Не бойся чёрных роз

Вторник, 7-е сентября 1976 г.

12:05

      ПОВТОР 04.09.1976              «…К следующим новостям. В городе Кантетбридж, на Юго-Востоке, за месяц до выборов мэра трагически скончался лидирующий кандидат — Арго де Леви, сын текущего мэра Герода де Леви. Утром 4 сентября 36-летний мужчина был госпитализирован после попытки отравления. К несчастью, врачи оказались бессильны. Смерть была зафиксирована в 14:17. О подробностях расскажет наш корреспондент…»              Монтажёр переключается с чопорной ведущей на юную корреспондентку. Та всё борется с прядями, которые ветер упрямо бросает в глаза, и от промозглого холода прячется в смехотворно-огромном багровом шарфе. Климат Кантетбриджа ей явно чужд. В правом углу экрана так и остаётся висеть фото самой жертвы — приятного ухоженного мужчины с до жути добрыми, весёлыми, чуть опущенными вниз глазами. Строгие очки и галстук добавляли его облику налёта деловитости, но его начисто смыла несколько расхлябанная стрижка с выстриженными висками, в то время как на затылке светлые волосы тянулись до самых плеч завитками японской лапши, а на чёлке пушились, навевая ассоциации с альпаками или карикатурными морячками.              — …Да ёлки-моталки, мгх… — шепчет она под нос. От ветра звук невыносимо фонит, шуршит, словно сквозь целлофан. Смотрит на планшетку: — …Кхм! Итак, мы находимся рядом с лучшей лечебницей Кантетбриджа, где в пятницу 4 числа зафиксировали смерть Агр… Абр… А-арго де Леви! Что же произошло в тот день — расскажет доктор Рафаэль Л. Лэнтис, который лично принимал пострадавшего кандидата!              Рафаэль Л. Лэнтис, 29 лет       Врач-токсиколог              — Господина де Леви доставили к нам приблизительно в полдень, — несколько прискорбно говорит он на записи, пересчитывая пальцами слои своего жабо. — Он был бледен, как статуя Давида, едва дышал — нам пришлось подносить к его губам зеркало, дабы проверить, осядет ли на нём конденсат, ведь иначе понять, не прекратилось ли его дыхание, не представлялось возможным… Ему было диагностировано отравление неизвестным веществом. Предполагаемо, из класса опиатов. Мы провели гемодиализ, однако это ни к чему не привело. Сердце господина де Леви остановилось прямо посреди процедуры.              «…Рабочий персонал дома де Леви утверждает, что не заметили в помещении никаких признаков присутствия посторонних, а пищу готовили под тщательным наблюдением. По их словам, вероятность, что кто-либо посмел бы подмешать яд в еду экс-кандидата, была нулевой.»              Мика, 22 года       Горничная              — В то утро я подала господину де Леви его любимый капучино. С лепестками Проклятых роз на пенке.              Слова горничной иллюстрируются дёшево снятым видеорядом по мотивам её слов. Лицо актёришки, сыгравшего роль несостоявшегося мэра, нарочно обрезано в каждом кадре.              — Его готовила моя ассистентка. На период предвыборной кампании у хозяина появилась небольшая паранойя… Он просил, чтобы я пробовала при нём всю еду перед тем, как её подать. Я сделала глоток. Совсем крохотный…              И в кадре актрисулька, похожая на неё лишь укладкой и размером носа, отпивает кофе, на поверхности которого подрагивает засушенный чёрный бутончик, окружённый лепестками.              — И со мной ничего не произошло. Думаю, дело было в дозе… Через час господин де Леви стал жаловаться на слабость, тошноту, сонливость. Мы списали это на дождливую погоду и нервы. Дали ему лекарство, но господину становилось хуже на глазах… К тому времени, когда приехала скорая, он уже ни на что не реагировал. Глаза… Он распахнул их широко-широко и больше не моргал.              «…Юристы из столицы уже высказали своё желание участвовать в расследовании — в частности, сын легендарного прокурора Жерара де Вильфора. На данный момент расследование возглавляет детектив-инспектор Джоан Батчелор. Слово предоставляется ей…»              Джоан Батчелор, 34 года       Детектив-инспектор столичного департамента              — Стоит понимать, что данное происшествие обрамлено крайне многослойным контекстом. Предвыборные настроения в городе — лишь вершина айсберга. — На экране она вальяжно поправляет перчатку, без стеснения зажимая между пальцев дамскую сигарету. — Уже более двух месяцев в Кантетбридже расследуется целая серия убийств, объединённых одним почерком. В том, что все они — дело рук одного человека, ни у кого нет сомнений. Среди его жертв числится также убитая недавно Розелла Фелд…              — Ах, никто перед съёмкой не предупредил, что ветер ужасно испортил мою укладку, — комментирует своё появление на экране уже настоящая Джоан. — И вспышки столь неудачно подсвечивают мятость на рубашке…              — Ну что Вы, мисс. Эта романтичная небрежность лишь добавила Вашему облику шарма… — с улыбкой дополняет доктор Лэнтис.               — …Незадолго до убийства неизвестный маньяк шлёт своей жертве бутон так называемой Проклятой розы — особый сорт, выведенный в Кантетбридже, у которого при контакте с кровью чёрные лепестки приобретают алый окрас. Более того, количество красных лепестков у метки убийцы всегда соответствовало порядковому номеру его жертвы. Госпожа Мика, горничная дома де Леви, уведомляла нас, что на поверхности утреннего капучино хозяина плавали ровно четыре таких лепестка, хотя в запасах хранятся исключительно чёрные. Господин де Леви — жертва настоящего маньяка, о мотивах которого полиция до сих пор не имеет догадок. На данный момент мы активно выясняем подробности.              Затем закадровый голос ведущей повествует о том, как горько семья убитого переживает утрату. Операторы украдкой снимают, как стоит у могилы сына насупленный и молчаливый мэр, Герод де Леви, и как его младшая дочурка — такая же златокурая, как и брат — кладёт пышный букет ирисов у рельефного креста. Немудрено, что и говорить за всю семью сейчас доручено именно ей: из них всех Саломе умеет изображать печаль наиболее трепетно и правдоподобно.              Саломе де Леви, 30 лет       Дочь мэра Кантетбриджа Герода де Леви, меценатка, сестра убитого              — Наша семья в глубочайшем трауре. Ох, никто и допустить не мог, что может произойти подобное… — Она всё мусолит мокрый платок, от нервов не находя куда деть руки. К камерам Саломе приучена не столь хорошо, как её родня. — Арго был ещё в самом расцвете сил… Мы, ох, питали надежду, что он продолжит благое дело нашего отца. Он был готов рвать и метать ради победы. У него было столько запала в глазах, столько планов, столько грандиозных проектов и реформ… Арго всегда был для меня опорой. Когда батенька был поглощен делами, он заменял его мне… — Девушка прячет за платочком дрожащую губу. — Ох, братик, нам будет очень тебя не хватать…              — Моя малышка так выросла… — вздыхает Джоан, но лишь в мыслях. — Но ни капельки не изменилась. Всё такая же ранимая принцесса, нуждающаяся в верном рыцаре.              «…К соболезнованиям присоединился также зять бывшего мэра Кантетбриджа Беатрисы Хардман.»              Даниэль Хардман, 42 года       Член столичного парламента, бизнесмен              — Безусловно, это ужасная потеря для нашего городка. От имени нашей семьи я выражаю родственникам господина Арго глубочайшие соболезнования. Пусть же его светлая душа будет упокоена с миром.              По тому, как дёргаются порой его пальцы, когда Даниэль протирает очки, можно сказать, что к смерти кандидата он и правда неравнодушен. Но в каком ключе и по каким причинам — ещё предстоит выяснить.              Едва ли не на полуслове репортаж от самих «BBC», повторяемый по региональному каналу, прерывается на рекламу нового магазинчика бакалеи, а после неё — ритуального бюро с аутентичным названием «Харон».              Джоан отпивает фруктовый чай и комментирует:              — Ах, всё-таки вырезали для местного телевидения часть с версиями насчёт личности маньяка. У большинства горожан почти нет сомнений, что за этой загадочной чисткой влиятельных персон стоят сами Хардманы. А Проклятая роза в их случае — предупредительное послание, подобное тому, как мафия шлёт своим будущим жертвам тело мёртвой рыбы.              — Стоит признать, довольно справедливая версия. — Доктор Лэнтис жмёт на кнопку пульта и гасит небольшой чёрно-белый телеящик, стоящий среди стопок чужих медкарт. — А к какой склоняетесь лично Вы, мисс? Простите мне столь наглый интерес.              Эти слова допрашиваемого заставляют Джоан попятиться. После убийства Арго даже многие коллеги стали коситься в сторону её версии о Хардманах — причём исключительно со страхом. Ведь это значило, что в таком случае придётся всеми правдами и неправдами ограждать дело от вмешательства со стороны столичных юристов, которые явно учуют нечто подозрительное в столь резких отказах. Более того, де Леви уже утвердили для этого дела прокурора из столичной династии де Вильфоров. Вероятно, настроены они решительно. Что весьма удивительно, учитывая известный каждому горожанину факт, что уже много лет те являются ручными марионетками Хардманов.              Но все эти сложности второстепенны, ведь у Джоан есть и другая версия. Та, на которую не указывает ничто, кроме собственного сердца.              Кассандра.              Всё запутаннее вьётся клубок вокруг её имени. Мисс Батчелор не верит её оправданиям о тяжёлой работе и всё не может понять, почему Сандра её избегает. Да ещё и так замысловато: ведь отвечает по-прежнему на звонки, изредка даже соизволит выкроить в своём графике пару минут на кофе с вишнёвой пенкой, и улыбается по-прежнему широко и клыкасто. Но совсем уже без искры. В её глазах Джоан будто бы давняя знакомая, с которой не виделись полжизни, и теперь Кас вынуждена ради приличия поболтать с ней за чашечкой чего-то ароматного, ведь знакомая эта по чудному совпадению проводит отпуск именно в её городке. Один лишь вопрос: зачем выстраивать эту стену, если Сандре нечего скрывать?.. Ответ назревает один: значит, всё-таки есть что.              Не зря ведь она так яро стремилась прогнать Джоан из «Содома» и больше никогда не подпускать. Не зря ведь метала в её адрес столь обиженные взгляды после её безобидного обмана в участке. Более того, словно и есть на руках мотив, который объединил бы все дела воедино — её драгоценный товарищ. Каждый из жертв так или иначе нанёс ему болезненный шрам. Наверняка Арго тоже в их числе — мисс Батчелор помнит со слов самой Кас, что оба поколения де Леви не раз имели Адиэля в своей койке.              Но в то же время улики с Джоан категорически не согласны: в первом деле она и вовсе бы не пересеклась с Кассандрой, если бы не собственное любопытство. Во втором юная леди Май не вызвала у полиции никаких вопросов — при поверхностном обыске её дома ничего не обнаружили, да и никто не поставил под сомнения её слова, что бабушку Сандра искренне любила, а наследство лишь доставило ей проблем. В третьем же содомские камеры видеонаблюдения подарили своей хозяйке алиби: на записях, просмотренных только ради галочки, она отсутствовала всего несколько минут.              Иногда Джоан думает, что её подозрения — всего лишь результат того, что Кассандра по-настоящему свела её с ума. И теперь вынуждает рациональный разум искать объяснение каждой перемене её настроения, лишь бы не допускать, что, возможно, та просто нахально играется с чувствами инспектора. Так же, как игралась с десятками своих мужчин — всего лишь ради садистского удовольствия. Ведь никого, кроме, пожалуй, Адиэля она не полюбит так же сильно, как любит слышать хруст чужих сердец у себя на зубах. Ведь такова её натура. Коль любишь розы — будь готов к исколотым до самого мяса пальцам.              Но ответ она озвучивает куда лаконичнее:              — Признаться честно, версию о Хардманах сейчас сложно отрицать. Особенно при том, что других вариантов полиция пока не имеет. Однако Вы сами понимаете, доктор Лэнтис… Смотреть в её сторону мы имеем право лишь украдкой.              Рафаэль вздыхает, но печаль в голосе смывает доброй улыбкой:              — Ах, к счастью, на территории кухонных сплетен никто пока не отнимет у народа право на свободу слова.              — Жаль лишь, что нельзя закрывать дело полагаясь только на них… — Джоан отвечает тем же.              — Увы, у каждой работы свои недостатки, — бесшумно хохочет.              На общем фоне ветхой лечебницы кабинет доктора Лэнтиса невероятно опрятен, хоть и роскошью не изобилует. На краю стола — ваза с искусственными ветвями персиков, а розовато-кремовые шторы явно новенькие. Множество раз переклеенный, забитый свыше меры путеводитель по ядовитым растениям — так вот от кого Кассандра, вероятно, переняла своё мастерство травничества — всегда открыт. Воздух здесь пахнул чаем и сухофруктами ещё до того, как Рафаэль любезно предложил их мисс Батчелор. Да и от него самого совсем не доносилось этого флёра медицинской стерильности: уже при первом рукопожатии Джоан обдало сладковатым запахом целебных трав. А еще, к огромному удивлению, на столе имеется пепельница. При первом взгляде на неё мисс Батчелор напрочь позабыла, где находится, и потому бессознательно спросила разрешения закурить. И неожиданно получила утвердительный ответ:              — Такой прекрасной даме нет смысла спрашивать. Курите на здоровье. — Рафаэль рассмеялся, похоже, прекрасно осознавая противоречивость собственных слов.              — И насколько прекрасной должна быть дама, чтобы ей было позволено курить рядом со стражем здоровья? — Джоан сдержанно улыбнулась и облизнула пересохшие губы.              — Вашей красоты вполне достаточно, мисс. Да и, в конце концов, не нам же ли Вы потом будете нести деньги, чтобы справиться с последствиями столь пагубной привычки?              — Так вот в чём Ваш хитрый план. А я сразу догадалась, что Вы не так прост.              — В каждом человеке должно быть немного остринки.              У доктора Лэнтиса мягкое, интеллигентное, мечтательное, сверх меры ухоженное лицо с постоянно изогнутыми в полуулыбке губами, словно это их естественная форма. Его благородная шевелюра до талии так и лоснится здоровьем и при свете дня отдаёт необычным розоватым оттенком — вероятно, его вызвали ополаскивающие отвары. С растомленным прищуром он то наматывает локоны на пальцы, то просеивает их сквозь пятерню. Глаза у Рафаэля такие же причудливо-алые, как у Сандры. Сам он объяснил, что виной этому цветные контактные линзы, которые защищают чрезмерно чувствительную радужку от света — в его естественном цвете глаз кровянисто-алый же заметен только под определённым углом, да и то полутоном.              Во время допроса Джоан всё не покидала мысль о том, что когда-то давно у Рафаэля был роман с Кассандрой. Но ничего с этим знанием она делать не намеревается. Для обоих это была мимолётная ошибка молодости. Мисс Батчелор понимает, что любым упоминанием Сандры всколыхнёт в голове доктора Лэнтиса воспоминания, которые, судя по рассказам Кас, до сих пор там не дремлют. Так что не стоит.              — Знаете, мисс, если рассуждать серьезно… — подхватывает он едва начатую сплетню, прекрасно понимая, что всё сказанное им сейчас в протокол не занесут. — Семья де Леви всегда была в сговоре с династией Хардман. Пока госпожа Беатрис ещё была жива, они совсем не стыдясь жонглировали креслом мэра. Один срок царствовала она, следующий — де Леви, и так по кругу. Но истинный хозяин Кантетбриджа всегда оставался неизменен…              — В таком случае есть ли вероятность, что господин Арго решил пойти против желаний Хардманов?              — Сложно сказать. На поверхности в его озвученной программе не было ничего, что шло бы вразрез с их интересами.              — Его программа, стоит признать, была довольно масштабной. Медицинская реформа, создание целого нового парка на окраине города, постройка стадиона… Неужто в каком-то из этих пунктов возникли разногласия?              — Ах, медреформа… — Доктор Лэнтис вздыхает непривычно тяжело, откидывается на спинку кресла. Даже плавные линии его светлых бровей словно заостряются. — Простите меня за столь резкие слова, мисс, но это просто чепуха. Под этим громким словом кроется банальная смена кадров.              — Смена кадров? Возможно, мои суждения ошибочны, но Кантетбридж кажется банально слишком малым для такого радикального шага. — Джоан одёргивает короткую перчатку. — В городе едва ли найдётся достаточно специалистов, чтобы сменить хотя бы четверть вашего персонала.              Рафаэль пожимает плечами:              — Уже два месяца по городу гуляет так называемый вороний грипп. Вот и повод: дескать, нынешние лекари до сих пор не научились с ним бороться. Однако это только формальный предлог, мисс. На деле же семья де Леви всего лишь хочет сменить нас всех на своих товарищей.              — И Вы попадаете под сокращение в том числе?              — В том числе. — Печальная улыбка.              Задумавшись на миг, Джоан вносит заметку об этом в свой блокнот. Протокол не трогает: к официальным бумагам подобная информация прикасаться не должна ни в каком виде. Но деталь, безусловно, заслуживающая внимания.              — В таком случае кончину господина де Леви можно считать для Вас некой удачей. — Джоан усмехается, кончиком пальца стерев лишнюю помаду с уголка губ.              — Ах, если бы, мисс… — Рафаэль хохочет. — Партия гарантированно найдёт господину Арго замену. Если что-либо продвигает человек Хардманов — значит, эти интересы принадлежат отнюдь не ему.              Она обменивается с доктором Лэнтисом ещё парочкой слов на эту тему. Он хоть и явно опечален подобным раскладом, но относится с благородным смирением. Вспоминают и о том, что искать более доступные способы лечения вороньего гриппа врачам запретили сами Хардманы, дабы горожане как можно дольше скупали выведенный ими препарат. А допив чай, Джоан вылавливает пальцем ломтики фруктов со дна чашки, закидывает в рот и высказывает предположение:              — Возможно, де Леви намеревались посадить в ваше кресло кого-то, кого не согласовали с Хардманами?              — Не исключено. Правда, насколько мне известно, у двух династий все товарищи общие. Однако кто знает… Этот мир скрыт от нас за кулисами тайн. — Рафаэль вдохновлённо огибает пальцем искусственный лепесток в вазе: — По крайне мере, таков он для меня. Я ведь всего лишь врач, не более, чем преданный слуга Гиппократа… Когда вопрос касается политики, мне достаются только скудные объедки информации.              Поднявшись, он берёт с полки экземпляр, подписанный как «Rosa Damnant» — спрессованный и тщательно обработанный чёрный цветок.              — Я могу Вам лишь сказать одно: с огромной вероятностью те самые опиаты, выявленные при вскрытии, могли содержаться в розах. — Рассматривает её под моноклем. — Подмешать яд в напиток, где их лепестки являются одним из компонентов — проще простого, сами понимаете…              — Из Проклятых роз можно вывести яд? — Мисс Батчелор удивлённо приподнимает брови-ниточки.              — Если знать его волшебный рецепт, то это не составит труда. Их опиаты уникальны. При верной дозировке их можно обратить и в яд, и в весьма специфический наркотик…              — Удивительно. Ни в одном из справочников я не находила подобной информации.              — Стоит признать, Хардманы умело её скрывают. Если бы все знали об опасности Проклятых роз, спрос на них бы заметно снизился.               Джоан поднимается, придержав кофейный плащ на плечах, приближается к Рафаэлю и видит на обратной стороне пенопласта, к которому прикреплён экземпляр розы, множество пометок. Осторожно тянет к нему палец:              — Позволите взглянуть поближе?              — Разумеется. Только будьте осторожны. — Доктор Лэнтис бережно, будто в его руках сейчас новорожденное дитя, передаёт ей розу.              Плеяда сокращений и биологических терминов на латыни, правда, Джоан ни о чём не говорят. Информацию нужно передать на расшифровку эксперту.              — Доктор Лэнтис, могу ли я забрать у Вас этот образец на время расследования?               — Конечно, мисс. Ведь я дал обещание предоставить полиции всё, что потребуется.              — Ах, люблю, когда мужчины держат слово… — игриво подмигивает.               — А Вы встречали многих, кто слово не держит?              — Порой мне кажется, я повстречала уже все существующие виды мужчин. И женщин.              Плащ едва ли не соскальзывает с плеч Джоан, однако Рафаэль спешит его поймать. Истинный джентльмен. От доктора Лэнтиса так и веет галантностью чистокровных денди, веет ранними подъёмами, фруктовыми салатами на завтрак и вычурными парфюмами вместо брутальных одеколонов. Мисс Батчелор целиком понимает, что юная и неопытная Кассандра могла в нём найти. Сложно не почувствовать себя рядом с ним знатной леди, которой стоит только поднести к губам сигарету — и десятки ухажёров в одночасье протянут ей зажигалки. Хотя Джоан бы в таком случае предпочла роль не богатенькой дурнушки, а скорее царицы, у которой Рафаэль служит камер-юнкером. Ей по душе мужчины исключительно кроткие и услужливые.              — Впрочем, — добавляет он напоследок, — как и большинство ядов природного происхождения, при правильной дозировке их опиаты могут стать целебными.              — И Хардманы не стали делать из этого тайну. На этикетках их препарата от вороньего гриппа Проклятые розы стоят первыми в списке компонентов. Чем больше в рекламе товара звучит знакомых ассоциаций, тем эффективнее она действует на граждан.              — Ох, эта эпидемия обратилась в такой фарс… — Рафаэль устало вздыхает. Медленным шагом направляется к двери: — Половина первого — и мне как раз пора проведать палату с её жертвами. Не желаете со мной, м?              — Если Вы заверите меня, что после её посещения я к ним не присоединюсь, то с удовольствием. — Джоан изящно подаёт ему руку.               — Ну что Вы, мисс, я не стал бы подвергать Вас такой опасности. Я человек несколько корыстный, не буду лукавить, однако не до такой же степени!              На вопрос, почему осмотром заражённых занимается Рафаэль, если вороний грипп отнюдь не его профиль, он коротко объясняется, что последний вирусолог в лечебнице уволился — пожелал уйти с гордостью, а не от лап смены кадров. Потому заменяют его все, кто только в силах. Потому и оценку состояния больных доктор Лэнтис проводит весьма поверхностную. Лица заражённых, впрочем, говорят сами за себя. Они бледны до лунной синевы, исхудалы от полного отсутствия сил и аппетита, лишь щёки красны от жара, словно натёртые гранатом. Стоит гадкий, въедающийся в одежду запах медикаментов, испражнений и прогорклых каш. Аппараты ИВЛ кряхтят и громыхают, словно танки на поле боя. При отсутствии должного лечения больного настигает смерть всего лишь за две недели после заражения, и уже по истечению первой обычно достигается точка невозврата. Очевидно, что каждый здесь прошёл уже минимум через полторы. Джоан знает, что их лёгкие сейчас больше походят на обезсоченный ливер. Каждый останется до последнего вздоха прикованным к серой койке.              На обратном пути Джоан не задаёт доктору Лэнтису ни единого вопроса. Ни о болезни, ни о чём-либо отвлечённом. Слишком неуместными кажутся любые слова. Нежеланными. Трудно выдавливаемыми изо рта.              Лишь в кабинете самого Рафаэля эти оковы слабеют. В глубоком, многозначительном молчании Джоан бродит по кругу, скромно разглядывая мелочи интерьера. Узоры на бежевой обивке стульев, бледные розочки на обоях, экземпляры диковинных трав, растущих лишь в этой местности, статуэтки и языческие амулеты на полках. Последние поначалу слегка озадачивают мисс Батчелор — неужто врач верит в потустороннее? Но всё встаёт на свои места, когда среди них она обнаруживает самый крупный оберег: слегка поцелованный ржавчиной глаз, окружённый тремя птицами и подвешенный на плетёный шнурок с десятками узорчатых бусин. Уж больно знакомый символ.              — Откуда это у Вас, коль не секрет? — Наконец-то Джоан решается потревожить тишину.              — Ах, Вы об этой прелести… — Рафаэль подбирает кулон и с чувством жмёт к груди, не торопясь с ответом. — Скажем так, в моей юности мы с отчимом принадлежали к некой общине с особой верой.              — Секта Трёх Птиц? — Такой прямотой она несколько обескураживает доктора Лэнтиса. Впрочем, негативной коннотации в её словах он не ощущает, потому с уверенностью кивает.              — Вы о ней слыхали? — И всё же не скрывает своего удивления.              — Доводилось ради дела. В общих чертах.              — Ах, надеюсь, Вам не донесли ничего скверного?              — Не беспокойтесь. — Джоан располагающе улыбается. — Должность запрещает мне осуждать. У истинного детектива взгляд на каждое явление беспристрастен.              — Чертовски признателен. Поверьте мне, мисс… Как бы ни отзывались о нашей общине, я навеки буду ей благодарен. — Рафаэль протирает запыленный кулон рукавом блузы под халатом. — Там я и получил свои первые знания о медицине. И травничестве в частности.              — Предполагаю, там же Вас и обучили хитростям, как держать волосы в столь безупречном виде? — Джоан произносит комплимент неприкрыто кокетливо. Однако прикасается к локонам доктора Лэнтиса предельно бережно, не нарушая личного пространства.              — Вы мне льстите, — хохочет, смахнув волосы с плеча. — Всего лишь корень крапивы, репейное масло и пара ломтиков свеклы.              — Поделитесь рецептом?              — Для Вас, мисс, всё что угодно.              Помимо прочего, на Джоан вскоре накатывает осознание: не был ли его отчимом сам Ааарон? Около недели назад Адиэль выложил как на духу всё, что смог узнать, и упомянул в том числе некоего кантетбриджского врача, которого отец Аарон лично опекал да лелеял. Упомянул совсем вскользь, даже не озвучив имени. Посчитал это, видимо, мелочью, недостойной внимания. Впрочем, для дела она таковой и являлась.              — Простите за столь резкий вопрос… Как звали Вашего отчима?              — Аарон, мисс.              — Общались ли Вы с ним после того, как покинули секту?              — К несчастью, нет. Уже вскоре он нашёл себя в другой общине. С того времени наши пути разошлись.              — Кхм… — Джоан поправляет галстук. — Я искренне прошу прощения, что подаю Вам эту новость так бесцеремонно. Однако около недели назад Ваш отчим погиб при невыясненных обстоятельствах. Мне очень жаль…              Склонив набок голову, она чутко прослеживает каждое изменение на лице доктора. Как мрачнеет алый взгляд, как неуловимо ползут вниз его вечно вздёрнутые уголки губ, как изо рта по итогу птицей вылетает горький вздох. И лишь тогда осторожно продолжает:              — Вы не знали об этом, не так ли?              — Ах, как же сильно нас всё-таки разделила судьба… Какая жалость. — Он возвращает свой амулет на место. Поджав губы, выдерживает паузу, после которой вопрошает: — Вы не знаете, где его похоронили?              — На территории общины. Признаюсь честно, вряд ли Вас туда пустят… Местные жители крайне недоверчивы к горожанам. Не знаю, поверят ли они, если Вы сообщите им о своей связи с отцом Аароном.              — Я понимаю, мисс.              И всё же доктор Лэнтис падает в своё кресло совсем понурым, будто бы перегорела над его головой невидимая лампочка. Джоан считает своим долгом смягчить горе этого мужчины. Подойдя со спины, она опускает руки ему на плечи:              — Если желаете проведать могилу, я могу съездить туда с Вами. Община знает меня в лицо. Более того, перечить полицейскому они не осмелятся.              — Ну что Вы… — Рафаэль протягивает глухой, невесёлый смешок. — Я буду Вам премного благодарен.              — Когда Вам удобнее всего будет это сделать?              — Если у Вас есть возможность, завтрашнее утро было бы для меня безупречным вариантом.              — Договорились. — Джоан радушно улыбается.              — Можете обращаться ко мне в любую минуту, мисс. — В знак благодарности доктор Лэнтис подносит её ладонь к своим губам и целует костяшки поверх перчатки. — Я навеки у Вас в долгу.              — Ах, не преувеличивайте, — хохочет.              Перспектива повторного визита в «Восход» не вызывает у Джоан неприятных чувств. Работать с той местностью — и её жителями в частности — непросто, однако в отрыве от этого туманный Блэкторн Ридж всё же завораживает своей необузданной магией. Если бы не работа, мисс Батчелор с интересом бы изучила каждый квадратный метр Кантетбриджа и прилагающихся к нему территорий. Украсила бы полку очередным сувениром. Побеседовала бы со старушками с исколотыми от вышивки пальцами. Запечатлела бы местные виды на «Полароиде» — не рабочем, а собственном. Насладилась бы естеством этих земель сполна. Ведь именно эта жажда познания нового, исконно фаустовская жажда истины с детства руководила ею в каждом принятом когда-либо решении. Когда Джоан знакомится с чем-либо новым — человеком, местностью, занятием, учением, любым аспектом жизни, — у неё тут же лишь одно желание: раскусить это до косточки, не просто притронуться и составить впечатление, а понять. Хоть и всё чаще работа заставляет об этом забывать, и даже самые захватывающие дела порой сводит до безвкусной, как пережёванная жвачка, рутины. Но как только возникает минута покоя, вкусовые рецепторы начинают работать с прежней силой, и жадность к истине возвращается.              Однако пока в сердце Джоан врос значок детектива, Кантетбридж никогда не ответит на её симпатию взаимностью.

***

Вторник, 7-е сентября 1976 г.

20:06

      — Уже домой топаете, детектив-инспектор?              В коридоре Джоан окликает голос сержанта. Не успевает она отозваться, а Кларк уже суёт ей в руки стаканчик кофе. В своё время ему хватило лишь парочки раз, чтобы запомнить, какой именно предпочитает мисс Батчелор: латте без сахара. Его старания она оценила, учитывая, что прежде для Кларка существовали только «растворимый кофе» и «выпендрёжный кофе с молоком». И сейчас благодарит его с той же теплотой.              — Сперва передам на изучение кое-какую вещицу. И тогда уже с чистой совестью окунусь в сладость заслуженного отдыха…              — М, неужели докторишка что-то дельное передал? — Мистер Коулман протягивает раскрытую ладонь. — Дайте-ка.              Джоан осторожно, словно живого мотылька, вкладывает запечатанный экземпляр розы ему в руку:              — Будьте аккуратны. Крайне хрупкая работа.              — Вижу… — Он задумчиво вертит кусочек пенопласта. В усердных попытках вчитаться в латынь на обратной стороне Кларк словно старится лет так на пять — седые волосины выскальзывают из хвоста и падают на лицо, морщины становятся вдвое глубже. — И что значат эти заклинания?              — Это я и собираюсь выяснить. — Видя, что своё любопытство сержант удовлетворил, она кладёт улику обратно в сумочку. — Информация о свойствах Проклятых роз будет полезна не только в данном деле.              — Всё ещё питаете надежду докопаться до истины в старых убийствах? — усмехается Кларк, посматривая на кофейную гущу в своём стакане. — Увы, столичные юристы к версии с маньяком относятся скептически. Да и ясен пень — для них это только лишний геморрой. Им только наш де Леви интересен, всякие сутенёры и фанатики им до одного места.              — Зато для нас эта версия крайне выгодна. Когда отыщем убийцу господина де Леви, закроется сразу четыре дела.              — Три. С Иосифом же уже разобрались. Ну, как минимум на бумагах.              — То, что формально его дело закрыли, не означает, что оно разгадано. Это лишь облегчило для нас бюрократические хлопоты, не более.              — Да фон Арт такую стройную версию выложил, что там грех было шансом не воспользоваться. Может же, гад, когда хочет… — Сержант загибает пальцы. — Очевидец, чьи показания нельзя опровергнуть; свидетели, косвенно их подтвердившие; и так названный убийца — мужичок без документов, который как раз удачно откинул копыта. Ну не сказка ли?              — Но увы, сказки столь сладки лишь потому, что всегда лживы. — Джоан допивает кофеёк и по-кошачьи слизывает молочную пенку с верхней губы. Пустой стакан же вручает Кларку, дав напоследок указание: — Выбросите по дороге. — И решительным шагом удаляется.              Вместе с экземпляром она оставляет в стенах участка все рабочие заботы. На улице по пути домой за один миг происходит целый хореографический этюд: сперва чей-то каблучок наступает на подол её плаща, от чего Джоан осекается, затем от её осечки чей-то зонт сбивает с головы шляпу-трилби. Что удивительно, ведь вечер по-сентябрьски солнечен и дождя не планируется. А когда мисс Батчелор выдёргивает плащ из-под ловушки каблучка, виновница всего этого с визгом падает, будто дама в беде. К счастью, рыцарь в обличии Джоан тотчас приходит ей на помощь и ловит за талию, словно в вихре танго.              Танго…              — Чёрт! Прости, кошечка. — Слышится одышка, слышится ругань на чужом языке, слышится экспрессивное ворчание под нос. Каждый звук знаком до боли.              Кассандра встаёт на ноги, подбирает шляпку, приземлившуюся в паре дюймов от лужи, и отряхивает от пыли. Джоан со смешком принимает её из рук:              — Всё, что приводит к встрече с тобой — всё к лучшему, милая.              Сандра выглядит ещё роскошнее и статнее, чем обычно. Ещё недоступнее. Пиджак с высоко вздёрнутым воротником и рукавами-фонариками а-ля поздняя викторианщина; платье из чистейшего кружева подметает своим шлейфом асфальт — чертовски не хватает парочки слуг, которые бы его придерживали. Бордовая графиня из вампирского романа, не иначе. Зонт же, по всей видимости, служит для её обесцвеченной кожи защитой от палящего солнышка.              — Ах, Йоанна, я тоже рада тебя видеть! — И улыбается она всё так же. Каждая складочка на щеках, каждый изгиб клычков — тот же, что и при первой встрече. Но нет в этих чертах прежнего обожания, граничащего с полной услужливостью. Ничего в них нет — искусная театральная маска. — Ох, я бы с удовольствием сейчас куда-нибудь сходила… Но, увы, спешу. Всем «Содомом» будем отмечать день рождения одного нашего ангелка! Думаю, понимаешь… Слишком важный день. О! А что насчёт среды?              — Лучше в четверг. Среда, увы, на сей раз выпала рабочая. — Джоан улыбается ей со всем доступным теплом, втайне надеясь, что растопит ледяную корку, которой обросло сердце Кассандры.              — Четверг? Ох… Тогда лучше пятница. Да, точно! Давай в пятницу? — Хоть Сандра и выкрикивает это лучезарно, будто даже искренне, но мисс Батчелор знает, что на её языке очередная «пятница» означает «никогда».              Но призрак мёртвой надежды в сердце вынуждает её согласиться.              — Вам сейчас поручили то ещё дельце, да-а? — Кассандра вальяжно щурит глазки. — Убийство самого мэра, ох… Звучит хуже всех кругов Ада вместе взятых. Дьявол упаси возиться с нашими чинушами!              — Ах, хотелось бы раскрыть это дело не выходя за пределы лечебницы… — Джоан смеётся. — Однако слова доктора Лэнтиса, к несчастью, убили во мне почти всю надежду на то, что это выявится банальным отравлением несвежим пудингом.              — С этими политиканами никогда не бывает всё так прост… Стоп, что?! Какого доктора?..              — Я помню, что у тебя с ним связаны не самые приятные воспоминания. Не беспокойся. Со мной он был исключительно вежлив. — И вновь хохочет, стянув с руки душную перчатку. — Прости. Если желаешь, я после каждой беседы с ним буду трижды мыть руки хозяйственным мылом.              — Когда же ты подохнешь уже, паршивец… — цедит себе под нос. — Знаешь, кошечка… Он ведь тот ещё врун. Поухаживает, поулыбается так сладенько — и всё, и ты на крючке. Но я тебе по своему опыту говорю: ты этим не обольщайся! Он со всеми так.              — Ну, галантность — вовсе не скверная черта… Даже если она несколько напускная.              — А у него скверная, ещё какая! Поверь, Йоанна, чем обходительнее он с тобой — тем больше он от тебя скрывает. Это явно не просто так!              — Крошка, ты уверена? Возможно, это просто дело привычки? Интеллигент всё-таки.              — Ага, знаем мы таких интеллигентов. Пускает пыль в глаза, а потом полгорода от его лечения таблетки от гастрита глотает! Я тебе говорю, Йоанна: присмотрись. А лучше всего… О, знаешь что? Устрой ему проверку! Напросись в гости — чёрта с два он сможет отказать даме. А если в доме будет что-то не так, то это бросится в глаза моментально. Предусмотрительностью этот дурачок никогда не отличался…              Не успевает Джоан ответить, как Сандра метает взгляд на наручные часы и округляет губы в театральном вздохе:              — Ох, чёрт, опаздываю бессовестно! Всё, кошечка, хорошего тебе вечера! — И бежит прочь, помахав рукой, а кружевной шлейф так и волочится, подбирая соринки.              Джоан до последнего провожает её взглядом, пока фигура Кассандры не сужается до размытой чёрно-красной точки на горизонте. Она сохраняет в памяти её последний взгляд: кокетливый, отчасти и правда суетливый, но по обыкновению лукавый. Вздохнув, произносит не то в мыслях, не то смазанным шёпотом вслух:              — Неужели, милая, это и правда ты?..