Не бойся чёрных роз

Среда, 14-е июля 1976 г.

21:32

      В «Поцелуе Рок-н-Ролла» воздух вязкий, как гренадин. Бритая девчонка, чьи стрелки дотягиваются до висков, прёт танком и сбивает Каэля с ног, сама того не замечая. Адиэль, к счастью, успевает его поймать и прижать к груди.              — Эй! Смотрите, куда прёте, чёрт бы вас побрал.              Охранник у входа давно уже даже не требует от него пропуска, а вот с Каэлем пришлось поморочиться. Адиэль одолжил ему свою косуху и самые тесные шортики с колготками, изнизанными булавками — остальные вещи оказались ему безбожно велики. Намазал на веки сажные тени до самых бровей, затянул ремешок на шее — всё, чтобы замаскировать на личике Каэля эту оленью невинность. И всё равно охранник окинул юношу взглядом с долей скепсиса. К счастью, Адиэлю удалось запудрить ему мозги и убедить, что это малыш только с виду такой хрупенький, а на деле даст всем жару, вот увидите.              Каэль, впрочем, и правда имеет игру на гитаре в своем длиннющем списке ерундовых хобби, и даже пару концертных билетов вклеено в его дневничок. Можно считать, что Адиэль даже не соврал. Чуточку приукрасил, да и только.              На стенах бара не найти живого места — там, где ещё нет плакатов с голыми леди, густой вязью тянутся бестолковые граффити: «Здесь был ХХХ», «Мама Анархия», «Живи быстро, умри молодым», «Патриархат не выдержит моего страпона», «Я ебал жену Хардмана». По углам разрезают воздух волоснёй танцовщицы гоу-гоу, задницы у них измазаны влажными блёстками и сияют ярче прожекторов. Вместо тумана танцпола тут сигаретный дым, вместо солнца — сине-розово-красные неоновые лого. Каэль рассматривает посетителей с интересом, как дитя свою первую азбуку, без страха, но с неуверенностью.              — Адиэль… — Он обращает внимание на то, что пока ещё не повстречал ни одного человека без сигаретки в руках. Ни одного, кроме приятеля, чьи лёгкие, как ему казалось, самые испепелённые в Кантетбридже. — Если ты хочешь затянуться сигаретой — не стесняйся меня, хорошо?              — Ага. Просто, малыш, в «Поцелуе Рок-н-Ролла» курить ту табачную примитивщину, что у меня сейчас в кармане — немножко дурной тон. Надо раздобыть что-то покрепче…              — Ох…              Адиэль оглядывается по сторонам.              — Погнали сразу к бару, а. Нечего тут время просирать. Там как раз должны быть все мои чуваки.              Сквозь танцевальную оргию пьяных телес они протискиваются к барной стойке. Каэль обнимает друга за руку подобно ребёнку, боящемуся в супермаркете потерять маму. Народу за стойкой оказывается немало, но при виде Адиэля каждый отрывается на миг от стакана и приветствует его как ближайшего кореша. Темнокожий пацан с пирсингом в переносице — простым «дай пять», золотозубая деваха — ударом кулаком о кулак. Мужик с неоново-зеленушным маллетом, едва отлепивший рожу от стойки, оказывается слишком упитым, чтобы как-то ответить на приветствие, а тот, чья леопардовая шуба поверх голого торса выглядит по-идиотски даже по меркам местного дресс-кода, далеко не сразу соображает, что от него требует Адиэль, протягивая кулак — сперва думает, что тот понтуется новыми перстнями.              Каэль всё это время лишь кивает с милой улыбочкой, не осмеливаясь даже открыть рот.              — Здесь все такие стильные… — бормочет тихонько.              — Это всё потому, что мисс Фелд здешних музыкантишек лично шмотками обеспечивала. Именно так она себе имидж иконы панка и лепила. Вон, видишь этого придурка? — шепчет Адиэль, указав кивком на паренька в леопардовой шубе. В её нарочитой гламурности почерк Розеллы угадывается на раз-два. — Это Теом, но ты мозги себе не еби и зови его просто Тео. Он тут ударник, но при этом полгода назад умудрился безымянный палец пропить, представляешь?              — Ой… А как же он теперь без пальца играет?              — Хреново. Как и раньше.               Синтезаторы гремят. На барной стойке вытанцовывает крошка Вивьен — после смерти Хозяина она в «Поцелуе Рок-н-Ролла» обжилась ещё крепче. В своих латексных шортах и фуксиевом тигровом топике без бретелек, в котором так видны её худющие плечи, она, похоже, представляет себя дамочкой с иллюстраций Нагеля, но выглядит на деле той, кем и является — неуклюжей обдолбанной соплячкой.              — А это моя коллега бывшая. Она, кстати, твоя одногодка, малыш. Даже чуть младше, — продолжает Адиэль. Раскидывается на высоком стуле и подзывает бармена: — Эй, Хайме! Мне как всегда.              — З-здрасьте… — Каэль неуверенно улыбается и машет пальцами в знак приветствия.              У бармена, от которого вечно несёт дешёвыми сигарами из водорослей, в чертах лица ядрёный микс из бати-сингапурца и матушки-испанки, на голове — полупучок и щетина, а в жестах и говоре — такая расхристанность, будто он каждый коктейль перед подачей тщательно дегустирует. Неразборчиво поздоровавшись в ответ, Хайме сипит Адиэлю:              — Кого эт ты к нам привёл, apuesto? Этой крохе хоть восемнадцать есть?              — Уже полных девятнадцать. — Он гордо гладит Каэля по плечу. — Дружок мой. Вы не смотрите, что у него такая ангельская мордашка. Малыш и за музло шарит, и на гитаре играть умеет, и со всяких нишевых концертиков не вылазит. Просто по клубешникам раньше не имел шанса полазить… — Смотрит на парнишку: — Будешь что-то?              Тот мотает головой:              — Разве что только сок… Если так можно. Меня, кстати, Каэль зовут!              Вдруг резко и музыку, и его речь перебивает грохот: Вивьен намеревалась завершить танец феерически грациозным прыжком, но что-то пошло не так. Потерев макушку с прям-таки хрустящим от обилия лака начёсом, она лепит Теому подзатыльник:              — Эй, пупсик! Я вообще-то надеялась, что ты меня поймаешь!              — Ай! Чё? — Тот лишь чешет лохматый затылок, не понимая ни капли, чего от него требуют. — А нафига? Ты сама б не справилась, что ли?              Недовольный взгляд Вивьен с надутыми малиновыми губками его явно удручает. Так и не придумав ничего лучше, Тео достаёт из кармана шубы розовую таблеточку и вручает ей в качестве извинения:              — Ну ладно, малыха, сорян, не дуйся… На, лови.              Несмотря на тупизну жеста, он срабатывает: захихикав пискляво и с восторгом, как мышь, девчушка вешается ему на шею и, как только амфетамин тает на языке, мигом забывает про обиду.              — Джентльмен херов… — Адиэль хмыкает, не сдерживая всё же лёгкой усмешки. Приставив руку ко рту, кричит: — Хе-ей, Тео! А где Джи?              — Чего? — Тому, похоже, неуклюжие лобызания Вивьен окончательно отняли слух.              Закатив глаза, Адиэль намекает Каэлю закрыть уши и повторяет громче:              — Где Джи?!              — Чего?..              — Блядь, Тео, ты как с таким слухом хоть в одну ёбанную ноту попасть собираешься, а?! — Словно явившись на зов Адиэля, тот самый Джи вдруг вырисовывается за спиной сам. — Ты, сука, и так за месяц ни на одной репетиции, бляха, не являлся!              Чем-то он был крайне недоволен и прежде, но сейчас, по всей видимости, даже эта мелочь для него стала подобной спичке для газового баллона. Гриф кислотно-алой гитары в руках Джи, кажется, от его остервенелой хватки сейчас треснет пополам.              — Эй, ты хочешь сказать, я хреново играю или чё? — Опрокинув шот, Тео переводит взгляд на Вивьен: — Малыха, ну ты скажи, разве из меня фиговый ударник?              — Не-ет, мальчишки, вы чего? Мой пупсичек лучший! Кто в Кантетбридже самый секси барабанщик? Он! Мой сладу-усичек… — Та энергично болтает ножками-спичками, обжимается и кривляется, представляя себя сейчас, видимо, позирующей для глянца. В своём мирке она — сексапильная группиз у селебрити мирового масштаба, и эта воображаемая роль доставляет ей ещё больше кайфа, чем таблетки. — Самый-самый-самый!              — Во-во! А ты, чел, завидуешь просто, что из нас двоих у меня больше тёлок, ха!              — Ещё бы, блядь! Я же малолеток не трахаю! — Оскалив кривые зубы, Джи вырывает из рук Тео очередной шот — хочет, видимо, чтобы коллега этим вечером был хотя бы в состоянии держать барабанные палочки. Осушив одним глотком, присаживается за самый конец стойки. Подальше от компании и поближе к Адиэлю.              Тот прекрасно видит напряжение приятеля. Свесившись ему на плечо, Адиэль стреляет глазами пьяно и томно, пальцем размазывает красную помаду Джи до вида воспалённой улыбки, ерошит крашенные патлы, играется с чередой булавок, пронизывающих его ухо, и цепями, которыми облеплена его глазная повязка — зенку тот потерял ещё давным-давно, и Адиэль за почти десяток лет дружбы до сих пор не в курсе, каким именно образом. Зато, к собственному удивлению, он хорошо помнит, что именно с Джи у него случился первый секс, который Адиэль искренне хотел. В грязном толчке этого же клуба, когда он впервые, будучи ещё дурным и зелёным, принял таблетку на язык, и уж очень приспичило тогда просто молчаливо схватить за глотку первого попавшегося и по-звериному трахнуть. Адиэль только наутро, проснувшись в номере Джи, узнал имя того, на кого пал тогда его выбор, а тот сразу понял: ему такие ебанутые нужны.              — Тебе не нужны всякие тёлки, чувак. У тебя есть я. — Одолжив свою сигаретку, он даёт Джи прикурить. Его папиросы в разы слабее любой травы, но для расслабления сейчас и они сойдут. — Что-то случилось? Опять с ребятами в каком-то напряге?              — Да ёб твою мать, Адио, не то слово! — Тот злобно выдыхает огрызок дыма. — Эти долбоёбы давно уже звезду пиздец схватили, как только нас стала сама Фелдиха наряжать. Теперь вообразили себя хуй пойми чем! Уже решили, что стали неебаться какими звездульками — того же уровня, походу, что и какой-то ебучий Фернандес! И срать, что Фелдиха нас подобрала чисто из-за того, что мы на лейбле её дохлого муженька числимся и были тупо под рукой. Ладно ещё раньше — но теперь же и она сдохла! Они думают, что нас «Экстаз» и дальше спонсировать будет? Да хуй там плавал и дно трахал! Кому мы, кроме Фелдов, всрались?!              Джи теребит шипастый ошейник и поглядывает в сторону парочки с презрением, как ярая католичка на группу торчков-лесбиянок. А Адиэль про себя подмечает, что Тео с Вивьен всё-таки сходятся во всём: от отрицательного числа извилин до любви к халявным бабкам и леопардовым принтам.              — Хе, ты глянь только, во что, бляха, превратился! — хмыкает Джи чуть тише прежнего. — Стрижка ровнюсенькая, щетина туда же, кольца, цепи, тенюшки блестящие… Вырядился, сука, как будто мокрощёлок покорять собрался!              — Э? Чего это вы про меня там пиздите? — Когда не надо, острый слух у Тео прорезается тут как тут.              — А ничё, блядь! То, что ты выглядишь как ёбаный педик!              — Чё? Это я педик? — Он вскакивает с места. — Кто бы говорил! Я с пацанами, в отличие от некоторых, не трахаюсь!              — Слышь, а это тебя уже ебать не должно!              Джи цепляется за воротник Тео, но начать размахивать кулаками ему не позволяет Адиэль. Прижав не на шутку перепуганного Каэля к себе, он хватает друга за плечо и вжимает в барный стул. Облизывает зубы и протягивает по-шлюшьи гордовито, но в то же время успокаивающе:              — Он трахается только с одним пацаном — самым пиздатым в Кантетбридже… — Из жирно напомаженных губ Адиэль выпускает дым, сливающийся с проспиртованным воздухом, и полушепчет на ухо приятелю: — Забей хер. Это не стоит твоих нервов, чувак.              И Джи рычаще выдыхает, от ярости херакнув кулаком по гитаре, но соглашается.              — Насрать! Насрать. Насрать… — повторяет он под нос, как молитву, и старается целиком переключить внимание обратно на Адиэля. Теперь не только на него, но и на его мелкого спутника. Взъерошивает Каэлю волосы: — Хе, твой малой? Это ты где такое чудо нарыл, Адио?              — Где нарыл — там больше нет. — Адиэль хлопает мальчика по плечу. — Знакомься, чувак, это Каэль. Он у нас тут впервые, так что не испоганьте ему впечатление, лады?              — Ну, я не совсем прям впервые… На концертах я уже бывал много раз. Приятно познакомиться!              Парнишка улыбается широко и лучезарно, несмотря на лёгкую несмелость. С любопытством он высматривает корявые надписи, выцарапанные на гитаре Джи, протягивает палец и прикасается к струнам аккуратно-аккуратно, будто те сотканы из золота.              — Чё, малый, интересно? — Тот воспринимает это внимание как комплимент.              — Ну, я сам немножко на гитаре играю… Но это так, баловство. Я едва могу два аккорда подряд сыграть без полной лажи, хе-хе.              — Прям как ты, — шепчет Адиэль приятелю, не сдержав смешка, за что получает локтем в бок. Джи подхватывает тему:              — Да это хуйня, всё придёт с практикой. У тебя ж пятиструнка, наверное, да? Ну во, а это — настоящий ёбанный бас!              — У меня вообще акустическая… Она от папы мне досталась. Он играл на ней раньше, пока пить не начал. — Каэль опускает взгляд. — Я на ней редко очень играю, только когда время есть. Просто другие вещи у меня куда лучше получаются… Наверное. Ну там, выпечка, шитьё…              Похоже, ребятки нашли точку пересечения. Адиэль подпирает кулаком щеку, медленно попивая виски, и ловит их трындёж с улыбкой. У Джи каждый месяц волосня нового кислотного оттенка, и когда в последний раз его выбор вдруг пал на радиоактивный голубой, — цвет средства для мытья толчка, как говорили ему дружбаны, — Адиэль в мыслишках крепко посмеялся, что их с Каэлем отныне роднит не только проблема с правой глазницей. Теперь же сходство стало и вовсе таким комичным, что он не сдерживается — вмешивается и на ухо шутит, что сам боженька послал для Джи племянника, коль тому уже давно стукнуло за тридцать, а значит, пора становиться примерным семьянином и с детишками нянчиться. На что получает привычное «Ой бля, иди нахуй».              — Не-не-не, малый, ты дядьку послушай! У тебя если есть ебучий запал — ты сыграешь самый ебливый рифф всех, сука, времён и народов хоть на детском, бляха, укулеле. Вкурил? — Джи понемногу настраивает гитару. — Хочешь, за кулисы метнёмся, покажу тебе, как твои дрыц-тыц будут на нормальной бандуре звучать?              — Уже отнимаешь у меня малыша, чувак? — Адиэль хрипло смеётся. Обращается к Каэлю: — Хочешь?              — Конечно хочу! Очень хочу! — А тот нетерпеливо трёт коленки, прям-таки искря энергией.              Хоть и появляется нейтрально-неприятненькое чувство, что все о нём забыли к чертям, Адиэля всё же искренне улыбает то, что товарищ, кажется, окончательно охладил пыл, а Каэль всё-таки раскрепостился и нашёл себе тут забавку. Беспечно похлопав его по спине, он отпускает парнишку с миром:              — Развлекайтесь себе. Чувак, напрягай свою зенку и следи за ним изо всех сил, понял? Малыш, а ты заодно займи нам местечко поближе к сцене. Выступление ж вот-вот начнётся.               Адиэль ловит от Каэля воздушный поцелуй, провожает его взглядом. И остаётся с укуренными идиотами наедине.              Вивьен жрёт цветных таблеток куда больше, чем может вместить её юная глотка. Упершись локтями в барную стойку, она мечется широкими зрачками из угла в угол, дёргается, переминается с ноги на ногу и вертит тощей задницей так, будто её трусики нафаршированны одновременно пятью вибраторами, а внутри извивается гремучая змея.              — Хайме! Хайме-е-е!              Она визгливо подзывает бармена, тарабаня ладонью по стойке, требует ещё четыре апероля, но в ответ получает лишь одно: «Притормози уже, cariño. Расплачиваться-то кто будет?».              — Э-э, не-не-не, на меня не смотри! Я и так тебя уже целой жменей спидов обеспечил, знаешь. — Тео сходу заявляет, что пас, ибо явно строить из себя богатого папика для Вивьен способен максимум до третьего коктейля.              А крошка влила в себя уже полбара и останавливаться не хочет. Выбить ещё хоть один коктейльчик она пытается флиртом с барменом, но Хайме на неё плевать так же, как и на всё остальное. Он подыгрывает ей, но делает это будто забавляясь с дурным ребёнком, который пытается ему доказать, что небо малиновое. Однако Вивьен принимает всё за чистую монету, потому не останавливается.              — Эй, аллё! Это чё такое? — А Тео в искреннем удивлении, как будто совершенно от своей девчонки такого не ожидал. — Э-эй, малыха, ну не при мне же хоть!              Адиэля подобное зрелище обычно не только развлекает, но и манит присоединиться. Но почему-то не сегодня.              — Бли-ин, Ади! Ади-Ади-Ади! — Больше всего сейчас не хочется, чтобы Вивьен о нём вспоминала. Но увы.              — Вивз, блядь, я же просил так меня не называть… — Кривит губы, попивая виски.              — Ой, ну прости! Прости-прости! Слушай, Ади, помнишь? У Хозяина всегда такое прикольное курево было… Понятия не имею, из чего он его мешал, но вставляло та-а-ак клёво! Блин, как жалко, что больше его нет… Ну, в смысле, курева, а не Хозяина, хи-хи. На деда пофиг! Знала бы, где его закопали — пришла бы и там помочилась. Ой, хотя травы же теперь нет как раз из-за того, что Хозяин помер…              Адиэль цокает языком и поддерживает разговор неохотно:              — Штырило знатно, да, но меня от этой поеботы всегда тянуло блевать. Привкус был такой, будто те самокрутки он мутил из маковых стеблей и клеил мышиным говном. Пару раз у него спиздил, попробовал — и как-то быстро расхотелось. Хозяин вообще этой штукой редко делился, жлобил постоянно и всё, мудила, скуривал сам.              Мысленно про себя добавляет, что эту дрянь Хозяин обычно давал только малолеткам, чтобы их мозги скорее начали разлагаться, а потому быстрее можно было посадить их себе на цепь. А когда Адиэль был возраста Вивз, босс ещё не додумался до столь изящных методов.              — Луиза до сих пор ту траву где-то берёт… Но блин, не делится! — Крошка скрещивает на груди руки. — Из-за этого я и перешла чисто на спиды… Только они могут вставить так же.              — Неудивительно. У нашей амазонки в люльке, походу, побывали уже целые бразильские джунгли.              Адиэль наблюдает, как змеится льющийся отовсюду дым, как мерцает сменяющийся неон. Синий, розовый, красный. Выжигающий глазные яблоки. Адиэль опускает веки, запрокидывает назад голову, мусолит бусины браслета, что сплёл Каэль, размазывает некрозную черноту макияжа по лицу и представляет, что рядом ни души. Грубо отмахивается, когда Вивьен норовит прервать его медитацию и лезет пощупать его кулон в виде сердца от Кас. Он не хочет слышать ни эту малолетку в объебосе, ни её безмозглого трахаря. Никого.              Ему тошно от них всех так, будто из желудка вот-вот выпорхнет голубь с орнитозом, а в горле вместе с комом слизи ещё и застрянут покусанные желудочным соком перья. Наверное, всему виной то, что сам Адиэль ещё обдолбаться не успел. Потому словно забыл, что сам точно такой же, как и эти придурки.              В «Поцелуе Рок-н-Ролла» других нет. А он тут завсегдатай.              — Загрустил, guapo? — Его обнимает за шею Хайме, колет Адиэлю ухо нечёсанной щетиной. Уж кто-кто, а он каким-то образом умудряется оставаться в трезвом уме даже когда обдолбан в щепки. То ли работа к дисциплине приучила, то ли просто такова его натура. Он сам вручает Адиэлю шот поядрённей: — Чёт вообще на тебя не похоже. Знаешь что? Травы тебе надо, tío, да покрепче. Ahora.              — Не хочу, — мямлит, не сделав и глотка. — Ничего не хочу. Нет настроения.              — Эх, раскис совсем. Значит, тут нужна будет artillería pesada… Как раз сегодня новую партейку завезли.              На какое-то время Хайме прячется под барной стойкой, а возвращается уже с пакетиком белого порошка. Расслабленно лыблясь, потряхивает им прямо у Адиэля перед носом:              — Другое дело, правда? Вот это я понимаю, la entrada al paraíso! Давай, apuesto, наконец-то восстанешь из мёртвых, а то это ж не дело.              Адиэль смотрит на кокс с приоткрытым ртом потупленно, как сонный кот на лазерную указку. Хочет злиться, но нет сил, а вечное спокойствие Хайме запихивает гнев ещё глубже. Злиться от того, что он прав: светить кислой миной в «Поцелуе Рок-н-Ролла», да еще и без причины — позорище. А одна-две дорожки — и всё это растворится подобно сыпи на заднице после добротной мази. И Адиэль, как всегда, станет главной звездой ночи. Вместо ребят мог бы быть кто угодно, хоть кучка офисных планктонов, но это стремление быть в их глазах самым пиздатым сопровождало бы его и дальше. Въевшееся в мозги клещом.              Не успевает ответить, как к нему снова грёбанным наваждением лезет Вивз:              — О-о, Ади, смотри, какая приколюшечка попалась! Хочешь? — показывает она амфетаминовую пилюлю в форме сердечка и вновь дёргает Адиэля за кулон. — Хи-хи, тебе как раз подойдёт!              Ему кажется, что его тянут во все стороны и рвут на кусочки, как тряпку. Что повисший в воздухе перегар становится ядовитым, будто пары ртути. Тянет либо проглотить эту дрянь, чтобы больше не торчала в горле, либо очистить от неё душу и желудок, сочно прорыгавшись над толчком, и вдохнуть клочок чистого июньского неба. Голубого-голубого.              Впрочем, оно ведь и так с ним.              — Не сегодня. — Адиэль вскакивает с места и направляется к сцене, не оборачиваясь. — Меня Каэль ждёт.

***

Среда, 14-е июля 1976 г.

22:07

      Каэль его и правда ждёт. Занял самое близкое к сцене место у ограды в виде покусанной металлической сетки, жмётся к ней, вцепившись пальцами, и смотрит с таким ребяческим предвкушением, широко-широко распахнув глазки. Адиэль распихивает толпу, подкрадывается из-за спины и обнимает его, уложив подбородок на голубую макушку.              — Ой! — Он пугается, но уже в следующий миг звонко смеётся. — Адиэль, ну предупреждай хоть!              Каэль тут единственный до сих пор не подцепил тухло-рыбную амфетаминовую вонь. От него пахнет тестом, ягодами и мылом. Рядом с ним хорошо и безопасно, как полевой мышке под лопухом.              — Прости, — улыбается Адиэль в ответ. — Как вы там? Хорошо с дядей Джи посидели?              — Агась. За кулисами так необычно! Столько движения, шума… Неуютно немного, но интересно. Только… — Он смотрит на совсем свежие ниточки порезов на подушечках пальцев. — Для бас-гитары мне всё-таки рановато…              — Ничего, всё ещё впереди. Приручишь когда-нибудь и её. Мне никакая гитарка вообще так и не поддалась, сколько бы Джи мне подзатыльников ни лепил.              Гаснут ненадолго белесые прожекторы. Их сменяет синий-синий неон, плотный и матовый, пронизывающий дымку, как конденсационные следы пронизывают небо. Затихают тяжёлые риффы, до этого громыхающие из колонок непримечательным фоном. Толпа гудит.              — Как тебе тут вообще? Нравится? — спрашивает Адиэль между прочим, коротая время до начала.              — Ага, очень! Поначалу немного непривычно было, столько чужих, и все, к тому же, местные звёзды, а я новенький… Но я быстро привык.              — Я тоже это местечко люблю. Как минимум потому, что это чуть ли не последний клубешник, который ещё не успели себе заприватить Хардманы. Хоть где-то можно от их морд отдохнуть…              Первый гитарный аккорд атакует колонки, оседает мощной вибрацией внутри от пяток до носоглотки. Шоу начинается.              Адиэль им насладиться не успевает: чувствует уже в следующий миг, как Каэль в его объятиях теряет равновесие, сползает вниз.              — Ох… А-адиэль, я…              Он как бешеный хватает лицо Каэля, разворачивает к себе. Из носа у парнишки течёт густая сиропоподобная кровь. Ну конечно же, с его-то подорванным здоровьем от столь ядрёного баса так близко сосуды лопнут быстрее воздушного шарика. Адиэль уже топит себя в проклятиях за то, что, как последний идиот, об этом совсем не подумал.              Взяв Каэля на руки, он пулей летит в уборную. Там со всех углов несёт дерьмом и одеколоном, пара малолеток скуривают косяки, а в одной из кабинок кто-то бесстыже трахается, параллельно обблёвывая толчок. Но умывальник, к счастью, никем не занят, а музыка звучит как из-под морской глади и не давит на перепонки. Адиэль придерживает Каэлю волосы, пока тот умывается ледяной водой и медитативно дышит.              — Прости, малыш… — тихонько приговаривает. — Я неисправимый еблан.              Зеркало измазано в чьей-то помаде и блевотине, скопления стикеров по углам выцвели до цвета мочи. Оставленная кем-то в пьяном угаре кривая надпись баллончиком «Рок-н-ролл мёртв» перекрывает лицо Адиэля в отражении. Он пялится на себя в красном неоне, ибо больше делать нехер.              Выглядит он сейчас хреново: подводка растеклась вслед за струями пота, а помада размазана по щекам, как дерьмо по бетонным стенам в гетто. Адиэль мимолетно подставляет руку под поток воды и пытается их стереть, но безуспешно: едкие, заразы. Пальцы из-за помады кажутся гниюще-чёрными, и эта тьма расползается до костяшек. Затем до запястий. До локтя. Растекается по венам чернилами, пожирая кожу. Адиэль в панике моргает, смотрит то на чёрные ладони, то на отражение. Лапает лицо, проверяя, не утратили ли пальцы чувствительность, и пытаясь убедиться в том, что сам сейчас реален. От касаний кожа пластами отслаивается от щёк. Грязная, желтовато-прокуренная, вымазанная в пудре. Виски пронзают терновые иглы. Болтающиеся перед глазами пряди белеют, как у безмозглой Барби.              — Адиэль… — мутно слышится голос Каэля. Мальчик поднимает голову, весь белый и сияющий паволокой, как ангелок с нимбом, сплетённым из незабудок. Гладит Адиэля по щеке, пока тот не исцеляется.              Тот мотает головой, отгоняя наваждение. Пальцы чисты, лишь слегка вымазаны в косметике. Дряблая кожа на месте. А Каэль хоть и не блестит белизной, но всё равно бледный, как лунный камень. Смочив ладонь холодным потоком и отряхнув, Адиэль приглаживает ему волосы:              — Как ты?              — Я… Мне немного лучше. Прости, что так вышло, ох… Я тебя так подвёл… И Джи подвёл…              — Это ты меня извини, грёбаного дурака. — Адиэль целует его в горячий лоб. — Давай проведу. Отлежишься у меня в каморке, придёшь в себя. Больше тебе в этой гнойной дыре делать нечего.

***

Среда, 14-е июля 1976 г.

22:55

      Пока Адиэль выпроваживал Каэля и сажал в такси, шоу уже кончилось. Потому он без раздумий бежит за кулисы.              Едва успевает туда ступить, как ещё с коридора слышит перепалку:              — Какого хуя ты о себе возомнил?! Да какой из тебя нахуй идол, если ты ни разу, сука, в ритм не попал?! А я, бляха, говорил — на репетиции ходить надо! Но нет же, «репетиции для лохов», бла-бла-бла, блядь!              — Дак правда же! Репетиции — вообще не стайл, они только для таких лохов-задротов, как ты! Настоящие боги рок-н-ролла берут харизмой. Ну правда ж, Вивз? Хоть ты ему скажи!              — Есть такое ебучее слово, как искусство! Ис-кусс-тво! И для него, прикинь, нужно пахать!              — Да ё-моё, это чё, искусство? Вырядиться, как бомжи, и о швали всякой писать? Это только для тебя искусство, чел, и для тех немытых лузеров! А я, знаешь, на совсем другом уровне. Настоящее искусство — это люкс, это картинка, блин, это стиль жизни, это гламур, это фешн! Вот это достойно бога рок-н-ролла!              — Знаешь, почему мамашка тебя назвала Тео-м? Потому что нихуя ты не бог, ты мудак! Му-ди-ла с большой буквы «М»!              Развалившись на стуле перед зеркалом, Джи нервно стучит каблуком по полу, будто вот-вот просверлит в нём дырку, и курит косяк. Судя по кучке папиросок под ногами, далеко не первый. Замечая Адиэля, он нагоняет на себя какие-то крохи спокойствия:              — С возвращеньицем, Адио. А малый твой где?              — Каэлю хреново стало от здешнего ебашилова. Сосуды слабые, вся херня, вот и пришлось домой выпроводить.              — Блядь… Эх, жаль. Я ж ему ещё должен был показать, как «роллингов» на басу играть!              Адиэль усаживается к товарищу на колени. По-привычному, слегка игриво ворует у него косячок ради одной-единственной затяжки и тут же возвращает. Понимает, что если присутствие Каэля — единственного, кто слушал его монологи с раззявленным от интереса ртом — ещё как-то бы могло смягчить настрой Джи, то сейчас он — сплошная пороховая бочка, потому Адиэль пытается усмирить его сам:              — Ничего, успеете ещё, — тихо произносит, приглаживая выжженные голубые патлы. И всё же решает рискнуть и аккуратненько, убаюкивающим тоном спрашивает: — Как всё прошло? Опять хреновенько?              Джи из последних сил прячет ярость за плотно стиснутыми зубами — да и то лишь благодаря тому, что дыхание приятеля уж слишком приятно и соблазнительно щекочет скулу. А Адиэль ещё и нарочно скрещивает длиннющие ноги, бегает кончиком языка по ряду своих прокуренных зубов, покусывает мочку — нагло пользуется тем, что знает, гад, как задабривать и сводить с ума. Выдохнув, Джи берёт кисть для грима, долбит ею палетку до крошек и усердно втирает синие тени в кожу, от век до линии выбритых бровей. Приговаривает тихо, не давая своей ярости шандарахнуть ядерным взрывом:              — Сам Фелд, блядь, начинал как прабатька кантетбрижской контркультуры, когда даже я ещё в памперсы ссался. А потом как женился на этой силиконовой шаболде — опопсел, сука, моментально. Теперь и эти долбоёбы по той же дороге погнали… Похуй на рок-н-ролл, похуй на музло — только, бля, бабки и тёлки подавай!              — Забавно, что когда Фелд сдох и лейбл перешёл полностью в руки бабке Розелле, она решила продолжить вас на нём мариновать. Строила из себя охрененную бунтарку… — Адиэль с особым отвращением поводит уголком рта. — А на деле мальчиков-неформалов она любила только трахать. Но никак не продюсировать.              — Да у этой шмары под крылом рок-н-ролл беззубый, блядь, как она сама! Она и не старалась же для нас нихуя, держала как рекламную картонку для своих тряпок.              — Я вижу, ей на лейбл в принципе насрать было, не только на вас.              — Ещё бы! Вон, этот цыганёнок мелкий, Фернандес, тоже ж у нас числится. Но даже со своим вылизанным репертуарчиком и смазливым еблом еле-еле раскрутился. Да и то, в первую очередь благодаря бабе своей! И менеджерше столичной.              — Ну, теперь, видимо, у Мариана нашего дела вгору попрут ракетой, когда его малышка подохла. Малолеткам с мокрыми трусами ведь нужна будет звездулька на замену Глории.              — Ага, блядь, только если лейбл додумается сменить. Тут у нас и с Фелдихой перспектив было ноль, а без неё мы тем более никому не всрёмся.              Как бы Джи ни пытался натянуть на себя спокойствие, треск сломанной кисти в его руке говорит сам за себя. А Адиэль держится невозмутимо, берёт со столика чёрную помаду, ровняет свой макияж и на память криво рисует ею истекающее жижей сердце на зеркале, облепленном бумажками да вырезками из порножурнальчиков. Всеми силами он отвлекает приятеля бесполезной болтовнёй и делает всё, чтобы тот не смотрел в сторону Тео.              Когда уже ребятам настаёт пора выходить на сцену повторно, Адиэль ободряюще подмигивает и бежит присоединиться к зрителям. Он в курсе, что рядом с ним Джи серьёзно злиться не умеет.              Зная, что перенастройка аппаратуры и прочая срань займёт ещё минимум минут пять-десять, он не торопится, спокойно себе курит по дороге вдоль коридора, где нет больше никого, а потому в разы спокойнее, прохладнее и не так воняет чужими запрелыми промежностями, как в зале. Уже когда сквозь толщу стены звучат первые намёки на то, что выступление вот-вот начнётся, выглядывает. И первое, что видит — как Джи спрыгивает с колонки, на которой рассиживал, и разбивает гитару в щепки прямо о башку Тео:              — Ты когда, долбоёбина, так объебениться успел?! Я десять ёбанных минут за тобой не смотрел!              — Ы-ыэгх… А ты со мной как нянька не базарь! Чё считаю нужным — то и делаю! Имею право, знаешь!              Тео стирает вязкую кровищу с виска и прописывает ему кулаком в челюсть — крайне неуклюже, но каким-то чудом попадает точно в цель. Джи теряет равновесие, путается каблуками в проводах и в падении опрокидывает ненароком колонку. С фонящим электронным визгом и дозой искр она расхерачивается вдребезги. Но Джи лишь сплёвывает кровь и, судя по громогласному ору зала, окончательно загородившего Адиэлю взор руками в воздухе, драчка продолжается не на жизнь, а на смерть.              — По крайней мере, толпе будет веселуха, — думает Адиэль. — Хлеще всех их последних лайвов вместе взятых.

***

Среда, 14-е июля 1976 г.

23:51

      Всё это время Адиэль стоял в сторонке, даже не пытаясь пролезть сквозь заведённую, как детская игрушка, толпу. Решил, что лучше уж потом пролезет за кулисы и узнаёт подробности из первых уст, от Джи. Но драка, судя по всему, зашла слишком далеко, раз у входа сейчас волают полицейские сирены. Иметь дело с копами Адиэль желанием не горит, так что быстренько валит.              Мигалки у копов вспыхивают теми же неоновыми цветами, что и вывеска «Поцелуя Рок-н-Ролла», отражаются в лужах. С плотно зажатой между губ сигаретой Адиэль старается протиснуться незамеченным. На входе толпятся угашенные глиттерные наркоши, так и норовящие помешать констеблям чисто забавы ради, а «Мусора — пидорасы!» звучит подобно припеву, выкрикиваемому на концерте.              Среди полицаев заметно и мисс Батчелор. Адиэль видит, как она легко уворачивается от атаки обдолбыша с ножиком и обезвреживает того, заломав руки, вдавив в асфальт и недвусмысленно направив пушку в лоб. Он задерживает на детективе-инспекторе взгляд слишком надолго. Зря, потому что она очень скоро отвечает тем же. Теперь улизнуть не выйдет.              — Каким же образом, Адиэль, в каждом деле крупнее подростковой потасовки я обязательно натыкаюсь на тебя? — вздыхает, подойдя ближе.              — А это у Вас спрашивать надо, мисс Батчелор. Пиздатый у Вас нюх на меня, ничего не скажешь. — Адиэль непринуждённо выдыхает дым.              Джоан будто заражается его жестом, как зевком, и закуривает сквозь мундштук сама. В желании задобрить Адиэль великодушно протягивает ей свою зажигалку.              — Что ж, на сей раз удача и правда на моей стороне. — Она прячет пистолет в кобуре под пиджаком. — Сейчас ты мне поможешь. Расскажешь и покажешь в подробностях, что произошло, кто виновен, кого допросить, и приведёшь к тому, кого арестовать. У меня нет ни малейшего желания тратить лишнее время на эту ерунду, пока в папке висят ещё целых два масштабных и сложных дела.              — Эй, не наглейте, госпожа детектив. А не дохрена ли требуете? Не буду я никого подставлять.              Тем не менее, стоит Джоан без лишних слов похлопать пачкой купюр по ладони, как он меняет мнение.              Адиэль заводит мисс Батчелор внутрь. Координирует, рассказывает обо всём кратко и максимально нейтрально, но честно, хоть и на любые вопросы насчёт подробностей отнекивается и начинает врать сухим «не знаю». Терпеливо стоит под боком, пока Джоан допрашивает персонал и редких ещё оставшихся в относительно трезвом уме посетителей. Сцена разгромлена в труху: только две колонки уцелели, неоновая вывеска на фоне искрится, как при сварке. Копов, судя по всему, вызвал администратор в банальном желании стянуть компенсацию за ущерб.              «Надеюсь, Джи не станет напрашиваться ко мне на проживание, когда просрёт столько бабла, что уже даже на мотели хватать не будет», — подумывает Адиэль, хмыкая себе под нос.              Между прочим он узнаёт от госпожи Батчелор в непринуждённой беседе, что из-за убийства мисс Фелд следствию пришлось задвинуть далеко на второй план расследование дела Хозяина. И то, и другое, впрочем, существенных сдвигов пока не имеет.              — Однако, Адиэль, поделюсь по секрету. Я крепко верю в одну версию: убийца в этих двух делах — одна и та же личность, — добавляет Джоан, вдавливая сигарету в пепельницу. — Никто из коллег, правда, моё видение пока не разделяет. Недостаточно доказательств. Но я чувствую это, чувствую прям-таки на подкожном уровне…              За кулисами большинство граждан уже разобрали себе на допросы другие констебли. Джоан остаётся лишь парочка малолетних группиз в угаре.              — Забирайте, госпожа детектив.              Адиэль кивает в их сторону, беспечно лыблясь с руками в карманах, а сам находит глазами приятеля, узнав по пятну ядерно-голубых волос, и бежит к нему.              — …Да я заебался уже терпеть эту хуйню, вкуриваете?! Уже с полгода, наверное, я в бэнде пашу за четверых, а этим ублюдкам лишь бы кокс с чьей-то задницы занюхать! То запись альбома трижды переносим, то концерты отменяем, и теперь вон, даже в обоссанном блядушнике не могут десять минут на трезвую башку выступить! Заебали, ёб твою мать! Все, а Тео, сука, в особенности! Сам, блядь, виноват!..              Адиэля всегда веселило то, что друг так и не научился лгать копам.              Джи сидит рядом с разбитым зеркалом как будто на исповеди, а не на допросе. Кровь с макушки пропитала его глазную повязку и запеклась до багрово-желтушных разводов, залив чётенько половину рожи, а синие тени слились с фингалом.              — Здоров, чувак. — Адиэль как ни в чём ни бывало подходит и вешается ему на шею. Завидев, что допрашивает его некто знакомый, дополнительно вбрасывает: — О, и Вам доброго вечерочка, мистер Коулман.              Сержант лишь грузно выдыхает и непрерывно потирает то виски, то переносицу, лишь бы голова не взорвалась раньше времени. Мельком Адиэль замечает, что экспрессивный поток нытья Джи он даже не записывает.              — Два придурка на квадратный метр… — неслышно бормочет Кларк. — Ещё одно такое дельце — и буду требовать премию.              Джи совсем не останавливают заигрывания приятеля, то, как Адиэль без капли брезгливости слизывает ещё не до конца присохшую кровь с его худющей щеки — он тараторит без умолку:              — С каждым годом всё хуёвее и хуёвее, как только в нашей жизни та шмара Розелла явилась! А я зуб даю: раз оба Фелда теперь червей кормят, наш лейбл раз-два — и Хардманы заприватят себе. Да ещё и с таким кайфом! У них же ж ни с кем таким жёстких тёрок не было, как с Фелдами. Они только об этом и мечтали! Когда это случится, то ну нахуй — я сразу с лейбла валю. Приносить бабки прямо Хардманам в карман? Да я лучше себе яйца прострелю!              Между прочим Адиэль вдруг замечает, как мисс Батчелор рядом уловила кусочек их беседы и насторожилась: что-то её крайне заинтересовало. Поставив допрос девчонок на паузу, она подходит ближе и осторожно вмешивается:              — Я искренне прошу прощения, что перебиваю. Мне показалось, или Вы упомянули, что у Фелдов был с Хардманами некий конфликт?..              — Да ясен хуй, ёб твою мать! Об этом буквально все у нас на лейбле в курсе были. В городе тоже слушки всякие давно уже бегали. Фелды вообще последние ж в Кантетбридже, кто не соглашался им сосать. Я вообще, знаете, башку наотрез даю, что это Хардманы бабку Розу и завалили! Хуй знает, чего там следствие вообще копается. Всё ж ясно, как ёбаный день! Кто ещё, как не эти говноеды?              — Мужик, ты фильтруй хоть, что ляпаешь, — недовольно вмешивается Кларк. — За такие заявления в адрес Хардманов можно на пару суток загреметь так точно.              — Ага, щас! А это видели? — Фыркнув, Джи лишь тычет средним пальцем.              Джоан по-кошачьи щурит глаза. Что-то запустило в ней процесс долгого и старательного обдумывания, в результате которого она склоняется над ухом мистера Коулмана и нашёптывает:              — Мы должны забрать нескольких артистов в участок для более тщательного допроса.              — Зачем? Разве и так не ясно, что они тут навертели и кто виноват?              — Мне они нужны не для этого. Кажется, я только что нащупала некую зацепку для другого нашего расследования. Нельзя её упускать.              — Вы о деле мисс Фелд? Только не говорите, что Вы всерьёз будете рассматривать эту шизоидную теорию заговора про Хардманов.              — Нет. Вернее, не совсем. Просто доверьтесь мне. Я знаю, что делаю, детектив-сержант.

***

Четверг, 15-е июля 1976 г.

01:38

      Скуривая очередную сигаретку до фильтра, Адиэль сидит на краю сцены, болтает ногами и играется с красным обломками гитары Джи, будто мальчишка с игрушечными танками. В «Поцелуе Рок-н-Ролла» впервые на его памяти так по-апокалиптичному тихо и безлюдно, только всякий попсовый хард-рок доносится хрен знает откуда приглушённо-приглушённо. Уже почти все копы свалили, загребая ребят с собой. Кого именно упаковали — Адиэль не следил, лишь провожал взглядом Джи, который матерился и отбивался яростнее всех.              — Не желаешь составить приятелям компанию? — слышится ровный голос Джоан за спиной, отчеканиваемый стуком каблуков.              — Они взрослые мальчики, справятся и без меня. — Адиэль саркастично улыбается.              Мисс Батчелор явно не страдает от жажды долгого диалога, потому переходит сразу к делу. Вручает ему обещанную жирную пачку фунтов стерлингов. А вслед за ней — ещё одну аналогичную.              — Благодарю за сотрудничество.              Адиэль взмахивает бровями. Лизнув большой палец, бегло пересчитывает награду, дабы убедиться, что зрение его не подводит, и по привычке прячет под резинкой белья, как статусная стриптизёрша.              — С чего это Вы вдруг так расщедрились, госпожа инспектор?              Джоан ещё долго оставляет его вопрос без ответа. Спускается со сцены вдоль ступенек, минуя гнёзда проводов, и даже не оборачивается, словно и вовсе не расслышала слов Адиэля. Но по итогу, смахнув пыль с острого плеча пиджака, всё-таки молвит:              — Я знаю, для кого тебе нужны эти деньги, фон Арт. Поэтому пусть будет так.