Не бойся чёрных роз

Понедельник, 23-е августа 1976 г.

08:11

«…А сейчас бросайте свой кофе — взбодриться вам поможет чашечка новостей с утра!

Сообщается, что этой ночью, с 22-го на 23-е августа, в посёлке Блэкторн Ридж на юге от Кантетбриджа был убит лидер религиозной общины «Восход нового дня» — проповедник Иосиф. Полиция проводит расследование, причины и обстоятельства преступления пока не разглашаются. Однако жители сообщили нам одну любопытную деталь: по их словам, убитый сжимал в ладони бутон Проклятой розы. Уже третья гибель за последние два месяца, в которой фигурирует знаменитый символ династии Хардман! Неужели в Кантетбридже завёлся серийный убийца с фирменной меткой?

Напоминаем, что прежде община публично отказывалась от какого-либо контакта с полицией начиная с 1965 года…»

      — Спекулянты… Старина, выруби, а. Сыт уже по горло этой белибердой.              Водитель прислушивается к Кларку — радио затихает. На заднем сидении полицейского автомобиля Джоан поглядывает на наручные часы. Обращается к коллеге рядом:              — Уже более сорока минут в дороге… Неужто леса в Кантетбридже насколько запутаны?              — Да не сказал бы. Сектанты просто решили свою общину отстроить в самой их заднице. Блэкторн Ридж вообще у нас никто не заселял вплоть до Первой мировой. До этого стояли какие-то ветхие полугорелые церквушки да статуи, служили местной достопримечательностью — поговаривали, им уже несколько сотен лет, а стоят как миленькие, — и всё на том. Потом уже всякие беженцы стали нуждаться в местах для поселения, вот для них Блэкторн Ридж и отстроили. Но там давно уже, последние лет тридцать так точно, нормальные люди не водятся — одни сектанты. С полицией связываться не любят, да и мы с ними, в общем-то, тоже.              Джоан перемещает взгляд на окно, коротает время в вольном вальсе мыслей. После того, как мисс Батчелор заманила Кассандру в участок грязным обманом, их общение поредело подобно клумбе накануне холодного ноября. За месяц госпожа инспектор не получила ни одного письма, хоть и сама слала их десятками. Всякий раз перебирала почтовый ящик, проверяя, не завалился ли где лоскуток алой бумаги. Когда молчание становилось невыносимым, набирала номер Сандры и та, к удивлению, почти всегда отвечала. Однако ни разу не позвонила сама.              Их беседы и встречи, несмотря на всё, оставались прежними. Кассандра кокетничала с привычным озорством. Когда Джоан спрашивала, во что же она планирует перестроить «Экстаз» — всегда сладкой жвачкой протягивала: «Секре-ет». Всё оправдывалась, что в данный миг работа над этим просто съедает свободное время, потому и проявлять инициативу стало некогда. Однако Джоан принимала её слова с лёгким недоверием. Что-то шепчет ей на ушко, что отнюдь не только в этом дело.              Уже больше недели как Сандра окончательно перестала отвечать на звонки.              Комары бьются о стекло. Где-то вдали видятся погнутые знаки — судя по форме и цвету, бывшие железнодорожные. Лесные сосны худые, как скелеты, а прочие пожухлые деревья кажутся почти обезлиственными. В их гущу ещё только предстоит въехать: сейчас же автомобиль пытается преодолеть колючую, путанную, высушенную горчичную опушку, буксуя едва ли не каждые пару метров. Кантетбриджский лес пахнет не только коктейлем из ребристых шишек, землистого мха, подгнившей листвы и травяного сока — с ним рука об руку идёт и прелый аромат Проклятых роз. Их заросли здесь удивительно густы. Они заменяют собой топорные сорняки, стелятся ковром, сотканным из крови. Отчего-то почти каждый куст пышет именно алым. Водитель, отвечая на вопрос Джоан об этом, списывает их окрас на то, что полным-полно животных мрут в лесу ежедневно, потому и почва частенько кровью подпитывается.              Но звери — лишь реквизиторы в этой инсталляции: Кантетбридж весь взращен на крови, ею же он дышит. Лишить город её — всё равно что отнять воду у млекопитающего. Джоан словно уверена, что за кромкой её встретят такие же багровые озёра, пахнущие сукровицей.              — Хардманы тоже отвечали за отстройку, не так ли? — продолжает мисс Батчелор, обрисовывая лес штрихами взгляда.              — А как же. Беатрис Хардман, если память мне не изменяет, именно на этом свою предвыборную кампанию и построила. Видите, во-он там статуя… — Мистер Коулман выглядывает из приоткрытого окна и указывает пальцем на далёкий силуэт церквушки в самых глубинах леса. У её предполагаемого входа — фигура трёхглазой леди ангела, идентичная той, что возвышается у городской ратуши, хоть и более искусанная плесенью и грибком. — Хардманы тогда сделали её чуть ли не главным символом отстройки. В знак того, как чтят и оберегают кантетбриджскую культуру, даже возвели в центре города точно такую же. Пропиарилась тогда династия, одним словом, дай боже.              Джоан вздыхает. Её взгляд гуляет то среди костлявых хвойных верхушек, овитых волокнами тумана, то вдоль скалистого рельефа седых облаков. Собственное блёклое отражение накладывается маревом на виды за стеклом.              — Уже сменилось не одно поколение в Кантетбридже, не знавшее города без эгиды Хардманов, — протягивает она тихо и задумчиво.              — Никто уже и не помнит, каков был город без них. Даже те, кто его таковым застал.              — И многих, я вижу, это крайне не устраивает.              — Не устраивает, ясен пень. Хардманскими людьми начинена каждая структура в Кантетбридже — из-за них тут о повышении даже мечтать нельзя. Так, видимо, до пенсии сержантом и прослужу. — От скуки мистер Коулман перекатывает монету на пальцах. — А с другой стороны, что мы можем поделать?..              — Любой монополист, захватывающий власть вопреки всеобщему недовольству, должен быть готов к тому, что однажды его настигнет народный гнев и растерзает в клочья.              — Хех, тут уж вряд ли. Понимаете, детектив-инспектор… — Кларк улыбается флегматично, смиренно. — Это будто инвалидность нашего города. Хронический порок. Его уже никак не излечить. Можно только мириться и наловчиться как-то сглаживать углы.              Автомобиль вдруг подскакивает — колесу пришлось наткнуться на мелкое углубление в почве, вымытое дождями. Монетка сержанта падает со звоном, однако тот быстро замечает её отблеск, поднимает из-под сидения и, подув, протирает рукавом плаща.              — Я ж надеюсь, Вы больше не собираетесь копать на Хардманов, мисс Батчелор? Поверьте мне, это жуть какое гиблое дело. Вы же умная женщина — должны понимать, что даже если попытаться, то в лучшем случае результаты после всех рисков будут просто слиты в трубу.              Инспектор молчит.

***

Суббота, 28-е июля 1976 г.

??:??

       — Игра окончена, мисс Батчелор. Не надейтесь, что кто-то даст Вам шанс на бис.              Джоан медленно дышала. Её не пугал холодок ствола, упирающегося в её высоко поднятый подбородок. Не пугало то, что руки до онемения туго связаны за спинкой кресла, и эта нелепая белая маска, за которой агент Хардманов прятал лицо, могла вызвать хоть проблеск страха разве что благодаря схожести с живыми манекенами, которыми пугали детишек в некоторых хоррорах. Джоан прекрасно знала, что её не убьют, а калечить в её собственном кабинете — пусть даже за окном глубокая чернильная ночь и смены у всех окончены — не посмеют. Слишком опрометчивая тактика для тех, чья репутация держится даже не на ниточке, а на хлипкой паутинке.              Слизав кровь с губы, будто кошка молоко, она понимала: всё, что они желали с ней сделать, уже выполнено. Оставалось только, метафорически притаившись в тени листвы, хищно выжидать конца.              Тем не менее, Джоан скромно молчала. Лишь слегка поёрзывала на месте, ища наиболее удобное положение, и не опускала взгляд даже когда дуло стало медленно ползти ниже, вдоль шеи к груди.              — По правилам хорошего тона Вам стоило бы сперва хотя бы сводить даму в ресторан, сэр, — подшутила, когда пистолет невольно уткнулся в декольте, небрежно распахнутое после стычки.              — Вы были предупреждены, инспектор. — Агент предупредительно спрятал оружие за поясом. — Не надейтесь, что столица Вас спасёт.              Её молчание без явного вызова в глазах, по всей видимости, расценили как утвердительный ответ. Мисс Батчелор не выдаст секрет, что привычные для Кантетбриджа методы запугивания на неё совершенно не действуют.

***

      Ей хочется верить, что Кларк последует тому же принципу и примет её безмолвие за согласие.              Опушка преодолена, и отряд полицейских авто подъезжает к гуще деревьев. Среди них становится зыбко и некомфортно до костей, будто в чужом городе, на чужом континенте чужого полушария, в окружении иноземцев, с чьим языком не знаком даже на уровне приветствий и прощаний. Лес не кажется враждебным, но доверять ему не хочется.              Туман тонкой пряжей оплетает стволы. Настолько густой, что Джоан бессознательно тянет к нему руку сквозь приоткрытое окно, желая потрогать. На ощупь, кажется, он должен быть подобным вате или перьям, наполняющим подушки.              Пальцы невольно задевают кору дерева, касание оседает жгучей шершавостью на подушечках. Нечто странное мелькает у мисс Батчелор перед глазами — настолько быстро, что она даже не успевает осознать саму сущность этой аномалии. Но та уже засела клещом в разуме и теперь не даст покоя.              — Остановите машину. Срочно.              И едва успевает автомобиль притормозить, как Джоан его покидает и мчится к дереву, ланью перескакивая через мясистые корни.              На паутине между ветвями дрожат застывшие хрусталики росы. Первое, за что цепляется глаз — клочок бумаги, торчащий из узкого дупла. Перепачканный в мокрой земле и отпечатках пальцев, слегка пожёванный, но видно, что оставлен совсем недавно. Джоан тотчас его выдёргивает. С опаской разворачивает и читает: «24.08, 15:00. Буду ждать у статуи. М.» К записке приложен не то кулон, не то просто крохотный амулет, сплетенный из цветастого бисера в форму некоего индийского символа, который госпожа инспектор видела не раз, однако значение так и не запомнила. В почерке не чувствуется ни спешки, ни тревоги, ни излишнего формализма, однако, скорее всего, принадлежит он подростку из средней-старшей школы, максимум студенту.              — Что уже стряслось, мисс Батчелор? — Сержант её догоняет. Джоан аккуратно, стремясь не перекрыть отпечатки, вручает ему записку:              — Занятная вещь. Кто-то до сей поры не способен коммуницировать с помощью писем или телефонов? Что бы это могло значить, как Вы считаете?              Кларк почёсывает небритую щеку, долго вчитываясь и анализируя каждое пятнышко.              — А чёрт его знает. Возможно, детишки просто баловались.              — А может… Это дело рук какой-то иной религиозной общины, о которой мы не знаем? — Протягивает амулет на раскрытой ладони. — Взгляните.              — Хотите изъять как улику?              — Не уверена, насколько это целесообразно. — Мисс Батчелор скрещивает руки на руки, в размышлениях сминает рукава плаща. В итоге приходит к выводу: — Если записка до сих пор здесь — смею предположить, что адресат ещё не успел с ней ознакомиться. Думаю, куда эффективнее будет оставить её на месте… И в случае чего проследить за «встречей» самостоятельно.              — Честно говоря, детектив-инспектор, думаю, мы в таком случае только зазря просрём время. — Мистер Коулман со вздохом складывает бумагу обратно, ориентируясь на сгибы, и возвращает её Джоан.              Находка настолько украла внимание госпожи инспектора, что лишь положив её на место, она замечает то, что вызывает гораздо больше вопросов. С обратной стороны ствола на коре выведен красной краской облинявший, выцветший до горчичной желтоватости глаз. Ещё пару дождей — и он окончательно сольётся с мятной плесенью и лиловыми грибами.              Джоан медленно отстраняется задним шагом. И обнаруживает, что подобным глазом награждено ещё множество стволов. Уже все померкшие, едва заметные издалека. Однако ветер шепчет в тишине своё языческое заклинание, и кажется, будто с минуты на минуту все они в одночасье моргнут и уставятся на Джоан.              — А вот это уже интереснее… — Пряча руки в карманах, Кларк смеряет лес взглядом.              — Вы не замечали этого здесь прежде?              — Да нет, в том и дело. Мы, правда, в лес уже давненько не выезжали… — Он отковыривает ногтем мелкий ошмёток краски. — Но эта штука, судя по всему, древняя, как мир.              — Думаете, это работа «Восхода»? — Мисс Батчелор подходит ближе, сложив руки за спиной.              — Может быть вполне. Хотя там же вроде бы обычные адвентисты — чёрт знает, каким боком тут глаз.              — Возможно, и правда лес использует для своих свершений далеко не одна община?..              — Ну, не исключено. — Сержант в итоге лишь машет рукой и возвращается к автомобилю. — Позже выясним. Если вдруг это что-то важное, деревья никуда от нас не удерут.              Джоан следует за ним не сразу. Повторно обводит взглядом купол леса, делает пометки в своём карманном блокноте, в первую очередь зафиксировав на бумаге и обведя «15:00 Вторник, у статуи», и лишь по прошествию пары мгновений возвращается.

***

Понедельник, 23 августа 1976 г.

08:39

      Полицейские авто припарковываются за невысоким забором, оплетаемым сиреневым вьюнком.              — Ах, если бы удалось раскрыть подобное дело в столице… — Джоан выходит первой, с треском разломав каблуком иссохшую веточку. Разглаживает полы плаща и поправляет значок на груди. — Повышение было бы уже в кармане.              — Хе, у вас, мисс Батчелор, слово «повышение» в лексиконе имеет хоть какой-то смысл.              Следом машину покидает и Кларк. На скорую руку раздаёт указания младшим по званию, а сам позволяет себе небольшой перекур перед делом. Присаживается на низкий пень, упёршись рукой в колено, и поджигает предпоследнюю сигару в кожаной коробке.              — Ничего, мисс Батчелор, — продолжает после первого кольца дыма. — Уж Вам-то дослужиться до старшего инспектора точно труда не составит.              — А Вы, на мой взгляд, лишь хороните свои перспективы, оставаясь в этом городе. — Госпожа детектив осторожно прислоняется щекой к стройной яблоне. — Вы ведь, мистер Коулман, ещё в самом расцвете сил. Большие города встретят Вас с распростёртыми объятиями. А в Кантетбридже так и продолжите топтаться на месте.              — Ой, мисс Батчелор, умоляю, не начинайте. — С усмешкой отмахивается. — Мне жена бывшая то же самое говорила. Вот прям слово в слово. Но нет, к чёрту это. Не создан я для этих ваших столиц со всеми их придурями.              — Однако здесь никакого карьерного роста честными путями не добиться, Вы ведь сами это понимаете.              — Да здесь и нечестными хрена лысого добьёшься… Но здесь, знаете, всё своё. Дом, улицы, скверики… Кантетбридж — это такая цепкая зараза. Разок окунёшься — и до гроба уже не отпустит. Одурманит своим запашком Проклятых роз хлеще героина, и чёрта с два с него потом удастся слезть. Вам бы тоже, кстати, быть с этим поаккуратнее, мисс Батчелор…              Тишина гудит однородным звуком призрачной флейты. Жилые участки будто отражают друг друга в огромных зеркалах: ветхий забор, миниатюрный сад из парочки деревьев, грядка с торчащей из-под земли припыленной ботвой, верёвки с сохнущими простынями, трепещущими на ветру, и в качестве дома — низкая белая коробка с однотонной крышей. И у каждого по кустику нерасцветших Проклятых роз. На окраине общины под ногами шуршат лопух и репейник, однако на участках сорняки выполоты до последней травинки. У местных в плане домашнего хозяйства строгая дисциплина.              Джоан решает последовать примеру Кларка. Достаёт тонкую сигарету и, зажав между губ, напитывает её конец огоньком спички. Первая затяжка пускает по лёгким умиротворение, зато во время второй идиллию нарушает протяжный визг:              — Тётя-а-а!              Подскочив от неожиданности, инспектор опускает взгляд. Как из-под земли перед ней вдруг вырисовывается неприметный юноша в серой рубахе едва не до колена. Вероятно, такова униформа «Восхода».              — Тётя-а! — противно повторяет, тыча пальцем. — Поделитесь сигареткой! А если не дадите…               Ещё один сюрприз: из-за его спины выскакивает близнец. Та же шкодная лыба, та же поза, те же одеяния, одинаково до волосинки уложенные волосы. Настолько идентичные друг другу, что холодок пробегает по спине. Одновременно моргают, будто одна и та же кассета транслируется на разных экранах. Выдержав паузу, хором кричат:              — …То мы будем стрелять! — И хором ржут.              — Обойдётесь. — Сержант строго хватает шкета за ухо. — Вам не положено. Думаете, Христос ваш тоже дымил, как паровоз? Проваливайте, — отпускает, влепив обоим подзатыльник, — и не путайтесь под ногами у полиции. А не то расскажем старшим, как вы тут грешите.              — Полиции?.. — протягивают в унисон, пока один потирает вишнёвое ухо. Широко распахнув глазёнки, переглядываются и сами поскорее удирают, будто завидели медведя со шматом мяса в зубах.              — Несчастные запуганные дети. — Джоан качает головой. — В истинном священном писании Бог любит каждого, блаженного и грешного, однако им с пелёнок прививали совершенно иное. Вот и живут каждый миг в страхе.              — Настоящие писания тоже могут всякой дряни научить…              — Но посыл в них иной. А религия для этого людству и дана — дарить эйфорию от принадлежания к чему-то высшему, что способно столь компактно объяснять вещи, до которых немощный человеческий разум дотянуться самостоятельно не в силах.              Госпожа инспектор бросает недоскуренную сигарету под ноги. Втаптывает каблуком в податливую после дождей землю — под ковром терракотово-желтой хвои и расквашенной мякоти гнилых яблок окурок теряется без следа, будто забранный зыбучими песками.              — Пора за работу, сержант.              Кларк с ней не спорит. Молча бросает потухшую сигару в заросли и следует за Джоан.              Члены «Восхода» одеты все идентично: у мальчишек — длинные рубашки, у женщин — юбки до пят, косынки, а волосы собраны в тугие косы, венцом оплетающие голову. Палитра тканей робко бултыхается в спектре от выцветшего коричневого до сизого. До жуткого тихо: детишки не бросают друг в друга алычу, не играют в догонялки. Вместо этого то сапают кабачки, то сидят смиренно на скамьях и в качестве домашнего задания глазами зачитывают священное писание. И оттого ещё звонче тишину эту разрезают женские вопли. Девчонки и старушки, все они падают наземь — одна и вовсе валится прямо перед носом у Джоан, как деревце во время грозы, преграждая путь, — рвут свои косы, надрывисто визжат, марают красные лица слезами, так, будто только что самого Дьявола повидали:              — О-о-ой, горе! Го-оре нам, грешным! За что же так карает нас Он? Чем же провинились перед Господом мы, что лишил Он нас праведнейшего из мужей?              — Не ждать нашим душам воскрешения отнынче! Не примет Христос нас в Царствии Своём! Сгинем, как свиньи!              Вороны скачут по крышам, вьются над головами. Извещают жителей словно, что Бога на этой земле больше нет.              Офицеры пытаются вытянуть из местных хоть по ниточке информации, однако безуспешно. От вида полицейского отряда сектанты таращат мокрые глаза-икрины, крестятся и в страхе прячут детишек то по домам, то за заборами, то просто за спиной, как от лесной нечисти.              — Не самый радушный приём. Похоже, рядом с полицией гостеприимство местных жителей тотчас испаряется, — говорит Джоан, постукивая ручкой по странице блокнота.              — Невелика потеря. — Кларк прячет руки в карманах. — Не хватало мне ещё на старости лет с фанатиками корешиться.              Пастораль пахнет гнусным отчаянием. Участки в общине расставлены подобно шахматам на доске: систематизировано, практически симметрично. Редеют они только ближе к главной кирпичной церквушке, к стенам которой жмутся, как дитя к матери, кусты чёрных роз. Рядом с ней — хлев, окружённый самыми урожайными грядками. Где-то здесь, как сообщалось полиции, и произошло убийство.              — Судя по тому, что перед нами ни души и наших коллег до сих пор не пустили ни в церковь, ни в дом погибшего, встречать нас добровольно никто желанием не горит… — Джоан оглядывается по сторонам, ищет хоть кого-нибудь поблизости. Касанием к плечу останавливает проходящую мимо леди, у которой из-под косынки на лоб спадают плотные кукольные локоны-дрели: — Солнышко, ты можешь позвать старших?              Та нисколько не пропитывается тёплой улыбкой инспектора, смотрит мёртво и бессловесно, как припудренный барельеф. Не исключено, что находится под дурманом препаратов. Джоан от этого взгляда становится слегка не по себе, и она спешит девчонку от греха подальше отпустить.              — Вон там ещё кто-то ошивается. — Кларк указывает взглядом в сторону разрозненной кучки молодёжи, у которых, по всей видимости, любопытство оказалось чуть сильнее страха. Почти все в свежевыглаженных серо-белых костюмах вместо растянутых рубах — вероятно, паломники. Свет и надежда «Восхода». — Идём?              Джоан кивает. Вместе с сержантом осторожно к ним приближается. Никто не разбегается — уже крохотная победа. Более того, при виде констеблей почти все начинают галдеть в унисон: «Иосифа убили, представляете!», «А вы расследовать приехали?», «Это же паломничество теперь отменяется на неделе, да?», «А я видела, как ночью из-под двери кровь вытекала! Думала, то клубнику из хлева утащили и оставили прокисать. Ах, ну кто же знал!..», «Нас ведь теперь Бог всех покарает, правда? И никто не воскреснет?», «А вдруг это и есть знак, что Второе пришествие грядёт?».              Мисс Батчелор терпеливо ждёт, пока гам хоть немного поутихнет, и твёрдо задаёт вопрос:              — Кто-нибудь может позвать старших? Кто в вашей общине носит высокое звание, помимо господина Иосифа?              Снова, однако, заведённые ребята начинают нещадно перебивать друг друга, не позволяя разобрать ни слова. Джоан обменивается с сержантом молчаливыми взглядами. Приходит к выводу, что гораздо проще будет расспросить каждого по очереди, и лёгким жестом говорит ребятам притихнуть. Кларк отправляет девушку с кривой осанкой за старшими, на что та послушно кивает и отлучается. Остальное мисс Батчелор решает спросить первым делом у высокого темноволосого юнца в костюмчике. До этого тот едва слово обронил — всё время перешёптывался с приятелем, а вслух только периодически робко поддакивал остальным.              — Вы видели, как произошло убийство?              — Да… Ну, то есть, нет. — То кивает, то мотает головой, а тонкие пальцы дрожат в треморе. Сглатывает, оттягивает тесный воротник на прозрачной пуговице. — Я видел тело. Всё…              Приятель с нечёсанными русыми волосами и мазком земли на щеке — видно, до этого хозяйничал на грядке — обвивает рукой его шею, выжимая часть тревоги, утихомиривая. Паренёк единственный из компании одет в ту же серую рубашку, что и простые рабочие. Молчит рыбой и, в отличие от нервного друга, держится крайне спокойно, только смотрит по-волчьи: бойко, уверенно, в чём-то даже с вызовом. Более того, единственный, пожалуй, из всей общины сейчас позволяет себе невиданное — улыбается.              — Не беспокойтесь, юноша. Полиция ни в коем случае не желает зла никому из вас. Вы в полной безопасности, — говорит Джоан как можно глаже. — Каково Ваше имя?              — Е… Енох. — Размашисто кивает.              Мисс Батчелор на миг переводит взгляд на его приятеля, и тот, кивнув, сухо выдаёт:              — Каинан.              — Мг, замечательно… Енох, расскажите, пожалуйста, — продолжает, сделав парочку пометок в блокноте, — когда и как Вы обнаружили тело? Не спешите. Мы Вас ни в коем случае не торопим.              Енох глубоко дышит, до предела раздувая лёгкие. А Каинан гладит его мозолистой ладонью по чопорно прилизанным волосам, гладит, пока дрожь в пальцах не испаряется. Разные, как принц и нищий. Енох начинает рассказ:              — Мы все шли на утреннюю службу… Пару часов назад. Сперва должны были всё подготовить: полы мыли, кресты протирали, свечи расставляли. Но Иосифа в церкви не было, хотя проповедник всегда должен являться намного раньше прихожан и паломников. Когда до службы оставалось пару минут, мы уже хотели бить тревогу… Пока не увидели, что из-под двери его кабинета вытекла лужа. Вонючая красная лужа… — Енох зажимает рот ладонью, зеленеет, как незрелое яблочко. Тошнит.              — Да-да, мы все видели! Я из окна выглянул — а там уже вся трава была замаранная! — тут же поддакивают остальные.              — Я так понимаю… — Джоан конспектирует показания на страницах блокнота. — Тело вашего проповедника до сих пор находится в кабинете?              Ребята вразнобой кивают.              — Ведите нас.              Джоан даёт коллегам указ всем отрядом вместе с ней следовать за молодёжью.              — Имена у них, конечно… — усмехается Кларк, качая головой. — В белый свет с такими не выйдешь — моментально засмеют.              На задней стороне церкви оказывается неприметная дверь, выкрашенная в тон кирпичных стен. Оно. Констебли подходят к ней осторожно, стараясь не вступить в озерцо крови. Парочка чёрных роз уже побагровели, а некоторые даже успели, судя по оттенку, напитаться полностью, будто набивший брюхо комар. Дверь отпирается огромными усилиями и с тяжёлым ржавым скрипом. Жидкий тусклый свет затекает внутрь, подсвечивая поочерёдно шкафы, столы, тяжёлые древесные кресты на стенах… Однако так и не добирается до тела. На его месте только жирный дугообразный след крови, словно художник решил закрасить труп на полотне одним мазком алого акрила.              — Пропал? — прокатывается поражённым возгласом.              — Но… Как так может быть? — Енох дёргает себя за ворот рубашки, пропуская под неё морозный воздух, по привычке панически молится под нос.              — Ну, на нет и суда нет. — Каинан же как ни в чём ни бывало пожимает плечами. Берёт приятеля за руку и тащит подальше от тошной картины и сладковато-гнилого запаха. — Пойдём, значит.              Однако остальные паломники не умолкают:              — Мы же видели! Собственным глазами видели! Богом клянёмся, он был тут!              — Дети мои, зачем же тут собрались? — слышится наконец-то голос кого-то зрелого. Судя по тембру — мужчины.              Джоан оборачивается. Немолодой тучный дяденька с длинной бородой и в рубахе самого тёмного дубового оттенка, что встречался тут инспектору. Сюрреалистично приятный до такой степени, что мисс Батчелор в какой-то миг самой себе ужасается. Ведь встретила бы в юности подобного на улицах сама, то заслушалась бы речами сладким медитативным голосом — и не исключено, что сама бы не повелась, как повелись однажды здешние престарелые дураки. Молодых винить не в чем — большинство из них родились уже сразу за забором общины и даже мир за его пределами не видали.              Мужчина улыбается учтиво и скромно, крестится, кланяется и представляется Аароном, вторым человеком в «Восходе» после Иосифа. Паломников он гладит по плечам подобно птенцам в своих ладонях, мягко и лелеюще. Так же мягко и добавляет:              — Тс-с, не трогайте рабов Божьих. Доверяйте старшим общение с ними, а сами лишнего не говорите. Благими намерениями выстлана в Ад дорога, не забывайте. — Подгоняет юных паломников, и те послушно кивают, будто галчата при виде червячка в мамином клюве, а потом разбегаются кто куда. — Всё, дети мои, на службу вам пора. Учите писание; да увидит Бог ваши усердия, да наградит местом в мире новом.              — Сердечно благодарю за то, что согласились пойти нам навстречу, отец Аарон. — Джоан слегка склоняет голову, приложив ладонь к груди. — Вам известно, что стряслось с телом вашего многоуважаемого проповедника? Юнцы все в один голос твердят, что его видели, однако…              — Ох, дети… — качает головой. — Навыдумывали опять. Не видели никогда служителей порядков воочию, не знают, что ложь да хвастовство законом юридическим караются не слаще, чем Божьим… Не видели мы тела. Как обнаружили след этот — так и послали вам весточку. Но то иосифов след, истинно говорю вам. Образец новой брошюры, что он передать нам намеревался, найден был тут. Только у Иосифа таковой имелся.              — Мы крайне соболезнуем вашей общине и её чудовищной потере. Позволите нам осмотреть место, где было совершено преступление?              — Разумеется, граждане. — Аарон прячет руки за спиной и отступает чуть в сторону, дабы не преграждать путь. — Благим делом занимаетесь… Да благословит Господь ваши души.              Джоан надевает рабочие перчатки и подсвечивает помещение фонарём. Вместе с отрядом аккуратно обходит лужу, заходит вовнутрь. Снимают отпечатки, слепят полароидными вспышками, с позволения отца Аарона листают некоторые папки с бухгалтерией. Присев на корточки, мисс Батчелор разглядывает бутон Проклятой розы на берегу кровавого озерца. По радио всё-таки не соврали — он и правда здесь.              Три алых лепестка. Ровно три.              — Взгляните, мистер Коулман. Помните, о чём я говорила?              — О метке в виде бутона у Вашего теоретического серийника? — Сержант перевязывает волосы заново в короткий хвост, держа резинку в зубах.              — Первое убийство — один красный лепесток. Бутон загадочным образом тогда заметили у мистера Гисборна в весьма странном месте ровно за день до происшествия. Второе убийство — два красных лепестка. Мисс Фелд за день до него также получала букет от поклонника. И теперь… — Берёт бутон щипцами, педантично кладёт в специальный пакетик и поднимается, высматривая находку на свету фонаря. — Три лепестка.              — Согласен, совпадением уже далеко не пахнет… Кстати, детектив-инспектор. Смотрите, хех, что надыбал. — В руках у мистера Коулмана белая папка с маркерной подписью «Пропавшие». Множество документов шуршат внутри, но внимание привлекает лишь один — паспорт черновласой женщины с любопытной фамилией фон Арт. Лицо у неё обросшее коровьими пятнами-островками, и на их местах бледная кожа становится и вовсе иссиня-белой, как лунный камень, а ресницы, брови, волосы обесцвечены до цвета извести почти что геометрически симметрично. Инь-Ян. — Как думаете, совпадение или просто мир настолько тесен?              — Мир — навряд ли, а вот Кантетбридж… Совершенно не исключено.              Жутчайший грохот из-за стены разрезает тишину.              Джоан незамедлительно отворяет дверь кабинета, ведущую в главный зал. Картина почти ветхозаветная: загробно-бледные стены, свечи с нетронутыми фитильками, припыленный солнечный свет, обводящий тонкими штрихами линии крестов, пластмассово-пёстрые цветы, пустые скамьи, пустующий алтарь. И на этом фоне — два юнца, Енох и Каинан. На коленях, с залитыми кровью запястьями, пачкают багрянцем щёки, обнимаю друг друга, душат в кольце рук будто в последний раз перед тем, как Всемирный потоп слижет их тела с лица земли. Словно ракушки на берегу алого моря, их окружают осколки вазы с букетом Проклятых роз.              — Ох, мамочки… Мальчики, что у вас стряслось? — подбегает к ним инспектор. И без лишних слов очевидно, что запястья у обоих глубоко ранены. Струны синих вен перерезаны столь точно, что наводят на мысли, словно произошёл отнюдь не несчастный случай.              Констебли с аптечкой берутся оказывать первую медицинскую. Пока у пошатывающегося Еноха находятся силы лишь на сдавленные всхлипы, Каинан, бледный, как утопленник, всё же осиливает пару слов:              — Разбили вазу ненароком… Скверно получилось. Простите.              Руки наспех перебинтованы, но всё же для полноценной помощи недостаточно полицейской аптечки. И община, как обнаруживается, крайне бедна на лекарей. На всё ведь воля Божья — коль предрешено душе сгинуть, нечего вмешиваться в замысел.              — Нужно увезти их в лечебницу. Городскую, — звучит по итогу вывод, который отряд единогласно поддерживает. Отец Аарон же хоть и тянет время в неких сомнениях, однако вынужден с инспектором согласиться. Парни тоже совершенно не перечат, лишь Каинан просит сперва дать ему возможность собрать пару вещей в дорогу, ибо есть риск, что остаться в больничных стенах придётся не на день и не на два. Констебли, прежде чем отпустить, выпрашивают у них полные имена и даты рождения, чтобы проще дались поиски их документов, однако парни на подобные вопросы только непонятливо моргают. Фамилии свои, как оказалось, они в жизни не слышали, а дни рождения едва помнят, ибо в «Восходе» праздновать их не принято. Отталкиваться придётся лишь от того, что Еноху — восемнадцать, Каинану — двадцать один.              Госпожа инспектор садит Еноха на заднее сидение авто, Каинана же пускает в дом лишь под чутким присмотром: тот хоть и худо-бедно стоит на ногах, однако прихрамывает так, словно способен шлёпнуться на пол в любой миг. В комнате его на соседней кровати лежит иссохшая, будто выброшенная на берег рыба, женщина. Её мыльные глаза с пожелтевшими белками и опухшими лиловыми веками пялятся на потолок пусто и бессознательно. На прикроватной тумбе стоят пилюли в коричневой склянке.              — Матушка, — мямлит Каинан, объясняя. — Она не будет против, если уеду.              — Ты уверен в этом?              — Вряд ли вообще вспомнит, что у неё сын есть. В последний месяц совсем меня не узнавала из-за таблеток этих, что ей Иосиф вручал. Они боль в голове от папкиных ударов приглушают до сих пор, конечно, но выжгли из неё всю душу.              Каинан опускается коленом на свою кровать, отдирает от стены потускневший постер с текстом проповедей. Под ним оказывается тщательно замазанная дверца — тайник. Достаёт оттуда пару свёртков из засаленных брошюр, прячет в сумке через плечо. И последнее, что берёт с собой — увесистую Библию.              — Каков толк прятать священное писание с таким усердием, если идентичное стоит на весьма видном месте? — Сперевшись плечом на дверной косяк, Джоан указывает взглядом на прикроватную Библию.              — Напоминанием служить будет. Здешнее писание из чужих слов сшито. А это, — смахивает пыль с обложки, — то самое, что во внешнем мире чтят. Истинное. Хотя и то, и то — выдумка для недалёких.              Мисс Батчелор решает взять ответственность за парнишек на себя. Прячет в рабочей сумке их документы и временно доверяет свою работу другим инспекторам. Садится за руль, усаживает на заднем сидении обоих ребят, держа на них контролирующий взгляд сквозь салонное зеркальце, и выезжает. Бесконечные сосны пролетают за окном подобно стае птиц. Енох, подрагивая, кладёт голову приятелю на плечо, и тот делает то, что за забором общины позволить себе явно не мог — с искренним чувством целует его в макушку.              — Госпожа… — вяло тянет Каинан. — Можно просьбу? Не надо в больничку. Лучше сразу завезите нас в этот, как оно зовётся? М… мод… монтель… мотель, вот.              Джоан приподнимает брови:              — Вам сейчас необходимо получить должную медпомощь, иначе просто так вас за пределы общины бы не пустили. Да и для чего вам мотель, детишки?              — Ну пожалуйста, госпожа… Всё равно ведь проверять не станут. Если пропадём, никто в общине ради нас второй раз с полицией связываться не решится. Не надо нам ни денег, ни помощи… Просто высадите в городе и покиньте. Мы же это специально всё устроили, чтоб вывезли нас. Не хотим мы в этом месте гиблом оставаться. Там Бог лживый и грязный, травящий души и штампующий безвольный скот.              — А как нам ещё оттуда сбежать? — подхватывает Енох несмело. — Вы нас поймите… Мы ведь просто хотим жить как все. Чтобы нас не выдали ради потомства за первых попавшихся девчонок, чтобы не лгали, что Бога надо бояться. Нет! Бог ведь всех любит… Правда, Каинан?              — Конечно. И нам любить друг друга позволяет. — Он ласково целует друга в замаранную щеку, гладит ладонью по плечу. Похоже, в вере он разочарован куда сильнее Еноха, однако ради него старается резко не выражаться: — Если есть этот Бог, то Он нас такими сделал. И такими нас любит.              Мисс Батчелор вздыхает, поджимает карминные губы, крепче сжимает руль. Хоть и слишком дерзкая затея, чтобы соглашаться на неё без раздумий, однако горе парнишек она чувствует прям-таки под рёбрами, тяжёлым хвойным холодком в животе. Совсем молодые. Вся жизнь ещё впереди. Свободная и полноценная, или же до гроба законсервированная в священном страхе, вине и медленной лоботомии собственному «я» — сейчас это зависит лишь от неё.              — Госпожа, а мы Вам в обмен расскажем об Иосифе. Поведаем то, о чём Вам в общине под страхом смерти не раскроют. Обещаем. Дадим всё, что потребуете. Согласны?              Больше нет сил на сомнения.              — Только с одним условием, — диктует Джоан приказно, но всё равно с мягкостью воспитательницы в яслях. — Лечебницу нам всё равно необходимо посетить. Ваши ранения чрезмерно серьёзны, чтобы пускать их на самотёк. И если вовремя не предпринять меры, со временем состояние станет ухудшаться, пока не дотянет до бесповоротного.              Ребята не спорят.

***

Понедельник, 23 августа 1976 г.

12:03

      В больнице долго не задерживаются. Ранения оказались, к счастью, не настолько глубокие, какими могли показаться на первый взгляд. Всё же они были в первую очередь демонстративными. Что ж, мятеж удался.              Грязно-бежевый мотель находится совсем недалеко. Джоан вместе с ребятами прогуливается к нему по кантетбриджским улочкам. Для восстановления сил покупает парнишкам перекус — булочки с яйцом и овощами. Енох от мясных настрого отказывается, ибо свинина им не позволена, а его приятель оказывается отнюдь не переборчивым.              Пряча руки в карманах широких штанин, Каинан оглядывается с безмятежной улыбкой — улочки его особо не впечатляют. Зато друг, держа его под локоть, каждое окно высматривает пристально, будто птенчик, только вылупившийся из яйца, хотя и в роли паломника явно выезжал в город куда чаще приятеля. Однако в этот район, по всей видимости, их ни разу не завозили.              — Кто эти люди? — Енох указывает пальцем на синкретическую мешанину объявлений и постеров на ржавой стене многоэтажки. Предвыборные агитации, но все протухшие физиономии затмевает одна: Арго де Леви — статный мужчина с эталонно-выразительным подбородком, пшеничноволосый, светлоглазый, словно из нацистской брошюры с образцом истинного арийца. Немудрено, что родной сын нынешнего мэра настолько вытесняет прочих кандидатов на это кресло, что даже на постерах они выглядят рядом с ним даже не невзрачными чинушами, а скорее мойщиками полов в парламенте.              — В сентябре в Кантетбридже будут избирать нового мэра. Всё это — кандидаты, которые намерены участвовать в гонке, — объясняет Джоан. — Вас в общине никогда не извещали о новостях политики?              Енох мотает головой:              — Дела земные, как нам говорили, недостойны того, чтобы занимать наши мысли. Гораздо важнее позаботиться о том, чтобы на том свете оказаться с Христом на одной стороне…              Среди коллажа лиц, разумеется, светятся и Хардманы, однако исключительно в коммерческих целях пропиарить очередной свой бизнес — никакого политиканства. Лицо Даниэля Хардмана кто-то повсюду замазал бордовой краской в знак протеста. Уж неизвестно, закладывал ли автор изначально такой замысел, однако её потёки уж больно символично напоминают ручья крови. Поверх плакатов густой плесенью тянутся граффити, и удивительно, как ни одна из грязных фразочек не касается никого из кандидатов — все адресованы лишь Хардманам. В Кантетбридже, видимо, ни для кого уже давно не секрет, что кандидаты — лишь соломенные чучела в руках семейства.              На входе у мотеля ребята просят мисс Батчелор оплатить им номер лишь на пару деньков, не больше. Однако на ресепшне та, немного посомневавшись, решает расщедриться — оплачивает сразу на месяц. Для неё это, в общем, сущие копейки.              В коридоре с лиминально-пустыми персиковыми стенами ребята за спиной у Джоан перешёптываются о чём-то своём:              — И всё-таки, а как же отец, как же матушка? Что с ними будет, когда я так и не вернусь?.. — нервничает Енох, порой повышая голос.              — Ерунда. Погорюют и забудут. Скажут, что это очередное испытание от Господа.              — Но это грех — лгать родителям. Во всех писаниях так говорится… Каинан, ты понимаешь, что мы на грех пошли? А вдруг… Вдруг всё зря?              — Грех и грех. Отмолишь его и всё. Бог простит.              — А если не простит? Я ведь только ради тебя пошёл на это! Я могу попасть в Ад, понимаешь?              Джоан не вмешивается в их разговор: молча открывает дверь номера, молча вручает ребятам ключи. Молча ждёт на кресле, вперившись взглядом в одинокий неработающий телевизор, пока спор ребят полушёпотом не угаснет. Она надеется, что своим присутствием их не тревожит, и по максимуму вживается в роль отстранённого фантома, которому до местных жителей нет никакого дела. По итогу Енох всё же успокаивается, опускается на кровать и впадает в дрём, пока друг приглаживает его волосы и напоследок целует в запястье поверх тугих бинтов.              — Пусть отдохнёт. Напереживался. Я сам Вам всё расскажу.               Мисс Батчелор с юношей переходят на кухоньку. Та ничем не отделена от спальни и находится буквально в двух метрах от кровати, потому ведут себя предельно тихо. Настенная плитка плачет густой ржавчиной. Каинан пытается заварить кофеёк из остатков на дне одинокой баночки, но едва не роняет турку — руки ещё слишком слабы. Потому Джоан берёт всё на себя: наливает воду, поджигает спичкой конфорку.              — Я не меньше Еноха знаю. — Присев на плешивый табурет, Каинан достаёт те загадочные свёртки из сумки. — Сам вместе с ним паломником был долгие годы. Только недавно отлучили.              — По каким причинам, если не секрет? — Госпожа детектив садится напротив.              Внутри свёртков оказывается не что иное, как каннабисные самокрутки.              — Ну, вот по этим. — Юноша беззаботно зажимает одну между губ, прикурив от синего пламени конфорки. — В городе долгое время угощали. Недавно всё-таки спалился.              — Ты знаешь, что эти вещества незаконны?              — Да? Ну, тогда простите. — Болтает ногами и уыбается как ни в чём ни бывало. Совсем, вероятно, не понимает, что слово «незаконный» значит и какие последствия несёт. Джоан качает головой, но и наказывать у неё желания уж точно нет. Для юнца это первый привкус новой жизни, сродни материнскому молоку.              Госпожа инспектор лишь вздыхает по итогу:              — Прячь это надёжнее. Средства, которыми придётся выплачивать штраф, вам лишними ни в коем случае не станут. — И переводит тему на более существенную: — Говоришь, вы давно ездили с господином Иосифом в город?              — Было такое. Енох всегда учеником был прилежным, старался. Я больше раздолбайничал, но старшие говорили, что у меня дар какой-то там врождённый. Вот за него и прощали. Уже и не помню, как стал с погаными компаниями ошиваться. Они меня и к куреву приучили, и к спирту, и благодаря ним понял, что девок не люблю совсем. Журналы всякие с голыми пацанами давали листать. А ещё показали, какую Библию в городе все читают, и что наша от неё уж очень далека. Вот тогда я разуверовался окончательно.              — А твой друг? Как тебе удалось его убедить? Насколько мне видится, он свою веру в Бога хранит до сих пор.              — Еноху несладко тоже было. Его собирались обвенчать с одной девахой, которую он никак не любил. Ну, с горбатой такой… Боялся он, понятное дело. И ему вечно вину за это внушали. Енох тоже не по девочкам, но ясно, что долго признать это не мог. Так что я ему рассказал, что другой Бог есть — любящий и всепрощающий, а наш — подделка подделки. Вот он меня и послушал. Уже где-то месяц как вместе план побега вынашивали.              Джоан наблюдает, как дым марихуаны сливается с летающими в воздухе мошками пыли, и по итогу достаёт сигаретку сама. Юнец, сплошная святая простота, предлагает ей угоститься косячком, но инспектор вежливо отказывается.              — И всё же, неужели лишь одного вида истинного священного писания оказалось достаточно, чтобы ты отрёкся не только от верования общины, но и веры в целом? Прости за столь личный вопрос.              — Ой, да я ещё долго потом убеждался, что вера эта — фальшивка. Сам Иосиф чёрта с два наших заповедей придерживался. Знаете, как часто по борделям ходил, пока мы паломничали? И не только я ж это видел.              — Правда? — Джоан слегка приподнимает брови, стряхивает пепел в жестяную банку, отыгрывающую роль пепельницы. — И какова была реакция у остальных? Предполагаю, старшие их убеждали, что глаза им попросту наврали?              — Лупили, чтоб лишних вопросов не задавали. Вот и всё. Кстати, девочки нашептали, что буквально вчера Иосиф опять в «Содоме» каком-то ошивался.              — «Содоме»?              — Тоже не слышали? Говорили, недавно открылся, ибо раньше в том районе магазин стоял какой-то.              — Последняя неделя работы выдалась ужасно истощающей… Ах, не исключено, что я попросту пропустила подобную новость. Говоришь, Каинан, это некий новый кантетбриджский бордель?              — Ну, скорей всего. Название говорящее. Вы ж Библию читали, правда?              Мисс Батчелор расспрашивает ещё о многом. Об устрое в общине, о традициях и правилах, об инцидентах, что тщательно старались от полиции скрывать: как юная девочка в прошлом месяце погибла после выкидыша из-за частых избиений, как люди гибли от паршивого лечения и помогать им было запрещено, ибо верилось, что исцелиться им бесы не позволяют. Каждое слово вдумчиво отпечатывает на бумаге блокнота, и даже выстраивает на их основе предположение, что «Восход» также не обделён крышей лично от Хардманов — иначе навряд ли им были бы позволены все эти бесчинства. Однако всё это меркнет на фоне одного-единственного наименования, которое безустанно звенит в ушах церковным колоколом с момента, как только было впервые вброшено в воздух.              «Содом».              Когда Джоан благодарит Каинана за всё и спускается по коридорной лестнице, оно так и продолжает покусывать мозговые изгибы.              Вот она, следующая остановка инспектора.