Back to you (extended cut)

      До того, как Га Он открыл сейф в кабинете, он даже не мог и предположить, что Ё Хан живёт под фальшивым именем. В сейфе лежали шесть паспортов: Кан Ё Хан, Ча Ё Хан, Кан Элия, Ча Элия, Ким Га Он и Пак Га Он.       — Ты не можешь поехать в Корею с ними, — сказала Элия у него за спиной.       Она старалась сохранять невозмутимое выражение лица, но плотно сжатые губы выдавали её злость на него.       — Ты не можешь вернуться туда под тем же именем, или с паспортом, в котором стоит штамп Швейцарии; когда ты один в один похож на человека, пропавшего три года назад, и у которого есть ещё два года, прежде чем его объявят мёртвым.       — И что же тогда мне делать?       На её лице ясно читалось раздражение.       — То же, что и ранее. Тем же путём, благодаря которому мы сюда попали. На частном самолёте. Неофициально, — продолжила она. — Ты действительно хочешь улететь?       Га Он кивнул.       — Тогда подготовлю всё необходимое.       Она развернулась на каблуках и похромала из кабинета.              Спустя несколько дней она швырнула в него удостоверение, словно это было доказательством его неверности. Оно ударило его по груди и упало на пол, он наклонился, чтобы его поднять. На него смотрела собственная размытая фотография рядом с именем и датой рождения, которые он не узнал.       — У удостоверения есть цифровая предыстория на случай, если у тебя возникнут проблемы или кто-то примет тебя за Ким Га Она. Твой рейс завтра утром.       Она подождала, пока Га Он поднимет на неё взгляд.       — Ты вернёшься?       — Думаю… да?       Её губы сжались, а глаза загорелись.       — Лучше бы тебе так и поступить, — выплюнула она.              Когда он выходил на улицу, чтобы сесть в машину, которая должна была отвезти его к самолёту; Элия вручила, точнее, швырнула в него, чуть не сбив с ног, ещё одну карту – дебетовую корейского банка на имя его альтер-эго.       — Не снимай маску после приземления. Кашляй, если придётся. Не вздумай забыть поесть. И если ты не вернёшься, помни, что я не умерла, и ты не спрячешься от меня.       Она захлопнула дверь перед его носом.                     Его первой остановкой была могила Су Хён.       Он не знал, как долго простоял там, чувствуя тошноту и холод. В голове было пусто. Га Он уставился на надгробие. Теперь всё казалось реальным.       Шли минуты, может быть, даже прошел час.       — Га Он-а?       По спине мужчины пробежал холодок. Он повернулся, мышцы затекли от неподвижного положения.       Профессор Мин.       Он выглядел измождённым. Морщин на его лице стало больше (или это из-за потери массы они стали более заметными?) Волосы полностью поседели.       Его глаза были широко распахнуты.       Га Он чувствовал себя так, словно ходил по лезвию ножа. Если то, что сказал ему Ё Хан, было правдой, то этот человек был ответственен за смерть Су Хён. Если же нет, то он думал, что мог бы снова общаться с любимым профессором.       — Га Он-а, — простонал профессор Мин.       Он упал на колени, заставив младшего отступить на шаг.       — Ты велел мне жить в аду, и я подчинился твоей воли! Подчинился! — рыдал он. — Знаю, ты не можешь простить меня, но мне жаль! Мне так жаль!       Он согнулся пополам, прижавшись лбом к земле, низко кланяясь, выкрикивая непонятные Га Ону имена, среди которых была Су Хён.       Это было слишком отвратительно, слишком странно, слишком реально.       Га Он пошатнулся, боясь, что его вырвет от этого зрелища, и побежал.                     Только на следующий день Га Он почувствовал, что достаточно оправился, чтобы навестить родителей в колумбарии. Было облегчением обнаружить, что он совершенно не изменился. Мужчина не верил, что они здесь и слышат его, поэтому ему нечего было им сказать, как и подарить. Привычное расположение имён заземлило Га Она, отвлекло от происходящего ранее.                     В его старом доме теперь жила молодая семья. Га Он узнал, что друг Ё Хана, юрист, помог ему продать дом после того, как он уехал в Швейцарию. Растения Га Она исчезли, но зато теперь крыша была увешана игрушками, и на каждом этаже горел свет. Ресторан снова стал рестораном, а дом – домом.                     Га Он не осмелился посетить место, где раньше располагалось здание суда. Даже в маске это было рискованно. Кроме того, он видел фотографии бетонного мемориала в стиле брутализма, который был установлен рядом, и у него не было ни малейшего желания видеть его лично.       Имени Ё Хана на нём не было, в отличие от имён людей, которых увековечила уродливая статуя.                     Повинуясь внезапному порыву, Га Он посетил особняк Канов.       Пока он пытался решить, написать ли Элии, чтобы узнать код от ворот, или отпустить такси, мелодичный, чёткий компьютерный голос произнёс: «Добро пожаловать домой, хозяин Га Он», и ворота распахнулись с почти слышимым жужжанием.       За домом явно присматривали: территория была ухожена, электричество включено, мебель накрыта простынями, а пыль не покрывала книжные полки.       Он прошёл через кабинет, кухню, дюжину спален, странную маленькую подвальную комнатку с раскладушкой в ней.       В кабинете стоял письменный стол, цена которого была очевидна скорее из-за его размера и веса, чем из-за каких-либо украшений, прислонённый к окну высотой в два этажа. Га Он убрал простыню и сел за стол, оглядывая огромное помещение. В центре стола виднелась дыра, в обшивке – трещина, куда кто-то, должно быть, бросил книгу или пресс-папье, и ещё что-то похожее на следы когтей на высоте пяти футов на одной из колонн. Га Он не знал, что всё это означало, но от этого кабинет казался жутковатым. Люстра, мраморные полы и антресоли придавали помещению вид операционной 19-го века.                     Он позвонил Ё Хану.              — Где похоронены родители Элии?       На мгновение на линии повисло молчание.       — Я пришлю тебе адрес, — сказал Ё Хан мягким и напряжённым голосом. — Но... я думал, ты атеист?       — Так и есть. Я не верю в загробную жизнь. Ритуалы предназначены для живых.       Он глубоко вздохнул.       — Я хочу навестить их ради вас с Элией.       — Спасибо, — сказал Ё Хан. Га Ону показалось, что он сейчас расплачется. — Я пришлю тебе адрес.       В попытке разрядить обстановку Га Он сказал:       — А как насчёт могилы твоего отца? Я мог бы пойти помочиться на неё.       Это вызвало у Ё Хана сдавленный смешок, от которого в груди Га Она разлилось тепло.       — Она настолько осквернена, насколько это вообще возможно, — сказал Ё Хан.       — О чём ты?       Ё Хан прочистил горло.       — Я приказал эксгумировать и кремировать его тело, потому что это было против его воли. Затем лично отвёз его прах на свалку.       Тепло растворилось, и внутри Га Она всё похолодело. Он мало что слышал о Кан Джи Сане и подозревал, что в его истории было гораздо больше подробностей, чем то, что Ё Хан рассказал ему; но он знал, что этот человек был жадным ростовщиком, похожим на того, кто уничтожил родителей Га Она. Этот человек знал, что доводил людей до разорений и самоубийств, после чего отмаливал свои грехи и продолжал свою жестокость как ни в чем не бывало.       Га Он согласился, что он заслужил подобное. Но всё равно это был жестокий поступок со стороны человека, который верил в Бога и дьявола, в рай и ад. Означало ли это, что Ё Хан не был заинтересован в попытках искупить свою вину? Что он смирился со своим местом в аду?                     Ё Хан прислал два сообщения: одно с адресом могил Исаака и Сесилии, а другое с адресами виноградника До Ён Чуна и его нынешнего места жительства.       Ё Хан действительно знал его. Он предвидел, что мысли Га Она о Кан Джи Сане неизбежно приведут к мыслям о До Ён Чуне.              Га Он положил цветы Исааку и Сесилии. Не веря, что они могут услышать его, но ради Элии и Ё Хана он всё же решился.       — У твоего хёна и дочери всё хорошо. Даже отлично. Ты бы гордился ими. Ё Хан отпустил свой гнев, и теперь живёт спокойную и счастливую жизнь. Он… — Га Он не успел подавить всхлип.       — Ох, чёрт.       Он шмыгнул носом, вытер слёзы и продолжил.       — Сейчас им движет любовь. И Элия, — Га Он поднял лицо к небу, в попытке остановить слёзы, которые начали литься лишь сильнее. — Теперь она юная леди. Учится в Стенфорде с отличием; командует Ё Ханом, словно он её личный слуга. Она… ох… — плечи Га Она затряслись. — Она ходит. Ходит на своих двоих.       Что-то в его словах, произнесённых вслух, заставило водопаду слёз хлынуть. Га Он присел и просто позволил себе поплакать об этих молодых родителях, которых он никогда не видел; о своих матери и отце, которых, как он думал, больше никогда не будет оплакивать; и о Су Хён, с которой он не помнит, как простился.       Когда он совсем выбился из сил, то сфотографировал их совместное надгробие в лучах заката, с прислонёнными к ним цветами, и отправил снимок Элии и Ё Хану.       На обратном пути он написал доктору Ли: «Воспоминания не вернулись, но я рад, что приехал. Теперь я верю».       Элии и Ё Хану: «Скоро буду. Пришлю подробности, когда всё будет подтверждено».              Бывший виноградник До Ён Чуна превратился в кондоминиум с прекрасным видом.       Он жил один в многоквартирном доме, на десять жилых комнат приходилась одна ванная. В квартирку можно попасть через грязный переулок.       В день вылета, утром, Га Он наблюдал, как До Ён Чун шёл на работу в газетный киоск.       Он не был уверен, выплеснул ли все эмоции на могиле Исаака и Сесилии, или ему просто-напросто больше не было дела до До Ён Чуна. Но зрелище поверженного злодея странным образом не тронула его: не было ни злорадства, ни радости, ни отвращения, ни гнева.              В самолёте по пути домой Га Ону приснился кошмар, в котором Су Хён умирает на его руках. Он знал, что это не было воспоминанием, поскольку ему рассказали, как на самом деле всё произошло, помимо лично прочитанных им рапортов по этому делу. В полдень ему снится сон. Га Он стоит в толпе людей. Он думает, что это то самое место, где он пытался убить До Ён Чуна, когда был подростком.       Тем не менее, он проснулся, дрожа и обливаясь потом.       Хорошо, возможно, он всё же не хотел, чтобы воспоминания возвращались. Даже представить себе эту сцену было мучительно. Вспоминая всё это – тяжесть Су Хён в своих объятиях, ощущения её крови на своей коже и одежде, звук её последнего вздоха – Га Он не знал, сможет ли справиться с этим вновь.       Вероятно, нет. Возможно, именно поэтому его мозг удалил все воспоминания.       Вероятно, так было даже лучше.                     Каны встретили его на взлётно-посадочной полосе. Элия обняла его. Ё Хан едва успел поймать её костыли.              Вечером этого дня, после ужина, Га Он спросил у Ё Хана собирается ли он снова убивать.       Ё Хана, казалось, вопрос не удивил.       — У меня нет причин для этого. В течение десяти лет я страдал от неумолимой, непреодолимой потребности отомстить за Исаака и Элию. Но я не уверяю тебя, что это не повторится, если с тобой или Элли что-то случится. И законное наказание не удовлетворило бы меня.       Га Он просмотрел бесчисленное количество видеозаписей и прочитал все рапорты, которые смог найти, о людях, которых убил Ё Хан; о том, что они сделали с ним, Элией и Ё Ханом, друг с другом, со страной, со своими сотрудниками и избирателями. Он достиг той точки, когда мог мысленно согласиться с действиями Ё Хана. Не как с делом рук своего мужа, а как если бы он рассуждал об этом риторически за кружкой пива со своими друзьями по юридической школе. Если бы сам рассматривал это дело, то не позволил бы преступнику остаться безнаказанным, но он больше не был судьёй, и ситуация достигла такого накала только потому, что правовая система была бесполезна, и ни у кого из этих людей никогда не было назначенного дня в суде.       И, кроме того, он не забыл всё, лишь последние четыре года. Он всё ещё знал себя.       — Не то чтобы я раньше не пытался взять правосудие в свои руки, — признался он.       Ё Хан невесело улыбнулся.       — Но ни разу так и не довел дело до конца.       Га Он снова поднёс стакан ко рту, прежде чем слова прозвучали у него в голове.       Ни разу.       — Ни разу, — повторил он.       Ё Хан замер.       Га Он почувствовал, как всё внутри похолодело. Он вспомнил, как профессор Мин кланялся ему на могиле Су Хён.       — Я пытался убить профессора Мина?       Ё Хан неловко поерзал на стуле, его взгляд был устремлён куда-то вдаль.       — Полагаю, что так и было. Ты знаешь о жилете? Жилете со взрывчаткой?       — Что? Я надел бронежилет со взрывчаткой на профессора Мина?       — Нет, ты… чёрт. Я думал, что доктор Ли рассказала тебе... — он прочистил горло и посмотрел на Га Она. — Ты видел только заключительную прямую трансляцию судебного заседания, — сказал он.       — Да.       — И знаешь, что пытался умереть.       — Пытался умереть вместе с тобой.       — Изначально нет. За полчаса до того, как ты в последний раз вошёл в зал суда, ты думал, что я уже мёртв.       У Га Она перехватило дыхание.       Ё Хан наклонился и взял у Га Она стакан. Он отложил его в сторону и взял его за руку.       — В тот день в твои планы не входило прославиться вместе со мной. Это было желание уничтожить себя и забрать с собой профессора Мина. На тебе был жилет со взрывчаткой. Здание суда должно было быть пустым – все должны были быть на улице, празднуя назначение Мин Джун Хо, за исключением моих жертв, которые устраивали частную вечеринку в зале судебного заседания. Ты не знал об этом. Я проходил мимо О Джинджу, и она сказала мне, что ты был внутри и велел ей убираться. Казалось, она больше беспокоилась о том, что ты задумал, чем о том, что я, по-видимому, воскрес.       — И ты остановил меня.       — Верно.       Га Он не знал, благодарить его или спросить, не было ли это манипуляцией: «Ты должен любить меня, ведь я спас тебе жизнь». Но он хотел верить, что это правда, потому что Ё Хан ждал этого момента, чтобы сказать ему. Он мог использовать этот эпизод, чтобы попытаться помешать Га Ону вернуться в Корею.              На следующем приёме у доктора Ли Га Он рассказал ей подробности своего возвращения в Корею и о том, что пытался убить кого-то другого, помимо До Ён Чуна.       — Ё Хан рассказал вам? — она казалась шокированной.       — Не думаю, что он собирался это делать. Он думал, что вы рассказали мне об этом.       Она покачала головой.       — Одно дело показать вам последнюю прямую трансляцию судебного заседания. Но я собиралась довольно долго оценивать вас, прежде чем рассказать об этом, — она изучала его лицо. — Вы кажетесь удивительно спокойным для человека, который недавно узнал, что пытался убить своего мужа.       Очень долгое время ничего не происходило.       Га Он не моргал.       Не дышал.       В голове не было ни единой мысли.       — Га Он-щи?       — Повторите это ещё раз, — прошептал Га Он.       — Га Он-щи, что вам сказал Ё Хан?       Га Он услышал свой голос, произнёсший заученную фразу:       — Он сказал мне, что у меня был жилет со взрывчаткой. И я пытался забрать профессора Мина с собой.       — Чёрт, — прошипела доктор Ли себе под нос. Она похлопала Га Она по колену, пытаясь привлечь к себе внимание. — Га Он-щи? Ким Га Он-щи?       Га Он моргнул, чтобы прояснить зрение, и посмотрел на доктора Ли. Она выглядела странно отдалённой, как будто он рассматривал её через телескоп.       — Что я сделал? — спросил он. Его голос звучал слабо.       — Я не думаю, что вы готовы говорить об этом, — уклончиво ответила она. — Думаю, вам следует прилечь на минутку. Вы очень бледны.       Краем глаза Га Он заметил, как она потянулась к маленькой корзине для мусора, которую держала между креслом и диваном.       — Что я наделал? — простонал он. — Что я наделал?              Га Он очнулся. Он не удивился, обнаружив, что снова находится в процедурном кабинете, где доктор Ли показывала ему видеозапись суда. Однако он был удивлён, что к нему не вернулись воспоминания. Наверняка именно это сломало его? Не взрыв в кабинете Ё Хана, который потребовал операции, как предполагала его медицинская команда, а то, что он чуть не вонзил нож в сердце человека, которого любил? Когда Ё Хан сказал ему, что профессор Мин предал его, что его наставник был ответственен за смерть Су Хён, Га Он и представить себе не мог, что может быть ещё хуже.       Но это было так. Гораздо хуже.       Он мог возмущаться чьими-то действиями. Он мог наказать Ё Хана и профессора Мина за то, что они сделали. Он мог накричать на них, ударить, бросить их, рассказать миру о том, что они сделали. Их действия ранили его до глубины души, но это были действия кого-то другого.       А за это, он один нес ответственность.       Да, он действовал на основании ложной информации. Но никто не вкладывал ему в руку нож и не приказывал убить Кан Ё Хана.       Он сделал это сам.       Га Он видел шрам на ладони Ё Хана. Он предполагал, что это след от пожара в церкви.       Га Он посмотрел на свою ладонь и понял, что всё ещё носит обручальное кольцо. Он носил его до Кореи и после, даже не замечая этого. Может, это какая-то мышечная память? Он слегка приподнял кольцо, прижимая к костяшкам пальцев, глядя на бледную кожу под ним. Всего за 3 месяца появилась полоска загара. Носили ли они обручальные кольца до свадьбы? Имел ли он вообще какое-либо право носить это кольцо?