Cloud Meadow: Reborn

      Игорь даже не поинтересовался, умею ли с мототехникой обращаться — с умыслом не спросил? — а я и не стал заострять на этом внимание. Не ударил ряжкой в грязь, запустил-таки двигатель на этой бесовской штуковине. И чуть не оглох в первые секунды, всего-то за пару дней хорошенько отвыкнув от шума моторов.       Эхо ринулось в лес, распугивая мелких пичуг, пока я закидывал в багажное отделение блокнот. Взгромоздился на сиденье, нацепил на голову шлем — береженого бог бережёт, — и покатил себе потихоньку, на ходу разбираясь. Пару раз неловко заглох посреди тропы, но и с этим как-то совладал — на луговой простор уже выскочил на весьма бодрой третьей передаче, порыкивая мотором. Выкрутил ручку газа, насколько позволяли навыки водителя и степень обезбашенности.       Проехаться по заросшей, но всё равно хорошо различимой колее, оставшейся от прежних осмотров, невелик труд. Кати себе потихоньку да башкой верти по сторонам, даже рулить почти не нужно — голый луг кругом, не во что врезаться. Подвеска у «квадрика» мягкая, ухаб под колёсами нет — если б не дурной мотоциклетный стрекот под жопой, то вообще песня.       Как Игорь и велел, я останавливался у светлых опор, отстоявших одна от другой примерно метров на сто, глушил ярко оранжевую тарахтелку и исполнительно обходил столб по большому кругу, потому что ближе чем на шагов двадцать подобраться не мог — голова и в самом деле начинала трещать, как от мигрени.       Но если не лезть вплотную, то ничего, нормально. А потому: «Делай хорошо — плохо и само получится». Страшновато было соваться наружу за ничем не очерченный охраняемый периметр, за которым водятся «мастодонты», но дело мастера боится, и я обстоятельно записывал номер столба в блокнот, стараясь подмечать малейшие неисправности в опорах. Не замечал оных и ехал дальше. На всё про всё у столба — считанные минуты.       Таким путем добрался до стоек, которые выходили уже на луг и пересекавших его до самой реки. За столбами, издали навевавшими мысль о врытых в землю лопастях ветрогенератора — далеко, на пределе видимости невооруженным глазом — разглядел очень крупных животных. Различал их размером с муху, если вытянуть руку и «обхватить» пальцами темную точку. Но, учитывая солидное расстояние, нихрена там не мухи, а самые настоящие мастодонты бродили, безо всяких кавычек.       Чего и как, что за зверьё — без бинокля не разобраться, поэтому я повернул вправо, к реке, и покатился вдоль линии опор, спустя недолгое время добравшись до отчётливого спуска для переправы вброд. На пологом песчаном берегу даже следы квадроциклов сохранились, хотя ширина вялого течения в русле метров двести от берега и до берега всё же слегка за яйчишки сжимала — пускай и мелко тут, и дно каменистое, но страшновато. И ещё страшней оттого, что посреди речки придётся остановиться у бетонных опор и считать номер со столба на них.       Комары, сучьи дети, откровенно заели меня, и хотя на реке их снесёт ветром над водой, но на том берегу снова накинутся, твари кровососущие. Поэтому я разделся догола и весь перемазался маслом, натёр себя с головы и до пят. Даже в шевелюру втёр, изобразив пижонскую «зализанную» бролином причёску. Комарьё наконец-то отвалило, отогнанное нетерпимым для них ароматом масла, а я покидал тряпки в багажник, повернул ключ, запустил двигатель и на первой передаче голышом покатил на квадрике с берега в воду.

* * *

      Вернулся я несколько позже, чем рассчитывал, но из прогноза выбился всего на полчаса. Да и то главным образом из-за треклятого своего живота. И радостно вроде оттого, что вот оно, что-то хорошее происходит, но и боль заметно усилилась, горячей волной расплылась по всему пузу и аж в спину отдавать начала.       Я притарахтел обратно на стоянку, сунул ключи на прежнее место, вырвал листок с записями и направился к Игорю, «квест» сдавать. Отыскал пастуха в подотчетном ему коровнике, перед этим сперва разыскав саму постройку. Просторы между обиталищами тут немаленькие и слегка с перебором для непривычных человеческих ног, зато идеально для шустрых коровьих копытцев.       На полпути встретил двух голышей — Маруся несла на спине Алёнку, весело дрыгавшую ногами и хвостом. Отреагировал на голых девочек уже куда спокойнее, чем прежде. Без паники: «А!!! Голые дети! Спасайся, кто может!..». Вроде как это не «те самые» дети, а телята, да и форма одежды у них такая — «голый торс».       На мой вопрос, всё ли у них хорошо — «чего это одна едет верхом на другой?» — девочки покивали и ответили, что так играют. На этом ситуация оказалась исчерпанной и я пошёл своей дорогой. Но телята увязались следом, потому как направлялись в ту же сторону. Неуемная Маруся, у которой шило в известном месте, внезапно затребовала, чтобы «дядя слабак» — то есть я, — поиграл с ними и понес Алёнку вместо нее. А иначе меня опять поколотят. И засранка эта даже кулаки разминать начала!       Что за игра такая с перетаскиванием детей на загривке, я не понял, но напрягая — а ведь и правду отметелить могут, если откажусь. Хотя, Алёнка-то навряд ли, она как белокурый невинный ангелок с глазищами в половину лица. А вот хулиганка Маруся запросто втащит, да хоть «понарошку». Но ее «понарошку» снова свалит меня, даже не сомневаюсь. И теперь уже не крикнуть: «Стоять!» — она наготове. Бестолковка чернявая, привыкла Игоря дубасить на все деньги и если по мне так приложится кулачком, то это обрушится на моё чело несмываемым позорным пятном, омрачая следующие два дня вакаций: «Малолетка отпиздила взрослого дядю — насмехайтесь над ним, презирайте его!». А у меня, как назло, еще и живот пуще прежнего разошелся, будто Маруся уже пару раз по нему вдарила. Ноет всё сильнее — толком и не увернусь, даже если попытаюсь.       Но выходить из ситуации как-то нужно, не пасовать же перед детьми. И я применил самое подлое оружие взрослых — дипломатию. Обратил оружие телят против них же самих:       — Меня поколотить? Ну-ка, поподробнее об этом, — обернулся и присел, оглядываясь через плечо. — Давай, Алёна Игоревна, забирайся на спину — отвезу тебя к отцу, и твою подругу отведу. Вот вместе с ним и послушаем, как вы с взрослыми разговариваете.       Ловко вывернулся: вроде как не они меня принуждают, а я сам вызываюсь.       С Алёнкой, по-моему, не прокатило — забыл, дурак, сердитую физиономию состроить. Девчушка с радостным видом вспрыгнула на меня и обхватила за шею, а я придержал её под худые коленки. Поднялся.       Но Маруся лица моего не видела и как будто поверила:       — Не буду драться, бу-бу-бу… — пробубнила она под нос, под конец фразы вообще произнося что-то неразборчивое. Пнула копытцем дернину.       — И к дяде Игорю не пойду.       — Да ладно, — я тоже пошел на попятную. — Не расскажу ему про вас. Но вы ж всё равно шли в ту сторону, так идём вместе?       — Хорошо, — кивнула на удивление легко сдавшаяся Маруся.       А я мысленно похвалил себя за дальновидность: и от угрозы наябедничать отказался, но и напомнил, что идем-то именно к грозе местных сорванцов.       Мы направились дальше.       — А вообще это ты, конечно, хорошо придумала, — я изобразил трагичный вздох. — Может, я с вами остаться собирался, а ты — поколотить? Так дружбы между нами не выйдет…       — Правда останешься? — Маруся удивилась совершенно искренне, и грустно вздохнула, говоря куда-то в сторону. — Хорошо бы, а то тут скучно бывает…       Задумалась? Отлично! Надеюсь, хоть это их образумит немного. А то не хватало ещё, чтобы меня какие-то малолетки тиранили — дети ведь если нашли какую игрушку, то не бросят, пока не надоест. А я не хочу оказаться мучимой игрушкой.       Игорь у коровника занимался чем-то любопытным: выстроил своих коров лицом к стене и заставил всех поднять левую ногу, демонстрируя копыто. Как будто отряд ОМОНа в лице его одного задержал и выстроил в шеренгу девиц низкой социальной ответственности. Мужчина шел мимо женщин и внимательно осматривал подставленные обозрению копытца. Это, похоже, был завершающий этап осмотра, потому как барышня получала одобрение в виде звонкого шлепка по попе и с самодовольным видом вихляла бедрами внутрь помещения, а Игорь переходил к следующей.       «Инспектирует на предмет болезней», — с пониманием догадался я.       Понял, что если действительно воспринимать местных коров, как особенных животных, то очень многое в восприятии меняется. А заодно и требования к пастуху повышаются: он не просто стадо за собой водит, он и воспитатель, и психолог немного, и фельдшер чуть-чуть, и прочее, прочее…       Алёнка тем временем спрыгнула с моей спины и с радостным писком «Папуля!..» ринулась к отцу, в который раз устрашая бешеным для такой малявки ускорением. Дитё дитем — телёночек мне до пупа макушкой, да и вообще ей всего шесть, — но рванула, как из пращи пущенная!       Подбежала и прыгнула — Игорю даже нагибаться не пришлось, чтобы дочку на руки взять. Она сама к нему в объятия взлетела, радостно дрыгая ногами. Чуть батю не повалила, хохотушка. А я подумал, что если буренки с фермы покажутся на той стороне и вольются в человеческое общество, то в спорте, как минимум, у них не останется конкурентов. По крайней мере, в соревнованиях против людьми.       «Хотя, наверное, отдельные категории ввели бы», — пришло на ум, пока я направлялся к Игорю со своими записями. — «Как весовые, для боксеров: если ты бурёнка, то будь добра, соревнуйся только с себе подобными».       — Папа, а дядя Саша сказал, что хочет остаться! — радостно протараторила Алёнка, вышибая меня из пространных размышлений.       Я чуть не споткнулся, застигнутый врасплох. И ничего не обещал вроде, но стараниями невинного телёнка угодил в когорту оправдывающихся.       Ни за что, ни про что. А я ведь на спине ее катал…       Игорь глянул на меня и, похоже, всё понял. Опустил дочку на землю, потрепал её по волосам.       — Дядя Саша пока не решил окончательно, — сказал он. — Не мешайте ему. Маруся, это тебя особо касается.       Обе девочки дружно кивнули, давно наученные тому, что Игорю перечить не стоит. Алёнка радостно тряхнула челкой — это дитя солнца, похоже, ничего не способно опечалить, — а Мария фыркнула, надменно двинув головой. Вот же уродилась! Вроде телёнок, а будто кошка свирепая — копытца, рожки и хвост вижу, а коровы всё равно не замечаю.       Игорь взял у меня бумагу, пробежал взглядом по записям и остался доволен. Сказал, что гость дорогой содержание своё на этот день полностью отработал и может столоваться, сколько угодно. Но есть мне пока не хотелось, зато вызрел вкус до работы. Не до изнуряющего вкалывания на износ, чтобы в процессе пот по жопе струился, а именно до какой-нибудь деятельности, кабы не ждать вечера в общаге или не шляться бесполезным прицепом за кем-нибудь из пастухов.       Игорь поскреб затылок и сказал, что работы много, но и он не может так уж откровенно напрягать того, кто не в штате работников фермы. Однако же если мне хочется чем-то заняться, то я могу либо на кухню пойти к дежурному — там всегда найдут, чем свободные руки напрячь, — либо поспрашивать у других пастухов.       — А вообще, просто расслабься, мужик — ты ж хотел на Фестиваль наш глянуть, вот и потерпи немного. Да и вообще, отдохнуть бы тебе не помешало, а то серый какой-то.       — Так заметно? Да это живот замучил, что б его… — вздохнул я.       — Ну, так и закрыли тему на этом, какая тебе работа в таком состоянии — ступай отдыхать, — кивнул пастух. — За желание помочь — спасибо, это уже многого стоит. Но и через силу ничего делать не надо. Лучше вздремни до вечера. Случай у тебя, как видно особый, так что просто переживай свою метаморфозу.       — Наверное, — кивнул я, соглашаясь. — И правда пойду. Дашь с собою ещё один пузырёк масла, а то мой уже вышел?       — Заедают или ты на причёску всё извёл? — усмехнулся пастух.       — Да комары, будь они неладны!..       — Не вопрос, сейчас принесу.       Пока Игорь ходил за пузырьком, я ощупал под майкой болезненный живот — он казался чуть ли не каменный из-за спазматического сверхнапряжения мышц. Уже и корпусом шевелить трудно и больно — никудышный из меня работник в таком состоянии.       Заполучив желаемое и распростившись со всеми, а по пути кое-как отделавшись от неутомимой Маруси, предлагавшей во что-нибудь ещё поиграть, я вернулся в общагу и завалился к себе на кровать. Как оказалось, вовремя — спазмы скрутили вообще по всему телу! Ничего такого, что нельзя перетерпеть в полнакала, но ощущения нахлынули крайне малоприятные.

* * *

      Задремал я, когда солнце ещё к вечеру не склонилось, а проснулся уже в темноте, от рокота-грохота фейерверков. Дернулся, разом сбрасывая сонное оцепенение — «ай, раззява, проспал всё!» — но так и повалился обратно на постель, наблюдая за разноцветными бликами на оконном стекле. Фейерверк же обычно под финал берегут, на кульминационный момент, чтобы поставить красочную точку, и раз в небе бабахают яркие радужные сполохи, то торопится некуда, всё самое интересное уже завершилось. Хоть поглядеть бы на тех «кобыл», о которых Игорь говорил… но лень ради них одних напрягаться.       Стечение обстоятельств хотя и крайне досадное, но в своем состоянии я всё равно вряд ли мог бы по достоинству насладиться праздником или хотя бы оценить его размах. Нечего сожалеть.       — Теперь снова целый месяц придется ждать, — усмехнулся я.       В свету цветных отблесков заметил, что на прикроватном столике стояла записка, сложенная «домиком» для устойчивости. Она гласила: «Никуда не ходи. Отдыхай».       Размашистые, крупные строки одарили чувством неловкости. Я ведь этих людей до сих пор в чем-то подозревал, но кто-то из них не поленился прийти и проверить, пару слов написал. А ведь даже если умру тут, то кто с той стороны меня сыщет за странной дверью? Местным фермерам беспокоиться не зачем, но беспокоятся всё же.       Повернувшись на бок — живот уже не так нестерпимо крутило — я натянул на себя плед и попытался уснуть.