Не бойся чёрных роз

      Когда мисс Батчелор объявила Кларку, что намеревается всерьёз рассмотреть версию о причастности Хардманов к череде убийств, в ответ ещё долго слышала одно и то же, повторяемое каждый раз иными словами:              — Вы уж меня великодушно простите, детектив-инспектор, но как хотите, а я в это дерьмо окунать руки не собираюсь. Копать на Хардманов — это, извиняюсь, полнейшее безумие! А если Ваши предъявы ещё и окажутся клеветой — всё, пиши пропало. После такого даже драить полы не возьмут — побрезгуют. Клеймо позора останется до гроба и будет передаваться два-три поколения точно. Я свой значок детектива заработал честным трудом и терять ради такой глупости уж точно не намерен. У меня, знаете, дом, собака, детворе алименты платить, в конце концов!              Впервые Джоан увидела его столь взвинченным и категоричным.              Она непреклонно стояла на своём. Каждая зацепка хранилась в её блокноте, и все они теперь виделись раздробленными осколками одной вазы. Схожий почерк у двух убийств, странная метка в виде Проклятой розы — всё это скорее даже косвенные доказательства. Первостепенной была куча сухих фактов, которые в контексте дела складывались вместе идеально, как детский конструктор. То, что мистер Гисборн с почти стопроцентной вероятностью задолжал Хардманам космические суммы. Их тайная конкуренция с Фелдами. Оказалось, она тянулась ещё со времён, когда была жива бабушка семейства, Беатрис. Музыканты с лейбла Розеллы в ту ночь пересказали инспектору столько сплетен, что хватило бы на целый документальный сериал. И каждая, даже самая бесполезная, свидетельствовала о том, что дела обстояли куда серьёзнее, чем можно представить. Не просто борьба за первенство и капитал — само существование Фелдов как тех, кто успешно вёл в городе бизнес независимо от Хардманов, серьёзно подрывало тот имидж, что ещё сама Беатрис старательно выстраивала по кирпичику. Имидж тех, кому по умолчанию принадлежит каждая душа с кантетбриджской пропиской в паспорте.              Джоан верила, что нащупала наконец-то красную нить, за которую стоит лишь аккуратно потянуть — и сетка распутается.              Она из раза в раз повторяла это всё мистеру Коулману, но тот смотрел на неё так, как глядели, наверное, средневековые крестьяне на свихнувшихся учёных, фанатично доказывавших, что Земля круглая. Приводила аргументы, что репутация Хардманов среди простого люда крайне гнилая и хлипкая. Каждый кусочек Кантетбриджа об этом шепчет. Их разоблачение, следовательно, возымеет такую народную поддержку, что драконить толпу ещё сильнее и наказывать разоблачителей Хардманы попросту не посмеют.              Однако Кларк, очевидно, оптимизма коллеги не разделял:              — Мисс Батчелор, поймите же, у нас тут даже не столица, где на каждую шишку найдётся рыба покрупнее. Да в этом чёртовом городе не осталось уже ни одного клочка воздуха, который не принадлежал бы Хардманам! И думаете, всех это всегда устраивало? Думаете, мне столько лет топтаться на месте сержанта не осточертело? Так почему же тогда, Вы считаете, все смиренно помалкивают в тряпочку? Да потому что уж точно не тараканам выметать хозяев из из собственного дома. Как бы дерьмово это, детектив-инспектор, для Вас ни звучало, но таковы уж реалии. Не нами эти законы были писаны.              Не убеждали его и доводы Джоан о том, что в столице у Хардманов подобной власти нет и близко — а значит, достаточно лишь передать дело об их беспределе со всеми доказательствами в руки столичного департамента. В тот момент, ей казалось, два класса, две прослойки, два социальных строя столкнулись ярче, чем у Шекспира. Кларк не понимал её ход мыслей: та плоскость, где семейство Хардман может быть судимо за что-либо, была для него незнакомой, непонятной, фантастической.              Они с Джоан стали говорить на разных языках. По итогу каждому пришлось с этим смириться, ибо переводчика тут не отыскать.              Мисс Батчелор решила больше не затрагивать с сержантом эту тему: копать в том же направлении не прекратила, но Кларка в это не впутывала. Перелистывала зафиксированные на бумаге сплетни, ибо больше никаких зацепок, чей потенциал ещё не раскрыт до конца, не имела.              К огромному счастью, до того, как глаз бесповоротно замылится, Джоан обратила внимание на, казалось бы, мелочь: в потоке жалоб самый громкий и ворчливый музыкант мельком упомянул, что мисс Фелд завещала, чтобы после смерти её дом превратили в музей бренда. Через Кассандру инспектор постаралась осторожно узнать об этом подробнее. Та ответила с неким раздражением, что всю работу решил взять на себя мистер Рэдклифф — видимо, дабы не делиться ни с кем вниманием журналистов. И уже в четверг, 22 июля, назначил вывоз вещей из коттеджа Розеллы.              Вот он, клондайк.              Давние слова Сандры о том, что никаких правил, кроме разве что диктуемых Хардманами, в Кантетбридже нет, звенели в ушах Джоан и этим помогли выточить план. Под предлогом перевозки вещей проникнуть в дом мисс Фелд и тщательно обыскать те комнаты, в которые детективов не пустили. В первую очередь на наличие хардманских следов, даже косвенных. Если полицейский значок перекрыл куда-то путь, на помощь приходит работа под прикрытием. Здесь эту затею даже необязательно согласовывать с начальством, ведь аки заповедь: в Кантетбридже законы не действуют. Мисс Батчелор впервые распробовала эти слова на вкус.              Усердной подготовкой, проработкой биографии своего альтер-эго и созданием фальшивых бумаг Джоан занималась сама. Конечно, если её ненароком раскроют, последствия окажутся катастрофическими, потому мисс Батчелор заранее готова к тому, что местный департамент в таком случае от неё справедливо открестится. Готового плана дальнейших действий в таком случае у неё, чего греха таить, нет. Однако какой-то алкогольный дух авантюризма журчит в жилах и твёрдо ей говорит, что риск будет того стоить.       Идти до конца — её личная заповедь.              Лучи настольной лампы лились на лицо мягким сливочным маслом. Перед зеркалом Джоан рисовала поверх своих черт Бенни Карлтон — так её будут звать отныне. Маскировала под пудрой мушку над губой. Нанесла кистью сливовую помаду, делая губы тоньше, опустила извечно приподнятые в хитрой кошачьей гримасе уголки глаз, разбавляя взгляд покладистостью и некой холодностью. Короткую укладочку с нотками подражания Лайзе Миннелли в «Кабаре» она скрыла под длинными локонами искусного смольного парика, бережно их прочесала.              Бенни смотрела на инспектора в отражении и была готовой к бою. На один денёк им предстоит стать верными напарницами. Похоже, они сработаются. В знак этого, заключая некий молчаливый договор, Джоан прикасается кокетливым поцелуем к её губам сквозь зеркало. Стоило слегка повернуть голову, и отпечаток губ, что остался на нём, теперь осел у миссис Карлтон и на щеке.              И наконец…

Четверг, 22-е июля 1976 г.

11:56

      Коттедж мисс Фелд пахнет пылью и глухой пустотой. При первом обыске, припоминает Джоан в шкуре Бенни, пастельные стены его гостиной источали кисловато-прогорклые нотки беспокойства. Не сказать, что они выветрились с концами, скорее перегнили и преобразовались в нечто похожее, но уже более приглушённое, безвкусное.              Миссис Карлтон сопровождают не только грузчики. На правах дизайнера интерьера она находится в компании ей подобных: архитекторов, музейного куратора, экспозиционных дизайнеров. Их она непрерывно сканирует взглядом, надёжно скрытым за тёмными очками. Дабы оправдать их ношение в бессолнечный день, да ещё и в помещении, на глаз Бенни налеплен патч: банальный конъюнктивит — так отвечает она каждому интересующемуся.              Мистер Рэдклифф сегодня разодет импозантно и соответствующе гостям, хоть и покойная невестушка наверняка бы обозвала его клетчатую тройку унылой банальщиной. Каждого джентльмена он встречает рукопожатием, а леди — поцелуем поверх костяшек. И, похоже, не успокоится, пока жертвой его приветствия не станет каждый. Кроме простых грузчиков, что весьма предсказуемо.              Джоан до жути не желает, чтобы очередь доходила до её Бенни, однако выхода нет. Она сама протягивает руку в белой перчатке для поцелуя, дабы поскорее с этим покончить.              — Ах, помню, помню Вас! Миссис Карлтон, верно? Восхищаюсь Вашими работами уже не первый год. Ваша виртуозность в подборе тонов, Ваше чувство композиции и света, ах… Просто неподражаемо! А я всегда говорил Розушке: в Беверли обитают самые одарённые мастера во всём государстве!              — Кхм… Благодарю. — Она слегка криво натягивает улыбку, умело делает свой глубокий голос высоким и слегка скрипучим. Изображает чуть более вялую, под стать возрасту, осанку и постукивает пальцами по сумке на платиновой цепочке. И вежливо умалчивает, что миссис Карлтон на деле родом из Шеффилда и никакого Беверли в её поддельной прописке нет.              — Вы выглядите как всегда потрясающе, миссис. Этот нежный сарафан прекрасно подчёркивает Вашу статусность в сочетании с восхитительной свежестью! Знаете… — Тонкие морщины под глазами господина вдруг становятся глубже от лёгкого прищура. — Вы мне даже кого-то напоминаете.              Не к добру это. Бенни как можно более непринуждённым жестом поправляет очки на переносице:              — И кого же, позвольте узнать?..              Спустя пару мгновений к мистеру Рэдклиффу приходит озарение, которому он сам картинно восторгается:              — Ах, ну конечно! Мисс Эвелин Хардман. То же чувство стиля, эти знаковые локоны и та же поразительная сила и твёрдость в жестах…              В мыслях Джоан с облегчением выдыхает, а вслух лишь коротко благодарит за комплимент.              Себастьян расхаживает по гостиной широкими шагами, инструктируя неугомонно и с запалом:              — Смотрите, господа: Розушка желала, чтобы на первом этаже была выставка её коллекций с 1973-го по 1975-й — самые культовые! Второй же будет посвящён ретроспективе и так называемому закулисью. А вот здесь…              Джоан старается держаться позади всех. Дверь, ведущая в личную комнату мисс Фелд, небрежно приоткрыта. Настолько, что видна и незастеленная постель, и позлащённые флаконы парфюмов на верхней полке, и цветочные обои. Для инспектора это служит подтверждением, что сегодняшним гостям, в отличие от полиции, позволено свободно изучать вдоль и поперёк каждый сантиметр коттеджа. Когда эксперты потихоньку начинают расходиться по разным уголкам, она без раздумий выбивает себе на оценивание ту самую комнату. Тараторит так быстро и решительно, что коллеги, которые, возможно, также желали заняться именно ею, не успевают даже рот открыть, чтобы это высказать. Мгновение ока — и Бенни уже теряется в малиново-розовом коридоре.              Оказавшись в комнате, госпожа инспектор всё же на щеколду дверь не закрывает. Во-первых, скоро сюда заглянут грузчики, во-вторых — для мисс Карлтон нет никакого смысла запираться, и потому лишних подозрений нагонять не стоит.              Покои Розеллы выглядят именно так, как их представляет себе любой кантетбриджец: прошлый выпуск «Vogue» и букет искусственных роз на туалетном столике, слепящая позолотой мебель, широкие шкафы, броско-розовые тона, не припрятанные ни от кого шкатулки, ломящиеся от бриллиантов. Под абажуром прикроватной лампы теплится фото в кружевной рамке. На нём ещё сравнительно молодой мистер Рэдклифф, позирующий с серебряной медалью по биатлону. Над кроватью же висит внушительного размера чёрно-белая фотография самой Розеллы с внучкой, сидящей у неё на коленках. Мисс Фелд, несмотря на возраст, здесь выглядит и правда ослепительно: пышная волнистая укладка, белая улыбка, массивное колье, ряды накладных ресниц, тонкая-тонкая талия, платье в горошек — самой Бриджит Бардо даст прикурить. И сквозь бесцветную фотоплёнку, сгладившую кожу, кажется ещё краше. Сандре же тут от силы годочков пять, щёки пухлые, а волосы ещё длинные, как у русалочки, украшенные косичкой-ободком, и среди них — неизменная кровавая роза. У девочки лицо сияет радостью, будто после первой в жизни ванны с горами высокой пены. В самом уголке золотой рамы выцарапана дата — 8-е марта 1955 г.              Джоан бы с удовольствием изучила каждую чёрточку бумажной Кассандры в её семейном альбоме. Проследила бы по годам, как она наживала свою дерзость и яркость. Но увы, время сейчас держит инспектора в ежовых перчатках как никогда крепко.              Первой целью становится прикроватная тумба. Документы находятся лишь в нижнем ящичке, да и то крайне бесполезные: брачный договор, копия письма нотариусу с просьбой переписать наследство на Сандру, давнее свидетельство о смерти мистера Фелда. Джоан продолжает шарить по каждой полочке, каждому шкафчику, хоть и порой те нещадно скрипят, рискуя выдать инспектора. Пробегая пальцами по ряду книг, в какой-то момент нащупывает бумажный уголок, торчащий между корешков. Пару мятых и распотрошенных конвертов. При тщательном обыске книжной полки подобных обнаруживается ещё несколько штук. Убедившись, что отыскала все, Джоан прячет часть в сумку, а стопку остальных, наиболее её заинтересовавших, раскладывает на туалетном столике и приступает к предварительному изучению.              Множество писем, где часто мелькает имя Мариана Фернандеса, оказываются простыми деловыми переписками между брендом и амбассадором. Между ними затесался почему-то и обрывок нежно-розового глянца, на котором Мариана нет, зато есть Глория, кокетливо позирующая с алой, в тон губам, телефонной трубкой. На всех конвертах марки Кантетбриджа: то с вороном, сжимающим в клюве веточку белладонны, то с портретами женщин династии Хардман, то с чёрными розами. Но на одном из них марка всё же оказывается столичной. Письмо от некой Далиды, датируемое 3-м июля:              «Дорогая коллега,       Всё идёт гладко. За считанные дни девчушка из вражеского лейбла будет устранена. Никто так и не узнает об обстоятельствах. СМИ будут куда более заинтересованы в том, чтобы сохранить вокруг новости ауру загадочной гибели старлетки… И на этой волне наш мальчик поднимется на высоты, которые не снились ни его пустоголовой диско-Барби, ни другим курицам с её лейбла. Скоро на сцене у него не останется ни одного конкурента. Никто нас не остановит, дорогая…»              — Совершенно неудивительно, что богачи сплошь запрещают осмотр домов дальше гостинной. Хранить подобное столь бесстыже… — хмыкает Джоан в мыслях. На всякий случай решает всё же захватить и эти письма с собой.              Обыск продолжается. Теперь внимание мисс Батчелор заострено на всяческих коробках. В большинстве оказываются либо простые залежи ювелирки и кружев, либо пропыленные и пожелтевшие детские игрушки Кас, которые мисс Фелд хранила, видимо, на память. Либо увесистые семейные альбомы, которые Джоан усердно изучает, но между страниц находит лишь хрупкий гербарий с флоксами. На оборотах — ничего, кроме дат. Только у одного-единственного фото с крошкой Кас, сделанного в тот же день, что и полотно над кроватью, под датой также вписана карандашом странная череда цифр. Джоан оставляет альбом раскрытым на столике.              Коробка с кассетами, хранимая под телевизором, разнообразием также не балует. Глаза выцепляют только одну на самом дне. На прочих, если верить названию, хранятся лишь записи модных показов и некоторых концертов ребят с лейбла, в том числе и Фернандеса. Эта же загадочно подписана маркером «Ади ХХХ». Весьма быстро разум подвязывает к этому факт тесной связи мисс Фелд с Адиэлем. Без раздумий кассета отправляется в сумочку.              Чтобы дотянуться до глянцево-алой картонной коробки рядом с парфюмами на самой высокой полке, приходится забраться на кровать. Избавившись от каблуков, Джоан ступает на неё, но каких-то жалких пару дюймов оказывается недостаточно, чтобы хотя бы поддеть коробку пальцем. Ненароком мисс Батчелор задевает локтем портрет в раме, заставив колыхнуться размашисто, подобно тяжёлому маятнику. Она спешит как можно быстрее его выровнять, бережно придержав за края. И вместе с этим вдруг нащупывает костяшками странный рельеф на стене, скрываемый за рамой.              Осторожно снимает портрет с гвоздя. Под полосами розовых обоев отчётливо просвечивается некая дверца. Сейф. Джоан, не снимая перчатку, отковыривает ногтем заклеенный кодовый замок.              Первый вариант, что приходит в голову — ввести нацарапанную на раме дату: 8.3.1955. Не срабатывает. Слишком очевидно. Джоан пробует поиграться с цифрами, вводить иные варианты её записи, используя нули, и даже слегка менять порядок, однако безрезультатно. Предполагает, что если повезёт, подсказку удастся найти в рамках комнаты.              Она перебирает каждое украшение в шкатулке Розеллы, рассматривая под линзой, вводит номера их серии, отзеркаливает, урезает, меняет порядок цифр — всё без толку. Номера кассет — мимо, указанные на них даты показов — мимо. В суматохе Джоан нечаянно смахивает со страниц раскрытого альбома гербарий, и тот летит на пол, закружившись вокруг её щиколоток подобно осеннему листочку. Подняв за стебелёк, она с исключительной бережностью и немой нежностью кладёт его обратно под белый уголок, прислонив к солнечной щёчке малышки Кас. И как никогда вовремя кое-что всплывает в памяти: те самые цифры на обороте. Если быть точнее, 162435.              Сперва Джоан пытается ввести их, но безуспешно. Приходит догадка, что это может быть шифр. Перебирает пару вариантов его значения и останавливается на том, чтобы расставить цифры указанной даты именно в данном порядке. Набирает: 853915. Щелчок и следующий за ним скрип. Срабатывает.              Такой банальщины, как деньги, внутри, к счастью, не оказывается. Кассета, подписанная лишь датой: «8.12.1954», тут же оказывается в сумочке. Безымянная папка, покрытая слоем пыли, что при малейшем касании поднимается облачком. Джоан с крайней осторожностью её открывает.              Поверх бумаг лежат сцепленные скрепкой полароидные фотографии, которые она принимается листать. Первый кадр: уже знакомый ей мужчина в шляпе-федоре, чьё лицо не разглядеть, но Джоан легко идентифицирует его по силуэту, передаёт неизвестному кейс в сумрачном переулке. Второй: тот же мужчина, у которого здесь уже можно увидеть очертания профиля, переговаривает с самой мисс Эвелин Хардман в её кабинете. Судя по ракурсу и засвеченному куску подоконника, фото было сделано по ту сторону окна. На последующих фото тот самый джентльмен ещё не раз фигурирует в компании разных людей, в том числе и убитого мистера Гисборна, которого Джоан сквозь повышенную зернистость едва узнаёт.              — Любопытно. Всё-таки фон Арт не соврал… — мелькает в мыслях.              Далее в папке следует целая стопка документов. Копии договоров, контрактов, отчётов, в каждом из которых светится фамилия Хардман. Джоан сопоставляет и анализирует их долго до головной боли, и с последней бумагой приходит к окончательному выводу: всё это — исподтишка добытые доказательства, что семья Хардманов, и в первую очередь старшая сестра Эвелин, и правда промышляли наркоторговлей. И с огромной вероятностью продолжают это делать.              — Предполагаю, у сестёр был в своё время некий конфликт касаемо этого… Судя по бумагам, Элизабет желала делать в бизнесе упор несколько на ином.              Однако это не всё. На самом дне папки находится парочка огрызков писем. Даже без подписей очевиден адресант.              «Мы знаем, что вы хотите опорочить имя нашей семьи. Просто знайте, что вам это не удастся. Власть династии Хардманов способен пошатнуть лишь Судный День. Из этой игры вам никогда не выйти победителями.»              У каждого кусочка содержание примерно одинаковое — размытые угрозы. Единственное письмо, сохранившее целостность и даже дату, 27-е ноября 1967 года, звучит так:              «Вам лучше остановиться, мистер Фелд, пока не поздно. Не думайте, что сможете продолжать плести интриги против нас и сохранить это в тайне. Нам известен каждый Ваш шаг. Если мы решим принять меры, пострадать придётся не только Вам и Вашему бизнесу, но и, вероятно, Вашей семье. Через неделю ведь в Кантетбридж приедет внучка Вашей любимой жёнушки… Подумайте о своих дамах. Будьте благоразумны.»              Джоан тут же возвращается к документам, обнаруженным в самом начале, дабы свериться. Свидетельство о смерти мистера Фелда датировано 2-м декабря. Того же года, что и письмо.              — Либо мистер Фелд их не послушал… — мысленно тянет Джоан. — Либо обещаниям Хардманов верить противопоказано.              Она складывает папку вдвое, но втиснуть в сумочку уже не успевает: громко скрипит дверь.              Входит улыбчивый коренастый грузчик в клетчатой рубашечке под горло и с густой, как сосновый лес, чёрной бородой. В руках он несёт целую башню картонных коробок, внутри которых бренчит скотч и канцелярский нож. И за ней, к счастью, не видит, чем занимается мисс Карлтон, так что та пользуется этим: быстренько прячет папку в сейфе, захлопнув дверцу. Спрыгивает с кровати и нацепляет каблуки обратно, после чего поднимает настенный портрет и делает вид, будто только-только его сняла.              — Мадам, надо Вам ненадолго выйти. Мы пока всё тут упакуем, можете с коллегами другие комнаты своим взором профессионала просканировать.              Он ставит коробки на паркет, и пыль поднимается плотным облаком, на солнце превращаясь в рой крохотных светлячков, щекочущих ноздри. Бенни чопорно от неё отмахивается, слегка скривив губы, и манерно стучит пальцами по сумочке:              — Сэр, только прошу Вас, не задерживайтесь! Каждая минута Бенни Карлтон стоит дороже Вашей месячной выручки. Я ведь ещё даже не успела просчитать, в каком углу наиболее гармонично будет смотр… — Её перебивает громкий, как взрыв петарды, чих грузчика. Он приглушает его, уткнувшись в сгиб локтя, но спасает это мало.              Мужчина шмыгает носом и, отдышавшись, извиняется перед дамой сипло и со смехом. А Джоан тут же замечает, как чёрное волокно его, как теперь оказалось, искусственной бороды из-за этого прицепилось к локтю и предательски слезло. Под ним обнажается кусочек рыжей щетины, куда более интеллигентно вычесанной и раза в полтора короче. Мисс Батчелор приспускает тёмные очки и всматривается: за гримом прячутся знакомые черты. Черты того, кого инспектор лично арестовывала, кого уже пару дней спустя выпустили под залог и кого сегодня не раз уже лицезрела на фото в папке.              — А без своей шляпки Вы и правда словно другой человек… — комментирует она мысленно.              А мужчина, похоже, оплошностей в своём гриме пока не заметил. Непринуждённо дополняет:              — Постараемся, мадам, но как уж получится. Работёночки тут, сами видите, валом…              — Да-да, я понимаю, мистер… Э-эм…              — А… — От нужды представляться он на миг теряется, хоть и пытается, махнув рукой, замаскировать это за простодушной деревенской улыбкой. — Да просто Джек меня зовите. Не морочьте себе, мадам, голову.              — Джек… — тянет она, приближаясь медленными шагами кошки, гуляющей по крыше. — А я Вас припоминала, кажется, под другим имечком. Только не могла вспомнить, каким именно: Бенджамин Робертс, Дэвид Томпсон, или, может, Томас Смит… — А затем, оказавшись достаточно близко, резко срывает с него поддельную бороду вместе с париком и уже своим, очищенным от притворства низким тембром, добавляет: — У Вас каждый документ оказался фальшивкой.              Как лезвие гильотины, в воздухе повисает тишина.              У мужчины сквозь безупречную собранность на лице всё же нервно подрагивают губы. Пару мгновений — и он резко тянет руку в стремлении сорвать с Джоан парик, однако та своевременно реагирует и успевает её перехватить. Агент Хардманов, правда, тут же этим пользуется, чтобы заломать её запястье за спиной. Помедлив лишь полсекунды, которые, к счастью, никакой форы противнику не дали, она каблуком заряжает ему в пах. Хватку мужчина всё-таки разжимает — не до конца, но достаточно, чтобы удалось выпутаться. Согнувшись и профессионально заперев вскрик за плотно сжатыми зубами, он оказывается поваленным на пол от всего лишь одного несильного удара от Джоан в плечо.              — Если позволите, ради приличия я продолжу Вас называть Джек. — Подойдя ближе, она продлевает эффект ударом носком в бок и снимает тёмные очки. — Хотя стоит признать, вне образа Вам это имя совершенно не к лицу…              Но ему, к несчастью, удаётся оклематься раньше, чем Джоан на то рассчитывала, так что, воспользовавшись шансом, так названный Джек дёргает её за щиколотку. Колени мисс Батчелор встречаются с паркетом больно, до прозрачных мошек перед глазами. Глубоко в горле словно застревает невидимая плёнка, перекрывшая носоглотку. Сквозь одышку она старается отползти подальше, упершись спиной в стену, в то время как противник уже восстановил силы достаточно, чтобы подняться.              Разная тактика, но оба придерживаются общего принципа: главное сейчас — не проронить ни единого громкого звука.              Коробки рядом. Руководствуясь первой мыслью, что посещает голову, Джоан судорожно нащупывает на дне одной из них канцелярский нож и сжимает в кулаке каменной хваткой, угрожающе смотря исподлобья. Джек размеренно приближается.              — А вот это я Вам крайне не советую, инспектор Батчелор, — холодно басит.              — Надо же, Вы запомнили моё имя… — шепчет, сдув прядь взлохматившегося парика с лица.              — Трудно позабыть имя единственной сучки за всю мою карьеру, которая посмела меня арестовать…              Поднабравшись сил, Джоан делает подсечку: сбить с ног не удаётся, однако пошатнуть равновесие — вполне. Выиграв время, хватается за край столика и выпрямляется. Вжимает противника в стену и приставляет к его кадыку лезвие ножа. Намерений ранить нет ни у кого из них, и мисс Батчелор прекрасно это понимает — делает это лишь для того, чтобы не позволить рыпнуться.              — Я ведь знаю, что Вас наняли Хардманы. — Она щурит неприкрытый патчем глаз. Зрачки сужаются, а взгляд пронзает ледяной иглой. — С какой целью? Выкрасть компромат, который Фелды коллекционировали десятилетиями, не так ли?              — Вы крайне проницательная женщина. — Однако пару крайне осторожных и умелых ударов — и противнику удаётся ускользнуть, хоть и не удаётся лишить Джоан оружия. — Лучше бы Вы распоряжались этим качеством грамотнее, мисс. Всё равно затащить кого-либо из Хардманов в здание суда невозможно физически.              Бой продолжается. Прёт метрополитеном: стремительно, ритмично, безостановочно. Выверенный, отточенный, как танец. Без единой царапины, без единой капли крови. Что бы ни делала мисс Батчелор, противник всегда на шаг впереди. Но что бы ни совершил Джек, инспектор всегда находит, чем это крыть.              Богема по ту сторону прикрытой двери расхаживает по розовому коридору, о чём-то щебечет, распивает чаи, обменивается на ушко сплетнями о бывшей хозяйке: о покойных либо хорошо, либо шёпотом.              По чистой случайности Джоан везёт отхватить полсекунды преимущества. Из этого времени ей удаётся выжать всё и даже больше: пара вычурных уворотов, будто в замедленной съёмке, захват, удар коленом, несколько движений — и противник обезврежен, оглушён, повален на пол и слишком истощён, чтобы опираться. Джоан наступает каблуком на его кадык, возвышается, и силуэт её озаряют победоносные солнечные лучи.              — Даю Вам последний шанс. Если Вы до сих пор намереваетесь препятствовать полиции — я буду вынуждена раскрыть господину Рэдклиффу, что в его дом обманным путём проник шпион Хардманов. Думаю, никто этого не желает, не так ли?..              С трудом проталкивая воздух в лёгкие, безымянный Джек сглатывает и прерывисто хрипит:              — Вы же умная женщина, Батчелор. Вы должны понимать, что копать на Хардманов… Кгх… Равно копать себе могилу… Каков в этом смысл?..              — Власть Хардманов заканчивается там, где кончается Кантетбридж на карте. Меня могут приказать вымести из города до рассвета, но в таком случае это будет значить то, что я лишь скорее передам дело в руки столичного департамента. В столице любой парламентский пёс будет более влиятельным, чем семейство Хардман. И конечно же, они могут попытаться остановить меня и своим самым излюбленным методом… Однако тогда это также будет означать, что городу придётся отвечать за смерть инспектора перед столицей.              — Инспектор Батчелор, выслушайте меня… — Мужчина медленно глотает воздух. — Поверьте мне, Хардманы ни в чём не виновны. Они и правда не убивали ни мисс Фелд, ни кого-либо, чьи дела Вы расследуете. И более того, не имели даже таких намерений. А компромат… Кх…              — Что «компромат»?              — Поймите, репутация Хардманов в последнее время и без того значительно ослабла. Будем, кгх, откровенны… Вы сами должны были видеть, какие настрои гуляют в Кантетбридже. А теперь и времена настали, кх, нелёгкие… Эпидемия, городские выборы осенью… Им просто нужна подстраховка. Гарантия, что никто не сможет сейчас опорочить их имя ещё сильнее. Потому мне и дали этот приказ… Уничтожить, агх… Весь существующий компромат…              Джоан холодно хмыкает:              — В таком случае я даю Вам и им обещание, что данные улики никогда не увидят свет. После их изучения они навсегда останутся запертыми в полицейском архиве. Так или иначе, из-за того, каким образом эти доказательства были добыты, всё равно не удалось бы никоим образом записать их в официальные. Местная полиция ведь поклоняется Хардманам, верно? Тогда она будет охранять компромат на начальников как зеницу ока.              Обмен взглядами. У неё — испытующий, у него — скептический, нечто просчитывающий. Она заговорчески протягивает шпиону Хардманов руку. Тот не сразу, крайне неуверенно, но по итогу всё же безмолвно её пожимает.               Сощурив глаза, Джоан медленно-медленно, словно проникая рукой в змеиное гнездо, убирает каблук с его горла. Терпеливо ждёт, пока мужчина покинет комнату, а затем ещё и следит из окна, как тот в спешке сбегает прочь из коттеджа. И только после этого она спокойно прячет папку из сейфа в сумочке.

***

Четверг, 22-е июля 1976 г.

15:17

      С Бенни покончено.              Джоан замела все следы и улизнула из коттеджа через окно. Теперь он и вовсе виднеется только мыльной розовой точкой где-то близ горизонта. Оказавшись на обочине у леса, она отряхивает подол сарафана, избавляясь от прицепившихся розовых лепестков из сада мисс Фелд.               Парик наконец-то летит прочь. Мисс Батчелор освобождает волосы от множества шпилек и растрёпывает, наслаждаясь тем, как свежий ветерок бегает между локонов у самых корней. Снимает патч и часто-часто моргает, возвращая зрение в норму. Наконец можно без преград и тяжести на ресницах взглянуть на небо.              Она смотрит на наручные часы. Почти половина четвёртого. Заскочив в телефонную будку, столь удачно оказавшуюся рядом, набирает по памяти номер Кассандры. Не успевают прозвучать и два гудка, как уже по ту сторону трубки слышится кокетливое «Алло-о-о».              — Здравствуй, милая. — Джоан выравнивает дыхание после спешной ходьбы. — Да, у меня всё идёт своим чередом… А как твои дела? Замечательно? Ах, как же замечательно, когда всё замечательно, не так ли? Слушай, крошка, у меня есть к тебе серьёзное дело. У тебя ведь сегодня выходной, верно? В таком случае… Сможешь заехать ко мне в участок к четырём? Чем быстрее, тем лучше. Ох, прекрасно! Отложим беседу уже на личную встречу. Всё, сладкая, буду ждать тебя. Целую крепко и страстно!              Справившись с первым пунктом в списке, мисс Батчелор незамедлительно берётся за второй. Набирает другой номерок и молит всех богов, чтобы кто-то и правда взял трубку. Благо, хоть и приходится подождать, но гудки всё-таки прерываются.              — Алло, Адиэль? Ты должен приехать в участок до четырёх. Срочно. Я заплачу вдвое больше. Возражения не принимаются.