Не бойся чёрных роз

      «Эта книга в бордовой обложке написана для тебя, малыш. Твоей жертвенной кровью.»

Среда, 3-е ноября 1976 г.

18:07

      — …Нет, не будет так. «Божественная воля, высшее предназначение», бла-бла-бла… Я не дам этому повториться! Если понадобится — я голыми руками весь Кантетбридж испепелю! И самого Бога отсюда вымету метлой!              Сердце бешено стучит о рёбра. До боли в груди, до металла в горле. Ей хочется изъять его из грудной клетки, приласкать, как мамочка своё ревущее дитя, убаюкать и лишь тогда поместить обратно. Она размешивает новую дозу бордового отвара, но руки дрожат — от злобы, от бессилия. Любимые травы больше не успокаивают нервы. К чёрту это. Её магия здесь бесполезна.              Город давно уже единогласно титуловал её своей главной ведьмой — думал, что этим имечком её заклеймил, а на деле короновал. Но какой бы могущественной ни была любая ведьма, в её силах только кошмарить врагов. Спасать любимых же магия не способна.              Она — лучшая подружка Сатаны; а то, что происходит — и правда, похоже, безумное распоряжение высших сил. Посланное ими испытание для Кантебриджа, чтобы проверить городок на прочность его позвоночника.              И всё-таки божественную волю не убить. Её можно только подкупить.              Она так и оставляет дверь прикрытой лишь наполовину. Нет времени беспокоиться о таких мелочах, даже если по коридору борделя сейчас бродит сам мэр, чёрти бы его подрали, Герод де Леви. В вальяжной алкогольной неге он, путаясь в ногах и ни черта не соображая, ищет себе очередную путану. Хорошо, что сейчас его голодные лапы хотя бы не дотянутся к нему.              Мэр ведь всегда был таким жалким. Бесхребетным, как червяк, и беззубым, как рыба. Малолетние путаны, ещё даже не достигшие права за него проголосовать на выборах, всегда вились в его постели. Жемчужные ожерелья его горничных и гувернанток — награда за то, что они всегда по малейшему зову бежали на цыпочках ублажать его вялый корнишон. Он ведь явно обнимал жену теми же руками, которыми лапал упругие задницы. Этими же руками бил дочь за недостаток дисциплины. Ими же принимал увесистые взятки и пожимал руку Хардманам. Ими же экспрессивно махал, когда с экранов вещал о ценности семьи и вреде распутства.              Он это заслужил.              Богиня с удовольствием примет эту жертву. Ведь в этом городе с высшими силами общаться получается только через кровь. Гнилую кровь тех, кто обижал. Иначе они просто не станут слушать.       Когда ты обречён, она всегда тебя спасёт. Кем бы ты ни был, матёрым скептиком или от сглаза подкалывающим булавку на изнанку одежды, счастье не раздобыть одними только голыми и пресными нежностями. Чтобы обрести его по-настоящему, нужно начать убивать. Порой аллегорически, порой буквально.       В этом и кроется единственная заповедь Кантетбриджа.              Стилет, хранимый за резинкой её чулка, всегда справедлив. Он проскальзывает сквозь глотку мистера де Леви легко, как сквозь маслечко. Старый мэришка даже сообразить не успевает — таращится на свою убийцу глазами навыкат, неподвижными, почти пластмассовыми. Ни последних слов, ни шанса покаяться перед кончиной. Пусть сдохнет как псина. Как безмозглый шмат мяса на скотобойне.              Кровь фонтаном брызжет из глотки, заливает убийцу от макушки до пят. А она холодна и спокойна, как пастор, когда приносит в жертву очередного барашка. Наконец-то спокойна. Тёплые капельки, стекающие по пальцам, действуют словно расслабляющая мазь. Она держит в руке серебряный графин, и он до краёв заполняется кровавым вином.              Богиня будет в восторге.              Выдернув стилет, она позволяет жертвенной туше шлёпнуться на пол. Окунает палец в графин, пробует кровь на вкус. Терпкая и гадкая, что и ожидалось от подобной скотины. Во всём городе лишь её мальчик достаточно сладок.       Он... Люди всегда пытались откусить себе его кусочек. А он, дурак, всегда им это позволял, думая, что в этом его высшее предназначение, и чувствуя себя в такие моменты чёртовым Мессией с сигаретой в кармане и револьвером за поясом, сыном Божьим. Она пыталась его спасти. Отучить от этой дрянной привычки, напичкать морфием любви, подарить повод жить, пока от её мальчика ещё не остались лишь голые кости. Но теперь он перестал её слушать. Высшая воля когда-то бесстыже его обманула и по-прежнему хочет, чтобы этот сын Божий сгнил на кресте, что сам себе сколотил.       Секс — это Бог, любовь — это Дьявол.       Для него спасение — быть куклой для траха, самым дешёвым презервативом на полке, скандальным образом в газетке, нарицательным именем на устах горожан, тушей для расстрела, козлом отпущения. Обёрткой. Мебелью. Тотемом. Полезной игрушкой. Всем тем, чему не страшна смерть и не страшно, когда его используют. Всем, у чего нет чувств. Потому что чувства — подлый искуситель, которые ослабят и не дадут выполнить высшее предназначение. И наверное, её любовь никогда не была способна изменить его мнение.       Ей остаётся лишь сделать так, чтобы после очередного самопожертвования её мальчик остался жив.              — Это всё ради тебя, Адиэльку…