из-под кровати. — Ты с такой занимаешься? — спросил Степа. — Хочешь, помаши ей, пока нет никого. Можешь и рубаху снять, я тогда снимков нащелкаю. Для анатомических упражнений, а не то что ты подумал… Юра оторвался от созерцания гири и посмотрел на него с недоумением. — Все ясно. Ничего ты не подумал, это только я такой испорченный. — Степа встал и закинул лямку на плечо. — Ну, пошли? Юра молчал, пока они спускались по лестнице. Молчал он и по дороге. Степа ежился под порывами октябрьского ветра и украдкой посматривал на него. Юра был смурной, но он и всегда был таким — поди разбери, обычная ли это хмурость, или что новое? Может, он на самом деле не хотел, чтобы Степа у него ошивался все выходные? Хотя сам ведь предложил в среду утром: нагнулся к Степиному уху, пока тот наглядно смешивал палитру для очередного натюрморта Софьи Алексеевны, и прошептал «А можно мы с тобой… ну, поработаем вместе в выходные?» Или Степа ошибся, и Юра действительно хотел налечь на колористику, а вовсе не на него?.. Настроение медленно, но верно портилось. Степа вытряхнул из тощей пачки предпоследнюю «Приму». — Не возражаешь? — спросил он Юру. Тот не ответил, продолжая смотреть куда-то на тротуар перед собой. Значит, поцелуев не планируется, уныло подумал Степа. Черт, неужели я так облажался?.. Мы ведь даже не поговорили толком о том, что произошло. Может, ему со мной не понравилось? Может, я полный ноль в постели?.. — Нет, — вдруг сказал Юра, словно очнувшись. — То есть, да, возражаю, курить не следует, но если тебе очень хочется … — Он пожал плечами. Степа подумал и медленно сунул сигарету обратно в пачку. — На, забери их у меня, — попросил он, протягивая. — Сегодня вечером одну и завтра одну, когда припрет. Бросать буду. Юра протянул руку, принимая пачку, и вдруг посмотрел Степе в глаза и погладил его большим пальцем по костяшкам. Камень рухнул со Степиной души, как балласт с воздушного шара. Не сердится, подумал он. Конечно, не сердится — да и с чего бы? Просто думал о чем-то своем. Имеет право человек о своем чем-то подумать? А сейчас он почти что держит Степу за руку, прямо посередине хоть и пустой, но улицы. Слишком скоро, Юра отпустил его пальцы, пряча сигареты в карман. Но мир уже изменился.

***

Поцеловав в шестнадцать своего первого кумира и получив от него в глаз, Степа зарекся потакать впредь своим пидорским аппетитам. В Тамбове, куда он сбежал после школы осваивать искусство модельера, а точнее, портного, он пользовался популярностью среди романтически настроенных одногруппниц-швей, и на вписках, где он часто пел под гитару, его окружало женское внимание, подогреваемое его насмешливой бесстрастностью. Но все усилия были без толку: от помадных поцелуев в темных коридорах было только липко и мокро, а во время обжиманий на диванах Степа не знал, куда класть руки и что там ими делать. После того как одна пьяненькая поклонница, оскорбленная его вялыми ласками, назвала его импотентом, Степа прекратил попытки вписать себя обратно в стройные ряды натуралов, и с тех пор в компаниях только пил и пел, отфутболивая интимные запросы ехидным «Кабаки и бабы доведут до цугундера». В Тамбове, он знал, были плешки и другие злачные места где собирались «голубые» и где ему были бы рады. Но даже сама мысль о встрече с каким-то незнакомым мужиком для суетливого перепихона в вонючем общественном туалете была невыносима. Да и стремно было — «плешки» нередко подвергались набегам гопников, под негласным, но общеизвестным покровительством ментов. А теперь, всего два года спустя, он шел со своим парнем к нему домой, провести выходные вдвоем. И парень этот был не какой-нибудь старый плюгавый мужик с плешки, изредка сбегающий к юному любовнику от опостылевшей жены и сопливых спиногрызов, а милый однокурсник, добрый, талантливый и сложенный как бог. Словом, все было, как у любой другой студенческой пары, даже лучше, и сам этот факт не укладывался в голове. Возбужденное Степино сознание непрерывно искрило фантазиями. Реальность ветвилась узорами возможностей. Вот будущее, где он берет Юру за руку и переплетает их пальцы, но Юра отдергивает их, потому что, хоть Степа ему и нравится, он не настолько педик. А вот Юра не отдергивает пальцы, а нежно пожимает их, и они идут так до самой квартиры. Или Юра сам берет его за руку, и рука у него потная, как у нервничающего восьмиклассника, но это даже мило. А вот он берет Степу не за руку, а за шею, и рывком прижимает к стене, вот к этой, кирпичной, где еще остался один угол более или менее скрытый от прохожих, и вот в этот укромный угол он зажимает его, чтобы Степа чувствовал его всего, грудью, животом, бедрами, все его горячее упругое тело, выкованное для боя, но рожденное для любви, захватывает его рот крепким поцелуем, ловко расстегивает ширинку его драных джинсов, и… От полного погружения в мир эротических грёз (и непременного стояка) Степу отвлекло движение. С той стороны дороги на них смотрели двое в спортивных костюмах и кепках, лузгая семечки на скамье. — Эй, красавица! — крикнул один, вальяжно раздвигая колени. — Бросай своего додика, иди с нами тусить! Степа непроизвольно ускорил шаг. Юра же, наоборот, притормозил. Блядь, подумал Степа, холодея не то от ужаса, не то от предвкушения. Сейчас начнется. С тех пор как он наконец вытянулся до минимального взрослого роста и перестал казаться совсем дитенком, к нему постоянно приставали. Виной всему была стрижка, точнее отсутствие оной. Ни один парикмахер его детства не знал, что делать со Степиной — тогда еще Серегиной — вихрастой головой, кроме как остригать ее до «ежика». Но пришло лето, когда повзрослевший Серега заартачился, объявив, что более не намерен терпеть этот произвол и будет теперь отращивать хаер, как у рокера. Батя поворчал немного, но смирился, ведь сынок входил в тот возраст, когда ему естественным образом хотелось нравиться девочкам. К первому звонку девятого класса Серега пошел с растущей на макушке пальмочкой, а уже к зиме щеголял неряшливой бледно-золотой гривой. Новый хаер народ оценил не совсем так, как предполагалось. Девочкам его класса новый имидж действительно зашел. Но еще лучше он зашел дворовой компании, где его принимали на правах барда и балагура. Парни его двора в моде не шарили, и маленький рокер получил новое погоняло: «Серега-красотка». Так Сергею открылась разница между шутом и посмешищем. А еще ему открылся тот факт, что мужикам, в общем, пофиг, кого ебать — главное, чтобы объект был мельче и слабее. Серега отшучивался от подъебов-приставаний как мог, но радости от дворовых посиделок заметно поубавилось. Свалив после школы с крайнего севера в гораздо более умеренный и цивилизованный Тамбов, «Серега-красотка» с чувством глубокого удовлетворения поменял паспорт и переименовал себя в Степана - собственное имя ему опостылело еще в школе, где на их класс из двадцати человек приходилось аж пять Серег. Но обрубить концы прошлого не удалось. В новом многолюдном городе мужики опять не давали ему покоя. Худенького, большеглазого длинноволосого Степу зазывали из всех закоулков. Ему предлагали погулять, выпить, закусить, потанцевать, покурить, нюхнуть, за бабки, с другом, с братом, и даже с догом. Когда он, скаля зубы, хрипло матерился в ответ, это помогало, но не всегда — «мальчик, девочка, какая в жопу разница?» То, что несмотря на это, ему все равно нравились мужчины, было довольно веским доводом в пользу того, что быть голубым — совсем не выбор. Иначе он послал бы подальше всех этих козлов и спокойно женился на милой рыжей одногруппнице, которая вздыхала, слушая его романсы на посиделках, и все старалась прижаться к нему покрепче на тахте, пока он пел. Тем временем Юра повертел головой и стоял теперь в недоумении. — Это они кому? — спросил он Степу. — Мне, кому, — с неудовольствием сказал Степа. — А-аа. — Юра приподнял голову и вдруг громко — Степа аж вздрогнул — воскликнул высоким сварливым голосом базарной торговки: — Как вам не стыдно приставать на улице к незнакомым женщинам? Я, между прочим, замужем! На скамейке произошло замешательство. Степа злорадно смотрел, как с лиц обоих горе-кавалеров сползают ухмылки. — Пошли, мам, не связывайся с ними, — сказал он так же громко своим лучшим баритоном и потянул Юру вперед за руку. — Вот пусть теперь репы чешут, — сказал Юра, когда они уже спускались вниз по Лукьяновской. — Да уж, — вздохнул Степа. Он вдруг понял, что где-то на дне его души затаилось разочарование. Он ожидал от Юры… большего. Чего? спросил сам себя Степа. Видимо, чего-то крутого, понтового. Чтобы тот показал мелким падальщикам городской саванны тщательно спрятанные клыки суперхищника. Без драк или перестрелок: просто посмотрел на них через дорогу, положил правую руку Степе на плечо, а левую сунул в задний карман джинсов, отодвигая локтем полу куртки, а там — пистолет. Или нет, здоровенный охотничий нож, уже выпивший немало кровушки всякой швали. И чтобы даже на расстоянии было видно, как весь их гонор по ноге стекает. Вот это было бы круто. А отшутиться и благоразумно удрать от жопо-приключений он и сам умел… — А фотки и гирю где нашли? — вдруг спросил Юра. — Да вот тут примерно. Эй, ты чего? Юра остановился, нагнулся, осматривая дорогу, и вдруг полез в красные заросли дикого винограда. Мда, сказал себе Степа. Идешь ты, как дурак, фантазируешь о брутальном герое-любовнике из боевиков, а он то бабой пищит, то в кусты ныряет… Юра вынырнул через несколько минут с красным листом винограда на голове. Он был так похож на медвежонка из какого-то старого, доброго, но подзабытого мультика, что Степа прыснул от смеха. А когда герой-любовник вылез из кустов и немедленно полез в кусты уже по другую сторону дороги, Степа не выдержал и заржал в голос. — Юр, ты чего? — спросил он, давясь от смеха. Над кустами взвилась взлохмаченная голова с сухим растительным мусором в черных космах. — Подожди минуточку, пожалуйста, — сказал Юра, и опять исчез. — Слушай, если приперло в кустики, чего место менять? Или ты хочешь пометить как можно больше территории? Юра не отвечал. Степа смотрел на заросли, стараясь разглядеть в них, что там делает его странный кавалер, пока в глазах не начало двоиться. Он уже начинал жалеть, что отдал Юре сигареты, когда кто-то похлопал его сзади по плечу. Степа взметнулся в воздух, как ошпаренный, в ужасе развернулся и увидел перед собой Юру. Тот стоял и улыбался. — Как… ты?.. ты же?.. — Он переводил взгляд с кустов на дорогу. — Твою мать! Ты что, телепортировал? Степа ринулся раздвигать кусты, ожидая увидеть там подземный лаз. Никакого лаза там, конечно, не было. — Я закончил, пойдем, — сказал Юра, как будто не сделал ничего особенного. — Нет, ты мне сначала скажи, как ты оттуда вышел? Я ведь в упор на тебя смотрел! — Не на меня, а на то место, где я исчез из твоего поля зрения, — поправил Юра. — Понятно. Снайперские штучки… — Степа покачал головой. — Ну ты даешь… Чуть сердце не отказало!.. — Извини, — пробормотал Юра. — Я думал, тебе понравится... — Да я не сержусь, просто… - Степа помотал головой, словно отгоняя наваждение, - ни фига себе фокус! А вообще круто. Исчезаешь и появляешься, как Чеширский кот... Это ты в армии научился? Ну да, снайперы же ползают много… Степа с сомнением посмотрел на Юру, на одежде которого не было ни грязи, ни пыли. — Снайперы — это примерно как ниндзя, — сказал Юра. — О них много болтают, и много показывают в кино, но все, что показывают, — полная чушь… Ведь ниндзюцу — это именно и есть искусство сокрытия. Слияние со средой, незаметность в толпе, умение выбрать время для удара или передвижения. Умение исчезнуть без следа, или запутать след. У них даже собственной практики ближнего боя не было — ниндзя просто заимствовали разные приемы у других систем, адаптируя их к разным обстоятельствам… — Понятно, — сказал Степа, улыбаясь. — Кино про настоящего ниндзя — это когда камера смотрит на куст, смотрит-смотрит, час смотрит, полтора, и вдруг бум! Вдребезги, и экран темный. Конец фильма. — Даже без бум, — улыбнулся в ответ Юра. - Да, такой вот скучный фильм. Клыки у суперхищника, заметил Степа, оказались небольшие, но остренькие, и на фоне ямочек на лице смотрелись неожиданно миловидно, как у игривого кота.