Бродячий бордель

      — Боуд не в себе, нам нечего опасаться, — Нотт-старший сидел в кресле, умудряясь сочетать в себе непринужденность и идеальную осанку. Домашний халат из тяжелого бордового бархата смотрелся на нем как королевская мантия. На крупных складках ткани ниже колен плясали отсветы огня.       Корбан Яксли, напротив, являл собой беспокойство в чистом виде. Он не пожелал занять кресло подле собеседника, вместо этого стоял у камина и цеплялся за полку так, словно без опоры опасался упасть. Ответил он не сразу. Сперва нервно пожевал губу и красноречиво покосился на Теодора. Тот мгновенно вперил взгляд в лежащий перед ним пергамент и ссутулил плечи в жалкой попытке стать незаметнее.       — Не обращай внимания, — небрежно проговорил отец. — В Хогвартсе начались каникулы.       — Я не уверен, что стоит обсуждать такие вещи в присутствии ребенка. — Яксли оторвал руку от каминной полки и запахнул мантию, будто опасался, что все его секреты сейчас посыпятся прямо из-под нее. — Разве молодому человеку не пора в постель?       Вторя его словам, большие напольные часы в нише промеж книжных полок пробили рождественскую полночь. Тео склонился над пергаментом еще ниже, почти ткнулся носом в начертанную на нем руну «Эйваз». Он был согласен с Яксли на сто процентов и предпочел бы немедленно убраться прочь и из библиотеки в частности, и из мэнора вообще, но на просьбу провести каникулы в школе отец ответил категоричным отказом. И сейчас, потерев висок жестом, выражающим вселенскую усталость, возразил собеседнику:       — Молодому человеку осталось меньше двух лет до совершеннолетия, после чего он вступит в наши ряды. Ему полезно вникать в то, чем мы занимаемся.       — Я не одобряю… — начал было Яксли, но Нотт-старший решительно его перебил.       — Во всем, что касается Теодора, мне не требуется ничье одобрение, — спокойствие его голоса могло обмануть кого угодно, но не Тео. Под напускной мягкостью, как гранит, поросший мхом, твердела каменная непреклонность. — Кроме Темного Лорда, разумеется, а он солидарен со мной в вопросах воспитания. Подрастающее поколение, Корбан, надо учить правильным вещам уже сейчас, а не ждать, пока грязнокровки и маглолюбцы пустят корни своих мерзких убеждений в их неокрепшие умы. К тому же, мой сын и словом не обмолвится о том, что услышит здесь, могу тебя заверить. Ведь он прекрасно знает, что ждет его в противном случае.       Тео не столько умом, сколько нутром понял, что отец смотрит на него. Его взгляд отчетливо сверлил макушку, и между ребер стремительно разгорался отголосок последнего наказания. Тело помнило, и пальцы до побеления сжали перо, чтобы сдержать подступающую дрожь. Сознание затаилось в собственном черепе, как в тюрьме с круглыми глазницами-окошками с видом на угловатые символы, испещрявшие бумагу. Сидело теперь тише мыши и проклинало дурацкую идею позаниматься древними рунами.       Тео выспался в поезде и решил провести Рождество с пользой: взялся за перевод, обложился словарями и никак не ожидал, что отец притащит в библиотеку Яксли. Впрочем, не исключено, что он притащил бы того и в спальню сына, если бы пожелал. Уж лучше так. По крайней мере, здесь можно спрятаться за раскрытым «Словником чародея». Пожалуй, это выглядит чуть менее жалко, чем натянутое на голову одеяло.       — Будь по-твоему, — неохотно проскрипел Яксли.       Судя по голосу, он все еще имел возражения, но Нотт-старший имел его мнение в самых изощренных позах, а потому как ни в чем не бывало вернулся к изначальной теме разговора:       — Насколько мне известно, ситуация с Боудом разрешилась сама собой. Заклинание, наложенное Люциусом…       — Люциус идиот! — рявкнул Яксли. — Но, на наше счастье, колдомедики в Мунго тоже идиоты. Они решили, что Боуд тронулся умом, пытаясь сопротивляться Империусу, и только благодаря этому обстоятельству Министерство еще не в курсе, куда он пролез!       Теодор осмелился поднять взгляд и застал выражение легкого удивления на лице отца. Это длилось долю секунды, а потом равнодушие вновь, как вуаль, упало на глаза, точно такие же, как у Тео. Может, давным-давно юные ведьмы из окружения Нотта-старшего тоже млели от восторга, вглядываясь в их вязкий янтарь. А сейчас разве что старый домовой эльф ссался от ужаса в свою наволочку, оказавшись ненароком в хозяйском поле зрения. Да и, справедливости ради, некоторые волшебники бывали близки к аналогичной реакции.       — Пролез? — тихо уточнил отец, чуть шевельнувшись в своем кресле, что означало возросший интерес к беседе.       — Разумеется, — сквозь зубы процедил Яксли, вновь вцепляясь в каминную полку. — Ты же не думаешь, что невыразимец мог стать овощем всего лишь от непростительного? Боуд проник в зал и коснулся… этого!       — Я полагал, что его застали раньше, — Нотт-старший поморщился от досады, вызванной, скорее всего, собственной неосведомленностью.       — Нет, — раздраженно мотнул головой Яксли. — Он как-то сумел выбраться на пятый уровень и блуждал там, пока в Министерстве не начался рабочий день.       — В таком случае, объясни мне, Корбан, будь так добр, — отец подался вперед, упираясь локтями в колени, — что помешало Боуду взять то, за чем его послал Люциус?       — Очевидно, то же самое, что свело его с ума, — Яксли поморщился, как от секундной боли, и вновь запахнулся в мантию, будто умудрился продрогнуть подле пылающего камина. — Он не знает, кто он, как его зовут. Не умеет чертовой ложкой в рот попасть! Сущий младенец, лишенный элементарных навыков. Я даже не представляю, что могло заставить его… — он замялся, подбирая слово, да так и не подобрал. Со злостью скомкал отвороты мантии.       А Тео не понял, чем выдал себя. Может, вдохнул чуть глубже или моргнул чуть резче, или перо в его пальцах, сломавшись от давления, хрустнуло слишком громко… Но взгляд отца вновь просверлил макушку.       — Теодор, — вкрадчиво молвил Нотт-старший, — из нашего разговора ты слышал, что Бродерик Боуд трудился невыразимцем в Отделе тайн.       Тео медленно разжал пальцы, роняя на стол обломки пера, и кивнул, не поднимая головы, излишне пристально рассматривая неровные тени, пляшущие на полу.       — Ты слышал также, в каком он нынче состоянии, — продолжил отец. — Попробуй предположить, что с ним случилось.       — Может… — в отличие от Нотта-старшего, который словно и не говорил вовсе, а мурчал, как дикий кот, собственный голос прозвучал не громче шепота. — Может, это было какое-то заклинание…       — П-ф-ф! — Яксли презрительно фыркнул, и на пол в поле зрения Тео упали мелкие капельки его слюны. — Ты всерьез спрашиваешь об этом мальчишку? Он глупец. Все произошло ночью. Совершенно очевидно, что в Отделе тайн не было никого, кто мог бы проклясть Боуда!       «Сам идиот, — отстраненно подумал Тео, наблюдая, как капельки на полу поблескивают в пляшущем свете пламени, — раз считаешь, что проклятие может наслать только человек».       — Теодор…       Вновь вкрадчивый голос отца, и кадык нервно дернулся под кожей от эфемерного ощущения, будто этот голос давит глотку, как удав, гибкий и пластичный, но готовый в любой момент сжаться в упругое кольцо, которое не разожмешь, сколько ни ломай ногтей.       — Обливиэйт, — с невесть откуда взявшимся хрипом выдавил Тео.       Яксли фыркнул повторно, вновь усеяв пол слюной, но Нотт-старший не обратил на это ровным счетом никакого внимания, словно в библиотеке они с сыном были вдвоем.       Когда они и впрямь оставались наедине, Тео ненавидел каждую секунду, и сейчас с каким-то тупым отвращением к себе подумал: хорошо, что здесь Яксли. Пусть и дальше фыркает и гваздает пол. Пусть еще сотню раз назовет глупцом и ребенком.       Какая ирония — искать защиту от собственного отца в еще одном приспешнике Волдеморта. Но больше искать ее было негде.       — Трактат Рагмара Тремблинга, — еле слышно вымолвил Тео.       — Прекрати мямлить, — произнес Нотт-старший таким тоном, словно просил передать сахар, — и смотри на меня, когда я с тобой разговариваю. Ты же не хочешь, чтобы мистер Яксли счел, что ты дурно воспитан.       Конечно, Теодор не хотел, ведь это разочаровало бы отца, а тот никогда не разочаровывался без последствий.       — Трактат Рагмара Тремблинга, — повторил он, стараясь, чтобы голос звучал ровнее, — содержит в себе исследования последствий применения тотального Обливиэйта. Тремблинг экспериментировал на…       Маглах. Чокнутый старый урод, коптивший небо еще до введения Статута о секретности, отлавливал людей и начисто стирал им память, а потом наблюдал за результатом. Ветхие страницы с копиями его записей всплывали перед глазами, пока Тео пересказывал их содержимое безжизненным голосом, уперев взгляд в переносицу отца.       «Потеря разума…»       «Отсутствие осмысленных действий…»       «Тупые животные…»       «Безумие…»       Утешало одно: ублюдок сдох в собственной постели от собственной палочки, которую один из подопытных маглов затолкал ему в нос по самую рукоять.       — Вынужден признать, что это имеет смысл, — Яксли первым нарушил паузу, повисшую в библиотеке после краткого рассказа Теодора, — но, тем не менее, не отменяет того факта, что стереть память Боуда было просто некому.       Тео молчал. Дышал через раз, не уводил взгляда от отца и надеялся, что ни одна догадка больше не отразится на лице. Он понятия не имел, что Пожирателям нужно в Отделе тайн, но все инстинкты просто вопили о том, что, получи они желаемое, ни к чему хорошему это не приведет.       Он не хотел быть причастным. Но отец был прав: мысль о том, чтобы, вернувшись в Хогвартс после каникул, рассказать об услышанном хоть кому-то, даже не закрадывалась в голову. Потому что предотвращать что-либо и спасать мир Теодор тоже не хотел.       Что толку в том мире, если в нем уже не будет тебя?

***

      Лебедь легонько заколыхался от заработавшего потолочного вентилятора и завалился на выдру, которая на четырех бумажных лапках стояла куда увереннее. Парочку драконов и вовсе смело на пустой стул. Гермиона подобрала их, положила обратно на клетчатую скатерть и заботливо придавила сахарницей. Тихо сказала:       — Пророчество с полки может взять только тот, о ком в нем говорится.       — Я знаю, — Тео потянулся и увел с соседнего столика еще стопку салфеток, — но в тот день понятия не имел, о чем идет речь и к чему все приведет, иначе никогда бы…       Договорить не получилось.       Никогда бы что? Не стал подсказывать Пожирателям, чтобы еще хотя бы парочка из них лишилась всех воспоминаний? Велико дело, безносый урод собрал вокруг себя целую армию, и едва ли эта потеря помешала бы ему.       Не стал отвечать отцу? Полноте, Теодор. Кого ты пытаешься обмануть? Потребность умного мальчика угождать родителю всегда была необходимостью, жизненно важной, как потребность есть или дышать. Не самоутверждения ради.       Вопрос собственной безопасности, только и всего.       — Тео… — Грейнджер подалась через столик и накрыла ладонью его руку вместе с зажатой в ней стопкой салфеток.       Утешала, кажется. Поддерживала. Больше ничего не стала говорить, просто смотрела открыто и прямо, не убирая ладони.       И этого было достаточно.       Нотт выдохнул и расслабил пальцы. Измятые салфетки веером рассыпались по столешнице.       Хлоп.       Скучающая за стойкой официантка лопнула пузырь, ловко втянула жевательную резинку обратно в рот и вновь заработала челюстями.       — Надо же, я все-таки затащил тебя в бар, — тихо хмыкнул Теодор.       Грейнджер в ответ закатила глаза и убрала наконец руку, справедливо решив, что раз он острит, то в поддержке и утешении больше не нуждается. Взяла ложечку и ковырнула шарик мороженого, политого вишневым ликером. Ничего крепче в данном заведении не подавали. Видимо, поэтому в столь поздний час они оказались единственными посетителями, и это не могло не радовать. Магловская забегаловка при ночном кинотеатре, куда не забредет ни один репортер из «Пророка». Зевающая официантка с наушниками на голове, которой дела нет до влюбленной парочки через три столика от окна.       Влюбленной…       — Если бы тогда ты пригласил меня не виски пить, а есть мороженое, я, возможно, не стала бы отказываться, — Гермиона облизала ложечку и обвинительно ткнула ею в Теодора.       — Если бы тогда я поцеловал тебя перед тем как пригласить, ты как миленькая пила бы со мной виски, — он выдал самую самоуверенную свою улыбочку и вытянул одну из вороха салфеток.       Грейнджер сделала большие глаза, пытаясь изобразить возмущение, но ее губы растянулись в предательской ответной улыбке.       — Тебе было бы непросто удерживать стакан щупальцами, — весело заявила она, вновь вонзая ложку в пломбир.       — Пил бы из твоих рук.       И вот он — грейнджеровский румянец. Стремительно залил скулы, растекся по ним, как ягодный ликер по медленно тающему мороженому. Захотелось слизать, попробовать на вкус. Захотелось ляпнуть еще что-нибудь этакое, что принято называть флиртом.       Теодор-красивый-мальчик-Нотт флиртует с Золотой девочкой. И при этом не выпил ни капли виски.       — Что дальше? — опустив ресницы, спросила Гермиона.       «Дальше я пробую тебя на вкус в других местах», — хотел ответить Нотт, но вовремя сообразил, что она вернулась к прежней теме разговора.       Умница. Не дает сбить себя с толку несмотря ни на что.       — Дальше я начал искать информацию о зале, где хранятся пророчества, — Тео разгладил салфетку на столе и принялся складывать очередное оригами. Жабу на сей раз. Привет Лонгботтому.       — Чтобы узнать механизм установленной на них защиты?       Дважды умница. Внимательно выслушала предыдущий рассказ и сделала верные выводы. Стало даже приятно оттого, что не низвела на один уровень с безносым уродом, который гонялся за пророчеством, вместо того чтобы просто прихлопнуть Избранного руками приспешников.       Своей победой Поттер обязан был не только друзьям, но и маразму Волдеморта.       — Это артефакт, — Тео тщательно прогладил пальцем линию сгиба. — Сами пророчества ничего не несут в себе. Просто записи воспоминаний. Как магловские… — он замялся, припоминая термин.       — Видеокассеты, — подсказала Грейнджер.       — Точно.       — После того, как Гарри взял пророчество с полки, его стало можно передавать кому угодно без всякой опаски, — она задумчиво постучала ложечкой по губам.       — Именно. То есть артефакт защищал эти стекляшки, только пока они лежали на своем месте, — Тео покончил с жабой, отправил ее к лебедю и выдре и вытянул из стопки новую салфетку, — что и позволило мне сделать соответствующие выводы.       — Откуда ты все это узнал? От отца?       — Нет. Его арестовали в тот же день. И после ареста мы не общались вплоть до его побега.       Гермиона слегка нахмурилась, очевидно, пытаясь выстроить логическую цепочку и понять, как Теодор пришел к верному умозаключению, не располагая соответствующей информацией.       — Я знал, что случилось с Боудом, — пустился он в пояснения, — и знал, что Пожиратели караулили вас прямо в зале, чтобы забрать пророчество. Сопоставить одно с другим было несложно.       — Допустим, — Грейнджер воткнула ложку в ополовиненный шарик мороженого и отодвинула от себя вазочку. — Но почему артефакт? Может, проклятие?       — Когда я сказал, что начал искать информацию, я не утверждал, что ограничился одними только разговорами и статьями в «Пророке».       — Библиотека? — деловито предположила она.       — Одна из самых больших домашних библиотек в магической Британии, — без тени хвастовства поправил Нотт. — По крайней мере, до того момента, как в ней побывали авроры.       Отец, к счастью, не слишком увлекался чтением. Брал иногда толстенный том с родословной и жизнеописаниями Ноттов и удалялся в опочивальню. Вероятно, чтобы вздрочнуть. А вот Теодор большую часть свободного времени проводил в компании книг, знал каталог почти наизусть и в нужный момент без труда припомнил, что где-то в недрах многочисленных шкафов завалялись мемуары давно почившего невыразимца. Салазар знает, как они угодили в семейную библиотеку. Кажется, благодаря Кантанкерусу. При жизни он тащил в мэнор все, что состояло из обложки и страниц. То ли тоже любил почитать на досуге, то ли просто не терпел пустот на книжных полках — Тео никогда не интересовался.       — Хорошо, в Отделе тайн хранится артефакт, который способен начисто стереть память, — Гермиона со знанием дела принялась подбивать итоги. — И ты хочешь проникнуть туда, чтобы… — тут же смешалась и посмотрела на Нотта как-то беспомощно, словно прекрасно догадалась о сути этого «чтобы», но опасалась озвучить.       Потому что не так-то просто, наверное, принять тот факт, что он готов воспользоваться подобным артефактом. Ему самому было непросто. Но около года назад на выручку пришла крайняя степень отчаяния.       — Я сын Пожирателя, — будничным тоном напомнил Теодор, решив, что продолжать фразу за Грейнджер бессмысленно. Зачем тратить слова на то, что и так теперь понятно им обоим? Лучше сразу перейти к причинам.       — И что с того? — вроде бы возмутилась она. — Ведь ты сам… никогда. Тео… ты же не виноват в делах своего отца.       — О, в Министерстве вовсе так не считают, — он развернул салфетку и призадумался, какую бы зверушку сложить на сей раз. Может, крысу? — В любом случае, никто не станет горевать, лишившись воспоминаний обо мне.       Дзынь!       Вазочка с мороженным подскочила и опасно закачалась на самом краю стола, когда Гермиона резко поднялась на ноги.       Официантка сдвинула один наушник и выжидательно уставилась на Теодора. На простоватом лице читалось нечто вроде «Дамочка взбрыкнула. Давай, парень, твой ход, а то скука смертная».       — Герм? — он вопросительно приподнял брови.       — Извини, — враз побледневшими губами произнесла она, отступив на полшага. — Мне надо… выйти.       — Куда?       Не ответила. Подхватила со спинки стула сумочку и направилась к выходу из бара.       Тео непонимающе поджал губы, завис на мгновение, анализируя свои слова и пытаясь понять, что такого он ляпнул на этот раз. Затем, чертыхнувшись сквозь зубы, торопливо поднялся из-за стола. Порылся в кармане пиджака и выложил на скатерть несколько магловских купюр. Оживившаяся было официантка разочарованно скуксилась.       — Герм, подожди…       Нотт покинул забегаловку через пару секунд после нее, а она, звонко цокая каблуками, уже успела пролететь половину холла. Какой-то парень из вереницы маглов, тянущейся к кинокассам, проводил ее заинтересованным взглядом, сосредоточенным чуть ниже спины.       — Глаза лишние? — прошипел Теодор, едва поравнявшись с хвостом очереди.       Магл вздрогнул, быстро отвернулся и принялся пристально изучать ближайшее табло с расписанием сеансов, а у Тео в памяти некстати всплыл дурацкий адмирал Нельсон. Небось, тоже пялился на чужую девчонку, а потом насвистел всем, что повредил глаз в бою.       Двойные стеклянные двери при приближении с мелодичным звоном разъехались в стороны. Нотт выскочил на улицу, покрутил головой и почти сразу заметил алое платье.       Грейнджер с болезненно прямой спиной стояла неподалеку. Забилась в узкий промежуток между брандспойтом и неоновым стендом с анонсом какого-то фильма, чтобы ее не цепляли прохожие. Обняла себя руками за плечи, а голову задрала в небо, наполовину перекрытое огромной тучей, особенно темной на фоне фосфоресцирующего от городских огней смога.       Вспышка, и сразу сухой угрожающий рокот.       — Эй, — Тео решительно направился к ней, на ходу снимая пиджак. — Что случилось?       Он не единожды и не дважды задевал ее, раздражал, злил, выводил из себя, но всегда намеренно, с полным пониманием дела, и никогда — случайно. Да и реакция на сей раз была иной, не свойственной Гермионе. Она сроду не удирала с поля боя, только уходила с гордо поднятым подбородком, предварительно хорошенько отбрив все колкости и подначки.       Что-то было определенно не так. Нотт хоть убей не понимал, что именно, но собирался выяснить в ближайшее время. Сперва разобраться, потом — исправить. Непременно исправить, а не похерить все, как обычно. Не сейчас, когда у них только-только что-то наладилось.       — Гермиона?       Она медленно развернулась к нему. Несколько раз с силой моргнула. Растянула губы в смотри-я-улыбаюсь улыбке.       — Все нормально. Просто…       И замолчала. Сильнее сжала плечи, и Тео заметил на коже полумесяцы от ногтей.       — Я что-то не то сказал? — без обиняков спросил он, склоняя голову, пытаясь поймать ее взгляд.       Впервые Грейнджер казалась ему такой… хрупкой. Стояла, заключив себя в капкан из собственных рук, будто пыталась сдержать внутри нечто, неумолимо рвущееся наружу, или просто старалась не развалиться на куски прямо на тротуаре перед магловским кинотеатром.       Новая молния полыхнула едва заметно из-за уличного освещения, зато гром почти оглушил, прокатился рыком, отражаясь от зданий. Где-то вдалеке истерично завыл сигнализацией магловский автомобиль.       — Нет… То есть… — Гермиона снова моргнула и уставилась в небо. Прикусила губу до побелевшей кожи, будто тем самым заперла окончание фразы у себя во рту.       Теодор длинно выдохнул, а затем накинул свой пиджак ей на плечи и привлек к себе. Обнял, все еще не понимая причины такого поведения, но зато прекрасно понимая другое: чтобы утешать ее, ему нахер не нужна никакая причина.       Она не сопротивлялась. Прильнула к нему, будто только того и ждала, ткнулась носом в верхнюю пуговицу на рубашке. Тихо промолвила:       — Это мои заморочки.       — Я не прочь заморочиться, — заверил Нотт, — если ты тоже не прочь… рассказать мне.       Грейнджер промолчала, лишь жарко выдохнула ему в воротник, и Тео показалось, что он кожей ощутил ее сомнение. А еще — что услышал, как торопливо вращаются мысли-шестеренки в умной голове, с таким отчетливым шелестом…       А может, это несущиеся мимо самоходные кареты просто шуршали шинами по асфальту.       Неважно.       Если она не хочет говорить, то кто Тео такой, чтобы настаивать? Он просто помолчит с ней. Вместе. Кажется, несгибаемой героине войны молчаливая поддержка сейчас куда нужнее.       Смирившись с этой мыслью, Нотт чуть отстранился. Бережно сжал запястья и развел руки Гермионы в стороны, чтобы сомкнуть их снова уже у себя за спиной.       Давай, Грейнджер. Я же Теодор-чуткий-мальчик-Нотт, лучший антистресс. Держись за меня, впивай ногти, хочешь — покусай. Что угодно, только прекрати быть такой… уязвимой.       Некоторое время тонкие руки безвольно лежали на его пояснице, потом ожили. Пальцы смяли рубашку, и ткань натянулась, облепляя лопатки. Вновь полыхнуло, уже гораздо ярче, словно какой-то писака все-таки выследил их и теперь щелкал вспышкой. Удар грома, и окна в ближайших зданиях отозвались жалобным дребезгом.       — Ладно, — сказала Гермиона, когда эхо грозового раската сошло на нет.       — Ладно? — Тео постарался, чтобы это прозвучало как уточнение, а не как удивление. Но, кажется, вышло не очень убедительно.       Снова неважно.       — Да, — макушка Грейнджер мазнула по его подбородку, подтверждая сказанное кивком, — но нам придется аппарировать в Камден.       — Отлично. Бар все равно так себе — одно название.       — В меню было мороженое с бренди.       — К сожалению, я не способен слопать пять фунтов, чтобы хотя бы захмелеть.       Гермиона то ли фыркнула, то ли хмыкнула ему прямо в надключичную ямку, а затем привычная решимость вернулась к ней одномоментно, как по щелчку пальцев. Она высвободилась из объятий и за руку потянула Нотта к ближайшему перекрестку.

***

      Конечная точка аппарации была все та же — закуток между домами, прикрытый от улицы садовой решеткой. Но стоило выйти на тротуар, как Гермиона повела Тео в сторону, прямо противоположную ее квартирке. Он даже не успел решить толком, стоит ли снова задать вопрос или просто молча идти рядом, подстраивая свои широкие шаги под торопливый ритм ее каблуков, а они уже свернули на подъездную дорожку двухэтажного коттеджа, прямо под крону большого каштана.       Окна в доме были темны, лишь над крыльцом горел полукруглый светильник. Его свет конусом падал на ступени, серебрил газон и едва доставал до деревянного столбика с почтовым ящиком. Этого хватило, чтобы Теодор различил на гладком металлическом боку табличку с надписью «Норт-Энд, 27. Грейнджер».       Грозовая туча, судя по всему, накрыла весь Лондон, и воздух, раскаленный чередой знойных дней, ощутимо остыл под гнетом надвинувшейся стихии. Гермиона зябко поежилась, продела руки в рукава пиджака, который по-прежнему болтался на ее плечах, и стала казаться еще более хрупкой. Из манжет выглядывали лишь кончики пальцев, а полы свисали до середины бедер. Порыв ветра — и улетит прочь, как одуванчиковое семечко.       — Что это? — Нотт, поборов желание взять ее за руку, указал подбородком на почтовый ящик.       — Здесь живут мои родители, — Гермиона ответила таким тоном, будто это все объясняло.       Ну да, наверное, объясняло. На табличке ведь неспроста была указана ее фамилия. И нет, Нотт вовсе не ощутил мимолетного приступа паники, потому что был умным мальчиком и быстро сообразил, что сейчас не лучшее время для знакомства с родителями. В первую очередь, потому что ночь на дворе. И уже во вторую — потому что он нихера не готов к подобным знакомствам.       То ли Грейнджер неожиданно легко считала эмоции, проступившие на его лице, то ли забыла поведать, что владеет гребаной легилименцией, но с ее губ сорвался нервный смешок и тут же потонул в новом раскате грома.       — Я не живу с ними, — сообщила она, как только на спящей улице вновь воцарилась тишина, и, прежде чем Теодор указал на очевидность данного факта, продолжила: — потому что они меня не помнят.       И то, что с ее точки зрения было «потому что», для Нотта это стало охереть каким «почему».       Он успел прокрутить в голове с десяток версий, от Пожирателей смерти до несчастного случая, но так и не выбрал ни одной, потому что только Гермиона знала верную и не преминула озвучить ее:       — Я сделала это с ними, — и тут же, не давая даже шанса на иную трактовку, уточнила: — Я стерла им память.       И вот теперь настал момент для «зачем».       Зачем ты сделала это, Грейнджер?       Зачем рассказала мне?       Дождь начался резко, без предупреждений. Упал сплошной стеной, даже не взяв мелкого калибра для разгона, хлестанул по макушке и плечам, враз напитав тонкую ткань рубашки. Тео ладонью стер потоки воды с лица — тщетно.       Сверкнуло. Ветвистая молния прорезала небосвод на рваные половины, на мгновение превратив ночь в яркий день. Отразилась в глазах Грейнджер, огромных, занимающих пол-лица, обрамленного влажными волосами, которые текли по шее и плечам вместе с дождем.       — Иди сюда, — Нотт шагнул ближе и взял ее за руку. Кончики пальцев, выглядывающие из рукавов, оказались ледяными.       Под кроной каштана лило не так сильно: потоки вязли в густой листве и падали вниз отдельными каплями. Он прижался спиной к шершавому стволу, Гермиона прижалась рядом. Некоторое время они стояли молча и не сговариваясь таращились на почтовый ящик. Ливень гремел по металлу, грозовые вспышки все чаще выхватывали табличку с адресом на боку, и Теодору казалось, что это у него в голове мигает яркая лампочка, прямо как в магловском музыкальном автомате, только вместо песни на повторе проигрывается ответ на одно из двух «зачем».       Затем, что ты хотел сделать то же самое, что сделала с родителями она. Затем, что вот последствия, она показывает их тебе, полюбуйся. Прочувствуй на своей мокрой от дождя шкуре, пока рядом мелко дрожит плечо Грейнджер. Умойся, размажь по лицу снова, вдохни вместе с висящей в воздухе сыростью, тебя за этим привели сюда.       Салазар, какой пиздец…       Какая гребаная нелепость. Хочется рассмеяться в голос, но это будет так же неуместно, как похороны букета на свадьбе. Или наоборот? Как свадьба среди похорон. Потому что Грейнджер трясется рядом, ледяными пальцами разверзая собственную душу и еще не зная, что в этом нет необходимости, потому что все уже решено…       — Это, наверное, нечестно с моей стороны, — ее голосок едва пробился сквозь шум разгулявшейся стихии. — Я ведь обещала помочь. И я сдержу обещание…       — Герм…       — Не перебивай, — Грейнджер мотнула головой так резко, что мокрые пряди хлестнули Тео по щеке. — Мы пойдем в Отдел тайн. И найдем этот артефакт. И ты сделаешь то, что задумал. Но я хочу, чтобы ты знал… Мерлин, хотя бы на секунду представил, что тебя ждет.       — Герм, подожди…       — Нет, это ты подожди! — упрямо возразила она и заговорила еще решительнее и быстрее, срываясь на фальцет, захлебываясь дождем, или собственными словами, или жгучим желанием спасти от ошибки. Спасти всех и каждого, даже Теодора-самодостаточного-мальчика-Нотта, которому нечего было терять.       Ключевое слово «было».       Было-было-было. До сегодняшнего — нет, уже вчерашнего — дня.       Он оттолкнулся лопатками от древесного ствола и развернулся к Гермионе. Сгреб в охапку, прижал к себе и следующую минуту молча слушал все, что она говорила. Про «у меня не было другого выхода, а у тебя он есть». Про «ты будешь жалеть, но не сможешь ничего исправить». Про «невыносимо, Тео, просто невыносимо». Фразы слетали с дрожащих губ, ударялись в его плечо, влажное от дождя или от слез, набивали невидимый синяк. Ледяные пальцы прожигали спину до реберных костей, скребли, цеплялись. Ногти под кожу. Вот так, Грейнджер, давай.       Умница.       Не реши я все заранее, у меня не было бы шансов.       — Тише, Грейнджер, — как заведенный в ее макушку, недостаточно громко даже для того, чтобы перебить утихающий ливень. — Тише…       То, что происходило сейчас, напоминало гребаное сражение. Золотая девочка, героиня войны, вновь сражалась. С Теодором, или за него, или вместе с ним, неважно. Ей стоило бы отдохнуть от всех своих битв, но вот грудь Нотта вместо амбразуры, вот поле боя под старым каштаном, и она рвется в атаку, даже не подозревая, что давно одержала победу.       — Давай не пойдем туда… — последний выстрел на поражение. Даром, что враг уже в решето.       — Ладно.       — Пожалуйста… — тихий всхлип.       Секунда, вторая…       И неверящее:       — Погоди, что?       — Ладно, — покорно повторил Тео. — Давай не пойдем.       Плечи Гермионы под его руками резко прекратили дрожать и напряглись, а потом она отстранилась и задрала голову, заглядывая ему в глаза. Спросила:       — Не пойдем?       — Нет, — Нотт сосредоточил взгляд на прозрачной капельке, которая свисала с кончика ее носа. Не удержался: склонился и подхватил губами.       Соль.       — То есть я… — она окончательно высвободилась из объятий, отступила на шаг и смущенно потерла нос рукавом пиджака, — …тебя переубедила?       — Ну-у-у… — Теодор запрокинул голову, уставился в переплетенье каштановых ветвей над собой и тут же получил дождинкой в глаз. Проморгался. — Давай сойдемся на этой версии.       Грейнджер икнула, и этот звук, преисполненный изумления, вызвал у Нотта улыбку, очень несвоевременную, еще более непрошенную, чем Лавгуд со своими мозгошмыгами. Он поджал губы, отчаянно сдерживаясь, и скосил глаза на Гермиону. Та словно по команде вскинула подбородок, скрестила руки на груди и в его пиджаке стала напоминать сложенный уличный зонт. Такой мокрый и сердитый зонтик.       — Что значит «сойдемся»? — прищурилась, и влажные ресницы почти слиплись, а разводы туши на бледных щеках как по волшебству преобразились в боевой раскрас.       Ну, держись, Теодор. Сейчас она тебе задаст.       — Я ведь описал действие артефакта, — Нотт мужественно поборол желание попятиться или наколдовать в пространстве между ними Протего помощнее.       — Описал, — согласилась Грейнджер, еще выше задирая подбородок, — но какое это имеет отношение…       — Да самое прямое, — перебил он. — Артефакт стер бы воспоминания обо мне у всех. Понимаешь? У всех в самом глобальном смысле этого слова. Неужели ты считаешь, что я хочу, чтобы… — сглотнул тяжело, уже почти злясь на нее за то, что приходится объяснять вещи, которые и так очевиднее некуда. — Чтобы и ты тоже…       — Что тоже? — шепнула одними губами.       И уставилась своими огромными. Понимающими. Проницательными, блядь, как у старика Дамблдора, пусть земля ему будет ватой, опилками, или как там выражаются маглы. Вывернулась тут наизнанку, хотя никто ее не просил, а теперь ждет того же в ответ, заливаясь лихорадочным, каким-то предвкушающим румянцем.       — Тоже забыла меня, — сказал Тео, торопливо, словно выдернул занозу. В попытке зализать эфемерную ранку, добавил: — И Джордж. Он бы тоже забыл.       Спасибо тебе, Рыжий. Выручаешь, даже когда не рядом.       — Тео… — Гермиона переступила с ноги на ногу, утопая каблуками в размокшем от дождя газоне. — Вот черт… Почему ты не сказал мне сразу, что передумал?       — Когда? — развел руками он. — Ты умчалась из хренова бара как на пожар.       — Потому что ты заявил… такое! Никто не станет горевать, лишившись воспоминаний обо мне, — передразнила она.       — И что? Я был неправ? — лукаво протянул Нотт.       Вот так, давай, ее же оружием.       — Мерлин, конечно, нет! — начала было Грейнджер, но позорно запнулась. Залилась румянцем еще сильнее и предприняла попытку выкрутиться: — Джордж бы горевал!       Бездарную попытку.       На этот раз Теодор не стал сдерживаться и сквозь улыбку проговорил:       — Готов покаяться, если объяснишь мне, как можно горевать по тому, кого не помнишь.       — Прекрати скалиться! — осадила его Гермиона. — Джорджу наверняка было бы… грустно.       — Ему уже грустно, он умирает от икоты.       — Очень смешно! Не паясничай.       — И в мыслях не было.       — Ну конечно! — она закатила глаза и яростно топнула по раскисшему газону, отчего тот глухо чавкнул. — Господи, Нотт! Ты невыносим!       — Спасибо, я в курсе.       — Имей совесть не кривляться хотя бы пять минут! Хотя бы раз в своей жизни!       — Имей смелость признать, что не хочешь, чтобы я исчез из твоей, — отбрил Тео, а затем шагнул ближе, подхватил ее на руки и взвалил на плечо. — Я же признал.       Гермиона возмущенно пискнула и легонько шлепнула его по спине. Звук получился влажным, почти как от газона.       — Что ты делаешь?       — Несу тебя домой, — он не спеша вышел на тротуар и двинулся вдоль улицы в сторону ее квартирки. — Сдается мне, что щеки у тебя красные не только от смущения, но и от простуды.       — Еще от злости, — не преминула добавить Гермиона, награждая его вторым шлепком.       — Можешь ругаться по дороге, я не против.       — Можешь отпустить меня, я способна дойти сама.       Ох, Грейнджер… Ну разумеется, ты сама.       Тео вполне готов был заявить, что дело тут не в ее способности ходить, а в его желании носить ее на руках. От этого заявления она своим румянцем наверняка высушила бы ему рубашку. Но потом он решил, что не будет кривляться. Хотя бы пять минут. Хотя бы раз в своей жизни.       Раз уж она попросила.