Бродячий бордель

      Гермиона Грейнджер никогда не считала секс чем-то фундаментальным, на чем весь мир стоит или хотя бы зиждется привязанность одного человека к другому. Конечно, термин «низменная потребность» здесь тоже не годился, это было сказано исключительно для Малфоя, которому, очевидно, плевать, с кем и где.       И тем не менее, прочные отношения, она полагала, должны складываться из общих интересов, доверия и взаимоуважения. Три точки опоры, как известно, гарантируют наилучшую устойчивость. Убери одну, и никакой секс не спасет. Гормоны кипят и выкипают, страсть притупляется, и отношения, в основу которых заложено одно лишь физическое влечение и ничего больше, обречены рано или поздно рухнуть, как дом с дрянным фундаментом.       С Роном примерно так и произошло. Разумеется, от отсутствия доверия или взаимоуважения они не страдали, но вот по части общих интересов не сложилось, и все закончилось, едва успев начаться. Оно и к лучшему: удалось отделаться малой кровью и, самое главное, сохранить дружбу.       Что же касается секса, Грейнджер не сомневалась, что уж с этим-то у них все в порядке. Ну… так. Среднестатистически. Не лучше и не хуже, чем у других. Наверное.       Конечно, случались всякие несуразности и казусы, но так ведь у всех бывает иногда, верно?       Например, не то место. «Гермиона, надо бы стонать чуть тише, а то у меня тут стены тонкие, мама может услышать» — «Боже, Рон, это ты стонешь, я вообще молчу». Или не то время. «Что произошло?» — «Я устал. Давай утром? Там и делать ничего не придется, природа все сделает сама». Или не то настроение. «Он пялится» — «Кто?» — «Живоглот» — «Не обращай внимания, это просто кот» — «Ага, и у него есть когти. Только глянь на эту злобную морду! А ну как вцепится мне прямо в помидорки».       Помидорки, Мерлин…       Горячо любимые Рональдом пищевые эвфемизмы иной раз напрочь убивали все настроение, даже если время и место были подходящими.       «У тебя такие аппетитные булочки» — «Ягодицы, Рон. На худой конец, задница».       «Как поживает мой любимый пирожок?» — «Если ты про мою вагину, то с ней все в порядке, спасибо, что спросил».       «Нравится, когда я тереблю вот так твою фасолинку?» — «Это клитор, Рональд. И вообще, ты хочешь заняться сексом или поесть?»       Ладно-ладно, она никогда не отвечала подобным образом вслух, только мысленно. И в целом не жаловалась, ведь было немало и хороших моментов. Ей всегда казалось, что все у них с сексом нормально. Казалось.       Пока не появился Нотт.       Три обстоятельства, от которых прежде, как она считала, зависел положительный исход полового акта, полетели ко всем чертям. Время, место и настроение перестали играть значимую роль, потому что с Тео это могло случиться когда угодно и где угодно, и один поцелуй, или прикосновение, или даже просто взгляд мгновенно настраивали Гермиону на нужный лад.       Она не возражала, когда Тео запускал руки ей под юбку прямо на заднем сиденье пустого полуночного автобуса. Охотно поддавалась, когда он укладывал ее лопатками на сочную травку в зарослях какого-нибудь парка. Не имела ничего против, когда прижимал к стене у пожарного выхода из кафе или кинотеатра. А однажды сама полезла к нему в штаны, пока кабинка «Лондонского глаза» совершала свой неспешный получасовой оборот. Кажется, катание на колесе обозрения еще ни разу так не будоражило Гермиону прежде, и огни ночного города внизу никогда не казались настолько красивыми, и веселая музычка, играющая из динамиков кабинки, не могла заглушить тяжелых вдохов и выдохов Нотта, его хрипловатого шепота и короткого несдержанного стона, после которого в ладони Грейнджер стало горячо и липко.       Она, конечно, никогда не подсчитывала точно, сколько секса у нее было с Рональдом, но могла с уверенностью заявить, что превысила эту планку с Тео в первую же неделю их отношений и что это… прекрасно.       Грейнджер почти сразу же для себя определила, что доводить Теодора Нотта до оргазма — одно из лучших занятий на свете. Исподволь наблюдать, как дрожат на прикрытых веках ресницы, ощущать рваное дыхание на своей шее, сжимать пальцы на твердом члене и всецело отдаваться процессу, чтобы запрокидывал голову и выгибал поясницу. Мысль о том, что она способна вогнать его в такое исступление, была почти равносильна собственному экстазу, а мысль про «игру в одни ворота» больше не закрадывалась в голову. Иногда Гермионе казалось, что она готова заниматься этим до бесконечности. Наверное, она бы так и делала, если бы не необходимость есть, спать и помогать Джорджу. А с завтрашнего дня — еще и ходить на работу.       Подумать только… Как же она не желала отправляться в отпуск две недели назад и как же теперь не желала возвращаться обратно, ведь это означало, что они с Тео будут проводить гораздо меньше времени вместе. Возможно, именно поэтому сегодня захотелось вдруг попробовать кое-что новое. Кое-что с ментальной пометкой «много теории и ни капли практики» и категоричной резолюцией от Джинни.       «Парням такое нравится, — прихлебывая вино из бокала, важно кивала подруга, — так что знай: если когда-нибудь твой принц на белом единороге попросит тебя поработать языком, речь пойдет не о цитировании истории Хогвартса. Просто вдохни поглубже, набери слюны побольше и, главное, не тушуйся».       Вообще-то, Тео ни о чем таком пока не просил, но Гермиона решила, что сама предложит. Или просто возьмет и сделает, как когда-то он сам сделал с ней. Никаких вопросов и лишних слов, кроме, разве что, «снимай штаны, Теодор Нотт». Хотя, скорее всего, и этого не потребуется. В отличие от Рональда, Тео не нуждался в указаниях, инструкциях и подсказках.       Преисполнившись решимости еще в Косом переулке, Гермиона крепко сжала его руку и позволила увлечь себя в ставшую уже привычной парную аппарацию. И знатно растерялась, когда вместо закутка, прикрытого садовой решеткой, они оказались посреди просторной полутемной комнаты, наполненной прохладой.       Несколько секунд Грейнджер непонимающе таращилась на огромную, размером, наверное, со всю ее спальню кровать, примыкающую изголовьем к дальней стенке, и на высокие стрельчатые окна, в которые заглядывала луна, и на Теодора, который, выпустив ее ладонь, прошел к большому платяному шкафу и деловито распахнул дверцы.       — Забыл предупредить, — сказал он, уже роясь на полках, — мне нужно переодеться и захватить чистую одежду на завтра.       — Мы у тебя дома, — догадалась Гермиона.       — Пять очков Гриффиндору. — Нотт вытащил из шкафа джинсы и футболку, кинул на постель и принялся расстегивать рубашку.       — Неплохо для подвала, — хмыкнула она, проходясь по комнате. Толстый ковер пружинил под подошвами туфель, как трава под мягкими лапами хищника, расстояние до цели плавно сокращалось. Черта с два она будет ждать, пока они аппарируют вновь, уже в Камден, потом дойдут до ее дома, потом поднимутся по лестнице, потом Нотт будет тискать соскучившегося Живоглота… Долго! Слишком долго!       — Ну что ты, в подвале у меня «Железная дева» и гильотина. — Расстегнув только половину пуговиц, Тео стащил рубашку через голову и тоже швырнул на гладкое атласное покрывало, призывно переливающееся в лунном свете. — А это всего лишь моя спальня. — Он поддел пальцами пряжку и высвободил из нее ремень.       — Так вот где спит дьявол. — Наградив ничего не подозревающую жертву коварной улыбкой, Гермиона подступила еще немного ближе.       — Сомневаюсь. — Теодор, вытянув ремень из шлевок, подошел вплотную к кровати. — Во всяком случае, я его здесь не встречал. — Стянув брюки до середины бедер, он присел на самый краешек матраса.       Глупенький. Теперь не убежит. Со спущенными штанами не побегаешь.       Атака Грейнджер была стремительной и неотвратимой. Примерно как Живоглот набрасывался на заводную мышку, так и она набросилась на Нотта: уселась на его колени, толкнула в плечи, уронив спиной на мягкое покрывало, и прильнула сверху. Тут же впилась в губы, лишая возможности позвать на помощь.       Вот так! Играючи одолела этого дикого кота в его же логове. Уложила на лопатки. Отрезала все пути к отступлению.       Дикий кот Теодор даже не думал отступать и охотно ответил на поцелуй. Смирился и покорился. Расслабился, если не считать, конечно, эрекции, которая после непродолжительного поцелуя отчетливо уперлась в промежность Гермионы. Она сразу же подумала, что лучше не медлить, не откладывать свой замысел в долгий ящик, пока решимость, не менее твердая, чем член Тео, кипит в крови вместе с возбуждением.       Прикусив напоследок губу Нотта, она сползла ниже, по пути нащупав край его белья. Пальцы подцепили и потянули резинку, и на следующие пару секунд Грейнджер замерла, утопая коленями в толстом ворсе ковра и наблюдая, как освобожденный от одежды член слегка покачивается из стороны в сторону прямо напротив ее лица.       — Иди ко мне. — Рука Теодора нежно сжала ее плечо и потянула обратно.       — Нет, — Гермиона мотнула головой. Неосознанно облизала губы, потом подумала и облизала еще раз, уже осознанно. Так рекомендовали готовиться к началу процесса все женские журналы Джинни. — Я хочу… — она резко замолчала, вспомнив, что планировала обойтись без лишних слов.       — Я тоже хочу, — заверил ее Тео и принял сидячее положение.       «Этак вырвется и перехватит инициативу. — Грейнджер посмотрела на него снизу вверх и уловила тень непонимания на красивом лице. — Надо срочно что-то делать».       И она сделала. Обхватила ладонью основание члена и, не отрывая взгляда от глаз Нотта, прижалась губами к налитой кровью головке.       Янтарная радужка почти исчезла за пропастью его расширившихся зрачков, а воздух со свистом втянулся сквозь сжатые зубы. На мгновение Гермиона испугалась, что каким-то неведомым образом сделала ему больно или неприятно, но потом веки Тео, дрогнув, опустились, а сам он легонько подался бердами навстречу.       Это был явный призыв продолжить начатое, она сразу поняла. Снова провела кончиком языка по губам и мягко обхватила ими головку, гладкую и горячую. Слизала выступившую из уретры капельку смазки, чуть солоноватую на вкус.       — Блядь, Грейнджер… — Пальцы Нотта на ее плече сжались сильнее. Он шумно выдохнул и запрокинул голову. Снова двинул бедрами.       Она моментально вспыхнула от этих слов, но виной тому были не смущение и не возмущение. Все грязные словечки, вылетающие изо рта Теодора Нотта, с некоторых пор вызывали у нее лишь возбуждение, жаркое и тягучее, стремительно концентрирующееся внизу живота.       Раскрыв рот пошире, Гермиона позволила члену скользнуть глубже и почти упереться в горло. Выдохнула и вдохнула носом, не забывая про контроль рвотного рефлекса.       Контроль.       Ей понравилось и это слово, так точно отражающее суть происходящего. Да, она стояла перед Тео на коленях, но при этом она же и контролировала ситуацию, и это осознание возбуждало не меньше его приглушенных, пропитанных вожделением ругательств.       И его взгляда.       Почему-то Грейнджер не ожидала, что он будет смотреть, как она вбирает в рот его напряженный член и выпускает обратно, скользит языком по уздечке и снова обхватывает губами головку, все увереннее и быстрее. И уж точно не ожидала, что это будет заводить ее настолько сильно, что захочется запустить руку в собственные трусики и хотя бы немного унять разгорающийся в них пожар. Нет-нет, руки нужны ей здесь.       Гермиона обхватила ствол обеими ладонями, плавно сжала, не переставая работать ртом. Взгляд Нотта над ней поблескивал отраженным лунным светом, его хриплое дыхание разбавляло влажные звуки, разносившиеся по комнате всякий раз, когда она втягивала щеки, четко следуя инструкции из журнала и стремясь доставить ему как можно больше удовольствия. Судя по реакции, у нее получалось. Нижняя челюсть немного ныла от напряжения, по подбородку текла слюна, зато рука Тео гладила затылок, слегка подрагивая, путаясь в волосах, а дыхание становилось все более рваным и все чаще срывалось на сдавленные стоны.       В какой-то момент Грейнджер все же дала себе передышку: подняла голову и закрыла рот, но при этом активнее задвигала рукой, размазывая слюну по всей длине члена. Ладонь Тео внезапно легла поверх ее собственной. Другая сжалась на ее затылке и потянула вверх.       Гермиона покорно привстала на коленях, Нотт склонился навстречу, и их губы столкнулись. Ее, припухшие и влажные, и его, горячие и сухие, мгновенно увлекшие в жадный поцелуй. Языки сплелись, руки задвигались быстро и синхронно — Тео сам задавал темп, равномерный и размашистый, от которого пылала ладонь и сладко, требовательно ныл низ живота. Грейнджер дышала через раз и четко ощущала, как и без того твердый член плавно наливается твердостью.       А потом Теодор разорвал поцелуй, выпустил ее затылок и с коротким стоном откинулся на лопатки. О, Гермиона была просто умницей в этот момент, потому что сообразила, что последует дальше, и быстро опустилась ртом на набухшую головку, прихватив губами кончики пальцев Тео.       Несколько влажных, упругих движений языка, и Нотт кончил, двинув тазом, до предела выгнувшись на постели. Горьковато-сладкая сперма ударила в нёбо, наполнила рот. Грейнджер сглотнула раз, другой и закашлялась, ощущая, как теплая жидкость вместе со слюной стекает в уголках ее губ.       Некоторое время тишину спальни вновь нарушало лишь тяжелое и прерывистое дыхание Теодора. Потом он приподнялся на локтях и окинул ее таким взглядом, словно требовал объяснений случившемуся.       — Что? — Гермиона быстро утерла лицо тыльной стороной ладони и невинно хлопнула ресницами.       — Это что сейчас было? — тихо спросил он.       — М-м-м, минет? — выдавила она, немного смущенная и вопросом, и термином. — Тебе не понравилось? Я просто никому и никогда еще… Ну, ты понял. Конечно, следует поработать над техникой…       — Салазар, Грейнджер… — Тео улегся на спину, и его голая, влажная от пота грудь затряслась от смеха. — Я даже боюсь спрашивать, в какой книге ты об этом прочитала.       — Не в книге, а в журналах, — нахмурившись, поправила она. — Подумала, тебе будет приятно…       — Ох… — Нотт снова сел на постели и, обхватив ее за плечи, притянул к себе. — Извини-извини-извини, — забормотал, покрывая быстрыми поцелуями ее щеки и нос. — Мне было не приятно, а сказочно, феерично и охуительно хорошо. Я просто… немного не ожидал.       — Сюрпри-и-из, — округлив глаза, протянула Гермиона, и они рассмеялись уже вместе, обнимаясь и соприкасаясь лбами. — Мне понравилось… — прошептала она, скользя губами по его скуле. — Хочу повторить.       — Непременно, только дай мне пару минут…       — Покорнейше прошу простить, — произнес незнакомый голос у них над головами, — но я вынужден вас прервать.       — Блядь! — Тео, сильнее прижав Грейнджер к себе одной рукой, второй скомкал атласное покрывало и накинул на ее плечи, прикрыв их обоих, а она лишь тоненько пискнула от неожиданности и уткнулась носом ему в грудь, не понимая, откуда здесь мог взяться посторонний человек.       — Сквернословие излишне, — укоризненно отметил тот, — особенно при дамах. Будь у меня возможность, я бы помыл тебе рот с мылом.       — У тебя есть отличная возможность пойти на хуй! — рассвирепев, Теодор завозился под покрывалом, натягивая нижнее белье и брюки.       Гермиона же обернулась и зашарила глазами по комнате, пытаясь обнаружить невидимого собеседника, но его нигде не было. По крайней мере, в поле зрения. Он мог, разве что, сидеть в шкафу и смотреть на них сквозь узкую щелку между дверцами.       — То есть повторить подвиг этой юной леди? — хмыкнул неизвестный. — Нет, спасибо. Обойдусь.       — Сейчас я тебе рот с мылом помою, — встав с кровати, мрачно пригрозил Нотт, — или лучше сотру магией к чертям собачьим.       Грейнджер воспользовалась моментом и проследила его суровый и многообещающий взгляд до небольшого натюрморта, висящего на стене подле шкафа. На потемневшем от времени холсте между пышным букетом пионов и вазой с фруктами маячила физиономия молодого человека: бледного, кудрявого и до одури похожего на Тео.       — Значит, не услышишь то, что я собираюсь тебе сказать. — Молодой человек, поморщившись, отмахнулся от нарисованного шмеля, который кружил над виноградной кистью.       — Не больно-то и хотелось.       — И зря. Это может быть важно.       — Ой ли! — Нотт, закатив глаза, подал Гермионе руку и помог ей подняться с пола. — Что важного ты можешь мне сообщить? На твой портрет в холле опять нагадила муха?       — Кстати, да. Ты бы занялся, пока не присохло. Но сейчас не об этом.       — Точно. Сейчас поговорим о том, какого хера ты вламываешься в мою спальню!       — Я ведь уже обозначил цель своего визита, — цокнул языком так похожий на Теодора юноша. — У меня есть определенные сведения, но ты никак не желаешь меня слушать…       — Я желаю, — вмешалась Грейнджер и потопталась на ковре, разминая затекшие ноги. — Пожалуйста, расскажите мне.       Откровенно говоря, в первую очередь ей хотелось положить конец перепалке, потому что она чувствовала себя крайне неуютно всякий раз, когда становилась невольным свидетелем чужой ссоры.       — Ой, ну на хер. — Тео раздраженно передернул плечами и, подобрав с кровати футболку и джинсы, принялся переодеваться.       Это Гермиону не обрадовало. Она, вообще-то, не имея возможности тоже переодеться, стояла тут в помятой юбке и насквозь мокрых трусиках и рассчитывала на продолжение. Конечно, время было уже позднее, и место перестало быть подходящим, и настроение Нотта больше не соответствовало ее собственному, но…       — Я только что прибыл со своего второго холста. — К счастью, незнакомец с натюрморта услышал ее просьбу и не стал развивать конфликт. — С того, что в магазине мистера Уизли.       «Ага, ситуация начинает проясняться, — с облегчением подумала Грейнджер. — Очевидно, это какой-то родственник Теодора, парные портреты которого мальчики используют для связи. Очень умно».       — У мистера Уизли есть для нас какое-то сообщение? — вежливо спросила она.       — Отнюдь, — покачал головой юноша. — Не для вас точно, милочка. Вас я вижу первый и, вероятно, последний раз.       — Кантанкерус, — зловеще протянул Тео, застегивая пуговицу на джинсах, — от души советую: лучше заткнись.       — Конечно, прежде Теодор не водил сюда своих многочисленных дам, — продолжил нарисованный молодой человек, не обратив на совет никакого внимания, — но это, несомненно, было связано с их магловским происхождением. Вы же, юная леди, насколько я могу судить по вашей реакции на говорящую картину, являетесь волшебницей, что, однако, не гарантирует вам долгосрочность отношений с моим правнуком.       — Так, ну все… — В пальцах Нотта мелькнула палочка. — Говори, что хотел, и уебывай. Считаю до трех.       Видимо, проступило что-то такое на его лице… Гермиона не поняла. То ли опасный полуприщур, обрамленный острыми ресницами, то ли кривая полуулыбка, от которой даже она ощутила трепет по позвоночнику… Сложно сказать, но Кантанкерус мигом устрашился и затараторил:       — Я просто заглянул в магазин сразу же после твоего прихода, так что не смей думать, что мне есть дело до ваших совокуплений. Я вовсе не собирался врываться сюда и…       — Ближе к сути, — сквозь зубы процедил Нотт.       — Некоторое время я просто слушал, как мистер Уизли ходит по магазину, — покорно ускорился портрет. — Хотел улучить момент и попросить у него книгу. Он поднялся на чердак, выругался на какого-то Барнабаса… А потом сверху раздался грохот. Сильный. Прямо надо мной. И, сколько я ни звал мистера Уизли после, он так и не откликнулся.       — Это все? — мрачно уточнил Теодор.       — Я подумал, случилось нечто неприятное, — добавил Кантанкерус.       — Обойдусь без твоих домыслов. Сходи в магазин снова и попробуй позвать его еще раз.       — Обойдешься без моей помощи! — взвился портрет. — Сам иди и зови! — он обиженно тряхнул кудрями и скрылся за рамой натюрморта, напоследок бросив: — Мог бы хоть «пожалуйста» добавить.       — Иди на хер, — выплюнул Нотт и, помолчав немного, добавил таки: — Пожалуйста. Будь так любезен и не сочти за труд. Еще раз сунешься сюда…       — Не стоит, — мягко перебила его Гермиона. — Он тебя уже не слышит.       — Ничего, я все равно донесу до него все, что хочу, просто позже и в письменном виде. — Тео раздраженно потер лоб кулаком, в котором была зажата палочка. — Увековечу прямо поверх его холста.       — Что будем делать с Джорджем? — напомнила Грейнджер. С ее точки зрения, сейчас это был вопрос более животрепещущий, нежели распри с хамоватым портретом.       Нет, ее не особо задели слова о «многочисленных дамах». В конце концов, Теодор никогда не скрывал тот факт, что у него было много девушек. Просто обычно воспитанные люди не сообщают такие подробности о членах своей семьи. Либо воспитание Кантанкеруса оставляло желать лучшего, либо он отнесся к Грейнджер несколько пренебрежительно. Ну, примерно как к домовому эльфу, при котором можно болтать что угодно, не заботясь о его чувствах.       Но сейчас не самый подходящий момент, чтобы размышлять на эту тему.       И чтобы ревновать Тео к его бывшим девицам, тоже не самый подходящий момент.       — Видимо, пойдем и проверим? — немного успокоившись, пожал плечами Нотт. — Хотя он, скорее всего, просто уронил что-то тяжелое.       — А почему тогда не откликается на призывы твоего… прадеда, да?       — Да. Может, занят или не слышит. Или не хочет общаться с этим уродом, что более вероятно.       — Но мы проверим? — уточнила Гермиона, уже зная ответ.       Тео мог продолжать списывать все на случайности, но она-то прекрасно видела, что он обеспокоен. Ну, немного встревожен. В любом случае, лучше один раз убедиться, чем и дальше строить домыслы. Тем более, Кантанкерус едва ли в ближайшее время согласится вновь выступить средством связи.       — Угу, — Теодор кивнул и взмахом палочки вернул смятое покрывало на постель. — Идем. Аппарируем поближе к «Вредилкам».

***

      После прохлады Нотт-мэнора воздух Косого, прогретый дневной жарой, обнял за плечи приятным теплом. Было тихо и темно, словно переулок, как живой, уснул, закрыв свои многочисленные глаза-витрины. «Вредилки», как и десятки лавочек вокруг, выглядели безжизненно: свет потушен, гирлянды выключены, на двери табличка с надписью «Закрыто».       — Кажется, он просто уже спит, — предположила Грейнджер.       С ее точки зрения это прозвучало очень логично. Как наиболее вероятный вариант. У Джорджа за плечами остался трудный и насыщенный день. Она и сама на его месте завалилась бы в кровать при первой же удобной возможности.       «Да ты же так и сделала, Гермиона, — немедленно съязвил внутренний голос. — При первой же возможности прыгнула в постель Нотта».       От этой мысленной самоподколки улыбка тронула губы, но все равно не избавила от чувства тревоги. Еле уловимого, но навязчивого, как зуд под лопаткой.       — Очень надеюсь, что ты права. — Тео крутанул в пальцах свою палочку и кивнул на магазин. — Идем?       Грейнджер тоже кивнула и направилась ко входу вслед за ним.       Замок от отпирающего заклятия почему-то не щелкнул, и тогда Теодор просто толкнул створку. Она послушно распахнулась и задела дверной колокольчик, который отозвался мелодичным звоном. Войдя друг за другом в торговый зал, они неуверенно замерли возле прилавка.       — Джордж? — Нотт снова использовал палочку, и витражные фонарики на потолке разгорелись мягким желтым светом. Никто не отозвался. В помещении было тихо, если не считать жужжащих и пыхтящих на многочисленных полках товаров.       — Все, вроде, в порядке, — бегло осмотревшись, отметила Гермиона.       Кантанкерус упоминал грохот, будто свалилось что-то тяжелое, однако в зале ничего подобного не наблюдалось: все стояло, лежало и висело на своих местах.       — Прадед сказал, что удар был сверху. — Тео словно прочитал ее мысли и на мгновение отвел руку за спину. Видимо, хотел убрать палочку в задний карман джинсов, но передумал и вместо этого сунул ее за ухо.       — Если сверху… — задумчиво протянула Грейнджер, задрав голову к потолку.       — То это чердак, потому что портрет стоит на втором этаже, — закончил за нее Нотт.       И они, не сговариваясь, направились к винтовой лестнице.       Ступеньки скрипели особенно звучно в тишине магазина, но только под ногами Гермионы. Теодор же поднимался практически бесшумно, и она обратила внимание, что он наступает не на истертую до белесости середину ступени, а на боковины, где лак, покрывающий древесину, почти не тронут и даже бликует в свете фонариков. Никакой причины красться как тать в ночи не было, и Грейнджер машинально заключила, что это просто привычка: двигаться тихо, словно хищный кот в тропиках.       Нотт — оцелот.       Мерлин, кажется, с того дня, когда она придумала эту дразнилку, минуло лет сто…       — Джордж? — Оказавшись на втором этаже, Тео первым делом коротко стукнул в одну из двух имеющихся здесь дверей, тут же сам приоткрыл ее и сунул голову в образовавшуюся щель.       — Что там? — Гермиона нетерпеливо прильнула к его спине, тоже желая заглянуть внутрь.       — Пусто. — Теодор распахнул дверь шире, предоставляя возможность лично в этом убедиться.       В отличие от него, Грейнджер ничего не увидела: если на лестничную площадку еще проникал свет с первого этажа, то в комнате оказалось темно, словно в печной трубе. Оставалось лишь гадать, как Нотт смог разглядеть там хоть что-то.       Достав палочку, Гермиона зажгла Люмос и направила его в дверной проем. Луч высветил заправленную кровать, тумбочку возле нее и оклеенный полосатыми обоями угол позади.       — Смотри. — Тео тронул ее за плечо, привлекая внимание.       Грейнджер обернулась и осветила узкую лестницу, вершина которой исчезала в потолочном люке. В толстом слое пыли, покрывающем перекладины, виднелись четкие отпечатки подошв.       — Джордж! — вновь задрав голову, позвала Гермиона.       — Будь он там, давно бы нас услышал. — Тео вынул палочку из-за уха и тоже зажег Люмос. — Подождешь здесь?       — Вот еще. — Грейнджер первой шагнула к лестнице. — С чего бы?       — Там пыльно и темно.       — Какой ужас, — беззлобно съязвила она, уже взбираясь наверх. — Сам жди здесь, если тебя пугают пыль и темнота.       Разумеется, Теодор в ответ на это предложение только усмехнулся, и теплый выдох, проникнув под юбку снизу, защекотал кожу бедра. Гермиона на секунду прикрыла глаза и выразила мысленную надежду на то, что они как можно скорее разберутся с этой ситуацией: найдут Джорджа, убедятся, что все с ним в порядке, а потом отправятся в ее квартиру и продолжат начатое. Отпуск был на исходе, и хотелось ловить момент, цепляться за эту стремительно иссякающую череду бессонных ночей. Последние дней десять она спала в лучшем случае по пять часов в сутки. И, вот странность, ей хватало.       Однако не хватало другого. Теодора. Так глупо, но она начинала скучать, даже если он просто отлучался в душ, и спешила следом, на ходу выдумывая какой-нибудь ерундовый предлог.       Хочу еще раз почистить зубы.       Принесла тебе свежее полотенце.       Надо протереть зеркало, потому что с прошлого раза на нем остались отпечатки ладоней.       А потом зубная щетка с горошиной пасты оставалась сиротливо лежать на краю раковины, свежее полотенце сминалось на стиральной машине под задницей, а на зеркале появлялись новые отпечатки…       Утонув в несколько неуместных сейчас воспоминаниях, Грейнджер споткнулась на последней ступеньке и буквально вывалилась в беспросветно темное пространство чердака… И тут же пискнула от неожиданности, вляпавшись ладонью в нечто мягкое и… гладкое?       Не успела она опомниться, как руки Нотта обхватили ее за талию и оттащили назад. Вот только палочку она выронила, и та осталась лежать на полу, высвечивая узкий конус на пыльных досках.       — Жива? — голос Теодора прозвучал над самым ухом.       — Да, — проблеяла Гермиона, прижавшись к нему спиной. — Тео, там…       Договаривать не потребовалось, потому что он поднял свою палочку выше, и голубоватый свет заискрился на рыжих волосах, коротким веером раскинувшихся на полу.       — Что за…       — Люмос Максима.       Древко Нотта исторгло из себя крупный шар света, и тот, плавно взлетев под купольный потолок, наконец разогнал по углам чердачную тьму. То, что Грейнджер увидела после, показалось ей каким-то сюром. Бессвязным сном или чьим-то жутковатым розыгрышем. Полным бредом.       В паре футов от носков ее туфель, прямо на грязных занозистых досках, лежал Джордж. Лицо его было бледным, каким-то голубоватым, но явно не от света Люмоса. Губы и вовсе посинели. Распахнутые глаза невидяще смотрели куда-то сквозь потолок, а правая рука, откинувшись в сторону, будто бы тянулась… Тянулась к…       — Боже… — неслышно шепнула Грейнджер и прижала ладони к щекам, не в силах поверить в увиденное.       Потому что справа от Джорджа лежал… тоже Джордж. Не менее бледный, неподвижный, с застывшей на подбородке темной струйкой. В как будто-то бы издевательском довершении картины вокруг двух Уизли тут и там валялись желтые резиновые утки.       Два Уизли.       Почему их…       — Двое? — эхом собственных мыслей пробормотала Гермиона.       Тео не ответил, только с силой стиснул ее плечо. Она обернулась и увидела, как быстро движутся его сузившиеся зрачки: вниз, на Джорджа, правее, на другого Джорджа, прямо, на… Она повернула голову и заметила у дальней стены большой кованый сундук с откинутой крышкой.       Все встало на свои места.       Пошатываясь, встал с пола правый Джордж.       Нет-нет. Это…       — Фред, — упавшим голосом заключила Грейнджер. — Тео, это же…       — Боггарт, — Нотт сильнее сжал ее плечо и потянул назад, но было поздно.       Погибший близнец Джорджа нашарил ее своими мертвецки белесыми глазами и растекся полупрозрачной дымкой, чтобы собраться воедино вновь, будучи уже не Фредом. Все слова и даже звуки застряли в глотке, когда в грудь Гермионы уставилось уродливое кривое древко. Словно в ступоре она обвела взглядом его и сжавшиеся на нем пальцы с длинными черными ногтями.       — Грязнокровка… — прошипел призрак.       Как часто этот голос являлся ей в кошмарах, почти каждую ночь сразу после войны и иногда позже. До сих пор. Безобразный шрам на предплечье отзывался на этот голос застарелой болью, а он все нашептывал угрозы, или вопил «Круцио!», или смеялся, громко и безумно, так, что она скрипела зубами и просыпалась в холодном поту, а потом долго не могла выкинуть из головы образ Беллатрисы Лестрейндж. Словно ее черные спутанные волосы налипали поверх глазных яблок. Словно маниакальная улыбка, как бритва, даже светлым днем рассекала реальность напополам…       На секунду Грейнджер показалось, что она падает. Что ноги предали ее, подкосились, и пол летит навстречу, чтобы больно ударить в колени, но крепкие пальцы Нотта не дали этому случиться. Он резко дернул ее на себя, оттаскивая подальше от безумной колдуньи, которая допрашивала ее, пытала, и резала, и…       — Это просто призрак! — рявкнул Тео. — Отойди! Уйди отсюда! Займись Джорджем! — и он подтолкнул ее в нужную сторону.       Заняться Джорджем.       Едва помня себя от ужаса, Грейнджер тем не менее подчинилась: опустилась на трясущиеся колени и, ощущая, как занозы с досок впиваются под кожу, поползла к телу Уизли. Машинально прихватила по дороге свою упавшую палочку.       К телу.       Нет-нет-нет…       — Джордж! — Гермиона попыталась встряхнуть его за плечи, но он оказался просто каменно тяжелым, и пальцы сорвались с ткани его пиджака. Тогда она упала ухом ему на грудь, судорожно пытаясь решить, что ей делать дальше.       Грудь была неподвижна. Не вздымалась и не опадала от дыхания.       — Мерлин… — Грейнджер вспомнила про палочку и, уткнув кончик куда-то в область сердца Уизли, зашептала заклинание: — Оживи. Оживи! Ну пожалуйста… Черт…       Магия не сработала. Не помогла. Подвела ее. Может, впервые в жизни.       Чуть не взвыв от страха и отчаяния, она подняла взгляд на Тео и беспомощно заскулила, свободной рукой терзая рубашку Джорджа.       Нотт стоял спиной к ней, заслоняя собой от боггарта, и направлял палочку на эту тварь — ни дрожи в прямой, как стрела, руке. Призрак же снова растекался дымным маревом, меняя облик. Длинные волосы исчезли, сменившись черепом, обтянутым бледной кожей. Нос ввалился. Блеснули на мгновение красным узкие, как щели, змеиные глаза, но тут же потухли и растворились. Боггарт так и не стал окончательным Волдемортом и снова растекся бесформенным облаком.       Тео ждал. Просто ждал, пока полупрозрачный туман колыхался перед ним, не спеша принять новый пугающий образ. Будто боггарт сомневался… Не знал, кем или чем прикинуться, чтобы упиваться страхом, жрать до отвала, пока с Ноттом не случится то же самое, что и с Джорджем.       Джордж…       Гермиона словно очнулась. Почему-то теперь, когда рядом не было больше сумасшедшей злобной ведьмы, думать стало чуть легче. Она отложила на пол бесполезную палочку и воскресила в памяти страницы медицинских справочников, коими была когда-то забита целая полка в шкафу родителей.       Первый признак клинической смерти — отсутствие сознания. Мысленная галочка. Второй — отсутствие дыхания. Грейнджер быстро лизнула свою грязную ладонь и поднесла к лицу Джорджа. Ничего. Ни дуновения, ни характерного холодка. Очередь пульса…       Она рванула ворот рубашки, чтобы добраться до сонной артерии, прижала к нужному месту под нижней челюстью пару пальцев и замерла, молясь Мерлину, Иисусу Христу, Будде и даже Санта Клаусу, лишь бы ощутить под бледной липкой кожей заветное биение. Взгляд против воли вернулся к боггарту.       Теперь на месте так и не сформировавшегося Волдеморта стояла запертая дверь. Узкая и невысокая, словно за ней была не комната, а какой-нибудь чулан или кладовка, но, по правде говоря, Гермиона понятия не имела, что должно скрываться там на самом деле. Об этом мог знать только Теодор, а он… Стоял все в той же напряженной позе, только чуть склонил к плечу кудрявую голову, как будто ему было… любопытно?       — Тео, — позвала она высоким, надтреснутым голосом.       Дверь начала плавно таять в воздухе.       — Тео, он не дышит! — Грейнджер оставила в покое шею Джорджа и схватилась за кисть, холодную, липкую, с посиневшими по контуру ногтями. Строчка из справочника — цианоз. Нащупала точку на запястье и ощутила одинокий слабый удар, а потом длинную-длинную паузу и… больше ничего. — Сердце остановилось!       Рука Нотта с палочкой еле уловимо дрогнула. Вместо непонятной двери посреди чердака возник мужчина. Средних лет, высокий, с надменным, но красивым лицом, так похожим на…       — Тео!       Боггарт расплылся в улыбке, такой знакомой, обрамленной ямочками, и оттого неописуемо жуткой, и презрительно выплюнул:       — Щенок! Как смеешь ты направлять на меня палочку? Ты стал забывать меня, да, Теодор? Меня и мои наказания. Я напомню…       — Мерлин, Нотт! — по щекам Грейнджер против воли хлынули горячие слезы бессилия. Она не понимала, что делать, не понимала, как помочь Джорджу и можно ли еще ему помочь. И особенно не понимала, почему Тео просто стоит и ждет, чего он ждет, почему ничего, черт возьми, не делает…       — Ридикулус, — в пику ее собственному звенящему отчаянием голосу голос Теодора был твердым и уверенным.       Воздух чуть зарябил от бесцветного луча заклинания, которое угодило боггарту в грудь. В то же мгновение он сгорбился, весь как-то осел, будто оплывшая свеча. Удивленно округлились его такие знакомые янтарные глаза, волосы на голове побелели, поредели, осыпались на ссутулившиеся плечи и на пол, уже усеянный выпавшими зубами. А затем раздался негромкий хлопок, и всего этого просто не стало. Ни Беллатрисы, ни Волдеморта, ни двери… Ни отца Теодора Нотта. Лишь пустой сундук с откинутой крышкой остался стоять у стены.       Гермиона судорожно выдохнула и вцепилась в пуговицы на рубашке Джорджа. Попыталась зачем-то расстегнуть их, но пальцы тряслись и не слушались, а слезы застилали глаза.       — Давай я. — Тео упал на колени рядом. Выронил палочку и согнулся пополам от прокатившейся по телу дрожи. — Только… — он с силой выпрямился и пронзил Грейнджер требовательным взглядом. — Скажи… блядь… — его грудная клетка ходила ходуном от частого, тяжелого дыхания. — Скажи мне, что надо делать.       — Я думаю, это сердечный приступ, — быстро забормотала Грейнджер. — Нужна сердечно-легочная реанимация, то есть непрямой массаж сердца и искусственное дыхание…       — Как?       — Руки вот сюда, — повернув голову Джорджа в правильное положение, она приступила к объяснениям, — одну на другую, вот так. Нужно давить ему на грудь сильно и быстро. Я буду считать и через каждые тридцать раз выдыхать ему в рот… — И она проделала все то, что рассказала.       — Хорошо. Теперь я сам. Ты иди, приведи помощь. И побыстрее.       — Ты уверен?       — Иди! — прикрикнул Теодор.       Гермиона вдруг заметила, что его пальцы тоже дрожат, хоть он и сцепил их в замок, как она показала. Дрожат сильно, но, пожалуй, все же не так сильно, как ее собственные.       — Я скоро, — пообещала она и, подхватив свою палочку, кое-как поднялась на ослабевшие ноги. Утерла рукавом мокрое от слез лицо и поспешила к лестнице. Обернулась, уже шагнув на первую ступеньку.       Нотт приступил к делу: получше уперся коленями в пол, выпрямил локти и начал делать сердечный массаж. Тело Джорджа равномерно вздрагивало от сильных толчков, глаза с расширенными зрачками все так же пялились в потолок.       «Мерлин, пожалуйста… — молилась Грейнджер, торопливо спускаясь с чердака. — Хоть бы все было не напрасно. Хоть бы мы не опоздали…»       Из Косого переулка, по-прежнему тихого и спокойного, такого безмятежно-сонного, будто ничего страшного здесь и произойти не могло, она аппарировала прямо ко входу в приемный покой больницы Святого Мунго.