Не бойся чёрных роз

Воскресенье, 11-е июля 1976 г.

10:03

      Очередная шляпка с леденцово-розовой розочкой и вуалью обгоняет мисс Батчелор, липко извиняется за то, что ненароком толкнула, и теряется среди столпотворения таких же.              Выходной у Джоан так неудачно припал на день, когда весь Кантетбридж свернулся в беспокойное паучье гнездо. Похороны мисс Фелд приостановили все развлечения в городке, так что сегодня куда ни сунься — любая прогулка будет с конфетно-винным привкусом богемного траура. Фаст-фудные шоу уступили место архивным показам да некрологам. Мелкие киоски закрыты, из парков прогнали гнусавоголосых уличных музыкантов, что были таким же неотъемлемым компонентом пейзажа, как кусты жасмина и птичьи поилки. Только вороны, вестники смерти, никуда не испарились и теперь вьются над деревьями. Не находя в гуще людей ни одного просвета, куда можно приземлиться, они опускаются то на крылья статуй, то порой прямо на шляпки. У одного выбор и вовсе падает на плечо Джоан. Она его не прогоняет — наоборот, протягивает навстречу палец, но птица шугается и улетает прочь в мраморно-серое небо.              Мисс Батчелор по обыкновению курит через мундштук и теснится под статуей леди-ангела подальше от действа, но всё равно какой-то зевака да заденет её плечом. Церемония приманила её случайно, когда мимо отеля проезжал катафалк, облепленный нежными розочками. Народ клубился вдоль дороги, провожал его горюющими взглядами и размахивал платками, а теперь перекочевал на площадь и скопился у специально сооружённой сцены, как муравьи вокруг леденца. Чёрное платье Джоан под горло оказалось парадоксально неуместным: простые горожане в память о Розелле все разоделись в её фирменный лилово-розовый цвет экстаза. В от и до чёрных траурных одеяниях сегодня только близкие мисс Фелд.              Речи знати чередуются с эгеличными песенками. Джоан их слушает без интереса, но потом тошная скука подталкивает пробиться всё-таки сквозь толпу поближе к сцене. В сопровождении оркестра поёт овитый театральной меланхолией смуглый юноша, чьё имечко госпожа Батчелор не расслышала, зато лицо не раз видала на «Top of the Pops» — звезда, очевидно, отнюдь не только кантетбриджского масштаба. Гроб мисс Фелд возвышается позади него на подиуме. Со зрительской перспективы он больше напоминает клумбу мясистых роз сплошь того же тона, что и рюшастое платье на Розелле — сюрреалистично нарядного цвета экстаза. В памяти Джоан всплывает подслушанный недавно факт: в Кантетбридже Проклятые розы стали ритуальным атрибутом настолько неотъемлемым, что церемония без них — знак либо бедности, либо дурного тона. У мисс Фелд, однако, их нет. Джоан делает вывод, что её авторитет в городе позволил нарушить традицию в угоду личному бренду. И сразу задумывается о том, как много знатных личностей в Кантетбридже могли бы на её месте так же позволить себе подобную фривольность.              Чиновник-чиновник-артист-чиновник-чиновник — алгоритм почти неизменный. Уходит под скупые аплодисменты усатый политикан, положив, как и все, розу фирменного оттенка в руки мисс Фелд и наигранно утерев платком слёзы.              На смену ему с новой дозой речей выходят сынки местной аристократии. Парочка самых именитых ждут своей очереди с тщеславием, плохо маскируемым под скорбь, остальные же серо стоят на окраине как выцветшие фанерки. В рядах главных звёзд Джоан видит и того самого молодого человека, что недавно уже отхватил с песенкой свою минуту славы, и рядом с ним — старшего сына семьи Хардманов. Если у первого на лице такая живописная артистичная подавленность, что даже хочется верить, то второй толком и не пытается играть — губы так и тянутся расползтись в довольной улыбке персидского кота, которому чешут пузо.              Юноша с броским загаром, картинно красивый, как Нарцисс у Караваджо, ступает к микрофонной стойке, кладёт на неё унизанные кольцами пальцы. В этот раз его имя — Мариан Фернандес, как оказалось, — Джоан уже не пропускает. Едва успевает зажечься уголёк аплодисментов, как некая дама средних лет с острыми, будто тесаком рубленными чертами пробивается вперёд и толкает мисс Батчелор. Чуть ли не вынуждает её проронить раскалённый пепел на плащ, вдобавок ещё и наступает на ногу каблуком, но приносить извинения явно не намерена.              Дамочка взглядом будто приставляет Мариану пистолет к виску. Под её взором он, и без того взвинченный, и вовсе зеленеет подобно медной статуе Свободы от окисления.              — Когда я был ещё совсем мальчишкой… — Голос Мариана с первых же слов надламывается. — Имя Розеллы Фелд уже прославляло Кантетбридж. Оно гремело с экранов так громко… И каждый раз слаще леденцов была гордость за то, что мы со столь легендарной личностью делим один городок. Как творец мисс Фелд была в своём течении гением, которые рождаются раз на несколько столетий. Бунтарка до последних дней, всегда верная себе… Из простых шмоток она создавала целое высказывание, а высказывания обращала в искусство. Мисс Фелд не следовала моде — она сама её задавала…              Он убирает за ухо длинные волосы в расхлябанном высоком хвосте, и об острую скулу бьётся массивная кольцевидная серьга. Женщина рядом с Джоан колет Мариана контролирующим взглядом до самых внутренностей, рвёт ему кожу на волокна.              — Когда я только начинал брать в руки микрофон… — продолжает он, мусоля розу между пальцев. — Я мог только мечтать о том, чтобы однажды поцеловать мисс Фелд руку. Я и думать не смел, что судьба вручит мне подарок ещё грандиознее… Стать музой самой Розеллы Фелд — то, к чему стремится всякий артист, который отдаёт искусству всего себя до последней клеточки. Никто и никогда не взглянет на вас так, как это делала она… Мисс Фелд выцепляла из тканей вашей души самые крошечные, самые завораживающие детали и воссоздавала их формы из простого сатина. Её глаза всегда подмечали то, что не смог бы никто. В её руках любой обращался в живое искусство на высоких каблуках. Она, кгхм… Мисс Фелд…              Сымитировав кашель, Мариан оттягивает ворот блузы цвета экстаза с просторными рукавами. Джоан предполагает, что забыл слова. Та самая леди с прилизанным на макушке скучным блондом крошит в руке сигарету, до чёрта этим недовольная.              — …И конечно же, — выровняв дыхание, он таки берёт себя в руки, хоть и сверлящий взгляд из зала явно царапает ему нервы, — только человек с исключительной душой мог столь тонко чувствовать души других. Каждый, кому посчастливилось с мисс Фелд работать, знал, как сильна была её любовь к людям. Для неё каждая личность была картиной, которой иногда не хватало лишь пару мазков, чтобы обратиться в шедевр. Я помню, как она… Кхм… Как я…              Руки у Мариана дрожат, как осиновы ветки, и по щеке, растворяя слой подводки, катится тонкая слеза. Люди рьяно аплодируют. Джоан при этом видит, что слёзы у юноши искренние от и до. Только вот вызваны явно не скорбью по мисс Фелд.              Негодование на лице строгой дамы становится таким явственным, что Джоан хоть и стоит позади, но сама словно чувствует на затылке её злостное дыхание. Нет сомнений: именно от её взгляда волнение Мариана раскаляется. Сглотнув, он манерно обмахивается ладонью и стирает слезу кончиком пальца, но видно, что приукрашивает свои эмоции всем этим пижонством он исключительно по требованию этой леди.              — …Я помню, как мисс Фелд сказала мне однажды после первого моего крупного концерта, что… — пытается продолжить, хоть и голос крупно дрожит, — что… Что во мне есть всё, чтобы стать суперзвездой… И дело было не в таланте или опыте, а здесь… — Мариан прикладывает кулак к сердцу, и речь его окончательно смазывается в сплошные всхлипы… — Она… Мисс Фелд была первой, кто мне это сказал… Я…              Он стыдливо прячет искренность рыданий в ладонях, чтобы опухшие веки и поалевшие белки не отняли картинке драматичности, которую публика принимает с почти непрерывными овациями.              — Простите… — последнее, что хрипит Мариан в микрофон.              Взмахнув шевелюрой, он оборачивается и спешит положить свой цветок в гроб. А потом ещё сильнее торопится вернуться к юному Хардману и растерянно спрятаться за его плечом, но в самый неудачный момент, когда Мариан едва успевает к нему прикоснуться, ведущий озвучивает имя Марселя, вынуждая сделать шаг вперёд. Перед этим тот почти невидимым жестом ободряюще прикасается к щеке приятеля. Мариану, к счастью, даже такая мелочь заметно помогает.              Публика учтиво замолкает.              — Кхм. — Марсель прокашливается. Не успевает произнести и слова, как его перебивают. Вязкую могильную тишину разрывает чей-то горячий вопль:              — Долой Хардманов! Долой! Понизьте цены на лекарства, сволочи зажравшиеся!..              Толпа его не поддерживает, но и не освистывает: молчит рыбой, боясь. Так или иначе, охрана быстро уводит буйного энтузиаста. Марсель, чьё самолюбие это явно никак не уязвило, закатывает глаза и начинает:              — Мы сегодня собрались для того, чтобы провести в последнюю путь настоящую звезду Кантетбриджа. Розелла Фелд покинула нас, будучи уже старой… — Он прерывается лишь на миг, подсматривая в небольшую открыточку, спрятанную среди роз в букете. — В уже преклонном возрасте.              Довольно странно, на взгляд Джоан, выглядит то, что представленные здесь одним Марсом Хардманы — единственные, кто раскошелился на целый веник.              — Она успела повидать мир, вырастить не одно поколение творческих личностей и внести большой взнос в казну… Акхгм, сокровищницу культуры нашего города! Несомненно, Кантетбридж потерял очень важного человека, который делал его улицы краше своими невероятными работами. Мы все склоняем перед ней головы в жесте почтения и чистой, искренней скорби.              Вопреки своим словам Марсель склоняет голову едва заметно, пытаясь не испортить причёску и не обронить открытку, которую, похоже, одна только Джоан и заприметила. В отличие от приятеля, речь он очевидно не забыл, а даже не пытался выучить. Но ни малейшего переживания насчёт этого в его глазах нет. Он самоуверен и вальяжен как никогда.              — Пусть её душа летит к Господу Богу и не возвращается… — Снова пауза, из которой Марсель ловко выкручивается: — Потому что её дело не будет забыто и разрушено, мы все пронесём её в своих сердцах и пойдем дальше, чтобы мисс Фелд вовек была покойна… Кхм, спокойна.              Убрав выбившуюся из укладки элегантную завитушку, Марсель кладёт розы в гроб мисс Фелд цветок за цветком и покидает сцену горделивой походкой. И Мариан, только и ждавший этого момента, следует за ним.              Джоан не может отделаться от мысли, что церемония напоминает детскую игру с куколками Барби. Платье у Розеллы сливается с обивкой гроба не только тоном, но и роскошью тканей — цветы из фатина на груди, нелепо перетянутый корсет, стразы, меха. Фальшивые слёзы, буйство гламура на фоне плесневелых бетонных коробок, вместо родных речи в первую очередь толкают звёзды. Карикатурный розовый вместо чёрного, и даже Марсель, единственный, кто не то ради юношеского бунта, не то во имя семейного имиджа надел простой чёрно-белый костюмчик, напоминает своей безупречностью Кена, только вытащенного из коробки. Всё выдуто из пластика. Столько пластика, что можно отравить им весь Тихий Океан до последней капли.              Леди, наблюдавшая за Марианом, твёрдо расчищает себе путь опять, будто люди вокруг — лишь мошка, которую она отгоняет газетой. Вероятно, дама не местная — у простодушных кантетбриджцев нет смелости на столь вычурную наглость. Джоан вновь несчастливится попасть под её горячую руку. Из губ выпархивает вздох возмущения, и равновесие удержать хоть и удаётся, но мундштук в руках — нет. Когда мисс Батчелор тянется его поднять, однако, некто уже делает это за неё.              — Ну что Вы, миледи, будьте осторожны! Так легко нынче затеряться в океане чужаков…              Она поднимает взгляд. Среди зарослей ног, что так и норовят затоптать Джоан подобно кобылам на скачках, возвышается худолицый джентльмен с усами-ниточками, подчёркнутыми карандашом, и редкими кудрями под шляпой, старомодно прилизанными к высокому лбу. Он хватает Джоан за запястье и помогает выпрямиться, но делает это эксцентрично резко, а в завершение ещё и кружит даму в коротком элементе танго.              — Ах!..              — Держите, миледи! — Поправив перекосившуюся брошь мисс Батчелор, незнакомец возвращает ей мундштук, который до этого тщательно отполировал платком.              — Это было лишним… — Она прокашливается сквозь сомкнутые губы, слегка растерявшись от подобного обилия галантности. — Благодарю.              Напевистой речью и фаянсовой белизной зубов мужчина вызывает ассоциации только с журнальными карикатурами на буржуазию. Любопытным, однако, становится другое: его целиком траурно-чёрный костюм с узнаваемой розоватой розой в нагрудном кармане. Джоан его черты кажутся смутно знакомыми. Она закономерно вопрошает:              — Сэр, глубочайше извиняюсь. Я так понимаю, Вы близкий мисс Фелд?              — Ах, точно, ну что за манеры! Прошу меня великодушно простить… — Незнакомец хлопает себя по лбу. Неглубоко поклонившись, вручает костяшкам Джоан формальный поцелуй. — Себастьян Рэдклифф. С недавних пор — её несчастный вдовец…              Скромно представившись в ответ, она высказывает удивление:              — Вдовец? Признаюсь честно, не знала, что мисс Фелд находилась в браке. Соболезную Вашему горю, мистер Рэдклифф.              — Ох, увы, становления супругами законными мы с Розушкой так и не дождались… — Себастьян с печалью актёра немого кино глядит на гроб вдали сцены. Даже вздыхает так же беззвучно, но выразительно: — Но для милой в моём сердце навеки останется комнатушка. Отныне я обязан стать вернейшим хранителем памяти о ней… Ведь кто, если не я?              — Извините, что затрагиваю личное, мистер Рэдклифф. Однако насколько мне известно, у мисс Фелд помимо Вас также имеется как минимум внучка. Вы на этом пути отнюдь не один.              — Ах, Кассандра… Увы и ах, юная леди слишком ветрена. Её любовь к моей Розушке всегда была не более чем красочным фантиком. На деле в своей драгоценной бабуле она ценила лишь одно — её наследство! Перед ангелами клянусь, — красноречиво он поднимает глаза на лик статуи, окутанный пенным туманом, — в мыслях она сейчас дьявольски хохочет и ликует!              Прищурившись, Джоан решает воздержаться от того слегка грубого комментария, что крутится на языке, потому заедает его сигаретной затяжкой и вслух произносит иной:              — Тем не менее, Розелла Фелд своей внучке искренне доверяла и до последних дней возлагала на неё большие надежды.              — Розушка всегда была к Кассандре чрезмерно снисходительной и предвзятой. К несчастью, родственная любовь замыливала ей взгляд… Юная леди отнюдь не горит желанием работать и никогда не горела. На уме у неё всегда было лишь распутство и баловство за счёт тех, кто поистине трудится не покладая рук: ах, для всего Кантетбриджа не секрет, что для того, чтобы счесть все её романы с крупными банкирами, пальцев на обеих руках не хватит! Меняет мужчин леди как перчатки… Пожалуй, ни разу в высшем обществе не замечали её с кем-либо, кто дважды старше неё не был. Уж простите, на мой взгляд — возмутительнейшая беспринципность!              Огромных усилий мисс Батчелор даётся сдержать своё колкое «Кто бы говорил». Ведь сам мистер Рэдклифф хоть и очевидно не юн, однако смело можно утверждать, что мисс Фелд была старше него едва ли не на поколение. Тем не менее, холодным умом Джоан понимает, что подобное мнение о Кассандре наверняка повсеместно среди знати. Толстый слой напыщенного аристократизма в манерах Себастьяна хоть и несколько обескураживает, но в то же время скрытая под ним любезность подкупает.              Мистер Рэдклифф долго ещё витает в облаках. Джоан могла бы счесть, что разговор завершён, если бы в один момент он всё же не взял её под руку, приглашая отсоединиться от скопления народа.              — Мисс Батчелор, прошу меня извинить… — говорит он тише, постукивая по асфальту зонтом вместо трости. — Ваше прелестнейшее лицо кажется мне знакомым. Не пересекались ли мы часом прежде?              — Я инспектор из детективного отдела и в данный момент назначена по делу Вашей… возлюбленной. Вероятно, Вы могли мельком меня заметить, когда подписывали соглашение на обыск дома с нашим суперинтендантом.              — Ох, неужели? Господь Бог, да что же с моим этикетом сегодня! Посмел позабыть столь очаровательную и уважаемую даму… Ах, мне нет прощения!              Театрально приложив ко лбу тыльную сторону ладони, Себастьян опережает инспектора в вопросе о деле:              — Предполагаю, мне положено предоставить следствию всю информацию, которой владею? Ах, мисс, я с огромным удовольствием. Прошу прощения, что не сделал это раньше… Думаю, Вы понимаете — такое горе, хлопоты с церемонией…              Джоан кивает учтиво и сочувственно:              — Я всё понимаю, мистер Рэдклифф. Следствие Вас не торопит. По правде говоря, на данном этапе я и вовсе не вносила Вас в цели для допроса первостепенной важности… Ваша связь с мисс Фелд оставалась тайной не только для публики, но и для приближённых Розеллы. Даже в её завещании Ваше имя отсутствует.              — Что значит отс… — Глаза его на миг распахиваются так широко, что, казалось, вот-вот выпадут, как у мопса. Как следует прокашлявшись, Себастьян поправляет галстук и возвращается к роли собранного джентльмена, но всё равно с тенью досады в голосе: — Отсутствует? Неужто? И кому же моя Розочка решила завещать «Экстаз»?              — Думаю, это и без того очевидно. Своей внучке, как и оглашала недавно. Вы надеялись хотя бы на долю?              — Ах, Розушка-Розушка… — Качает головой. — Я давно уже обознан о намерениях леди Кассандры. К несчастью, она всегда желала при подобном исходе попросту закрыть «Экстаз» и создать из него совершенно новый бизнес. У меня теплилась надежда, что я смогу это пресечь… В таком случае это станет гораздо сложнее. Однако я не намерен сдаваться! Я не позволю «Экстазу» оказаться навек стёртым! Это великое наследие мисс Фелд, нашей живой легенды… Уж позвольте, я приложу все силы, чтобы его сберечь!              Сдерживая все субъективные мысли, пляшущие на языке, Джоан лишь опечаленно выдыхает дым:              — Увы, мистер Рэдклифф, с высоты своей должности скажу Вам, что задача эта будет не из простых. Из-за отсутствия документов, подтверждающих Вашу связь с мисс Фелд, Вы едва ли имеете право оспаривать текст завещания.              — Ах, миледи, я понимаю… Но и Вы поймите: иного выбора у меня нет. Если бы Розушка знала об истинных намерениях внучки, она бы сама пожалела о своём решении… Я обязан отстоять её честь.              Бесцветные тучи начинают уплотняться и густеть. Первые капли дождя опускаются на плечи Джоан, замша пальто их впитывает и темнеет вслед за небом. Не успевают упасть следующие, как вуаля — и мисс Батчелор уже защищена чёрным зонтом Себастьяна.              — Знаете… — перебивает он очередным вздохом шум дождя. — У моей Розушки ведь столько поклонников было. Такой почтенный возраст, а для неё — словно самый расцвет сил. Ежедневно ей целыми охапками слали букеты с письмами величайшие мужья не только Кантетбриджа, но и всего государства. Даже накануне трагедии, похоже — не зря ведь в понедельник буквально заприметил в сумочке её очередной бутончик… А она всё равно была мне до последних дней верна.              Джоан отводит взгляд. Неприлично долго она, ища подходящие для ответа слова, колеблется между сладкой ложью и горькой правдой. Казалось, она и так слишком омрачила юридическими подробностями и без того печальный для мистера Рэдклиффа день.              — Господин… — Мисс Батчелор собирается стряхнуть пепельную крошку на асфальт, но внезапно Себастьян протягивает ей магическим образом оказавшуюся у него карманную пепельницу, чем вновь сбивает с толку и заставляет опешить. — Кхм, господин Рэдклифф. Глубочайше извиняюсь. Эта информация явно окажется для Вас болезненной… Однако я придерживаюсь мнения, что о покойных либо хорошо, либо ничего, кроме правды.              — Ох, неужели Вы хотите сказать, что моя милая Розушка мне… — выпаливает он очень скоро, почти что прервав Джоан на полуслове. Скорее всего, это переживание мозолило ему сердце уже долго. Та прискорбно качает головой:              — К несчастью, уже от многих кантетбриджских путан мы успели услышать, что она была их постоянной клиенткой. Её имя в их записных книжках тому, увы, явное подтверждение.              Себастьян тухнет прям-таки трагически, словно известие о смерти возлюбленной пришло ему повторно. Достав, на удивление, полностью сухой платок, он усердно трёт уголки глаз и прячет за тканью:              — Ах… Неужели моя ненаглядная лгала? Всё время лгала..?              К счастью или нет, долго монолог Себастьяна не длится: со сцены объявляют его имя.              — Прошу прощения, миледи. Как видите, вынужден Вас покинуть… — вздохнув горько и глубоко до свиста, он оставляет зонт даме и вновь прикасается губами к её костяшкам. На сей раз в знак прощания. — Сердечно благодарю за столь милую беседу.              — Взаимно, мистер Рэдклифф. — Повторив его печальную улыбку, Джоан машет ему ладонью и провожает взглядом вплоть до самой сцены. В доме пластмассовых игрушек излишнее горе положено проглотить во имя живописности. Даже если оно само отдаёт привкусом пластика.              В одном ряду с Себастьяном персон в траурных одеждах немного: лишь пара, как догадывается мисс Батчелор, деловых партнёров, и дальше всех — Кассандра собственной персоной. Чёрный атласный платок скрывает белизну её кудрей, а тёмные очки — взгляд. Стоит Сандра спокойно, лишь постукивает порой по клатчу ноготками и крутит зонт с каймой из чёрного кружева. Её лицо подобно эскизу на самых ранних его стадиях, когда даже предположить невозможно, что именно по итогу окажется изображено на полотне.              Джоан желает её понять. Не только ради дела — просто из искреннего сострадания. Она невольно дорисовывает в воображении тысячи оттенков эмоций, зарытых под очками Кассандры: от горькой усталости до глубинного злорадства. Невольно анализирует каждое движение мизинца словно химическую формулу. Невольно и безуспешно.              И только когда полная придыханий речь мистера Рэдклиффа подходит к концу, Джоан осознает ещё кое-что: за всё время церемонии она видит тут Кассандру впервые.

***

Вторник, 13-е июля 1976 г.

18:53

      Ливень с воскресенья едва ли прекращался хоть на минуту. Сама природа будто отзеркалила траур кантетбриджцев. В кабинете мисс Батчелор прохладно, потому приходится накинуть на плечи бледно-кофейное пальто. Её взгляд уже давно мечется между пунктом А — циферблатом настенных часов — и пунктом Б — окном с открытыми жалюзи. Между их полос по стеклу акварелью стекают грязные капли дождя, и сквозь них Джоан то и дело высматривает, не приближается ли к участку гражданин Такада, повторный допрос которого назначен на семь.              Но пока за окном ни души. Из кабинета Джоан вид выходит на самый, впрочем, неурбанизированный лоскуток земли: небольшой холм с редкими деревцами, из-за своей иссушенности напоминающий волокна пожелтевшего мяса. Снова тот же алгоритм: взгляд сперва на самую длинную стрелку часов, потом на вид за окном. Статичная картина в этот раз наконец шелохнулась. В гуще тумана видна драка двух громоздких силуэтов-клякс.              Джоан срывается с места и, пристегнув к поясу пистолет в кожаной кобуре, бежит её разнимать.              Вблизи картина обретает особые краски: упав коленями в лужу, раненая девочка со склонённой головой утирает нос. Волосы у неё того же вымыто-голубого цвета, что и незабудки, на которые капает её кровь и мгновенно смывается ливнем. Сквозь белые чулочки на шарнирно-костлявых коленках ярко просвечиваются пятна гематом. Рядом с ней кулаками мнут друг другу рожи двое. Один — бритый и огромный, как скала, с обрюзгшей головой, формой напоминающей мешок с камнями. А во втором Джоан пусть не сразу, однако узнаёт Адиэля.              — Прекратить! — восклицает она, держа пальцы на рукояти пистолета.              Незнакомец оборачивается, уставляется на Джоан и её нагрудный значок детектива мутно-бледными рыбьими глазами. Останавливается, но подчиняться точно не собирается, и вскоре свирепо накидывается на девочку:              — От мусоров ещё терь отдуваться! Из-за тебя всё, дрянь сопливая!              Но Джоан успевает в последний миг загрести её в охапку и оттащить, уткнув лицом в плечо, и направляет на мужика дуло:              — Я вызову подкрепление, — сурово отчеканивает. Адиэль одновременно с ней преграждает мужлану путь, геройски вскочив между ним и малышкой.              — Н-не надо, умоляю, не надо… Прошу, не надо подкрепления… Не надо полиции… — слышится сквозь всхлипы дрожащим, как трава на ветру, голосом от потерпевшего. Несмело он поднимает на Джоан взгляд, и та понимает, что это и не девочка вовсе, а юноша, хоть и в девчачьей одежде и с очень уж миловидным личиком, перемазанном в растёкшейся, как детский рисунок, косметике. — Умоляю, тётенька…              — Тронешь его ещё раз — я всю вашу контору к херам собачьим сожгу, и твою вонючую тушу в первую очередь, — шипит Адиэль, пошатываясь — по синюшным пятнам под глазом и на скуле видно, что огрести он успел уже знатно. И тем не менее, продолжает с уверенностью блаженного держать кулаки наготове.              За наглость Адиэль получает в очередной раз по челюсти. Так мощно, что даже инспектор слышит, как нижний ряд его зубов бьётся о верхний. Но тем не менее, он пытается держаться стойко и из кармана косухи резко достаёт нож-бабочку. Джоан негрубо, но настойчиво заставляет его отодвинуться, так и держа прицел на мужике:              — Адиэль, не смей. Мы не для этого возвращали тебе оружие. Будь благоразумнее. — И вновь переводит взгляд с него на незнакомца — ещё строже, чем прежде: — Полиция с Вами ещё разберётся.              Тот шмыгает носом и впивается взглядом пусть и не поверженно, с прежней злобой зверья, у которого отняли добычу, но заметно, что проблем с правоохранительными органами он точно не желает. И видно также, что пока, несмотря на непоколебимую собранность, мыслей о том, как из сложившейся ситуации выкрутиться, у него нет. Пока.              — Пусть пиздует уже, — бурчит мужик, прям-таки выхаркивая слова. — Для этого ж и припёрся, ё-моё.              Адиэль рвётся тут же к парнишке, убирает с его лба прилипшие прядки и гладит по щеке, обеспокоенно выпалив:              — Каэль, ты как?              Однако тот дрожит от увечий и промозглого холода так крупно, что не может выдавить ни слова, хоть и пытается.              — Каэль? — Джоан понимает, в чём дело. — Такада?              Юноша кивает, крепче вжимаясь в тепло её тела, пусть и делает это несмело, переживая, что испачкает госпоже инспектору форму. Касания мокрого и липкого сквозь рубашку хоть и заставляют Джоан вздрогнуть, но ни капли не беспокоят. Успокаивающе погладив по голове, она кутает его в своём плаще и прячет от дождя:              — Идём со мной, Каэль.

***

      Имя: Каэль Такада       Дата рождения: 23.06.1957       Место рождения: Кантетбридж              В кабинете инспектора Каэлю быстренько оказывают первую медицинскую — к счастью, ограничилось всё банальными ушибами, без вывихов и переломов. Позволив юноше присесть на своё кресло, Джоан даёт ему отогреться клетчатым пледом и чашечкой улуна. Пока Каэль греет от чая порозовевшие, зашелушившиеся на холоде худые руки, госпожа инспектор осторожно пытается разузнать, что произошло. Тот поначалу боится и слова проронить, но потом что-то в нём как будто переключается — то ли взвешивает все «за» и «против», то ли попросту решает, что мисс Батчелор можно доверять, потому рассказывает всё в даже более откровенных подробностях, чем та ожидала.              Одну вещь Каэль во время предыдущего допроса не уточнил: уборщиком в «Экстазе» он устроился лишь в качестве подработки, помогая родителям справиться с долгами, однако основной заработок у него другой — торговля телом. Бритый мужик — его сутенёр из шайки, у которой они в долгу и торчат. Избил, говорит, за то, что Каэль пошёл навстречу копам, даже их контору об этом предварительно не уведомив, и тем самым чуть было их не подставил: одним только чудом ведь не проговорился о связи с ними и о том, что те рэкетирством промышляют. Крыши от Хардманов у них нет, так что пришлось бы несладко.              — Только умоляю, тётенька, не заводите дело… Пожалуйста… — Каэль тихонько шмыгает носом, уткнувшись им в сгиб локтя. — Они же меня убьют…              Джоан вздыхает крайне тяжело. Нехотя она признает, что, скорее всего, ради безопасности мальчика с этим и правда стоит повременить. Если браться за расследование, то подойти к нему аккуратно и до мелочей продуманно, никак иначе. А в данный момент её попытки поохранять юношу сделают только хуже. В первую очередь ему самому.              — А что будет, когда после допроса ты вернёшься? Разве у тебя не возникнут новые проблемы?              — Я… — Каэль едва не выпускает чашечку из рук. Сглатывает, дрожа, видимо, не только от холода, но и от нервов: — Я разберусь. Не переживайте, мисс инспектор… Со мной всё будет хорошо. Не надо вмешиваться. Пожалуйста…              Мисс Батчелор присаживается напротив. Нет желания сейчас заставлять Каэля меняться местами ради мнимого этикета или тем более тащить в сырую допросную. Она пододвигает в его сторону золотисто-белую вазу со сладостями, намекая, что тот может ими угощаться. Каэль в ответ лишь нервно улыбается и благодарит крайне робко, и становится очевидно, что стеснение не позволит ему к ним даже прикоснуться. Вопреки желанию переубедить, Джоан не настаивает.              — Не бойся. Всё это останется вне протокола. — Она с улыбкой сердобольной воспитательницы протягивает Каэлю мизинец: — Обещаю.              И тот несмело, но улыбаясь целиком искренне, переплетает с ним свой палец, в невинной жесте закрепляя обещание.              Рваный ветер колышет гортензию за окном, нежно-голубую, будто с глянца открыток. Того же оттенка, что и волосы паренька, ставшие совсем светленькими после сушки. Её пышные гроздья целиком заслоняют вид на то, что происходит там, где Каэля остался ждать Адиэль. О том, почему тот его сопровождал, Джоан у юноши даже не спрашивает — и так интуитивно догадывается.              — Смотри, солнышко… — Заполняя протокол базовой информацией, она делает голос ласковым и вкрадчивым, словно плеск ручейка. — Помнишь, как ты допрос проходил? В прошлый раз ты был сильно обеспокоен, мы все это заметили. В этот раз мы просто с тобой уточним парочку деталей, хорошо? Не волнуйся, все твои права как свидетеля строго защищены. Никто не посмеет притянуть тебя к ответственности за слова. Если что-то не знаешь или не помнишь — не стесняйся, говори об этом честно. Согласен?              Каэль кивает, всё ещё мелко подрагивая от мандража, но зато с подобием улыбки на губах.              Джоан начинает с простых вопросов, повторяя всё, о чём расспрашивал Коулман, но делая это как можно деликатнее. Периодически она прерывается на отстранённую болтовню о том, какая порода собак у Каэля любимая или где в Кантетбридже самый сладкий латте, и сама тепло делится какими-то мелочами о себе. Малыш от этого постепенно оттаивает, улыбается лучезарнее, хихикает звонче, отвечает свободнее, хоть и новой информации пока не даёт. С Розеллой он и правда ни разу не виделся, а тетёнька из отдела кадров в «Экстазе» общалась с ним лишь дважды — да и то второй раз беседа протекала в виде короткого телефонного звонка. От консультантов и бухгалтеров Каэль держался подальше. Да и те сами не удручали себя даже тем, чтобы запоминать уборщиков в лицо.              — Они такие все улыбчивые, и от них всегда так сладко пахнет, как от домашних булочек с карамелью прям… А я постоянно вонял химией и моющими средствами. Не хотелось портить им день, хе-хе…              С ребятами своего уровня он сдружиться хотел, но не успел. Слишком много работы, потому любой шанс на времяпровождение ускользал, как обмылок из мокрых рук.              — Нам сказали, что пока вопрос с новым руководством не решён, на работу мы не выходим… — Пожав плечами, сёрбает чаёк. — Буду искать что-нибудь ещё, получается. Ой, а вам тут в участке не нужен уборщик? Ну, или мойщик посуды… Я много умею! Ну, по крайней мере, стараюсь очень…              Джоан совершенно не расстраивает непродуктивность беседы. Каждый ответ она всё равно записывает с исключительной чуткостью. Сквозь детские повадки, непривычную робость и чистые, как у младенца в яслях, глаза она всё равно замечает, что в душе у Каэля огромное пространство, способное вместить те чувства и стремления, которые не осилили бы многие её сверстники на пике своей духовной зрелости. Спрашиваешь его о мадам, что вечно на нём злобу сгоняла и штрафовала за то, что не той стороной тряпки протёр пол — Каэль только улыбается всей добротой мира и говорит, мол, у неё просто день плохой был. Давно уже совершеннолетний, а усмехается с такой солнечностью, что даже вызывает у Джоан в груди уколы тонкого намёка на то, что принято звать материнским инстинктом. Она этот термин на дух не переносит: как только слышит из чьих-то уст, сразу разражается лекцией о том, что у хомо сапиенс инстинкты отсутствуют как таковые. И сейчас тоже пытается подобрать другие слова, чтобы описать ауру Каэля, но никак не находит.              — Каэль, теперь такой вопрос. Вы с Адиэлем в насколько близких отношениях?              У юноши на лице расцветает целый полевой букет из радости, трепета, застенчивости и ещё более колкого волнения. Без лишних слов видно, насколько значима для него эта тема.              — Ну, мы друзья… Очень хорошие друзья. Ну, прям очень-очень! У меня никого ближе него нет, честно говоря… Адиэль мне помогает постоянно. Деньгами делится, переночевать к себе иногда пускает, если надо. Я ему пытаюсь, ну, тоже чем-то отвечать… Дарю что-то, когда могу, сладости ему пеку, а то он вечно завтракать забывает! Правда, пока у меня получаются только панкейки с клубникой… А он говорил как-то, что с черникой больше любит, но она у меня всегда течёт и подгорает. Ох, но когда-нибудь я обязательно научусь! На самом деле, я вообще мечтаю однажды открыть свою кондитерскую. Но, ох, до этого ещё так далеко… Ну, хе-хе, зато у меня будет больше времени совершенствоваться!              Джоан невесомо гладит руку Каэля, помогая снять напряжение. От нервов его речь снова начинает заплетаться. Чтобы не копаться дальше в личном, она переводит разговор немного в иное русло:              — Что ты знаешь о его отношениях с мисс Фелд?              — А, мисс Фелд? Ну, она его клиенткой была. Адиэль, кажется, говорил, что уже очень давно…              — Что Адиэль о ней думал, не знаешь?              — Ой, ну… — Дыхание Каэля на миг сбивается, но ладонь госпожи инспектора быстро его успокаивает. Медитативно выдохнув, продолжает: — Он часто очень на неё жаловался. Ему не нравилось, что она к нему как к питомцу относилась, целовала постоянно, хотя у нас на работе это табу, и в целом всегда его желания игнорировала… Ну, это он так мне рассказывал.              — Во вторник вечером тоже?              — Да, мисс Фелд тогда как раз от него ушла. Адиэль сразу мне позвонил… Мы договорились до этого, что в полвосьмого свяжемся, ибо у меня как раз окошко должно было быть. Ну, вышло по итогу, думаю, чуть позже… Он тогда как раз жаловался, что мисс Фелд его заставила задержаться.              — Но это было не позднее восьми?              Каэль перебирает воспоминания, сложив губки бантиком, и по итогу мотает головой:              — У меня был человек на 20:25. А мы тогда болтали довольно долго… Я из-за этого чуть не опоздал, хех.              — О чём вы с ним тогда говорили?              — Ой, ну, о многом… Простите, тётенька, я не помню точно. — Каэль виновато смотрит на неё исподлобья. — Я об учёбе ему рассказывал, что экзамен завалил, хех, о том, что мама с папой в тот день очень сильно поссорились из-за того, что он, ну, пить снова начал… А Адиэль больше спрашивал, чем рассказывал сам. Пожаловался тогда на пару клиентов, а в целом говорил, что больше ничего интересного.              — Ты не слышал во время звонка ничего странного? Или, может, Адиэль на что-то отвлекался?              Каэль качает головой:              — Не-а. Всё было обыкновенно…              Джоан немного призадумывается.              — Солнышко, скажи только честно. У тебя никогда не было впечатления, что о мисс Фелд он всегда отзывался как-то по-особенному?              — А? Ой, нет, не подумайте! Адиэль, он многих так недолюбливал. Ну, это его дело, я судить его не могу… О мисс Фелд он, на самом деле, даже умеренно ещё отзывался. Он с её внучкой же дружит давно. Её, кажется, Кассандра зовут… Ну, Адиэль рассказывал, что она свою бабушку очень любит, поэтому иногда в такие моменты себя одёргивал и говорил, что погорячился.              По Каэлю видно, что он понял сам, как подозрительно звучали его предыдущие слова, потому спешит их сгладить. Но, тем не менее, намерений покрывать Адиэля в нём совсем не чувствуется. Очевидно, просто переживает, что мог случайно нагнать на друга лишние проблемы.              — Адиэль, он… Он правда хороший, тётенька. Я знаю, что он тут ни при чём. Не трогайте его больше из-за меня, пожалуйста…              После ещё нескольких вопросов о мелочах в кабинет стучат, прерывая допрос.              — Войдите.              — Детектив-инспектор, пришёл ответ от оператора.              Офицер без лишних церемоний вручает Джоан данные, распечатанные на тонкой желтоватой бумажке. Время запрашиваемого звонка — с 19:41 по 20:16. Железное алиби.              Кивнув, она сухо благодарит коллегу и, вписав ещё пару вещей в протокол, протягивает Каэлю на подпись.              — Спасибо большое, солнышко. Больше мы тебя задерживать не будем.

***

Вторник, 13-е июля 1976 г.

20:08

      — Спасибо, что так вовремя вернули мне лезвийце, мисс Батчелор…              Адиэль выдёргивает нож из глотки мужика. Капли дождя разбиваются о его обескровленное перекошенное рыло, как о булыжник. Кровь, к счастью, уже не хлещет фонтаном — просто медленно и вязко стекает сиропом на потоптанные незабудки. Даже ливень не в силах её смыть до конца. В мыслях у Адиэля от этого натюрморта только одно:              — Главное, что она не твоя, Каэль.              Кровь покрывает его ладони подобно перчаткам из алого латекса. Адиэль целует подаренный Каэлем браслет — каждую чёрную бусину поочерёдно. Он знает, что справился только благодаря ему — своему сакральному оберегу, который он сам таковым окрестил.              С ним он никогда не проиграет.              — Адиэль! Адиэ-эль!..              Ребяческий голосок зовёт его. Отмывая под дождём лезвие ножа, Адиэль оборачивается. Каэль бежит на самую верхушку холма — то, что на фоне рыхлых туч виден только силуэт Адиэля, рисует на его лице и настороженность, и успокоение.              В руках у парниши зонт, который ему, по всей видимости, одолжили в участке. Чуть-чуть ёжась от зябкого ветра, он смотрит на Адиэля, рассевшегося на корточках перед трупом. Не испуганно, но растерянно.              — А-адиэль…              Молния мелькает вспышкой фотоаппарата, и от её света на миг вокруг головы Каэля рисуется ангельское гало. Невинные незабудки плетутся у него под ногами, незабудковым оттенком цветут его волосы. А Адиэль смотрит и расплывается в немой лыбе умалишённого: он его спас. Своего ангелочка на правом плече.       Больше Каэля никто не тронет. По крайней мере, не сегодня.              — Не бойся, малыш, можешь выдохнуть спокойно. — Неловко поднявшись, он отряхивает руки осторожно, чтобы брызги крови не осели на одежде Каэля. — Как всё прошло?              — Н-нормально… Обещали, что больше беспокоить не будут. — Но парниша так и перебегает взглядом с Адиэля на посиневшую рожу сутенёра с пузыристым фаршем на месте кадыка и обратно. — Ты… Ты его убил?              — Пришлось. Иначе он бы прикончил и меня, и тебя.              — И… — Сглатывает. От вида мертвечины становится немного дурно, но Каэль подавляет тошноту и отворачивается. — И что нам делать?              — Подумаем.              Адиэль стирает тыльной стороной запястья водянистые разводы крови и подводки с лица. С ладоней она не смывается даже под ливнем, прилипнув к коже цепкой плёнкой.              — Шайка же знает, что ты сегодня в ментовку ходил?              Каэль кивает.              — Смотри, — диктует он спустя мгновение. — Бежи сейчас к своей конторе пидорасов. Легенда пусть будет такая: копы тебя насильно затянули к себе в участок, но ты им ни о чём не проговорился, а когда возвращался, то обнаружил, как менты этого уёбка уже пристрелили. Сразу зови их на это место, пусть, мол, убедятся сами и разберутся. А пока будут ехать, я подмогу позову и мы его тушку уже сто лет как увезём и зароем подальше и поглубже.              — Вы успеете?..              — Да ещё бы. За это точно не парься.              Адиэль ещё раз окидывает мертвечину оценивающе-рассчитывающим взглядом. Поняв, что кое о чём в своём плане не подумал, переспрашивает:              — Как думаешь, если они узнают, что этого чмошника прикончили, тебе прилетит?..              Каэль пожимает плечами:              — Не знаю… Я помню, они были в основном против, чтобы он шёл сегодня за мной. Говорили, это ещё опаснее… Но он их не послушал.              — Вот и заебись. Значит, сам виноват.              Не прикасаясь к Каэлю липкими руками вопреки желанию, Адиэль лишь крепко-крепко целует его в сухие губки и шепчет:              — Беги, малыш. Как только освободишься — сразу ко мне. Дежурному назовёшь своё имя и скажешь, что ты ко мне — он всё поймёт.              — Мг, — уверенно кивает.              — Умничка. — Адиэль растягивает грязные губы в широкой улыбке.              Бегло распрощавшись с Каэлем поцелуями в обе щеки, он мчится к телефонной будке у обочины. К счастью, достаточно далеко от участка, чтобы проскользнуть незамеченным. В первую очередь заскакивает в неё, чтобы никто до него не успел занять, а внутри будки уже позволяет себе притормозить и закурить перед тем, как достать пожёванную телефонную книжку. Бумага впитывает кровь с пальцев словно ещё до того, как к ней прикасаешься: уже и папироса между губ отдаёт солоноватым привкусом, и края страниц все в коричневато-пурпурных отпечатках. Некоторые кляксы пожирают безвозвратно старые номера, но Адиэлю, в общем-то, насрать.              Он листает книжку чертовски долго. Сперва морочится с тем, чтобы найти, где у него записаны номера не-клиентов, потом с тем, чтобы в полумраке разобрать собственный почерк. В россыпи цифр находятся и номера всех когдатошних папиков Кас, и секретный номер Ната, и парочки бывших коллег, и Агаты — хоть и Сандра набирает его куда чаще, потому Адиэлю он особо не сдался, — и номер Стефана, который и так знает наизусть, и череда давно забытых непримечательных Саймонов или Алексов, и среди них даже странное «Тревор», перечёркнутое и исправленное на «Дитрих».              Наконец, по цвету чернил Адиэль узнаёт самый свежий — номер текущего любовничка Кас, у которого она сегодня проводит ночь. Набирает. Череда гудков прерывается уже на втором:              — Алло, плюшка? Сильно занята? Тут это, маленькое дельце есть…