Бродячий бордель

      Река Трент в этой местности была неширока. Быстрое течение билось об опоры старого каменного моста и громко бурлило, так что хлопок аппарации расслышала только какая-то ночная птица. Она звучно сорвалась с ветвей, тяжело расправила крылья и вскоре скрылась среди крон деревьев, почти вплотную подступающих к воде. Нотт проводил ее взглядом, попутно нащупывая во внутреннем кармане пиджака сложенный вчетверо пергамент.       Он посвятил этому клочку бумаги почти весь прошлый вечер, и теперь Люмос высвечивал аккуратные чернильные линии, которые складывались в схему мэнора и окружающей территории. И прямо сейчас в пространстве между этими линиями сновали три угольные точки. Тео внимательнее всмотрелся в подпись, которая реяла над одной из них — той, что плавно смещалась вдоль летней террасы.       — Харви Хьюз, — одними губами произнес он.       Имя ни о чем не говорило, не вызывало никаких ассоциаций. Кем мог быть пришелец, шатавшийся на ночь глядя по чужим владениям?       Аврор? Очень вряд ли. Едва ли Мейсон Флипс в перерыве между протиранием штанов в кабинете и почесыванием лысины составил заявление о краже. Нотт на секунду представил себе эту картину. Вот толстяк вваливается в отдел магического правопорядка и сетует на то, что не смог трахнуть Гермиону Грейнджер минувшей ночью, потому что какой-то прощелыга увел у него именное приглашение в бордель, а авроры дружно сочувствуют и оперативно сколачивают мобильный отряд, чтобы восстановить справедливость.       М-да. Полный бред.       Вариант номер два был куда более вероятен: наверняка в мэнор явились вышибалы. Возможно, те же самые, что почти повязали Нотта в Косом переулке. Если бы не Уизли, храни Мерлин его рыжую голову, Тео вряд ли бы сегодня чаевничал с Грейнджер. Скорее, пускал бы слюни после тотального Обливиэйта где-нибудь в канаве. Или того хуже…       Еще две точки ошивались неподалеку от западного крыла. Кем бы ни были эти парни, они явно не планировали вежливо стучаться в парадную дверь, и эта мысль вызвала мрачное удовлетворение. К чему-то подобному Теодор и готовился, устанавливая сигнальные заклинания и наводя Гомункуловы чары на карту особняка.       Разумеется, появление незваных гостей было лишь вопросом времени. Выяснение личности Нотта едва ли стало для них сложной задачей. Даже если допустить, что Флипс не узнал его в «Дырявом котле» или никак не соотнес их небольшое столкновение с последующей пропажей, всегда оставалась заучка, фамилию которой Тео по пьяни очень неосмотрительно произнес в присутствии лиловой дамы. Кроме того, следовало учесть, что после ареста отца авроры, обыскав весь мэнор сверху до низу, сняли с него и антиаппарационный барьер, и заклятие ненаносимости. Оставалось лишь написать «Добро пожаловать» большими буквами прямо на фасаде.       Иными словами, кто-то должен был явиться, и кто-то явился. Без приглашения и в поздний час, чтобы, судя по всему, наверняка застать хозяина дома. Теперь Тео собирался продемонстрировать визитерам всю глубину своего негостеприимства.       Он сложил пергамент, сунул обратно в карман и двинулся вверх по отлогому берегу, раздвигая ветви на своем пути. Некто по имени Харви Хьюз оказался ближе остальных, всего-то и нужно было преодолеть небольшую рощу и углубиться в сад, прилегающий прямо к восточному крылу.       В Ноттингемшире было прохладней, чем в Лондоне, но мысли о предстоящем согревали лучше всяких чар. Теодор бодро шагал вперед, огибая древесные стволы, и прикидывал, какими заклинаниями лучше всего угостить мистера Хьюза. Как-никак, первый за долгое время гость в фамильном поместье, а значит, нужно постараться и произвести впечатление. Впечатление человека, на чьи вопросы лучше отвечать быстро и честно. Хотя с дознанием, как ни прискорбно, придется повременить. Сперва стоит разобраться со всей троицей, а уже потом устраивать задушевные беседы.       Остановившись на самой границе сада, Тео снова достал карту, чтобы свериться с ней, однако не смог разглядеть в темноте ни единой линии: свет от растущей луны не пробивался сквозь густые кроны, а зажигать Люмос было чревато. Впрочем, надобность в карте почти сразу отпала, так как до слуха донеслось чье-то бормотание.       Нотт прижался спиной к стволу ближайшего дерева, поднял палочку и замер, вслушиваясь в чужой сиплый голос, который, сопровождаемый шаркающими шагами, приближался. Вскоре удалось различить слова:       — У Мерлина кальсоны… ик… равны со всех сторон, остроконечна шляпа и черен… ик… балахон…       Впереди на мощеной аллее, отделяющей сад от террасы, показался мужчина. Тощий, лохматый и, судя по зигзагообразной походке, в стельку пьяный. Глядя на сие явление, Тео задался вполне логичным вопросом: если этого Харви Хьюза послали по его душу, то какого соплохвоста он бродит тут не таясь и распевает во все горло?       — В котле он варит зелье, и коль его испьет… ик… дракона одолеет и деву от… ик! — незваный гость притормозил, достал из-за пазухи фляжку и, задрав впалый подбородок, основательно приложился к ней, а затем как ни в чем не бывало двинулся дальше.       Нотт, наблюдая, как мужика нещадно шатает из стороны в сторону, попытался определиться, что ощущает в большей мере: растерянность или возмущение? Он даже не мог четко трактовать увиденное. Либо на территорию его поместья забрела случайная компашка пропойц, либо ребята из борделя его страшно недооценили и поручили поимку тому, кто способен разве что чертей ловить в пьяном угаре.       Это было явным неуважением.       Почти оскорблением.       Страшно уязвленный, Тео мысленно пробежался по списку хитроумных и коварных заклинаний, которые успел припомнить по пути, тяжко вздохнул и взмахнул палочкой. Красный луч поразил Харви Хьюза аккурат в грудь. На мгновение вспышка Оглушающего осветила пропитое и с брылями лицо, а потом мужик словно сложился гармошкой и опустился на аллею, как тряпичная кукла, у которой обрезали нити. Фляжка, расплескав содержимое, звякнула рядом.       Нотт сунул палочку за ухо и тихо вышел из тени деревьев. Присел на корточки рядом с бесчувственным телом и, преодолевая брезгливость, обшарил карманы. Помимо чужого древка, ему удалось обнаружить засаленную колоду игральных карт, наручные часы без браслета, зато с трещиной в стекле, и носовой платок, настолько грязный, что им вряд ли можно было что-то вытереть, скорее наоборот — испачкать. Палочку Тео спрятал за пазуху, все остальное рассовал обратно по карманам мантии Хьюза, а затем связал его с помощью Инкарцеро.       Минуту спустя он, решив срезать путь через особняк, пересекал террасу, а связанное тело парило перед ним. Как бы разочарован ни был Нотт, он еще рассчитывал разжиться ценными сведениями. Не исключено, что ему до утра придется ждать, пока Хьюз проспится и обретет способность отвечать на вопросы, но это вовсе не повод разбрасываться потенциальными источниками информации. Даже жаль, что этот пьяница попадет в подземелья мэнора вместо Грейнджер. Ее компания, как ни крути, была бы Теодору куда приятнее. По крайней мере заучка не смердела застарелым потом и дешевым пойлом, а еще так забавно морщила курносый нос в ответ на малейшую скабрезность…       — Это ты, позор моего рода?! Выкормыш порока, недостойный великой фамилии! — высокий, с истерическими нотками голос ввинтился в уши, стоило Нотту войти в парадный холл. — Покажись, средоточие бесчестия!       Ах да…       Дезиллюминационные чары.       — Иди на хер, Кантанкерус, — отмахнулся Тео, развеивая маскировку и взмахом палочки отправляя тушку Хьюза к подножию лестницы. — Не до тебя сейчас. Совершенно.       Очень хотелось обойтись без едких комментариев портрета, который висел над камином, но изображенный на нем прадед вопреки обыкновению не почивал в столь поздний час. Вместо того чтобы мирно посапывать, пристроив кудрявую голову на край тяжелой рамы, он скрестил на груди нервные руки, окинул презрительным взглядом связанного пленника и капризно осведомился:       — Что за отребье ты притащил в мой дом, блудливый щенок?       — Мы же это уже проходили. — Тео наложил на Хьюза Силенцио на случай, если тот очнется раньше времени и вздумает спеть еще пару песенок про приключения Мерлина и его кальсон. — Это мой дом, а ты сдох семьдесят лет назад и теперь просто дыру в стене загораживаешь.       Это была сущая правда. Когда-то над камином висел отделанный серебром и украшенный изумрудами щит с фамильным гербом Ноттов. Но в пять лет у Тео приключилось первое проявление стихийной магии, в результате чего семейная реликвия гоблинской работы превратилась в бесформенный ком и вплавилась глубоко в каменную кладку. Ни отец, ни наемные специалисты по заклятиям, ни даже сами гоблины так и не смогли ничего исправить, и портрет Кантанкеруса из библиотеки перекочевал в холл. С тех пор прадед бесился от любого упоминания о причине своего переезда, и сегодняшний случай не стал исключением.       — Как смеешь ты, презренный выродок, разговаривать со мной в подобном тоне?! — голос его, исполненный возмущения, зазвенел под сводчатым потолком. — Ты не стоишь даже изнанки моего портрета! Видел бы твой отец, какую шваль ты притащил в святая святых нашего рода!       — Отец тоже сдох, — услужливо напомнил Тео, колдуя новые веревки и привязывая Хьюза к витым балясинам. — А теперь и я имею некоторые шансы сыграть в ящик, поэтому, будь любезен, захлопнись. Меня, в отличие от отца, ничуть не смущают дыры в стенах, так что я радостно презентую тебя знакомому вампиру. Ты послужишь достойным украшением для сортира в его трактире.       — Ты не посмеешь! — взвился Кантанкерус.       — Вот вернусь, и проверим, — пообещал Нотт, вновь изучая пергамент, чтобы уточнить местоположение оставшихся гостей. — А ты пока подумай, где тебе хочется висеть больше. Лично я рекомендую место над унитазом. Сможешь вещать о чистоте своей крови, пока клиенты трактира…       — Хватит! Хватит! — прадед замахал руками, словно пытался отогнать от себя неугодные слова. — Ни одно заклинание не отмоет твой грязный рот! Будь проклят день, когда ты впервые открыл его! — он обморочно закатил глаза и скрылся за краем рамы, оставив после себя пустой холст.       — Как скажешь, — Тео вернул дезиллюминацию, подергал путы Хьюза, убеждаясь в их надежности, и отправился на второй этаж.       За время традиционной склоки с прадедом оставшиеся две точки успели переместиться к оранжерее. Попасть в нее проще всего было все из того же западного крыла, а самый короткий путь в него пролегал через длинную галерею, стены которой практически полностью закрывали портреты родственничков. На радость Теодора, все они спали. Он шел вперед, не зажигая Люмоса — хватало лунного света из узких, как бойницы, окон, хотя и без него Нотт легко бы обошелся. Он мог вслепую добраться в любую точку огромного особняка просто по памяти, хотя за последний год редко бывал где-то, кроме своей спальни и холла, куда аппарировал иной раз прямо из постели, чтобы побесить Кантанкеруса «вопиющим отсутствием исподнего». В отличие от большинства других Ноттов, которые с холодным презрением игнорировали любые выходки, прадед выходил из себя по щелчку пальцев. Он задыхался от возмущения, сыпал проклятиями и сулил страшные кары за неподобающее представителю благородной фамилии поведение. Иногда это было уморительно до слез. Иногда позволяло отыграться на давно почившем предке за очередную жизненную неудачу.       Галерея закончилась полукруглой лестницей, ведущей обратно на первый этаж. Тео резво сбежал по ступеням, пересек музыкальный зал с пыльным роялем по центру, нырнул в арку и оказался в узком коридоре с прямым выходом в оранжерею. Дверь давно никто не открывал, пришлось заклинанием смазать заскорузлые петли, чтобы они не скрипели. После Нотт максимально тихо и осторожно скользнул за створку и тут же убрался из дверного проема, выбрав в качестве укрытия скамейку с навесом, увитым высохшим плющом. Прислушался.       В оранжерее было тихо: ни чужих шагов, ни пьяного пения. Лунный свет сочился сквозь мутные от пыли стекла, заливая бледно-голубым некогда роскошные, а ныне запущенные клумбы, пустые вазоны, заросшие сорняками дорожки и покрытые мхом статуи. Окружающее пространство казалось безжизненным, однако Тео не спешил с выводами. Он вынул палочку из-за уха и собрался было применить старое доброе Гоменум Ревелио, но в следующее мгновение случилось непредвиденное.       Сквозь потолочную фрамугу, стекло в которой отсутствовало напрочь по неизвестной Теодору причине, влетел шарик света, на пару секунд завис в воздухе, будто в задумчивости, а затем опустился прямо перед Ноттом и обратился в серебристую выдру. В зловещем безмолвии старой оранжереи как гром среди ясного неба зазвенел сердитый голосок Грейнджер:       — Очень невежливо с твоей стороны, Теодор Нотт, аппарировать, не попрощавшись. Тем более мы снова не договорили. Свяжись со мной, как только сможешь, — и после небольшой заминки: — Я… волнуюсь.       Бздынь!       Сложенные кривой башней глиняные горшки справа от Тео взорвались сотнями черепков. Он успел заслониться рукой, и один особо крупный осколок, вместо того чтобы вонзиться в щеку, всего лишь ударил в локоть. Попал в нерв. По руке прокатилось болезненное онемение.       — Он где-то там! — рявкнул из глубины оранжереи чужой бас. — Остолбеней!       Луч заклинания беспрепятственно пролетел сквозь Патронуса, превратив то, что еще оставалось от горшков, в мелкую пыль, и Тео пообещал себе, что при личной встрече непременно выдерет заучку розгами. И, может быть, даже позовет Троакара взглянуть на это.       Она, блядь, волнуется…       Серебристая выдра, словно услышав его недобрые мысли, крутанула издевательское сальто в воздухе и растворилась без следа.       — Попал? — другой голос, хриплый и дребезжащий, прозвучал откуда-то из-за неработающего фонтана.       — Мне почем знать? Поди да взгляни.       — Нашел дурака. Сам топай…       Пока голоса пререкались, Теодор, переложив палочку в левую руку, сместился вдоль стены и притаился за стойкой для садовых инструментов. Отсюда ему удалось разглядеть обладателя баса.       Здоровяк под семь футов ростом стоял на краю пересохшего прудика и на чем свет стоит костерил своего напарника за лень и трусость. Напарник в ответ огрызался и непрестанно поминал карточный долг, отработать который, дескать, святая обязанность каждого уважающего себя человека. Нотт же, утомленный непроходимой тупостью обоих, закатил глаза и послал Пиертотум Локомотор в статую нимфы, украшавшую фонтан.       — Коли не умеешь играть, не садись. А раз проиграл — отрабатывай! — дребезжал голос за фонтаном.       Нимфа ожила и плавно опустила воздетые руки. Склонила голову, разглядывая что-то внизу.       — Да ты мухлевал, пес плешивый! — басил здоровяк. — Тебе бы по-хорошему в рожу дать, да мараться не охота.       — Ну, давай, давай, рискни здоровьем! — петушился дребезгун, не замечая, что каменные руки статуи уже тянутся к нему с постамента.       Теодор зевнул и достал карту. Лунного света, проникающего в оранжерею, хватило для того, чтобы разглядеть имена парочки: Уинслоу Берч и Наземникус Флетчер. Второе показалось смутно знакомым, словно кто-то произносил его совсем недавно. Вот только кто? Нотт мало с кем беседовал в последние дни, зато уши всегда держал открытыми и легко мог выцепить имя из чужого разговора…       — Да пошел ты, Флетчер! — тем временем здоровяк смачно сплюнул себе под ноги, ставя точку в перепалке. — Сам разгребай свое дерьмо, а я сваливаю!       Он крутанулся было на месте, собираясь аппарировать, да так и застыл в нелепой позе, сраженный Петрификусом Тоталусом, и напоминал теперь одну из статуй, украшавших оранжерею, только уродливую, способную довести до икоты всех флоббер-червей в округе.       — Берч? — из-за фонтана высунулся взволнованный Наземникус. — Берч, ты чего это?       Скованный магией здоровяк вместо ответа рухнул на дно пруда, мордой прямо в месиво из засохших кувшинок и тины. Флетчер, глядя на это, шмыгнул носом и почесал лысый затылок, пытаясь, видимо, сообразить, что же случилось с его приятелем, но не успел сделать нужных выводов, — нимфа наконец заключила его в свои каменные объятия.       Он совершенно по-бабьи взвизгнул — странно, что стекла в оранжерее не полопались — и неожиданно проворно вывернулся из рук статуи, оставив ей на память обрывок мантии. Нимфа равнодушно уронила добычу на землю и успела сделать один шаг, прежде чем взорвалась. Каменная крошка шрапнелью брызнула в стороны.       — Выходи, стервец! — Флетчер закрутился на месте волчком, расшвыривая вокруг себя заклинания, как конфетти. — Или сдрейфил?!       Вот теперь стеклам досталось. Они с громким звоном лопались тут и там, усеивая мелким крошевом клумбы и рокарии. Парочка заклинаний прилетела в фонтан, отколов изрядный кусок от верхней чаши, вспыхнула фиолетовым пламенем деревянная скамейка у пруда, а скульптура грифона рядом с ней лишилась обоих крыльев.       Тео раздраженно поморщился, когда садовая лопата на стойке, за которой он скрывался, музыкально звякнула от угодившего в нее луча, и раздражение это было связано отнюдь не с тем, что какой-то бесноватый громил его собственность. Нотт едва ли расстроился бы, даже сравняй Флетчер с землей весь мэнор. Но вот его пальба без разбора изрядно действовала на нервы.       Не волшебник, а ужаленный в задницу взрывопотам. Никакого изящества. На порядочную дуэль, очевидно, рассчитывать не стоит.       — Где ты, шельма?! — взывал Наземникус, размахивая палочкой. — А ну, покажись!       — Угу. Спешу и падаю, — себе под нос пробормотал Теодор, поудобнее устраиваясь за стойкой.       Скоро этот придурок с перепревшей капустой вместо мозгов выдохнется или, что более вероятно, словит промеж глаз рикошет собственного заклятия, и вот тогда можно будет вязать его по рукам и ногам, тащить в особняк и допрашивать, попутно выслушивая нытье Кантанкеруса о том, что подобное отребье пятнает собой дорогие ковры. Одна беда — дело затягивается, а так хочется разобраться со всем этим побыстрее.       Там же Грейнджер волнуется.       — Долго хорониться будешь, сосунок?! Выходи, пока я тебя не поджарил, как рождественского гуся! Считаю до трех!       Салазар всемогущий, он умеет считать. Аж до трех, что соответствует количеству его извилин.       — Раз! — провозгласил Наземникус и, видимо, для убедительности взорвал одно из немногих уцелевших стекол. — Мое терпение на исходе!       Угу, мое тоже. Я мог бы сейчас звезды считать с героиней войны и волновать ее в другом, более приятном смысле, а вместо этого дышу твоим перегаром.       — Два!       Тео воспользовался образовавшейся в череде заклинаний паузой и аккуратно выглянул из-за стойки.       Еще с десяток секунд назад Флетчер был как на ладони, и только рассекающие пространство лучи не давали осторожному Нотту оглушить врага.       Теперь Флетчера в поле зрения не наблюдалось. Лишь осколки стекла, руины нимфы и вытоптанный пятачок земли. Мгновение замешательства…       — Гоменум Ревелио!       …и знакомая волна прокатилась по оранжерее, накрыв лицо неприятной тенью и взъерошив кудри, — Наземникус оказался способен не только считать до трех.       Отсиживаться за стойкой отныне было не только бесполезно, но и опасно. Тео откатился в сторону, чувствуя, как хрустит под ним стекло вперемешку с сухими ветками, и вскочил на ноги, оглядываясь. Оглушающее прилетело откуда-то справа и завязло в перестраховочном Протего, при этом напрочь его сбив. Следующее заклинание красноватой молнией угодило Нотту в плечо. Дезиллюминационные чары на нем натянулись горячеватой пленкой, лопнули и сползли с тела.       «Фините Инкантатем», — отметил Теодор, поспешно навешивая новые щитовые и смещаясь влево, обратно за скамейку с навесом.       Это было неплохо, вообще-то. Наземникус Флетчер оказался полон сюрпризов. Кто-то там хотел порядочной дуэли? Что ж, вперед и с песней про кальсоны.       — Выходи с поднятыми руками, — продребезжал Флетчер. Судя по голосу, он прятался где-то за скульптурной группой, изображающей оркестр из вейл.       — А что мне за это будет? — поинтересовался Тео, попутно хлопая себя по карманам в поисках одной штуковины.       — Э-э-э… — кажется, вопрос поставил Наземникуса в тупик. — Я тебя не убью, например.       — А зачем же ты сюда приперся?       — Дык… попросили меня. Сходи, сказали, приволоки мальчонку. А две сотни галлеонов на дороге не валяются…       — То есть тебе так и так не велели меня убивать. — Маленькая резиновая «груша» с медным раструбом нашлась в кармане брюк. Вчера Нотт наткнулся на коробку с полудюжиной таких на полке под прилавком магазина, и Джордж, окрестив их отвлекающими обманками, по широте душевной разрешил прихватить одну. И даже потрудился объяснить, что с ней следует делать. — Предложи что получше.       — Поторгуйся мне еще! — в голосе Флетчера прорезалась угроза. — Мне велели приволочь тебя живым, а о невредимости речи не шло. Так что выходи и поживей, а вздумаешь брыкаться — отделаю, как Мерлин чупакабру!       — У меня встречное предложение. — Тео уронил обманку на землю, и она тут же весьма резво для своих коротеньких ножек пустилась в бега,— Нотт едва успел наложить на нее заклятие Умножения и Сонорус.       — Четыреста галлеонов, — тем временем озвучил Наземникус, — и обойдемся без насилия. Раскошеливайся, браток, и гуляй себе дальше.       С руинами фонтана поравнялись две обманки вместо одной, а через бесчувственное тело Берча перебрались уже четыре. Теодор предвкушающе ухмыльнулся, не забыв отметить, что из шельмы и сосунка превратился в братка. То, с какой легкостью Флетчер вступил в переговоры, могло означать две вещи: либо он, лишившись обоих подельников, осознал всю проигрышность своего положения, либо вознамерился откусить от одного пирога дважды. Впрочем, одно другому не мешает…       — Согласен на пятьсот, — ответил Нотт и, прежде чем Наземникус успел обрадоваться, добавил: — Плати и ступай себе с миром. Браток.       Из-за каменных спин статуй раздался странный горловой клекот, означавший, судя по всему, крайнее возмущение. В садовую тачку, стоявшую неподалеку, прилетел фиолетовый луч, и она с грохотом перекатилась несколько раз, подмяв под себя заросли гортензии. Кажется, таким образом Флетчер выразил свое несогласие с предложенными условиями.       — Готов скинуть до четырехсот пятидесяти, — смилостивился Нотт, подбирая с земли тяпку. Прежде она валялась в тачке, а теперь очень удачно прилетела прямо под ноги. Тео трансфигурировал ее в наушники наподобие тех, что использовал когда-то на уроках Травологии. По его скромным подсчетам, обманки успели добраться до середины оранжереи и размножиться до количества в полсотни штук.       — Ты бы не хамил, парень! — немного запоздало взъерепенился Наземникус. — Ишь, чего удумал! Я-то по-хорошему с тобой, а ты?! Пятьсот галлеонов ему… Щас! А мантию тебе не погладить?! Наземникус Флетчер еще никому и никогда…       Что именно он «никому и никогда», Теодор так и не узнал, потому что нахлобучил наушники. В следующее мгновение обманки, отбежав наконец на достаточное расстояние, рявкнули единым, усиленным Сонорусом хором.       Это было громко. ОЧЕНЬ громко, даже сквозь наушники, способные защитить от вопля взрослой мандрагоры. Эхо от множества гудков улетело высоко в ночное небо, немногие уцелевшие в оранжерее стекла жалобно задребезжали, и оставалось только гадать, что при этом испытал застигнутый врасплох Наземникус.       Тео стащил с головы наушники, бросил их в тачку и церемонно раскланялся перед теми статуями, что еще оставались целы, а затем не спеша двинулся к вейлам.       Флетчер катался по земле, зажимал уши и бешено вращал глазами. Его палочка валялась рядом. Нотт отшвырнул ее носком ботинка в сторону, хищно улыбнулся и сказал:       — Поднимаю сумму выкупа до пятисот пятидесяти галлеонов и обстоятельного рассказа о том, что вы, куски дерьма, забыли в моем доме.       Наземникус лишь протяжно застонал и затряс нижней губой то ли от страха, то ли от досады. Тео не стал разбираться. Поднял палочку и послал Оглушающее прямо в грязный, морщинистый лоб.

***

      Все-таки сегодня Теодор предпочел подземельям ореховую гостиную на третьем этаже мэнора, и на то имелись две причины. Во-первых, здесь, в простенке между окнами, висел еще один портрет Кантанкеруса, а во-вторых, стояла мебель, пыльная и давным-давно не видавшая полировки, но все еще дорогая и изящная. Теперь Нотт под недовольным взглядом прадеда бродил по комнате и накрывал диваны и кресла простынями из египетского хлопка. Тоже дорогими и изящными.       Он видел нечто подобное прошлым летом, когда очередная дама сердца затащила его в заведение, которое маглы именовали кинотеатром. Пока Нотт на заднем ряду кресел невербально проявлял свое красноречие, исследуя языком отзывчивый девичий ротик, главный злодей на огромном экране обстоятельно укрывал полиэтиленом полы и мебель, а его жертва, привязанная к стулу, тряслась и потела от ужаса. Полиэтилена у Тео не было, зато постельное белье наличествовало в избытке, рассчитанном на полтора десятка спален.       — Что ты затеял? — в пятый раз спросил Кантанкерус, неотрывно наблюдавший за каждым перемещением правнука.       — Создаю нужную атмосферу. — Теодор небрежно накинул простыню на резное бюро и отступил на шаг, любуясь результатом.       — Нужную для чего?       — Ты ведь не отвалишь, да?       — Разумеется, нет! Я должен знать обо всем, что происходит в моем доме!       — Твой дом на кладбище, — с удовольствием напомнил Тео, разворачиваясь и подходя к большому буфету.       — А твой — в частном пансионе для магического отребья, — со знанием дела отбрил прадед.       — Ты отстал от жизни. — Теодор всмотрелся в свое отражение в зеркальной дверце буфета и скорчил рожу. — Таких пансионов больше нет.       — Очень жаль. Крайне полезные заведения. В мое время там отменно секли розгами за неуважение к старшим.       — Хочешь меня высечь? Становись в очередь. И с чего ты взял, что старше меня?       — Я твой прадед, тупица!       — Сам дурак. Этот портрет написали, когда тебе было сколько? — Нотт оторвался от зеркала и оценивающе прищурился в нарисованное лицо Кантанкеруса. — Шестнадцать?       — Восемнадцать! — высокомерно поправил тот. — И уже тогда я был не зеленым юнцом, но мужем, ответственным, одаренным и трудящимся на благо своего рода!       — А теперь все твои труды кентавру под хвост, — сочувствие в голосе Тео не уступало в фальшивости лепреконскому золоту.       — Вот именно! Ты, несносный мальчишка, губишь все, чего я достиг и что преумножили мои потомки!       — Кха-кха! Покорнейше звиняюсь, конечно, но, может, вы меня отпустите? — подал голос Наземникус, — а потом продолжите выяснять ваши отношения…       — Рот закрой! — дуэтом прикрикнули на него Нотты.       — Ладно… — Флетчер сник и уставился в свои шишковатые колени. — Я че? Я ниче, просто спросил…       Он, связанный по рукам и ногам, сидел на полу, привалившись плечом к стене, пока Берч и Хьюз отдыхали у подножия лестницы в парадном холле. По задумке Теодора Кантанкерус должен был присматривать за ними через свой второй портрет, но прадед, само собой, просто не мог упустить случая побрюзжать и почитать нотации.       — Ты уже готов назвать имя своего нанимателя? — поинтересовался Тео, вновь поворачиваясь к зеркалу. — Или я начну делать тебе больно?       — Нет, не готов, — Наземникус в отражении сообщил это заплатке на своих брюках. — И не пытайся меня запугать, малец. Я пуганый.       Теодор сдержанно улыбнулся, выражая вежливое недоверие, и еще раз придирчиво осмотрел своего пленника.       Флетчер был откровенно неказистым: приземистый, кривоногий… Жалкий и потасканный. Он поднял на Нотта свои налитые кровью, печальные, как у старого бассета, глаза и улыбнулся в ответ щербатым ртом. На его чумазом лице не было и тени страха, только какая-то неизбывная тоска, отчего верилось, что мужик повидал на своем веку некоторое дерьмо и едва ли поведется на пустые угрозы.       — Ты не оставляешь мне выбора. — Теодор подобрал с пола последнюю простыню, трансфигурировал ее в дождевик веселенького канареечно-желтого цвета и напялил через голову.       — Чего это ты вырядился? — насторожился Наземникус, наблюдая, как Нотт с шуршанием расправляет на себе складки.       — Кантанкерус, ты же у нас умный. Будь так добр, объясни нашему гостю суть моих манипуляций.       — Видите ли, неуважаемый, — неожиданно охотно отозвался тот, — мой правнук облачился в сие одеяние, чтобы не замараться в вашей грязной крови. Считаю своим долгом добавить, что и простыни на мебели служат той же цели.       После этих слов собачьи глаза Флетчера заметно погрустнели, но голос, когда он вновь заговорил, оставался язвительным и твердым:       — А кишка у тебя не тонка, пацанчик? Трепаться-то мы все горазды.       Пожалуй, это был не только закономерный, но и животрепещущий вопрос, и Тео мог дать на него однозначный ответ. За свою недолгую жизнь он неоднократно причинял физическую боль другим. Этому способствовали дуэльные клубы — как элитные, только для чистокровных детишек, так и подпольные, теснящиеся в подвалах Лютного, — а еще школьные стычки с заносчивыми красно-золотыми. Соперники Нотта, как и он сам, не обходились без увечий, случалось всякое: сломанные пальцы и носы, выбитые зубы, синяки, ссадины, порезы и гнойные фурункулы в самых неожиданных местах. Но при всем при этом боль никогда не была целью. Только следствием. И, возвращаясь к вопросу о толщине кишки…       Наземникус Флетчер приперся в мэнор в компании своих приятелей вовсе не для того, чтобы выпить чаю и обсудить погоду. Он швырялся далеко не безобидными заклинаниями. Из-за него где-то там, в Лондоне, волновалась Грейнджер. Но даже с учетом всего перечисленного Теодор не ощущал за собой морального права причинять боль безоружному и связанному человеку. Разумеется, признаваться в этом он не собирался, поэтому просто оглянулся на портрет и скомандовал:       — Кантанкерус.       — К вашему сведению, недосточтимый, — послушно включился прадед, — один из наших предков, небезызвестный Сибиус Нотт, еще до введения Статута о Секретности и изобретения Круциатуса слыл талантливейшим дознавателем и даже издал несколько своих трудов: «Размышления о пытках», «Сад истязаний», «Беседы с палачом»… Чудные, чудные трактаты, они были высоко оценены знатоками…       — Ближе к делу, — поторопил Тео.       Кантанкерус, вдохновленный темой разговора, проявил несвойственную ему покладистость и изящно закончил мысль:       — Зря вы, непочтенный, сомневаетесь в способностях моего правнука выбить из вас нужные сведения, ведь кровь не водица. Если речь не идет о вашей, конечно. Ваша вскоре польется ручьем.       Наверняка на его щеках проступил бы довольный румянец, не будь он портретом. Впервые на памяти Теодора прадед упоминал его не с презрением и разочарованием, а с гордостью.       Неудивительно. Предательство чистокровных идеалов — не то, чем следует гордиться Нотту. А вот пытки — это да. Занятие, достойное представителя древнего и благородного семейства.       Тео сдержался от того, чтобы фыркнуть и закатить глаза. Вместо этого украдкой взглянул на Флетчера, чтобы оценить произведенное впечатление.       — Подскажи-ка, малец, который час? — изучая заплатку на брюках, спросил Флетчер.       Впечатлился. Ничего не скажешь.       Кантанкерус на своем портрете скуксился и как-то даже виновато развел руками, дескать, я старался, но что взять с этого индивида? Ни ума, ни фантазии.       — Самое время отвечать на мои вопросы, — в отличие от прадеда, Теодор вовсе не собирался оставаться голословным. — Даю последний шанс сделать это добровольно. Кто тебя нанял?       — Накось выкуси, сосунок. — Наземникус подергал связанными руками и кое-как сложил грязные пальцы правой в неприличный жест. — Че ты мне сделаешь? Круциатусом пытать станешь? Да я тебя опосля в Азкабане сгною.       Нотт оставил эту реплику без комментариев. Ни за что в жизни он не стал бы осквернять свою палочку Непростительным, даже если бы в действительности собрался пытать Флетчера. К счастью, у него в запасе имелось нечто, что при должном старании могло разговорить не хуже, чем банальное Круцио.       Кантанкерус проводил правнука заинтересованным взглядом, когда тот, шурша дождевиком, прошел в дальний угол гостиной. Там, дожидаясь своего часа, лежала старая школьная сумка. Пока Наземникус был в отключке, Тео подготовился, сложив в нее трофеи, добытые в магловском Лондоне отнюдь не честным путем. Не все трофеи, конечно, а лишь те, что соответствовали случаю. Сумка многообещающе звякнула, когда он рывком поднял ее с пола. Флетчер беспокойно заерзал, вытянул обвислую шею и спросил:       — Чего это там, а?       И снова Нотт загадочно промолчал. Еще раз посмотрелся в зеркало, выверяя выражение своего лица: застывшая полуулыбка и немигающий взгляд. Маска палача, который, истязая, не испытывает ничего. Разве что легкую эйфорию, расцветающую из чужой боли.       В тишине, нарушаемой лишь хриплым дыханием своего пленника, он вернулся на исходную, брякнул сумку под ноги и принялся педантично закатывать рукава.       — Остальные двое на месте, — доложил вспомнивший вдруг о своих обязанностях Кантанкерус. — Скоро и до них дойдет очередь.       — С-скоро? — уныло икнул Наземникус.       — Весьма, — прадед уверенно кивнул. — Только истинный мастер способен доставлять своей жертве невыносимую боль, меж тем не давая ей уйти в спасительное забытье или, не дай Салазар, умереть раньше времени. Теодор, безусловно, талантлив, но еще неопытен… Какая удача, что вы, неуважаемый, заявились к нам не в одиночестве.       — Я этих охламонов просто так прихватил, — скороговоркой пробормотал Флетчер. — Они ничего не знают. И я, разрази меня гром, не знаю.       На его морщинистом лбу бисером выступила испарина, хотя Теодор еще не открыл сумку. Вывод напрашивался сам собой: они оба притворялись. Нотт изображал из себя прожженного изувера, а Наземникус — храбреца, но вряд ли Распределяющая Шляпа в свое время отправила его на Гриффиндор. Скорее, послала обратно в ту канаву, из которой он выполз.       Они оба играли свои роли.       И Флетчер безвозвратно проигрывал.       Тео покончил с рукавами, с удобством уселся на пол и взялся за свои трофеи. Он доставал их из сумки по одному, каждый тщательно осматривал со всех сторон, давая и Наземникусу полюбоваться всласть, а затем ровным рядом укладывал перед собой. Кипятильник, щипцы для завивки, яйцерезку, паяльник, штопор, струбцину… Он весьма смутно представлял назначение этих магловских предметов, а названия просто прочитал когда-то на ценниках. Судя по затравленному взгляду Флетчера, тот не располагал даже таким минимумом информации.       — Я не знаю, кто меня нанял. Чесслово, браток, он не представился.       Нотт вытянул губы трубочкой и принялся насвистывать веселую детскую песенку. Он услышал ее давно. Что-то там про падающий мост… Слова почти сразу выветрились из памяти, зато навязчивый мотив влип накрепко.       — Ну, сам подумай, кто ж в таком деле назовет тебе чертово имя, а? — взгляд Наземникуса перебегал от щипцов к паяльнику, от паяльника к штопору и обратно. — А прежде я его не видал, не нашего круга, стервец. Отсыпал мне две сотни галлеонов и посулил еще сотню, коли приволоку тебя.       Все это Тео уже слышал. Флетчер просто тянул время, а значит, был напуган недостаточно.       Но это поправимо.       Еще один трофей Нотт для пущего эффекта оставил напоследок и извлек из сумки с особым пиететом. Любовно обвел кончиком пальца два металлических кольца.       Где-то за спиной восхищенно ахнул Кантанкерус. Нижняя челюсть Флетчера мелко затряслась.       Эта штуковина носила загадочное название «керлер». Впервые Тео увидел ее одним воскресным полднем, проснувшись в постели смешливой маглы, имя которой не вспомнил бы сейчас и под страхом смерти. Пока он продирал глаза после бурной ночи, магла сидела неподалеку перед зеркалом и наводила красоту. Так решил тогда Нотт, но очень скоро в этом решении усомнился, потому что она, отложив помаду, извлекла из маленькой сумочки инструмент, похожий на ножницы, и принялась выковыривать собственный глаз. В тот момент Тео испытал ужас, отвращение и почти непреодолимое желание оглушить тронувшуюся умом бедняжку, чтобы она не изувечила сама себя. Позже ему рассказали про завивку ресниц, покрутили пальцем у виска и с проклятиями выставили вон.       Зато он прихватил трофей. И теперь держал его перед собой, примеряясь то к левому глазу пленника, то к правому.       — Ты че, малец? — Флетчер неуклюже заерзал, пытаясь отодвинуться подальше. Его собачий взгляд при этом был намертво прикован к керлеру. — Ты это брось! Я же все тебе сказал как есть! Не сойти мне с этого места!       — Какое точное замечание, недосточтимый! — пришел в восторг Кантанкерус. — Но не переживайте, ваш обезображенный труп мы легко уберем с помощью магии.       Тео же, сохраняя зловещее молчание, продел пальцы в металлические кольца и плавно раскрыл инструмент. Улыбнулся Наземникусу широко, до коренных зубов, и подался чуть ближе, старательно игнорируя исходящий от того запах перегара и застарелого табака.       Теодор-опасный-псих-Нотт.       — Браток, завязывай, а? — голос Флетчера взлетел на октаву и стал напоминать скулеж умирающего пса. — Прости сердечно, что, горгулья безмозглая, побеспокоил тебя… Я больше ни-ни, честное чародейское…       Он запрокинул голову, приложившись о стену затылком, когда Нотт поднес керлер еще чуть ближе к его лицу, и часто задышал. Запах перегара сделался почти невыносимым. Золотая цепь на шее сдвинулась, обнажая длинную красноватую отметину пониже кадыка, словно Флетчера пытались удавить тонкой проволокой. Перед мысленным взором Тео немедленно всплыл другой уродливый шрам, складывающийся в не менее уродливое слово, и от этого зрелища стало тошно.       — Имя, — стараясь не дышать лишний раз, вкрадчиво прошипел он.       Этот идиот должен назвать чертово имя прямо сейчас, иначе придется завить ему ресницы, стереть память и отпустить на все четыре стороны.       — Я не знаю! — отчаянно взвыл Наземникус. — Гад буду, не знаю! Он нашел меня в «Белой виверне», предложил подзаработать чутка. Я сказал, что с мокрухой не связываюсь, а он мне, дескать, мочить никого и не надо, притащить только, куда скажут. Обокрал его, мол, один пацанчик. Деньги хорошие посулил, грешен я, не устоял. А имени и не спросил, не принято. Заметил я только, что он как будто впервые в Лютный забрел. Нервничал все, озирался, лысину свою тер… Я те клянусь, браток, я бы ни в жисть, нужда заставила…       — Куда ты должен был меня доставить? — холодно осведомился Нотт, болтая керлер на пальце.       — Не знаю, честное чародейское! Велено было сообщить, как управлюсь, и ждать дальнейших указаний.       — Так сообщай.       — Ч-чего? — прозаикался Флетчер. Его зрачки быстро забегали из стороны в сторону вслед за качающимся инструментом.       — Свяжись со своим нанимателем, — проявляя чудеса терпения, пояснил Теодор, — и скажи, что дело сделано.       — А-а-а… Конечно-конечно… Непременно. Вот только, видишь ли, у нас ко времени. — Наземникус шумно сглотнул и снова опустил взгляд на свою заплатку. — Который час?       Нотт прищурился в его пропитое лицо. Смутное подозрение кольнуло в висок, но так и не успело оформиться в умозаключение. Сквозь двери гостиной из коридора донесся приглушенный бой больших напольных часов.       — Полночь, — непонятно кому доложил Кантанкерус.       И Флетчер в следующее же мгновение абсолютно беззвучно исчез.       Еще через одну чертовски долгую секунду до Теодора дошло, что ебучая заплатка была телепортом.       — Кантанкерус! — рявкнул он, вскакивая на ноги.       Прадед послушно метнулся за тяжелую раму и быстро вернулся назад. Доложил:       — Двое из холла тоже исчезли.       — Блядь!       — Не смей выражаться в моем доме!       — Заткнись! — Тео сорвал дурацкий дождевик и заметался по гостиной, поспешно соображая, что делать дальше.       Вероятно, телепорты отправили троицу прямиком к их нанимателю, то есть к Флипсу, которого, разумеется, нельзя было не узнать из описаний Флетчера. Задание они провалили, зато не преминут с точностью до ярда сообщить, где находится Нотт, а это значит, что пора срочно линять из отчего дома.       — Что ты делаешь?! — возмутился Кантанкерус, когда Тео подскочил к портрету и снял его со стены.       — Я же обещал подарить тебя знакомому вампиру. — Нотт зажал картину под мышкой, сунул в карман керлер и выхватил палочку из-за уха. — Держись крепче.       Под паническое верещание прадеда он аппарировал прочь из мэнора и вскоре уже шагал по истертой брусчатке Косого переулка. Мимо кондитерской Шугарплама, мимо Троакарова трактира, вперед, к магазину «Всевозможные Волшебные Вредилки».       Джордж наверняка давно спит, но можно будет пристроиться где-нибудь в торговом зале, а утром заявить, что просто пораньше пришел на работу…       Портрет помалкивал: Кантанкерус, окончательно обидевшись на правнука, покинул холст. Это было весьма кстати — Тео не желал создавать лишнего шума. Он отпер дверь магазина магией, аккуратно приоткрыл и просочился в узкую щель. Запер снова, вдобавок к стандартному Коллопортусу навесив еще кое-какие чары собственного изобретения. Прислонил тяжелую раму к стене. Выдохнул.       — И снова здравствуй.       Витражные фонарики на потолке зала неохотно разгорелись. Нотт часто заморгал с непривычки и с усталой обреченностью в голосе ответил:       — Привет.       Джордж стоял у подножия лестницы, хотя Тео не слышал его шагов. На нем была нелепо-фиолетовая пижама, однако сонным он не выглядел, да и голос звучал ясно:       — Что-то случилось?       Вместо ответа Теодор прошел к прилавку и по очереди выложил на него три чужих волшебных палочки. Стащил пиджак и кинул рядом.       — Неужели парни из «Котла», которым ты нахамил, приходили за извинениями? — саркастически хмыкнул Уизли.       — Не совсем так.       — Точнее, совсем не так, да?       — Угу.       Они замолчали, и Тео казалось, что в наступившей тишине отчетливо слышно, как у него на душе скребут низзлы. Это было связано вовсе не с побегом из мэнора и даже не с тем фактом, что за ним теперь охотится Флипс. И это было чертовски непривычное, почти забытое чувство.       Нотт сухо прокашлялся и неуверенно бормотнул себе под нос:       — Извини.       Блядь. Почти забыл, как это делается.       — За что? — Джордж прекрасно его расслышал.       — За наш с Грейнджер спектакль. Я просто не хотел тебя втягивать. Думаю, она бы тоже не хотела.       — Герм умнее всех, кого я знаю, — Уизли присел на нижнюю ступеньку и уперся локтями в колени, — но становится совершенно бесталанной, когда дело касается вранья.       — Я заметил.       — Ты мог просто попросить. Типа, не лезь в мои дела, Джордж, и все такое…       — Извини, — уже увереннее повторил Тео. — Обещаю, что в следующий раз так и поступлю.       — Проехали. Значит, ты теперь бездомный? А это что? — Уизли кивнул на раму у стены. — Наиболее ценное имущество?       — Какой там… — презрительно скривился Нотт. — Это мой прадед. Не обижайся, но я не стану вас знакомить.       — О, я и не горю желанием, — Джордж непринужденно пожал плечами. — Вряд ли твоему прадеду понравится предатель крови.       — Его чувства — последнее, что меня волнует. Я просто не хочу, чтобы ты выслушивал гадости.       — Тогда прихвати его с собой наверх. Помнишь, где ночевал в прошлый раз?       — Угу.       — Чудно. Располагайся, а я пойду спать, пожалуй.       — Я завтра переберусь к Троакару, — пообещал Тео, сгребая с прилавка палочки.       — С его-то пристрастием к порке? — Джордж притормозил на лестнице и наградил собеседника насмешливым взглядом. — Решать тебе, конечно, но могу заверить, что мне ты не помешаешь.       Нотт вдруг заметил, что глаза у Уизли сухие и воспаленные, с красной сеткой полопавшихся сосудов на белках. Почему-то в сочетании с огненно-рыжими волосами это смотрелось… жутко.       — Спасибо, — кивнул Тео, отворачиваясь и отступая к стене, чтобы прихватить портрет.       — Всегда пожалуйста. Свет погаси.       Ступеньки заскрипели под размеренными шагами Джорджа, наверху хлопнула дверь, и снова наступила тишина.       Жутко.       Прежде чем тоже отправиться спать, Нотт прошел ко входу в подвал, приоткрыл дверь и посветил вниз Люмосом.       Старого сундука с боггартом у дальней стены больше не было.