Путешествие в Россию

      Карим       Я зачарованно и разочаровано пялился в окно. Горы были великолепны. Кавказ мне нравился даже больше, чем Урал. Уральские горы были гораздо ниже. Вдруг, я почувствовал тяжесть на плече: это Никита навалился на меня. Задрых уже. А я ему не подушка, бессовестный! Не тому оборотню кошачье обличие досталось. Хотя, и я, как и моя многочисленная родня-рыси и Никита, конечно, были жаворонками, но Никита мог уснуть буквально в любом месте за пять секунд. Еще и бормочет что-то во сне, кажется маты на немецком. Er ist ein Freak! Ich kann auch fluchen. Fick dich, Miststueck, Schlampe... Und damit ist mein Wortschatz deutscher Schimpfwörter zu Ende. А Шон тоже любил Кавказ больше. Шон вообще много чего любил. Например спорить. Спорщик из него был отменный. Упертый, как баран упрется рогами и будет стоять целый день. И это мой младший брат! Я его люблю, безумно люблю, но как можно быть таким... Таким какой он. А он говорит что я лентяй. Хотя, все мы не идеальны, конечно. Серега предусмотрительный стратег, но нервный, Шон находчив, но упрям и скептичен, Никита трудолюбивый и вспыльчивый, Кира сильна духом, но бывает раздражительна и цинична, а я... Я, наверное, хоть и могу поддерживать, слишком нерешителен и рассеян. Все мы люди, все мы человеки... Нужно принимать себя такими, какими мы есть. Но принимать, не значит забивать на себя, нет, над собой нужно работать. Три года назад я принял тот факт что я тощий, перестал стыдиться и не любить себя, но я пошел на фехтование и плавание и теперь, в пятнадцать, могу похвастаться нормальной мышечной массой. А Джефри? Мы думали что он славный парень. Он веселый, активный, задорный. Но нам потом рассказали, что он оскорблял других учеников, затевал драки. Двуличен? Или неоднозначен, балансирует на грани между добром и злом. Того и гляди, сорвется на какую-нибудь сторону. Хотя, добро и зло это, конечно, тоже понятия относительные. Есть вещи однозначно плохие, есть хорошие, а есть что-то между. Сложно все, короче.       Я уставился в телефон. Одиннадцать тридцать. Интернет пока был, но в горах он пропадет быстро. Как там Юрий Владимирович... Или Юра... и дядя Слава? Долетели ли? Хотя, я же не знаю куда они отправились. Нужна такая точка, куда лететь плюс-минус одинаково со всего мира. Хотя кому-то все равно будет ближе, но сомневаюсь что они полетят в Новую Зеландию. А куда? Алжир? Испания? Португалия? Неизвестно. Остается только ждать Юру и новости. Что с Миллингом и Антарктидой. Две темы, которые были головной болью для Совета. Надеюсь, Миллинга объявят преступником. Тогда его можно будет схватить. Может, написать Сьерре? Агрх, черт, интернет пропал. Никита опять что-то бормотал, на этот раз, похоже, на осетинском. Я надел наушники и включил музыку.       Просидел я спокойно недолго. Чертов зуд. Как перед превращением. Я покрыл руку голубыми перьями, но это не помогло. Что со мной происходит? Подойти что ли к Марии Александровне? Пару дней назад он возникал лишь иногда, а теперь на постоянной основе. Интересно, у Шона все также? Ну нет, сейчас я с ним говорить не хочу. Через некоторое время зуд уменьшился и я облегченно вздохнул. Нужно потерпеть до школы и там поговорить с учителем. Она поможет. Все образуется.       Арсений Скворцов        Три года назад              Мне и Диме нужно было выехать на одно дело. Два с половиной часа пути в машине. Этим днем небо затянуло свинцовыми тучами, то и дело начинал моросить дождик. Холодный ветер пробирал до костей, и я сто раз обрадовался что сижу в теплом и уютном салоне машины. Где-то вдали раздался грохот грома.         А вот и Дмитрий Панов, собственной персоной. Он чуть ли не бегом бежал до моей машины, перепрыгивая лужи. И вот, через десять секунд, он уже открыл дверь.         — Фух, здравствуйте, — бросил он, забираясь на переднее сидение. — Погодка жуть. И это лето?         — Привет, — только сказал я. Слушать Диму одно удовольствие. Даже сейчас, он хоть и запыхался, но дикция у него так и осталась четкой.         — Нет, у меня конечно купальный сезон никогда не заканчивается, но хочется ведь солнца...         — Да, солнца хочется. Мы едем? Ты своими причитаниями тучи не разгонишь.         — Поехали, — отозвался Дима. — Можно покурить? Ах да, вам же не нравится запах табака...         — Кури если хочешь, — отозвался я.        — Вы уверенны?        — Да.        Дима достал небольшую коробочку с сигариллами, достал зажигалку, кажется, Zippo, поджег сигариллу и открыл окно.     Я завел мотор, надавил на газ, и вот мы уже выезжаем из города.        — И давно ты куришь?        Дима сделал первую затяжку и закашлялся:        — Кха-кха, пару лет. Но стараюсь делать это как можно меньше. Эта коробочка рассчитана на три месяца.         — Я в свое время долго мучился с этой дрянью. Еле бросил.         — И правильно сделали, Арсений Димитриевич. Я вот тоже думаю иногда, зачем я курю. Расслабиться, подумать. Так есть же другие способы расслабиться. Подумываю бросить.        За окном стало еще темнее. Пара капель дождя упала на лобовое стекло и Димину черную толстовку, с очередной рок-группой.        — Если решишь бросить, то я тебя поддержу. Сам же через это проходил.        — Буду вам благодарен.        — Сигариллы ведь крепче сигарет, не так ли?        — В большинстве своем да. Но я курю некрепкие сигариллы и сигары. Не люблю накуриваться, чтобы дышать было невозможно. Сигареты это так, на самый крайний случай, я их не так люблю, — сказал Дима и выдохнул дым в окно. — Я еще спросить хотел. У вас есть любимый жанр музыки?       — Нет... Я вообще музыку не слушаю, — ответил я. Дорога становилась мокрой и скользкой.       — Я принес флэшку с рок-музыкой, может вам понравится? Откроете для себя что-то новое, любимый жанр...         — Нет-нет, не хочу я это слушать, — возмутился я.       Дима сложил брови домиком:       — Ну Арсений Димитриевич, вы-то сами, много рок-музыки слышали? Нет? А что тогда отказываетесь? Давайте я вам четыре песни включу, если вам не понравится ни одна из них, то мы закроем эту тему на всегда.        Я вздохнул. С Димой невозможно спорить, он всегда уговорит кого угодно, сделать что угодно.        — Давай две.        — Три.        Дима достал из кармана флэшку и вставил в USB порт.        — Это скрипка? — спросил я, вслушиваясь в музыку. Мне пришлось признать, пока что самому себе, что она мне уже нравилась, но при этом была смутно знакомой.        — Вы слушайте, и следите за дорогой.         Потом начался вокал: Empty spaces, What are we living for? Abandoned places, I guess we know the score, on and on Does anybody know What are we looking for? Another hero, another mindless crime. Behind the curtan in the pantomime Hold the line Does anybody want to take it anymore?        — Точно, это же... The show must go on The show must go on, oh yeah        — Да, это Queen. Великая песня великой группы. Многие ее слышали, но не все знают о чем она.         — Квин? Это та группа у которой вокалист был гомосексуалом?* Фредди Меркури?        — Арсений Димитриевич, я сейчас обижусь на вас. Во-первых, почему вы отметили не то, какой у Фредди великолепный голос, а то, что он нетрадиционной ориентации.* А во-вторых он был бисексуалом.*        — Ясно.        — Ну вы послушайте какой у него голос, просто потрясающий.        — Да, потрясающий...              Некоторое время мы сидели молча. Городской пейзаж сменился дорогой, вьющейся сквозь сосновый бор.        Песня судя по всему подходила к своей кульминации: My soul is paint like wings of butterflies Fairy tales of yesterday, grow but never die I can fly, my friends. The show must go on The show must go on The show must go on I'll face it with a grin I'm never giving in On with the show I'll top the bill I'll overkill I have to find the way to carry on The show must go on, go on, go on, go on         — Великолепна песня, — пробормотал я. — О чем она?         Дождь начал лить все сильнее. Капли барабанили по крыше машины, пузырились в лужах. Небо расколола вспышка молнии, а следом послышался треск грома.       Дима сделал очередную затяжку и выдохнул клубы дыма в окно.        —  Это такая жизнеутверждающая песня. Она о том, что чтобы не случилось, нужно продолжать жить дальше. Жизнь должна продолжаться в любом случае. Но только вот Фредди записал эту песню будучи смертельно больным, он понимал, что ему недолго осталось. Шоу будет идти без него. Он никогда не исполнял эту песню вживую. Через пятьдесят пять дней после ее релиза, он умер.       Внутри что-то оборвалось. Он больше не поет. Пускай, я прослушал всего одну песню этой группы, мне хотелось послушать больше, а так, получается, у них никогда не выйдет новых песен. Или же группа продолжает деятельность с другим вокалистом? Но просить я решил не это.       — Чем он болел?       — ВИЧ, — кратко ответил Дима.       — Жаль. Жалко.       — Да. Самые яркие звезды гаснут быстрее всех. Сейчас, найду следующую песню.        Следующей песней оказалась Dream On, от Aerosmith. Песня с великолепным вокалом и пианино, о том что нужно мечтать и не сдаваться. Простой посыл, но со вкусом.         — Не хотите выучить английский? — спросил Дима.         — Что? Зачем мне он?         — Английский — язык мира. Чтобы общаться на нем с другими людьми. Или подпевать в такт любимым песням.         — Мне не нужно... Не нужно... — замялся я.         — Не нужно общение?         — Мне уже тридцать девять.              — Вам всего тридцать девять.         — И как я его выучу?         — Юра может помочь. По-дружески.         — Я подумаю.        Мы остановились на заправке и пошли в здание, дабы купить чего-нибудь. Я взял капучино с карамелью и курник, он же зеленый чай без сахара, однако, тоже предпочел курник.        Хмурая и полная продавщица назвала сумму и Дима потянулся за картой. Через пару секунд, по писку терминала, я понял что денег на ней не было.        — Сейчас, заплачу наличкой... Где деньги-то есть...        Я протянул женщине свои покупки и несколько купюр, со словами: «Посчитайте все в один чек.»        — Вы заплатили за меня? — с каким-то странным удивлением спросил Дима.         — Да. Угощайся.         Я прекрасно знал, что из-за строительства школы у него было туго с деньгами.         — Спасибо, спасибо большое, — засиял Дима.         После небольшого перекуса буря разыгралась еще сильнее. Дима, уже без сигариллы, которую он потушил и выкинул в урну, предложил повести, пока я слушаю музыку. На трех песнях я не остановился.         Шоу должно продолжаться. Жизнь будет идти вперед. Я пережил смерть Изеты, но тогда не представлял, какое испытание мне подбросит жизнь. Ровно через неделю, погиб Вячеслав Шуйский. Мой дорогой друг.       Юрий Клыков              — Рота подъем, — толкнул меня в плечо Слава. Я пробормотал:       — Уже?       — Через двадцать минут.       Я стянул с глаз повязку для сна и зажмурился от света. Да, в самолете трясло сильно, еще и этот запах топлива, но когда ты не спал больше суток, ты готов уснуть в любом месте.       — Ты как? — спросил Слава.       — В норме. Вроде отдохнул, но еще бы поспать не отказался. А ты сам как?       — Отлично. Я же днем перед вылетом спал.       — Вот ты хитрый, — буркнул я. Слава хихикнул:       — А ты сам не догадался? Ох уж эта любовь, все мозги выедает.       Я возмутился, хотя щеки у меня почему-то обдало жаром.              — Мы с Саней не влюблены!       Слава захихикал сильнее.       — Заметь, дорогой мой друг, я про Саню не слова не сказал. Заговорил про нее ты.       Я даже не знал что сказать. Нет, Саня, конечно очень красивая и добрая. Никогда не сдается, даже когда сама говорит что все кончено, продолжает идти вперед. И она храбрая. А ее глаза, один как небо отраженное в море, второй черный как ночь. И руки у нее хоть и сильные, но очень мягкие...       — Нас же должны забрать?       — Да, водитель.       Тут на английском объявили о том, что самолет начинал снижение и нужно пристегнуть ремни. Защелкнув ремень, я стал смотреть в окно. Погода была ясная, так что я без проблем видел землю. Довольно зелено, хотя у нас на Кавказе тоже много зеленых сосен круглый год. Потом под нами раскинулся Лиссабон: море красных крыш, которые пронзили дороги с крошечными, с такой высоты, машинами.       Вскоре самолет долетел до аэропорта и коснулся колесами взлетной полосы. Вот что интересно: пока летишь, скорость кажется не такой большой, но как только самолет начинает ехать по земле, ты понимаешь на сколько ты ошибался. Как только нас стали выпускать, мы пулей выскочили из самолета. Быстрее до паспортного контроля, пока там не образовалась очередь. Правда, я не рассчитал что я в этом месте первый раз, и чуть не потерялся. Благо, Слава вовремя окликнул меня. Мы одними из первых прошли паспортный контроль и наконец-таки вздохнули относительно свободно.       — Офигеть у них аэропорт. Такой красивый... Мне нравится, — сказал я, вертя головой во все стороны.       — А ты чего ожидал? Это же Лиссабон а не какой-нибудь Мухосранск.       — Вообще шикарно, — все еще бормотал я, восторгаясь аэропортом.       Слава издалека смотрел на магазин дьюти-фри.       — Ты видел какой портвейн? Какой ликер?       — Ну ничего, купим, у нас же на обратный путь для этого багаж оплачен, — подмигнул я другу.       — Всего двенадцать-четырнадцать бутылок на нас двоих, — вздохнул Слава. — Эх, ладно, пошли.       Я уже снял с себя косуху. Слава же щеголял в мерче Edge of sanity. Он выглядел словно ледяной принц из какой-то мелодрамы: длинные светлые, почти белесые волосы, глубокие голубые глаза, плавная походка и вкрадчивый голос. Только вот кожа его была не аристократически-белой, а чуть смуглой. Довольно необычное сочетание.       — Нам еще придется покупать и портвейн и ликер. Вот ты что больше хочешь? Тебе же вроде ликер нравится больше? — спросил Слава.       — Хочу всего и побольше. — Мы вышли из аэропорта, нам в лица ударил порыв теплого воздуха. Разговоры на португальском, гул машин… — Смотри, это там не твоя фамилия на плакате? У того мужчины рядом с белым Мерседесом?       — Да, моя, — ответил Слава. Мы подошли к водителю: коренастому мужчине лет шестидесяти, с загорелыми, цвета земли в поле, морщинистыми руками, каштановыми волосами и живыми карими глазами. Тоже оборотень. Он увидел нас и представился по-английски.       — Хорхе Гуттериш, кабан. Садитесь в машину.       Руку он нам не протянул. Все никак не привыкну что оборотни в других странах так не делают. Вот у нас, в России, такого нет. Все здороваются за руки. Слава решил представиться, скорее из вежливости, ведь Хорхе наверняка знал кто мы.       — Ярослав Черняев, ирбис. Это большая кошка, похожая на леопарда, — сказал Слава по-английски. За пару лет он научился говорить на нем очень свободно.       Хорхе пошарил в бардачке и достал оттуда повязку для глаз, пахнущую травами. Он протянул ее мне.       — Наденьте это, молодой человек.       — Нет! — запротестовал я. Я хоть и планировал еще поспать, но и посмотреть на Португалию хоть одним глазком мне очень хотелось.       — Как нет, вы же не член Совета, юноша?       — Но я ведь Юрий Клыков! — выпалил я.       — Ну так бы сразу сказали. Вы во втором обличии леопард, если мне память не изменяет? — Хорхе убрал повязку в бардачок и завел мотор.       — Да все, верно, — с облегчением ответил я.       — Можете немного рассказать про Лиссабон? Историю там, интересные факты, — попросил Ярослав.       — Конечно. Всегда рад рассказать про свой родной город. И можешь обращаться на "ты."       Я снова во все глаза рассматривал аэропорт. Высокий, стеклянный и очень современный. По радио в машине играла национальная музыка, она мне очень понравилась. Мимо нас плыли пятиэтажные дома, белые желтоватые и голубые, с красными черепичными крышами, отовсюду слышались автомобильные гудки. А над головой нависало ярко-голубое небо с плывущими по нему белыми и пухлыми облаками, с него нещадно палило солнце.       — Слава, смотри какие трамваи! — захлебывался я словами. Мы должны в них покататься! А до моря далеко? Мы поедем мимо? Ого, какую керамику там продают, так красиво. А коррида у вас есть?       Трамваи были маленькими, тоже бело-желтыми, представляли из себя кабинку, бесшумно рассекающую улочки города. На моих глазах один из них завернул в переулок.       — Покатаемся как вернемся, — ответил Слава.       Хорхе засмеялся:       — Вижу ты очень любознателен, юноша. Мимо моря мы не поедем. А коррида у нас называется тоурада. Там не убивают быков.       — Ни разу не был в Португалии, — выпалил я. — В Испании был. У меня испанские корни.       — Еще одно доказательство того, что ты овощ, — в очередной раз хихикнул Слава. Он всегда такой в самолетах.       Город купался под солнечным светом. Я чихнул, когда луч попал мне в глаз.       — Хорхе, а ты случаем не знаешь испанский? — спросил я, когда он закончил рассказывать.       — Да, я свободно говорю на нем. Моя мама испанка. У нас тут много испаноговорящих, — ответил Хорхе.       — Португальский и испанский ведь похожи, не так ли? — спросил Слава.       — Не просто похожи, — ответил я. — Они очень похожи. Между португальским и испанским сходство составляет восемьдесят девять процентов. Между русским и белорусским это сходство восемьдесят шесть процентов.       — Офигеть! — удивился Слава. — Больше чем между русским и белорусским. С ума сойти!       — Так вот, Хорхе, ты не против пообщаться по-испански? Я давно вживую с носителями не говорил.       — Sí, claro.       — Стойте, а мне как идиоту сидеть, и не понимать о чем вы говорите? — возмутился мой друг.       — Ну пожалуйста, Слава, — взмолился я. — Мы за время дороги успеем наговориться.       — Ну ладно.       — Я с вами не буду все это время, — отозвался Хорхе. — Где-то час вас буду вести я, а потом вас заберет другой водитель.       А, ну да, конечно, если мы знаем конечный пункт назначения, это не значит что об этом сказали другим. Я даже расстроился. Есть такие люди которые сразу располагают к себе, и Хорхе был одним из них. Он мне сразу понравился.       Я прислонился к двери машины, беседовал с Хорхе по-испански. Я стал замечать что мои глаза начинают слипаться. Мне, конечно, хотелось увидеть больше, но я же не в отпуске! Если я на собрании буду как зомби, лучше от этого никому не будет. Я закрыл глаза.       Карим       Наконец-таки автобус приехал. Я с облегчением вздохнул. Так-так, у нас намечалась спелеология, с попутной лекцией по географии. Жаль что Дмитрия Владимировича с нами нет, он бы рассказывал какие-нибудь крутые страшилки. Про спелеологов, застрявших в пещерах, утонувших водолазах, погребенных под камнями исследователей. Но он сейчас в отделе, скорее всего. Может даже и не спал, ушел работать вечером. В любом случае, его нет. Я глянул на свое отражение в стекле автобуса: блин, корни уже отросли. Надо будет подкраситься. Как хорошо что я блондин, ничего осветлять не нужно.              — Земля вызывает Никиту, ответь, — ткнул я в плечо своего друга.              — Уже что ли? — пробормотал он. — Я же только уснул…              — Ты пока спал успел такую чушь на немецком напороть, ей-богу, «Войну и Мир» пересказывал.              — Не-не, в «Войне и Мире» французского дофига, — отозвался Никита, зевая и протирая глаза.              — Ну ты читал тебе и лучше видно.              — Агрх, черт! — выругался Никита. — Я потерял свою резинку!              На его переносице залегла морщинка, а в янтарно-карих глазах полыхнул гнев. Опять он нервничает из-за пустяков.              — Я дам тебе свою, успокойся.              — Это была моя любимая резинка! А у тебя они все цветные как перья в заднице попугая!              — Чувак, это была обычная черная резинка за пять рублей. Ну походишь с цветной, в пещере все равно хоть глаз выколи, никто ничего не увидит.              Он сложил руки на груди, что-то ворча про то, что настроение коту под хвост. Я протянул ему оранжевую резинку. Никита, скривившись, взял ее кончиками пальцев, будто бы это не меньше чем радиоактивные отходы из Чернобыля, и завязал в низкий пучок свои черные волосы, которые довольно часто казались темно-серыми.              — Оранжевый это самый отвратительный цвет, — прорычал он.              — Для тебя сейчас все отвратительным будет, — ответил я, завязывая уже свои волосы.              — Да, учитывая что мы обнаружили.              — Все образуется, — ответил я, искренне веря своим словам. Все всегда образовывалось.              — Какой оптимизм, узнаю тебя, — кисло отозвался Никита.              С Никитой сейчас все равно лучше не говорить, он все равно только ядом плеваться будет и шипеть в ответ, как гадюка, так что я решил помолчать. Не дай бог они сейчас с Шоном заговорят, Шону одно слово, а он десять в ответ, всю поездку грызться вдвоем будут, да так, что еще пару дней будут друг на друга дуться. А вот он, сидит с Даниилом, северным оленем. Читает что-то. Похоже, опять своего Ницше. И не надоело ему «По ту сторону добра и зла» читать?              Нам разрешили выйти из автобуса. Я встал, вытягивая руки вверх, с удовлетворением слушая хруст своего позвоночника. В проходе уже образовалась очередь.              — Я щас твоей шеей похрущу, — буркнул Никита. — Все время чем-то хрустишь.              — Спасибо, но я сам, — протянул я, поворачивая головой из стороны в сторону. И тут, я получил чьим-то локтем под ребра. — Блин, кто это?              На меня с непониманием уставился Сумрак, держа пачку чипсов в руках. Я переключился на английский.              — А, чувак, это ты.              — Да я. Извини. Будете чипсы?              — Давай, — ответил я, сражаясь с Фрэнки пару чипсинок из пакета. Сумрак и Фрэнки часто проводили время вместе, даже когда мы с Фрэнки плавали в бассейне, Сумрак был рядом.              — Никита, ты будешь?              — Они с крабом. Я не люблю морепродукты.              — Кому-то опять лишь бы пожрать, — протянул Шон, стоя сзади ворона и выдры.              — Ну уж нет, пожрать это святое, — добавила Кира.              — Не выражайся, Кира, — строго сказал Николай Николаевич.              — Но это были не маты, — запротестовал Шон. Ох, начинается.              Никита уже открыл рот, наверное собирался сказать что в русском языке существует такое понятие как «брань,» и что ее тоже произносить не приветствуется, я не знаю. Я лишь успел положить ему руку на плечо и тихо сказать по-русски:              — Если ты захочешь сейчас что-нибудь сказать Шону, то замолчи. Только хуже сделаешь.              Никита надулся еще сильнее, того и гляди лопнет. Я наконец-таки, следом за Виолой, выбрался из автобуса, набирая полную грудь свежего воздуха. И тут как удар под дых: я почувствовал одновременно несколько десяток запахов: хвоя, прогревшийся под солнцем асфальт, мятная жвачка, одеколон Виолы, который теперь пах не клубникой, а ее пластиковым муляжом. Я закашлялся, закрывая нос руками, и чуть ли не теряя равновесие. Глаза заслезились, в голову ударила кровь, где-то в висках пульсировали сосуды, отдаваясь болью в голове. Я покачнулся и прислонился спиной к автобусу. Что, черт побери, со мной твориться? Зуд усилился, он стал просто невыносим, чесалось абсолютно все, руки, спина, голова. Еще и шум, все вокруг стали такими шумными, громкими, любой разговор давил на уши, он то затихал, то усиливался и гудел, как взлетающая ракета. Я кулаком вытер слезы с глаз. Солнце стояло в зените. В горах оно всегда светит ярко. Но сегодня оно сияло особенно сильно. Может это тот самый полуденный ужас о котором говорила Кира? Может быть, но что с моим обонянием? Еще и этот запах бензина, который мне даже нравился, а сейчас меня от него чуть ли не на изнанку выворачивало. Я не мог дышать из-за этого запаха, моим легким не хватало простого, чистого воздуха, я хрипел и боялся что задохнусь. Краем глаза я заметил, что Шон тоже замер в ступоре, когда вышел из автобуса. Но он не стал кашлять и чихать, только поморщился. Точно, у тараканов обоняние лучше, пусть и за счет усиков. Если с ним происходит тоже самое, то разница для него не такая существенная. Я вздохнул еще раз. Мой мозг уже начинал привыкать к такому количеству новой информации, но я все еще чувствовал себя так, будто бы всю ночь пытался понять торию струн. Голова была тяжелой, а перед глазами все плыло.              — С тобой все нормально? — вдруг прервал мои мысли голос. Лили. — Ты какой-то бледный.              — Да так, голова закружилась, — прокряхтел я.              Я пошел туда, куда шли остальные, отряхивая чипсовые крошки с логотипа Nasa на моей белой толстовке. Чем выше в гору, тем больше сосны вытесняют лиственные деревья, но здесь, в долине раскинулись смешанные леса, с их могучими, многовековыми дубами. На деревьях уже распустились почки, тут и там проглядывали свежие зеленые листочки. Я заметил двух мужчин, оборотней. Один старше, а второй младше. Я раньше их видел, но только в компании Николая Николаевича, даже имена их не помнил. Наверное такие же альпинисты, спелеологи и парашютисты.              — Добрый день, меня зовут Георгий Валиев Адамович, я профессиональный спелеолог. Медянка во втором обличии, это змея, — сказал на хорошем английском тот, кто старше. Впрочем, неудивительно, сюда приезжает много туристов из разных стран, знать английский перспективно. Я сам недавно видел немецкую группу туристов. Георгий был довольно высок, с русыми волосами и внимательным немигающим взглядом.              — Алан Гареев Ильгизович, кот. Я альпинист и спелеолог.              У Алана были густые черные волосы, да и ростом он был пониже.              Нам предстоит пройти несколько километров по лесу перед тем как мы выйдем к пещере.              Дориан почему-то скис. Не любит походы?              — А можно полететь? — спросила Тень.              — До пещеры можно. Но не там. Пробрался сюда на днях один француз-оборотень, полетать решил. И врезался в сталактит.              — И умер? — едва слышно переспросила Даша, воробей.              — Нет, — пожал плечами Алан. — Отделался синяком под глазом. Но все могло закончится намного хуже. Пойдемте, на тропу, там превратитесь.              — Даже мне нельзя в пещере полетать? — спросил Шон.              — Насекомые что ли видят в темноте? — рыкнул Джефри.              — Чтобы ты знал, у тараканов самое лучшее ночное зрение среди животных. Лучше чем у кошек, сов и тем более волков. Мы видим отдельные фотоны, частички из которых состоит свет, — язвительно отозвался Шон.              — Исключений ни для кого не будет, — твердо ответил Шону Николай Николаевич, строго смотря на бледного от ярости Джефри и ухмыляющегося Шона.              В лесу уже появился ковер из первой травки, мягкой и пружинистой если на нее наступить. А пару дней назад лежали остатки снега. Быстро весна в этом году наступила.              — Сумрак, полетели? — спросила Тень. Игорь, наш ворон уже превратился, а Бека сложил в пакет его одежду.              — Да... — Сумрак бросил взгляд на Фрэнки. — Я пешком хочу пройтись. И кто-то же должен понести твою одежду.              Тень с удивлением посмотрела на своего брата, а потом вместе с Игорем вспорхнули на ветку. Еще несколько ребят, в основном из Кристалл превратились.              — Я тоже превращусь, — вдруг заявила Кира.              В тигра Кира превращалась как по маслу, легко и играючи. Но сейчас она превратилась в большим трудом, рывками и неравномерно. Через пять секунд из кучки одежды выпутывался беркут. Она приняла его обличие! Она редко превращалась в птицу, лишь в крайних случаях и не по своему желанию. Но недавно она решилась не прятаться, и вот результат — она превратилась, пусть неидеально.              Здоровенная коричневая птица оглядела нас всех янтарными блестящими глазами. Она взлетела на ветку, возможно не так элегантно как она двигалась в кошачьем обличии, и не так плавно как парил Эф, тоже в обличии беркута. Он приободряюще посмотрел на Киру.              — Ого, ты такая большая! — воскликнула Куки.              — Ага, да, типа того.              Я думал о том, стоит ли мне принять второе обличие. Так я смогу перевести дух, после того, что произошло с моим организмом.              — Серый, ты пешком пойдешь? — спросил я.              — Да, пешком. Превратиться хочешь?              Вместо ответа я проговорил про себя: «Цаве» и почувствовал знакомое покалывание. Я выпорхнул из горловины своей толстовки и сел на плечо Сереги. Он сложил мою одежду в пакет. И тут я с радостью обнаружил что я перестал чувствовать кучу новых запахов. Ну, конечно, обоняние у зимородков хуже чем у людей.              Волчья стая превратилась. За ними и Никита. Некит и Джефри несколько секунд смотрели друг на друга, будто примеряясь, кто из них выиграет в сражении. На взгляд Никита был крупнее, здоровенный, темно-серый, почти черный волк, с горящими янтарными глазами, и прыгающими в них чертями, да и дрался он мама не горюй, так что во все стороны летели клочки шерсти. Или зубы. Волки разошлись по разные стороны нашей группы. Милана, тоже волк, предпочла остаться в человеческом облике, наверное чтобы не портить макияж. Кстати, ее волосы уже были естественного цвета.              Рядом с нами шла Лили: худощавая, с короткой стрижкой и приветливыми карими глазами. И не скажешь что она саранча.              — Видел видео которое я смонтировала и тебе отправила? — спросила она Серегу.              — Да. Все классно, и песню ты хорошо подобрала, только нужно над переходами поработать, а то у тебя одна и та же анимация.              Лили и Эф пример хорошей интеграции оборотня в человеческий мир. В повседневном разговоре они себя никак не выдают. А вот Саша все еще с опасением относится к многим вещам: он очень осторожен и скрытен, хоть и в общении открыт. Вот и сейчас, идет и беседует с Бекой и Нимблом, немного шепелявя и улыбаясь. Но в человеческом мире ему очень нравились стратегии: он мог часами играть с Серегой в шахматы, или го.              Краем уха я слушал разговоры.              — У вас в России так много оборотней. Мы когда были в городе, я их очень много замечал, — говорил Караг.              — Я тоже это заметила. Хоть в Джексон в три раза меньше по населению, я всего лишь несколько раз встречала оборотней просто так, на улице, — подтвердила мисс Кристалл.              — У нас около двенадцати тысяч оборотней, — коротко ответил Алан.              — А в США всего десять, — кивнул мистер Бриджер. — И это учитывая что в США население в три раза больше.              — Но почему у нас население больше, а оборотней меньше? — недоумевал Караг.              — Никто точно не знает.              Тут Кира, вообще-то не очень опытный летун, так еще и летала она непривычным для беркута способом: перепархивая с ветки на ветку, судя по всему устала. Несколько раз хлопнули могучие крылья: и вот Кира села на плечо Сереги.              — Охтыжбля, — выдавил из себя Серега. — Кира, ты в курсе сколько ты весишь в этом обличии?              — Неприлично говорить девушкам об их весе.              — Ты сейчас здоровенный беркут, а не девушка. У меня сейчас из-за тебя сколиоз будет.              И правда, Серега очень изогнулся на один бок. Тут, пара секунд, и на плечо, на котором сидел я, приземлился второй беркут.              — Для баланса Вселенной, — сказал Эф.              «Вселенная,» в виде моего друга теперь и правда стояла прямо, пусть и на полусогнутых коленях. Сколиоз теперь больше ему не светит, а кифоз вполне себе, у бедолаги на каждом плече сидело по десять килограмм хищной птицы. Ну и я, пара граммов зимородка. Но ребята пожалели моего друга, и перелетели на ветку.              Под размеренный шаг Сереги и рассказы взрослых я быстро заснул. Проснулся я когда все уже были у пещеры.              — Чувак, проснись, — шептал мне в голову Серега.              — Я уже не сплю.              Серега с невероятной ловкостью прокрался в густые заросли кустов, не сломав ни одной ветки с распустившимися зелеными почками. Он повесил на скрюченную ветку мои вещи и так же бесшумно ушел. Я снова проговорил волшебное слово и почувствовал как увеличивается мое тело. Я сделал глубокий вдох. Ошибка. Мне показалось, будто на мою голову упала чертова кувалда: в черепе словно был шторм, он готов был дать трещину и расколоться сию же секунду. Я упал на колени, хватаясь руками за пульсирующие виски. Боль, как ледяна корка сковала мое тело, я царапал шершавую сухую землю, пытаясь как-нибудь заглушить пожар из боли и агонии внутри себя. Мои внутренние органы будто бы скрутились в тугой узел, а по венам бежала не кровь, а серная кислота, разъедая меня изнутри. Я услышал не то всхлип, не то хрип. Я сжал зубы, пытаюсь совладать с собой и выровнять дыхание, так как я снова задыхался от нескладной какофонии новых звуков и запахов. Я уже не видел ничего из за раздраженных и заплаканных глаз.              Через минуту все более менее устаканилось. Я поднялся с земли, отряхивая с колен и ладоней налипшие комочки земли. Под мои ногти до боли впилась земля. Где-то даже до крови. Я закусил губу. Черт, что же происходит? Мне в нос ударил металлический запах а потом тоненькая струйка побежала по моим губам. Я провел по ним кулаком. И будто бы следующий удар сердца стал сильнее: через мои пальцы струилась липкая кровь. Вашу ж мать.              Я за пару секунд надел белье и джинсы, взял толстовку, зажал нос и стал с треском продираться через кусты. Ветка хлестнула меня по губам и это место тут же обожгло.              Милана и Алиса сначала хихикнули, когда увидели меня с голым торсом, но потом на их лицах появилось беспокойство.              — Карим, ты в порядке? У тебя кровь, — запричитала Милана.              — Боюсь что нет. Позовите пожалуйста взрослых, — попросил я.              Мы совершенно разные люди. Пока мы — протест, они — тренды, пока мы слушаем рок, они любят поп. Но все-таки мне была приятна ее забота, не смотря на то, что мы почти не разговаривали весь этот год. Но вот Лиза, оборотень-сорока… С ней после всего того, общаться не хотелось. Лиза она такая, если в компании модно быть хорошей, она будет божьим одуванчиком, но если будет среди оторв, как в старой школе, добра от нее не жди.              — Карим, что случилось? — услышал я обеспокоенный голос Николая Николаевича.              — Да я зашел в лес, и тут у меня так голова заболела. И кровь из носа пошла, — ответил я. Голос мой был довольно смешным, так как нос я все еще зажимал.              — У тебя наверное давление подскочило, — сказала Кира. — Голова болит?              Я кивнул. Ко мне уже подошли остальные взрослые. Кира коротко рассказал им что случилось.              У наших проводников-спелеологов оказалась небольшая аптечка с карвалолом и каким-то обезболивающим.              — Боюсь тебе придется остаться на поверхности, — сказал Николай Николаевич.              — Но это просто головная боль! Да и кровь через минуту остановилась! — воскликнул я.              Майя Руслановна будто бы хотела что-то мне сказать, но молчала, внимательно смотря на меня, заглядывая в душу темно-серыми глазами. Остальные ребята надевали снаряжение, фонарики и каски. Позади всех сидел на земле Шон. Ему видимо тоже было нехорошо: он побледнел, и даже с такого расстояния я видел как тряслись его руки. Он повернулся ко взрослым и сказал:              — Карим взрослый человек, и он говорит что хорошо себя чувствует. Поднялось давление, с подростками бывает.              Я не сдержал улыбки. Мы хоть и в ссоре, но брат за брата.              — Ты что, считаешь себя и его человеком? — рыкнул Джефри.              — А ты кто тогда? Псина с зачатками интеллекта? — ощерился Шон. Да, компания из хищников повлияла на него, теперь он очень по-звериному скалился.              — Джефри, Шон, прекратите немедленно! — отчеканила Лисса Кристалл.              — Почему вы все называете себя людьми? — взвился Джефри. У него даже клыки проступили. — Я не в первый раз это замечаю, когда вы используете к себе слово «человек.»              — Потому что такие традиции сложились в нашей стране среди оборотней, Джефри. У вас не здороваются за руки, а у нас да. Но когда кто-либо приезжает в другую страну, ему следует уважать чужие порядки, — мягко проговорила Майя Руслановна. Взгляд Джефри смягчился пусть и на самую малость.              Мисс Кристалл и мистер Бриджер отвели Джефри в сторону и чем-то строго с ним беседовали. К Шону подошли Николай Николаевич и Майя Руслановна. Раньше бы с такого расстояния я бы ничего не услышал, но сейчас до меня доносились обрывки фраз:              —… Напрашивается на конфликт, не нужно развивать его. Мы сто раз об этом говорили.              — Да он сам нас…              В ушах зазвенело, а потом я уже не мог ничего разобрать. Шон прошел мимо меня, я сказал ему:              — Спасибо.              Он что-то буркнул в ответ про мою мягкость и неумение стоять на своем.              Я натянул каску, включил фонарик и зашнуровал кроссовки покрепче. Я подошел к остальным. А вот и провал, зияющая чернотой дыра, поросшая по краям кустарником. Из нее веяло затхлостью и холодом. Взрослые говорили про название пещеры. Джефри со злобой посмотрел на Шона, сделав характерный жест большим пальцам по своему горлу. Шон показал ему фак обоими руками и мысленно прошептал:              — Тебе пиздец, я на тебя жалобу в Совет накатаю, блядорасина ты свинорылая.              — Пошел нахуй.              — Заткнитесь оба, — прошипели Тикаани с Кирой одновременно. Бо и Клифф растерянно смотрели на своего вожака. Они попытались грозно оскалится на Шона, но выглядело это не очень убедительно.              — Я такие слова только от сводного брата слышал, — в шоке сказал Караг.              Пока нам что-то объясняли взрослые, мы, те кто стоял позади, уже слышали разрастающуюся ссору во всю.              — Я тебя по земле расплющу, тараканишка — все так же мысленно рычал Джефри.              Я стоял и не мог ничего сделать. Давай, я же должен. Но ноги будто приросли к земле, а рот предательски не хотел открываться.              — Так блять, — прервала его Кира. — Я тебя щас хуям собачьим по земле расплющу, я когда в лесу жила таких как ты на завтрак ела. Один удар лапой и на встречу с Одином.              — Ты свинья! Вы все.              — Что ты там спизданул? — встрял Никита.              — Да он охренел, — поддакнул Шон.              Лу обернулась, в шоке вслушиваясь в ругань. Они контролировали свои мысли, чтобы ничего не услышали взрослые, но вдруг до них долетят обрывки наших фраз?              — Закрой свой поганый рот, Джефри, не смей говорить о них такое, — буравил Караг взглядом волков. Тикаани, Бо и Клифф, растерянно смотрели то на нас, то на своего вожака.              — Давайте просто обсудим все мирно, — наконец-таки подобрал я слова.              — Да что у вас происходит? — спросил Серега.              — Заткнись…              — Ой блять, нахуй, — бросила Кира а потом буквально схватила Шона и Никиту за шиворот и потащила подальше от волков. Я пошел вслед за ними.              — Пусти, Кира, — возмущался Никита. — Я ему яйца на жопу натяну.              Кира не удержалась и хихикнула, но потом снова грозно посмотрела на Шона и Никиту.              — Шон, ты мог в начале просто его проигнорировать, а не оскорблять его в ответ, — сказал я своему младшему брату.              Никита был бледен от гнева. Он сжал кулаки до побеления костяшек, но хотя бы молчал, пока Шон внешне и выглядел спокойным, все еще тихо ругался.              — Я сам со всем разберусь!              — Ребят, а вы не боитесь идти в эту пещеру? — спросил Серега.              Я думал что он пытается перевести тему, но потом с удивлением обнаружил, что он реально был очень бледен.              — Не хочешь не иди, — ответил Шон, пиная шишки. Одна из них прилетела точнехонько в белку на дереве. Хорошо что это была не Холли. Та, ругаясь по-белечьи, взлетела вверх по дубу.              — Все будет хорошо, — сказал я, доставая из рюкзака мою любимую косуху с шипами и нашивками.              — А вдруг обвал? — начинал паниковать Серега.              — Серый, ты серьезно? — закатила глаза Кира.              Я взглянул на пещеру, мрак которой поглотил почти всех наших одноклассников. Однако в глубине ее чрева то тут, то там, мелькал свет фонариков. Солнце уже стояло в зените и будто давило на плечи.              — Серый, Карим, вы уверены что хотите пойти? — спросила Кира.              — Да, — ответил я.              Серега лишь сглотнул и кивнул. Черт, у него же клаустрофобия.              У входа стоял Николай Николаевич, скрестив руки на груди.              — Что у вас там произошло? — отчеканил он.              — Да так, — махнул рукой Серега.       — Надеюсь про правила поведения вам напоминать не нужно. Не бегать, не прыгать, смотреть под ноги.              — А голову летучей мыши откусить можно? — спросил Никита, заправляю выбившуюся прядь волос за ухо.              — Ты не похож на Оззи Осборна.              — Никита очень похож! — в один голос заявили ребята.              — Ну ладно, что-то есть. Так, все, давайте, спускайтесь, я буду замыкающим.              Кира широким шагом пошла вперед, включив фонарь. Я шагнул во мрак следом за ней, вдыхая затхлый, стоячий воздух, прелый и влажный. Над нами свод пещеры оскалился сталактитами. Сразу же стало холодно, а под ногами посыпалась земля. Мы аккуратно дошли до группы наших одноклассников, слушая про пещеры, их происхождение и самые большие пещеры России. Я дышал, глубоко и размеренно. По шероховатым каменным стенам стекали капли воды. Одна из них, стекая со сталактита, замерла на его острие, блеснула в свете фонарей, и упала Сереге на лоб. Он с отчетливой брезгливостью скривился, и смахнул ее со своего лица.              —… ее происхождение обуславливается вымыванием водой мягких горных пород. Такие пещеры называются карстовыми.              Мы стали идти дальше, вглубь пещеры. Тут луч фонаря выхватил из темноты ломанный черный силуэт: летучую мышь.              — А это правда что летучие мыши это мыши, которые вырастили на спине на спине крылья? — спросила любопытная Куки.              — Нет, они не близкие родственники, — ответил Алан.              — И их крылья это и есть измененные передние лапы, — объяснила миссис Кристалл .              — Кто-нибудь пошутит про Оззи Осборна? — улыбнулся мистер Бриджер.              — Я уже пошутил, — ответил Никита, пробираясь мимо сталагмитов.              — А кто это? — спросила Жанна.              — Гитарист легендарной группы Black Sabbath. Он однажды на сцене откусил голову летучей мыши. По ошибке.              — Конченный поступок, — рыкнул Джефри.              — Джефри Быстролап Бейкер, тебе сейчас будет вынесено второе предупреждение! — окинула его миссис Кристалл испепеляющим взглядом.              Никита и Джефри, двое волков, оскалившись, несколько секунд смотрели друг на друга, среди оборотней, не понимающих, какая кошка между ними пробежала. Никита выглядел еще более взрослым и грозным в царящем мраке, с его длинными волосами и косухе с шипами. Мелькали фонарики, слышался шепот и стук капель. Они точно говорили о чем-то на мысленном языке. Только вот о чем? У меня по спине пробежал холодок, отнюдь не от стоячего промозглого воздуха или ледяной капли, упавшей на щеку и скатившейся как слеза. Намечается что-то нехорошее. Но что?