Натурщик, или красота - убойная сила

Солнце светило с непривычной левой стороны, и когда Степа проснулся, он не понял, где он. Лежать было шершаво и выпукло, под щекой не было знакомого, пропахшего табаком, по́том и перегаром белья, а под лопатками - вечно скрипучей пружины. А еще он был одет. Через пару секунд он вычислил: это же Юрин диван, где они, кажется, уснули в обнимку, а перед этим целовались… Вмиг накатила волна жарких воспоминаний. Степа не ожидал, что все выйдет так - быстро и немного неуклюже, но правильно. Он вообще не думал, что что-то выйдет, подсознательно готовясь годами тянуть лямку целомудренной мужской дружбы и дистиллировать свои тайные желания в светотени и изгибы Юриной формы. Но по какому-то подозрительному в своей невероятности совпадению Юра и он оказались на одной волне. Целоваться с ним было волшебно, особенно почти на трезвую, когда воспоминания остаются при тебе - во всяком случае, Степа все помнил до мельчайших деталей, и его утренний стояк голосовал за то, чтобы немедленно продолжить прерванное. Юры рядом не оказалось. Сначала Степа подумал, что он просто куда-нибудь встал - ну, мало ли, куда по утрам может погнать человека организм, не в туалет, так за кофе… Но в квартире было тихо. Тогда Степа с досадой подумал, что Юра тайком слинял с узкого дивана, где приходилось свисать с края, на удобную кровать. Он затих, прислушиваясь, пытаясь уловить дыхание из соседней комнаты, а потом, наоборот, шумно поворочался, чтобы привлечь хозяйское внимание. Наконец Степе надоело ломать комедию, и он отправился в спальню, в этот раз решив будить Юру нотацией с порога, во избежание очередного нокаута. - Нехорошо, Юра, сбега… - начал он загодя, но осекся на полуслове. Кровать в спальне была идеально застелена и совершенно пуста. Степа недоуменно посмотрел по сторонам - на ночном столике стакан, заложенная книга, какая-то упаковка с таблетками, - зачем-то заглянул в шкаф и побрел по квартире. Ни в туалете, ни на кухне Юры не было. Тоже не повод для паники, уверил себя Степа: в конце концов, человек мог не обнаружить утром какой-нибудь важной мелочи и уйти в магазин. Или по делам - ведь оккупируя Юру вместе с диваном, Степа не уточнял, есть ли него планы на утро. У самого Степы планов не было, и он вполне мог подождать. Он вернулся в комнату, и тут его взгляд упал на стол. Там лежал лист бумаги - явно не из их вчерашних экзерсисов, потому что весь вчерашний бардак Юра прилежно убрал. Степа схватил листок и прочитал: “Извини за то, что напал, а потом еще и приставал. Я вел себя абсолютно неадекватно. Не знаю, как смогу загладить вину, но обещаю впредь не распускать руки. Надеюсь, мы сможем продолжать общаться, хотя бы профессионально. ЮК.” Бляха-муха, подумал Степа. Напоил праведника на свою голову. И ведь вроде бы все хорошо шло, никаких признаков грядущего утреннего стыда, но… знать, слишком хорошо. Надо было действовать аккуратнее, попытаться на трезвую голову… впрочем, он ведь и не действовал. Кто ж знал, что Юра сам целоваться полезет? К таким сюрпризам жизнь Степу не готовила. Но было в этом утреннем открытии и приятное: записка подтверждала, что Юра целовал его по собственной воле. Пьяный или нет, но движимый своими желаниями. А значит, все это время на уме у него был Степа, и его, Степины, собственные опасения по поводу игры в одни ворота были излишни. Он вдруг решил побыть оптимистом и видеть лишь радостную сторону медали - оказывается, он тоже нравился Юре, да еще как - до потери самообладания! (пусть и со скидкой на две чарки). А значит, будет просто убедить его в том, что Степа нисколько не возражает, и даже наоборот, приветствует это внезапное нападение (в отличие от первого внезапного нападения) - во всяком случае, в голове у Степы это решалось одним решительным разговором, закрепленным дополнительными поцелуями. Вот только было неясно, куда понесло совестливого обормота, и собирается ли он вообще возвращаться - во всяком случае, в ближайшее время. Бегство выглядело паническим, но насколько сильна была паника? А вдруг Юра дойдет до ближайшего ларька, поймет, что поступил, как олух, и вернется решать вопрос по-мужски? Конечно, ехидно заметил сам себе Степа, вопросы внезапных пьяных поцелуев и обнимашек только по-мужски и решаются. Главное, чтобы не в морду кулаком - но судя по записке, кулака тут скорее ожидал сам Юра. Оставшись наедине на неопределенное время, Степа решил осмотреться. Первым делом он залип на Юрину рисовальную амуницию. Она у Юры была крутая и многочисленная, на профессию он не скупился. Степа повздыхал над чистыми холстами, чемоданом акриловых тюбиков и плоской радужной коробкой с трехзначным набором карандашей. Сам он мог себе позволить немногое. Свой альбом, например, материнский подарок на окончание художки, он тащил с собой аж из Надыма - из сентиментальных чувств, конечно, но в основном потому, что покупку нового он бы не потянул. Художественные принадлежности Юрой явно покупались не на последние деньги: как он уже видел, холодильник был битком набит свежей зеленью, кисломолочными продуктами, и белым, но мясом - все зубодробительно диетичное. Степа осмотрел все шкафы и даже кладовку с крупами и банками от прежней хозяйки, но не нашел ни капли спиртного, ни крошки сдобы, а из сладкого только половину жестянки сахарного песка. Неужто он вчера угадал? Спартанский рацион действительно наводил мысли о диабете. Правда, на теле неотразимого натурщика не было ни синяков, ни следов уколов… значит, язва? Куда больше подходило под кислую рожу, но с шикарным телом вязалось плохо. Вздохнув, Степа закрыл холодильник, велев себе не додумывать. Все было куда проще: Юра - самозабвенный, упертый спортсмен. А вот на что он живет - вопрос хороший. На пары Юра ходил исправно, даже лучше Степы, и значит, днем работать не мог. Для мученика ночных смен по утрам он был слишком свеж, и даже вся зелень в холодильнике не смогла бы воскресить его после работы до такого состояния. Юра был сирота, значит, содержать его было некому. Проматывал наследство? Не слишком умно, во всяком случае для человека, который планирует, судя по холодильнику, прожить лет эдак триста. Степа задумчиво уставился на загадочный боксерский мешок в углу. Он походил на освежеванную тушу и выглядел так, будто стал спортивным снарядом, проиграв Юре в кулачном бою. Потертый, где-то залатанный, и явно едва ли не старше самого хозяина, он наводил на мысль, что Юра мог зарабатывать вчерную. Вот, например, бои без правил, Степа видел в кино - только и нужно, что поколотить противника, и можно идти домой с выигрышем… Степа сунул было к мешку свой любопытный нос, надеясь разглядеть свидетельства кровавых бесчинств, но тут в дверь позвонили. Юра!.. - пронеслось молнией в голове. Запаниковал настолько, что убежал без ключей, и вот теперь ломится, бедный. Уже воображая, как будет его отчитывать, Степа ринулся в прихожую и не глядя распахнул дверь - кочуя по общагам, он разучился хранить бдительность. Но на пороге стоял не Юра, не серийные грабители квартир и не рэкетиры, а милая бабушка - божий одуванчик - в цветастом халатике и с седым пучком. - Ой… здравствуйте, - выдохнула бабуля, оглядывая Степу с ног до головы. - А где Юрочка? Вот те раз, подумал Степа. Про родителей узнал, про одну бабушку тоже - это что, вторая? Но тапочки на ногах этой милой женщины чуть успокоили - не стала бы бабуля тащиться невесть откуда в домашней обуви. Значит, соседка. - А Юра, э-э-э, в магазин вышел. За хлебом. А я его брат, - ляпнул Степа, и тут же добавил - двоюродный. Кузен, так сказать. Старушка придирчиво оглядела Степу, видимо, стараясь найти какой-то намек на сходство между голубоглазым блондинистым чудиком стоящим перед ней и смуглым, широколицым, черноволосым Юрой. - А ты тоже художник, что ли… кузен? - наконец спросила она. - Да, - удивился Степа. Бабка оказалась непроста. - А как Вы догадались? В ответ старушка послюнила большой палец и деловито потерла Степу по щеке. - В краске вымазался вон. Тоже в академии учишься? - Да, вот, так получилось, оба поступали, - затарахтел Степа. - И поступили. У нас это, талант… семейный. Прадед был, э-э-э… великий авангардист, - беззастенчиво плел он с важным видом, чувствуя себя по меньшей мере потомком Малевича. - Юра график, а я больше по живописи. То есть, он тоже пишет, но лучше карандашом… - А чего я тебя раньше не видала? - напирала бабка, будто подозревая в говорливом Степе квартирного грабителя. Степа облился потом. Необдуманный блеф катился вниз по склону, как снежок, набирая вес и скорость. - А я… только въехал. Да. Вчера вот, - Степа напряг все свои творческие способности. Врать - это не кистью махать, тут аккуратность была первостепенна. - Я в общаге жил, а там… трубы прорвало. Весь этаж смыло. Вот, здесь пока перекантуюсь… на диване. Бабка молчала и смотрела на него с прищуром. Да чтоб тебя, подумал Степа, не бабка, а майор КГБ - не хватает только лампы в лицо и стула, привинченного к полу. Он решил, что хватит с него оправдываться и пора переходить в нападение. А то вдруг бабка тоже мошенница?.. - Вы соседка, да? Чем могу быть полезен? Бабка дала Степе еще поерзать, оглядывая его, и наконец смилостивилась. - Да вот соль закончилась, думала занять пару ложечек… Степа облегченно вздохнул и отступил в сторону, а бабка того и ждала, и тут же юркнула внутрь. Она шуровала у Юры как у себя дома, и металлическую баночку с солью нашла сразу, хотя на ней, как выяснилось в процессе приготовления курицы, было написано “Какао". - Юра такой милый мальчик, - бормотала бабка, осматривая следы их вчерашней куриной вакханалии и отсыпая себе соли в чайную чашечку. - Добрый, вежливый, просто чудо. И с сумками помогает, и лампочку поменять… А тебя как звать-то? Степа запоздало представился и даже нервно отвесил небольшой шутовской поклон. Бабка оказалась Катериной Михайловной из квартиры напротив. Оставшись опять один, Степа перевел дух. Смысла спешить не было - по всей видимости, Юра действительно ушел куда-то по делам и вернется не скоро. А после вторжения бабки он почувствовал себя в некотором роде хозяином - впрочем, Степа, у которого никогда не было по-настоящему своего угла, везде приживался быстро. Ему было плевать на собственность и какие-то особые права: где ты ведешь себя, как считаешь нужным, там и дом. А стесняться он не привык. Первым делом, он вернулся на кухню и убрал остатки курицы в холодильник. Кухне, он уже заметил, была организована как лаборатория, с кучей белых порошков: соль, мука, сахар, и ни одной приправы… Потом присел за стол в гостиной и подумал, что для графика, которому нужны бумажки, а не холсты, очень даже удобно. А затем сунул нос в спальню. Спальня ему понравилась. В особенности кровать, после ночи на диване. Плюхнувшись на заскрипевшую кровать, Степа растянулся поверх покрывала и осмотрел ночной столик. Столик как столик: пустой стакан, заложенная где-то посередине книга ("Иероглифические рукописи майя", Ю. В. Кнорозов, Академия Наук СССР, 1975), и начатая пачка таблеток (Эутирокс 125 мкг). От головы, что ли? подумал Степа. Хотя с чего бы Юриной голове болеть, он же не пьёт... Он смачно потянулся и заложил руки за голову. Вот бы, конечно, кровать была пошире, чтобы можно было раскинуться поперек, во время сна, не рискуя свалить Юру на пол. О том, что они будут просыпаться вместе, Степа подумал мимоходом, как об уже совершившемся факте, но тут же сообразил, что упустил что-то важное: чтобы проснуться вместе, нужно вместе заснуть, а значит... Перевернувшись, Степа поймал подушку и уткнулся в нее носом. Она пахла Юриными волосами - этот запах он успел распробовать прошлым вечером, когда подставлял шею. Он был без всяких отдушек, но казался сладким, и оторваться было почти невозможно. Степа зарылся в холодную и гладкую подушку лицом. Воображение заиграло само собой, и по плечам пробежали мурашки - вернись сейчас Юра домой и застань его в таком положении, возмутится ли он или наоборот - прижмет его крепче, раз уж Степа сам сообразил, где его место? Мигом проснулась совесть, но заработала не в ту сторону - показалось хамством валяться в кровати в уличной одежде. С трудом оторвавшись от подушки, Степа стянул свитер, а следом и джинсы. И теперь уже было совсем глупо лежать в одних трусах поверх одеяла, поэтому он забрался под него. Едва одеяло всколыхнулось, Степа снова почувствовал запах - так пахло здоровое, сильное и красивое тело. Если закрыть глаза, то можно было представить, что Юра где-то поблизости: раздетый, теплый со сна, еще немного расслабленный, а не такой зажатый, как обычно, и можно… а что именно можно, Степа выбрать не мог. Когда приходила вседозволенность, очень сложно было решить, с какой именно наглости начать свой триумф. Поэтому он просто закрыл глаза и вообразил, как Юра снует возле кровати - делает упражнения на полу, или одевается перед зеркалом, или наоборот, раздевается, готовясь ко сну. Степа представил его деловитое и серьезное лицо: полная сосредоточенность на процессе, даже таком пустяковом. Тем приятнее было бы его отвлечь и затянуть в развороченное гнездо из одеяла, обхватить руками и долго, лениво целовать, чтобы выбить из головы эту офицерскую придурь. Степа вообразил, как Юра ложится сверху и прижимает его к матрасу всем весом; его собственное тело расслабилось, будто и впрямь придавленное, а солнечное сплетение защекотало приятным холодом - теперь никуда не убежишь, раз сам напросился, а значит, придется играть до конца. Все, что ему нужно было, Степа уже видел, но визуального знакомства было мало; куда важнее было представить, как Юра себя поведет, когда они окажутся в одной постели. На ум приходил вчерашний день, когда Юра набросился, не спрашивая, с поцелуями, и как напористо, но нежно брал свое, и как у Степы не хватало сил ни думать, ни сопротивляться… какая, впрочем, глупость - как будто тут кто-то собирался сопротивляться. Степа бездумно провел рукой по животу, не планируя ничего такого, но оказалось, что обдурил сам себя - дотянувшись до потекшей уже головки, он понял, что остановиться не сможет. В его мыслях Юра снова целовал его в шею, на этот раз держа за волосы, не давая опуститься на подушку, а другой рукой крепко обхватив за плечи, и Степа был словно скован в его горячих объятиях, да так, что не пошевелиться. В голове мелькнуло полустершееся воспоминание о недавнем сне с древнегреческим колоритом, где он, наглый раб, соблазнял своего хозяина-олимпионика. Теперь стыдливый костыль подсознания был не нужен, и Степа мог бессовестно фантазировать о том, как ложится под Юру, разводит коленки, впускает в себя и кончает, сжимаясь внутри, потому что хотел. Раздвинув ноги, он запрокинул голову и чуть задержал дыхание, потому что в фантазии в этот момент становилось трудно дышать; сердце забилось быстрее, и быстрее же Степа задвигал рукой. Начав, Юра не остановится; главное, чтобы опять не смутился, а остальное сделает его дотошная натура. Он не станет спрашивать, а просто перехватит Степину ногу под коленку, отведет в сторону, направит себя, и… Хотелось, чтобы все произошло именно в этой кровати, и также стремительно и страстно, как поцелуи сегодняшней ночью. Пусть будет так же: Юра не сможет сдержаться, но в этот раз Степа не будет его останавливать. Все-таки не зря он вчера надавил на тормоза, как чувствовал, что Юра не готов... зато в следующий раз он сам разденется и сам попросит, чтобы у дурня не взыграли опять мысли о том, что ему уступают из опаски. А в собственной фантазии просить не приходилось, и Юра сам делал с ним все, что хотел, а Степе лишь оставалось закусывать губы и чувствовать, как в него проникает член, и желать, чтобы это не заканчивалось никогда. Наяву он возил взлохмаченным затылком по простыне, торопливо двигал рукой, а второй прижимал к лицу подушку - чтобы не ловить губами пустоту, чтобы чувствовать желанный Юрин запах, и чтобы было чуть меньше кислорода. Если Юра будет сверху, дышать будет тяжело, как будто действительно лежишь под ожившей мраморной статуей, а если Степу развернут лицом вниз, то опять же, он уткнется в эту подушку… выходило так, что сильный и исчерпавший все лимиты терпения Юра будет вести, а Степе не останется ничего другого, как подчиняться, и в этом был самый большой кайф. От мысли, что однажды случится, если этому каменному истукану сорвет стопор, у Степы загоралось все тело. Юра будет вонзаться в него снова и снова, оставлять на его бедрах синяки от пальцев, укусит за шею, как молодой ягуар оленя; будет целовать, как безумный, шарить руками, где попало и крутить, как хочется... Реальность вернулась к нему слишком поздно - в тот момент, когда мокрое пятно расплылось под одеялом, а белые искры в глазах сменились блаженной темнотой. Степа лежал, тяжело дыша, накрыв лицо мятой подушкой, и вспоминал, где он - в Юриной кровати, которую только что осквернил, в Юриной квартире, из которой тот сбежал в ужасе после первых случайных поцелуев. Но посткоитальный стыд не приходил - наоборот, разгорался азарт. Уж это-то Юра точно не сможет себе объяснить уступкой, а для мести это было бы слишком двусмысленно. И Степа еще немного позволил себе поваляться, додумывая фантазию - наверное, он все-таки может рассчитывать на сонные поцелуи после, если, конечно, еще сам будет в силах. А на следующий день, Степа будет ходить по коридорам академии, безуспешно пряча засосы на шее под растянутым воротником, и, хотя и трезвый, будет пьяно улыбаться в ответ на ехидные расспросы однокурсников… Проснулся он внезапно, от ощущения что на него кто-то смотрит. Степа открыл глаза и приподнялся на локтях. На пороге комнаты стоял Юра, с таким видом, как будто его неведомой магией подхватило с улицы, когда он шел по своим делам, и вернуло в так решительно покинутую им с утра квартиру. Степа тоже застыл, потому что одно дело - фантазии, и совсем другое - вправду быть застигнутым в такой компрометирующей позиции. - Ты… здесь? - спросил Юра. Было неясно, имел ли он в виду квартиру или собственную кровать, но в любом случае ответ был один и тот же. - Как видишь. Прочел твою записку и подумал, что нам надо бы поговорить. - А почему… - Юра кивнул на постель. Степа почувствовал, что краснеет. - Это месть. За недоеб, - едко отозвался он, маскируя ужасное смущение нахальством. - Ты же сам меня остановил… - Я, может, сладкое на утро хотел оставить! - не унимался Степа. - Когда ты протрезвеешь. А ты смылся! Да еще записку написал, что общаться будем только профессионально. Это что значит вообще? Юра молчал, сдвинув брови. Не верит, подумал Степа. Или верит, но я перегнул палку. - Юр, скажи честно: почему ты сбежал? Тебе не понравилось? - Очень понравилось… - И мне тоже. Так в чем проблема? Из хмурого Юрино лицо стало совсем кислым. Так он выглядел, когда дело было совсем безнадежно: например, когда пытался получить обратно от однокурсника что-либо одолженное “до конца урока”, а потом выяснялось, что на следующую пару тоже надо, а потом еще… - Степ, иди домой. Прости, но так надо, - он вздохнул и переступил с ноги на ногу, словно не решаясь подойти ближе. - Я зря это начал. Поэтому и извинился… - Ты начал, я продолжил, какая разница? - взвился Степа. - Ты мне так и не сказал, почему вчера это была хорошая идея, а сегодня вдруг плохая? - Вчера это тоже была плохая идея. - Ну вот и объясни мне! У тебя что, невеста есть? - Нет, конечно… какой из меня жених? - Ну, не знаю, вот Катерина Михайловна о тебе самого высокого мнения. Юра остолбенел. - Откуда ты ее знаешь? - А она заходила, пока тебя не было. Соли взяла. - И она тебя видела? - Ну и что, что видела? Я ей сказал, что мы двоюродные братья. Юра посмотрел на него с таким же выражением, как час назад соседка, пытаясь найти хоть кроху семейного сходства. - И ты ей в таком виде дверь открыл? - Я одетый был. - Степа, у тебя вся шея в синяках… - Ой, - вдруг вспомнил Степа. - Ч-черт… так вот на что она пялилась… - Госс-споди, - простонал Юра. - Теперь еще и это объяснять… - А чего тут объяснять? Ну был я на свиданке, и что? Потом вернулся домой. К тебе, то есть. Ты из-за этого, что ли, ебаться не хочешь? Чтобы не надо было соседям объяснять, кто я такой и почему к тебе хожу? Юра поморщился. Вот ведь фиалка нежная, подумал Степа вдруг с яростью. Воспитали в суворовском училище благородную девицу. - Нет, серьезно, чего ты от меня хочешь? - спросил он, нашаривая на полу мятую одежду. - То целоваться лезешь, то вдруг вспоминаешь, что нельзя… Ты взрослый мужик, мать твою! Перед кем тебе отчитываться? Перед соседями? Ну так не будем сосаться на лестничной клетке, все дела. Перед родителями? Они из загробного мира проклянут тебя, что ли? Степа чувствовал, что его понесло совсем не туда, но уже не мог остановиться. - Ты вообще чего от жизни хочешь, Юр? Ты хоть чего-нибудь хочешь? Тебе походу ничего нельзя, ни пить, ни есть, ни трахаться - ты так живешь, как будто помер уже и только ждешь, пока тебя закопают! Юра молчал и смотрел в пол. - Сказал бы честно: Степан, я просто не ебался никогда ни с кем, и не дрочил давно, вот и полез на тебя чисто с голодухи. Был бы на твоем месте Юзик, полез бы на него. А на трезвую голову у меня на тебя не стоит совсем, домкратом не поднимешь. - Почему не стоит? Стоит… - Ну так раз стоит, в чем проблема? - Степа вдруг застыл с одной рукой в свитере. - У тебя что, СПИД? - Нет, - пробормотал Юра. - Не СПИД. - А что тогда с тобой не так? Ты что, дилер? Киллер? Мальчик по вызову? Что? Юра рывком вскинул голову. Глаза у него стали совсем круглые, рот приоткрыт. Степа замер, как был, с джинсами в руке. - Подожди, я что, угадал? Он прищурился, подходя ближе. Юра был на несколько сантиметров выше его, но сейчас стоял с опущенной головой, и Степа, согнувшись, заглянул ему в лицо. - Ты… ты барыжишь наркотой? - Нет, - выдохнул Юра. - И не… у меня никого никогда не было. - Тогда что же… - И тут Степа вспомнил, что наговорил. Дилер отпадал, жиголо тоже, и оставалось... - Подожди, ты… ты… - Наемник, - прошептал Юра. - Я убиваю людей за деньги. Уже давно. - Давно? - переспросил Степа, тоже шепотом. В глазах у него темнело. - Сколько?.. Юра замолчал, и через какое-то время Степа вдруг с ужасом понял, что он считал. - Двадцать четыре, - наконец сказал Юра. Степа качнулся, попятился, и осел на скрипнувшую кровать. - Спирт еще есть? - спросил он еле шевелящимся языком. - Мне надо аптечек пять…