Back to you (extended cut)

      Га Он очнулся в больничной палате. За ним наблюдали то ли медсестра, то ли врач, девочка-подросток, а также мужчина, словно сошедший с экрана популярного сериала, с букетом цветов в руках.       Комната была огромной: со стенами, обшитыми панелями из искусственного дерева, диванами, креслами и крошечной кухонькой. Это отдельная VIP-комната.       Га Он попытался прочитать бейджик врача, затем логотип больницы на обратной стороне его планшета, а потом и свой собственный идентификационный медицинский браслет. Хангыля нигде не было.       — Я... не в Корее? — прохрипел он.       Доктор сказала что-то... по-французски?       Га Он собрал в кучу все свои знания английского языка уровня средней школы и сказал:       — Эм, я не говорю по-французски.       — Га Он, это несмешно, — сказала девушка на корейском языке предупреждающим тоном.       Доктор снова заговорила, на этот раз по-английски:       — Вы знаете, как вас зовут?       — Ким Га Он.       — Вы знаете, где находитесь?       Беспокойство Га Она переросло в нечто близкое к панике.       — Нет.       Доктор с волнением посмотрела на цифровые данные жизненных показателей Га Она рядом с ним.       Подросток схватила его за руку, отвлекая внимание от медика.       — Ты знаешь, кто я?       — Нет.       Шорох упаковки букета прервал тишину.       Девушка протянула руку через Га Он, чтобы указать на мужчину с цветами.       — Ты знаешь, кто это?       — Нет.       Га Он и раньше видел, как люди бледнеют. Это был нехороший знак. Обычно это происходило непосредственно перед тем, как кого-то рвало или когда кто-то терял сознание. Лицо красивого мужчины побелело, он уронил цветы на кровать Га Она, развернулся и вышел из комнаты.       Доктор посмотрела на девушку широко раскрытыми глазами. Та ответ лишь покачала головой.       Доктор спросила Га Она:       — Вы знаете, какой сейчас год?       — 2025.       Доктор что-то сказала девушке на быстром французском, ей кивнули и ответили. Доктор ушла.       Незнакомая девушка поднесла руку к лицу, и странный звук, сопровождающий это движение, клацанье, привлекло внимание Га Она. Один из её костылей звякнул о поручень его кровати. Она вложила свою руку обратно в него плавным отработанным движением и выпрямилась.       — У меня было более чем достаточно операций, так что я в некотором роде профессионал. Я хорошо осведомлена о возможных осложнениях. Ты страдаешь временной глобальной амнезией. Это редкий побочный эффект анестезии. Обычно он проявляется полным сознанием, без апраксии или афазии. Проходит в течение от 30 минут до 24 часов без стойких когнитивных нарушений или необратимой потери памяти.       Га Он не мог не начать размышлять о том, что он чувствовал по поводу этого заявления – что он понял из него. Скорее всего, это просто сон, но если это не он, тогда амнезия была вероятней, чем сложная и дорогостоящая шутка.       — Кто ты? И почему разговариваешь со мной неформально?       — Я Элия. Не Элайджа. Мужчина с цветами – Кан Ё Хан. Я его племянница.       — Хорошо...       — Ё Хан был твоим боссом в Корее, в 2026 году. После того как мы приехали в Швейцарию, вы, ребятки, влюбились – или поняли, что влюблены, я полагаю, – и поженились всего несколько месяцев назад.       Га Он почувствовал истерическое желание рассмеяться.       — Но я не гей.       Она похлопала его по руке.       — Я помню, когда и мы так думали. Оказывается, все в нашем доме геи. Кроме тебя и Ё Хана, — она закатила глаза. — Вы похожи на Гомеса и Мортишу по уровню влюблённости, — она вздохнула. — Это длинная история. Прямо сейчас ты теряешь четыре года.       Всё это не казалось правильным или знакомым. Это должен был быть сон, но Га Ону никогда не снились настолько реалистичные сны.       — Хорошо, итак... Почему я в больнице?       — Ты только что перенёс небольшую операцию по удалению рубцовой ткани, оставшейся после операции в 2026 году, — она серьёзно посмотрела на него. — Эта операция заключалась в удалении осколков из твоей спины, от взрыва бомбы в офисе Ё Хана, когда ты его спас.       — Что?       — Я же говорила тебе, что это длинная история. Я могу рассказать тебе всё, если хочешь, но ты вспомнишь это сам через несколько часов, — она прищурилась, глядя на дверь. — Если только хирург не солгал и что-то не пошло не так во время операции.       Га Он посмотрел на цветы. Шпили голубых дельфиниумов и зелёных ирландских колокольчиков, основание из золотистых подсолнухов, усыпанное восковыми красными ягодами зверобоя: одни из его любимых цветов. Пионы или розы были бы слишком романтичными для букета «Выздоравливай», а запах лилий, он вообще терпеть не мог. Этот Ё Хан знал, что ему нравится, а что нет.       — Ё Хан чувствителен, когда дело касается тебя, — сказала девушка, то есть, Элия. — Это, вероятно, шокировало его. Он не такой крутой, как я привыкла думать. Сделай себе одолжение и не упоминай Су Хён, пока к тебе не вернутся воспоминания. Она всё ещё больное место для него, признаёт он это или нет.       Он задавался вопросом, почему он был в Европе, а Су Хён нет. Как он мог быть в браке на ком-то другом – на мужчине – и живущий за пределами Кореи? Как он мог бросить её? Как он мог оставить родительский дом и свою учёбу на юридическом?       Вошла какая-то женщина, вероятно, из больничного персонала. Ей, должно быть, сказали, что происходит, потому что она обратилась к Элии так, будто Га Она там не было.       Элия предупредила его, что медсестра собирается удалить капельницу. Она ловко вытащила иглу и сняла ленту, стёрла клей спиртовой салфеткой и закрыла прокол бинтом. Медсестра ушла, как только Ё Хан вернулся в комнату.       Он всё ещё выглядел измученным, но уже не так, словно был на грани срыва. Его лицо было похоже на первую мраморную работу скульптора: чётко очерченное, классических пропорций, широкий лоб, прямой нос, рот дугой, круглые глаза. Он был одет в одежду, которая неуловимо наводила на мысль о деньгах: его брюки (не джинсы) не шуршали, как дешёвые хлопчатобумажные брюки, а ниспадали, как тонкая шерсть; его ботинки мягко блестели, как настоящая кожа.       Га Он потянулся за цветами, которые оставили, и мужчина протянул их ему, изучая его лицо. Га Он почувствовал запах ирландских колокольчиков, их приятный, но необычный аромат, где-то между мятой, яблоками и свежескошенной травой. Га Он не думал, что когда-либо раньше чувствовал какой-либо запах во сне.       — Ты хочешь остаться здесь, пока к тебе не вернётся память? — спросил Ё Хан.       Его голос был низким и мягким, как будто они находились в гораздо меньшем пространстве, нежели в просторной люксовой палате. Эта близость поразила Га Она.       Ему, наверное, следовало бы остаться, верно? Но девушка, казалось, была уверена, что с ним всё будет в порядке, а этот мужчина выглядел так, словно пытался не сойти с ума от этой ситуации. Если у Га Она действительно была амнезия, то эта больница была Га Ону такой же чуждой, как и всё остальное.       — Может, возвращение домой поможет восстановлению памяти? — вслух поинтересовался он.       По крайней мере, он был бы рядом с людьми, с которыми мог бы общаться.       — Ты хочешь, чтобы я помог тебе одеться, или мне лучше позвать медсестру?       — Я могу... — Га Он остановил себя.       На самом деле он не знал, сможет ли он одеться сам. Он нигде не чувствовал боли – даже малейшего дискомфорта – поэтому он подозревал, что в его организме всё ещё полно высококачественных обезболивающих. Он не знал точно, что повлекла за собой его операция, поэтому вполне возможно, что он мог непреднамеренно навредить себе. Этот человек был для него таким же незнакомцем, как любая медсестра, которую они могли вызвать.       Га Он кивнул и исправился:       — Пожалуйста.       Усмешка коснулась губ Ё Хана.       Элия сказала:       — Странно.       — Что именно? — спросил Га Он.       — Это действительно прежний ты. Такой... почтительный, — Элия вздрогнула. — Не торопитесь, — сказала она и ушла.       Ё Хан проследил за взглядом Га Она.       — До прошлого года она была в инвалидном кресле, — сказал он.       — Правда? Это потрясающе.       Ё Хан кивнул.       — Мы приехали в Швейцарию из-за Элии. Это больница общего профиля, но Элия – пациент исследовательской больницы, где разрабатываются новаторские методы сращивания и регенерации нервов и мышц.       Ё Хан переложил цветы на прикроватный столик и расстегнул молнию на сумке, стоявшей на диване позади него. Он вытащил кое-что из одежды и положил в изножье кровати. Мужчина потянулся к руке Га Она. Тот взял её, свободной рукой откинув одеяло. Га Он свесил ноги и посмотрел на себя сверху вниз.       На нём был халат. Самый настоящий больничный халат.       — Это даже не настоящая одежда, — сказал он.       — Одноразовые вещи дешевле, чем стирка.       Ё Хан потянулся, чтобы снять халат с Га Она, но передумал.       — Я помню, ты был... застенчивым. Раньше. Там, в Корее, ты никогда не хотел, чтобы я видел...       Га Он не был уверен, почему его сердце так колотилось, словно они были на первом свидании. Конечно, незнакомый мужчина обнимал его, но он просто помогал переодеться, не делая ничего сексуального или романтического. Это должно быть похоже на переодевание перед сослуживцами в армии или примерку костюма для интервью.       — Ну, если мы в браке, ты ведь всё уже видел, верно? — быстро сказал он.       В его голосе слышалось волнение.       — Ты можешь отвернуться, если хочешь, — предложил Ё Хан.       Га Он решил сделать это, соскользнув с кровати и повернувшись спиной к Ё Хану. Пол под его босыми ногами был холодным.       Руки Ё Хана прошлись по его коже. Пришлось сдерживать себя, чтобы не податься дрожи. Мужчина сбросил халат, и Га Он скомкал его и бросил на кровать. Ё Хан нарисовал какую-то фигуру на спине Га Она, над его правой лопаткой.       — Здесь тебе делали операцию, — сказал он.       — Ох, — Га Он никогда бы не узнал этого без зеркала. Область казалась очень маленькой. — Элия сказала, что это была рубцовая ткань?       — Мгм.       Он наблюдал, как рука Ё Хана потянулась к стопке одежды на кровати в поисках нижнего белья.       — Твоя первая операция... Подними правую ногу.       Ё Хан стоял на коленях позади него, протягивая боксеры.       Га Он осторожно положил руку на широкое плечо Ё Хана и поднял правую ногу, просунув её в отверстие для правой штанины боксеров.       — Левую.       Га Он поднял вторую ногу.       — Твоя первая операция была проведена в экстренных условиях, — Ё Хан встал, одновременно поднимая боксеры. — Сделано неплохо, но не так аккуратно, как могло бы быть, — он потянулся за парой спортивных штанов и снова опустился на колени. — Правую ногу. За последние несколько лет – другую ногу – образовалась рубцовая ткань, которая начала причинять тебе боль и ограничивать диапазон твоих движений.       Затем он схватил свитер. У него была молния спереди, так что Га Ону не приходилось поднимать руки. Ё Хан помог Га Ону продеть в неё руки и застегнул её.       — Садись.       Га Он повернулся и сел. Спортивные штаны папоротниково-зелёного цвета были мягкими, как летний луг. Кремово-белый свитер. Это были цвета, которые он выбрал бы для себя, но гораздо более высокого качества, чем он когда-либо мог себе позволить.       Он наблюдал, как Ё Хан натягивает носки на ноги, словно он был сделан из фарфора, обхватывает его лодыжки сильными, тёплыми руками и прижимает босые ступни Га Она к своим бёдрам. Сказочность переживаний усиливалась рядом с этим человеком. Его собственная мать не прикасалась к нему так нежно, как этот человек.       Ё Хан повернулся, чтобы вытащить кроссовки из дорожной сумки, всё ещё лежавшей на корточках у ног Га Она. Он держал Га Она за руки, чтобы тот не потерял равновесие, когда Га Он надевал кроссовки, затем завязал ему шнурки. Га Он заметил серебряное обручальное кольцо на его левой руке. Он снова встал и достал из собственного кармана тяжёлые часы фирмы Breitling и второе серебряное кольцо.       — Ты не обязан... — голос Ё Хана был хриплым.       Когда Га Он поднял на него глаза, тот смотрел в сторону. Ё Хан быстро засунул предметы в карман Га Она, прежде чем тот успел взять их у него из рук. Ё Хан отошёл и надел пальто.       — Не забудь свой телефон, — сказал он.       Мужчина перекинул сумку через плечо и схватил цветы, обнаружив под ней мобильный телефон. Га Он взял мобильный и положил его в другой карман. Ё Хан подставил Га Ону локоть. И тот его принял.       За столом выписки Элия перевела заключительный монолог доктора:       — Операция прошла хорошо. Лучше всего спать на спине, подложив под колени подушку. В течение нескольких недель ваша правая рука не будет напрягаться, но с повседневной деятельностью всё должно быть в порядке. Разрез был очень маленьким, вашим мышцам потребуется время, чтобы срастись снова. Уровень комфорта быстро улучшится, вся рубцовая ткань затянется и плечо заживёт. Позвоните, чтобы сообщить нам, когда к вам вернётся память – или если она ухудшится либо не вернётся по истечении 24 часов.       Га Он подписал бланк, который не мог прочитать. Дата была полной бессмыслицей: 2029 год был просто цифрами.       В машине – роскошном внедорожнике – Ё Хан попытался помочь Элии забраться на заднее сиденье, но она ударила его по ноге одной из своих тростей.       — Эй! Я в порядке. Лучше позаботься о нашем Га Оне.       В машине Га Он включил свой телефон. Большинство его электронных писем были на французском. Несколько – на английском. Одна ветка была на корейском. Это была ветка сообщений между ним и его хирургом через службу перевода, в которых он сообщал ему об операции по «минимально инвазивному иссечению внутримышечной рубцовой ткани для облегчения боли при использовании трапециевидной мышцы над правой лопаткой, последствии предыдущей открытой операции по удалению инородных тел (шрапнелей)».       Он не узнал имён тех, с кем переписывался. Некоторые из них также были французскими.       Га Он уставился в окно, наблюдая за проносящимися мимо незнакомыми улицами. Все вывески были на французском или английском языках. Машины в основном были европейскими. Там было так много зелёных деревьев, и так мало мусора на улицах.       Это просто прекрасный сон. Пока что это единственное объяснение всему происходящему.       Га Он не знал, при какой площади или цене дом становится особняком, но он был совершенно уверен, что дом, который он делил с семьёй Кан, им и являлся. Внутри, однако, это было очень похоже на его стиль, но несколько за пределами его бюджета.       Внутри было светло, просторно и уютно, полно книг и мягкой мебели приглушённых, но не пастельных тонов. Повсюду были комнатные растения, множество окон и застеклённых крыш.       И картин. Множество картин, все одного художника, в реалистичном, но очаровательно незаконченном стиле: пейзажи; дом, в котором они находились; тёмный готический особняк; женщина с улыбкой Моны Лизы; Ё Хан с волосами, прикрывавшими глаза, читает книгу; неулыбчивая Элия в инвалидном кресле и Га Он с пушистым белым котом на руках. Увидеть себя на картине в одежде и в комнате, которые он не узнаёт, с кошкой на руках, было всё равно, что пережить выход из тела.       Он понял, что после того, как они все поменяли свои ботинки на тапочки в фойе, Элия и Ё Хан просто следовали за ним, когда он бродил по их дому как почётный гость.       — Мне очень жаль. Элия, ты, должно быть, устала, — они были в гостиной, поэтому он указал на диван. — Не хотела бы ты отдохнуть?       Она моргнула, глядя на него.       — Ты, наверное, так же устал, как и я, но не знаешь этого. Демерол действительно действует. Ты, наверное, сейчас чувствуешь себя фантастически. Тебе следует присесть, пока ты не разбился.       — Ты эксперт, — признал он, опускаясь на диван.       — Ё Хан, — сказала Элия, когда она села рядом с Га Оном. — Закуски, — она щёлкнула пальцами, и Ё Хан поднял ближайший предмет, как будто собирался бросить в неё.       Она прищурилась, глядя на него, словно бросая вызов. Он фыркнул, полу улыбнулся и отложил безделушку.       — Я принесу что-нибудь для Га Она, — сказал он. — А тебе придётся сходить самой.       Га Он подумал о том, насколько этот человек, казалось, беспокоился о нём, насколько осторожен он был с каждым прикосновением и словом. Га Он знал, что когда-нибудь он окажется с Су Хён, поэтому он всегда предполагал, что будет более интровертным партнёром. Су Хён всегда суетилась над ним, командовала им, держала его под надзором. Получается, он оказался не только не натуралом, но и не таким тихим партнёром, каким он себе представлял?       — Ё Хан кажется... — Га Он сел и посмотрел поверх дивана, чтобы оценить расстояние до кухни и вероятность того, что его подслушают. — Хрупким.       Элия закашлялась.       — Хрупким... Боже мой. Это не то слово, которое я бы использовала, чтобы описать Ё Хана.       Она вздохнула и сказала:       — Ну, может, он и такой, когда дело касается тебя, — она откинула голову на спинку дивана. — Раньше он разрывался на части: был судьёй верховного суда, курировавшим громкие дела, которые он вёл, к которым проявлял слишком большой интерес, — она постучала пальцем по подбородку. — Хм, вдобавок ко всему, ему пришлось иметь дело со мной, ПТСР и сюжетом мести, подходящим для фильма Пак Чхан Ука. Он был сильно истощён и мог волноваться только из-за чего-то одного. Теперь, когда мы здесь, всё, на чём он должен сосредоточиться, – это ты и я. Я и не представляла, каким страстным он может быть, пока мы не пришли сюда.       — Страстным, — повторил Га Он.       Элия пристально посмотрела на него.       — Во всех значениях этого слова.       Когда Ё Хан вернулся, у него был чай – крепкий, но не слишком, и не слишком горячий, именно такой, как любил Га Он, – и маленькое маслянистое печенье в форме гребешка.       — Вау! Оно великолепно!       Элия и Ё Хан оба рассмеялись.       — Что?       — Ты его приготовил, — сказал Ё Хан. От его улыбки замерло сердце. — Это мадлен. Твой секретный рецепт.       Га Он вздрогнул, а затем застонал.       Он всё ещё был в странном доме, который, по-видимому, делил с двумя людьми, которых в настоящее время не знал. Он заснул на диване. И кто-то укрыл его одеялом. Там, где раньше стояла тарелка с мадлен, теперь стояли его цветы в большой белой фарфоровой вазе. Пушистый кот с картины, громко мурлыча, свернулся калачиком у него на коленях.       Очевидно, действие наркотиков закончилось. Он был одеревеневшим и сонным.       Соскользнув с дивана и извинившись перед котом, который возмущённо убежал прочь, Га Он откинул одеяло.       Он попытался потянуться, и тут же получил намёк от своего плеча, что это плохая идея.       Фотография в рамке над камином привлекла его внимание, и он подошёл взглянуть на неё.       Он и Ё Хан стояли бок о бок в одинаковых смокингах цвета древесного угля и чёрных галстуках-бабочках. Сидящая перед ними Элия выглядела царственно в сапфировом джогори поверх кремовой чимы.       Думаю не нужно описывать насколько они с Ё Ханом выглядели счастливыми. Фотография меньшего размера, судя по разрешению, намного старше, находилась рядом со свадебной фотографией.       Га Он посмотрел, но ничего не понял.       Похоже, на фотографии он. В очках броунлайнер, коричневом костюме, стоящий рядом с улыбающейся женщиной, которую Га Он никогда раньше не видел, с маленькой девочкой между ними. Мужчина стоит позади ребенка, пока женщина держит маленькую девочку за руку.       Га Он медленно переводил взгляд с фотографии на фотографию, смотря на себя. На... себя?       Он осторожно снял с каминной полки фотографию поменьше и отправился на поиски ответов.       На кухне раздавались голоса.       — У него будет болеть шея, — сказала Элия.       — Пусть он спит, — ответил ей Ё Хан.       — Ты надеешься, что к нему вернётся память, когда он проснётся.       Ё Хан оторвал взгляд от карт, которые держал в руке.       — Га Он-а?       Га Он понятия не имел, как затронуть эту тему, поэтому просто протянул фотографию.       Элия выдвинула стул. Он сел, положив фотографию на стол.       Элия указала на маленькую девочку.       — Я, — затем указала на улыбающуюся женщину. — Моя мама.       Ё Хан указал на Га Она на фотографии.       — Исаак, — произнёс Ё Хан.       Его голос снова звучал мягко, сокровенно. У Га Она сжалось нутро.       — Хён Ё Хана, — пояснила Элия.       — Он умер 14 лет назад, — сказал Ё Хан. — А тебя я вижу каждый день. Теперь это лицо больше принадлежит тебе, чем Исааку, — его улыбка была грустной и болезненной.       Желудок Га Она снова сжался.       — Так не могло быть всегда, — нерешительно сказал он.       На лице Ё Хана появилось что-то сложное.       — Нет, — согласился он. — Так было не всегда, — он задумчиво сжал губы, не глядя ни на Га Она, ни на фотографию. — Извините меня, — сказал он, резко вставая и уходя.       — Ё Хан! — Элия позвала его вслед.       Она обмякла в своём кресле, когда он не замедлил шаг.       — Так странно, что твоё возвращение заставило вернуться Ё Хана в прошлое, — сказала она, качая головой. — То, как он убегал от тебя или делал глупости, чтобы оттолкнуть, теперь имеет гораздо больше смысла. До того как мы узнали, что он влюблён в тебя, я думала, что он просто издевается над тобой. Пытается добиться реакции, испытывает тебя, возможно, даже на самом деле пытается избавиться, — она поставила локоть на стол и подпёрла щёку кулаком. — Но, оглядываясь назад, я вижу, что ты напугал его до чёртиков. Вероятно, это было взаимно. Ё Хан никогда не ожидал, что влюбится, а ты настолько глубоко заперся в шкафу, под названием «сам убедил себя, что гетеросексуал».       — Он пытался испытать меня или избавиться от меня, потому что мы работали вместе? Мы не ладили на работе?       — Сначала нет. Вы были очень не в ладах. Ты мне тоже сначала не понравился. Это было слишком странно, ведь у тебя лицо моего отца. Но ты упорный маленький засранец, цитируя труса, который только что ушёл, и мы приняли тебя, хотели того или нет. В конце концов, мы поняли, что ты и мой отец были настолько разными личностями, что это сводило на нет физическое сходство, — она пожала плечами. — По крайней мере, так я чувствую. Не могу говорить за Ё Хана. Может быть, он действительно был неравнодушен к своему брату.       — Что?       Она выпрямилась.       — Кого это волнует, Га Он-и. Кого волнует, почему ты ему изначально понравился. Важно то, что теперь он любит тебя таким, какой ты есть. Это редкость, по моему мнению.       Она похлопала его по здоровому плечу и встала, зажав фотографию подмышкой и взяв свои костыли.       Мозг Га Она был странно пуст, как будто без системы отсчёта, без знакомства с ситуацией он просто отказывался воспринимать информацию, которую ему только что дали.       Он встал и прошёлся по кухне. Она была огромной, но в остальном всё разложено именно так, как ему нравилось: рис в шкафчике под рисоваркой, приправы на дверце холодильника, ножи на магнитной ленте, разделочные доски поверх ножей, масло на плите. Это было эффективно. И достаточно знакомо, чтобы вызвать дежавю, такое сильное, что у него побелели костяшки пальцев на гранитной столешнице.       Ужин прошёл тихо и немного неловко, но не в той тишине, которую ожидал Га Он.       Каждый раз, когда он смотрел на Ё Хана, тот уже смотрел в ответ, а когда его замечали, сразу же отводил взгляд. Во время разговора они не смотрели друг на друга. Элия была вечным двигателем закатывания глаз и покачивания головой при таком виде своего дяди. В какой-то момент Га Он был уверен, что слышал, как она ворчала себе под нос о том, что «снова стала посредником».       Послеобеденное развлечение включало в себя то, что Элия заставляла Га Она угадывать, какие книги он прочитал из впечатляющей коллекции, украшавшей стены гостиной.       — Похоже, этот раздел мой, значит вот этот, должно быть, Ё Хана.       Она погрозила ему пальцем.       — Я не спрашивала, какие из них были его или твои, а какие ты читал. Ты постоянно навязываешь другим книги.       Они устроили ему экскурсию по его собственному саду.       — Я делаю всё это сам?       — У нас есть косилка для газона, — сказал Ё Хан.       — Но ты ненавидишь лужайку и хочешь заменить её лугом или чем-то ещё, — сказала Элия.       — У меня должно быть много свободного времени, — размышлял он.       Элия покачала головой.       — Ты готовишь завтрак, обед, ужин, закуски и десерт. Вы с Ё Ханом возите меня на встречи. Ты посещаешь уроки французского три дня в неделю. Вы двое почти каждую ночь ходите на пробежки и на свидания постоянно. Ты очень занят.       Они закончили вечер на террасе, любуясь заходом солнца над Женевой.       — Элия, Га Он может выпить? — Ё Хан выкрикнул из дома.       — Да! — крикнула она в ответ.       Он достал три тяжёлых бокала, в каждом из которых было виски на несколько пальцев.       — С какого возраста здесь пьют? — спросил Га Он, наблюдая, как Элия непринуждённо потягивает свой напиток.       — Мне двадцать, Га Он-и, — сказала она.       Га Он последовал за Ё Ханом в их комнату.       — Если хочешь, я могу занять комнату для гостей, — сказал Ё Хан.       Га Он посмотрел на их кровать. Она была огромной.       — Наверное, мне не стоит оставаться одному, — сказал он.       — Я уверен, что ты и сам хотел бы смыть с себя следы больницы.       — О да, — согласился Га Он.       Ё Хан достал пижаму из ящика и отнёс её в ванную.       — Мы купили водонепроницаемые бинты, — он указал на маленькую коробочку с надписью по-французски на стойке с двумя раковинами, среди зубной пасты и лосьона после бритья, о которых Га Он никогда не слышал. — Я могу помочь надеть один из них.       — Да. Спасибо.       Га Он снял рубашку и посмотрел на Ё Хана в зеркало.       — На этот раз у тебя гораздо меньше синяков, — заметил Ё Хан. — Если тебе нужна помощь с волосами...       Га Он затаил дыхание. Он действительно собирался предложить Га Ону принять душ?       — Хотя, думаю один день без мытья головы – это не так уж плохо. Делай всё как обычно, но не тревожь слишком часто правую руку.       Ё Хан выбросил обертку от бинта в мусорное ведро и вышел из ванной, тихо закрыв за собой дверь.       Га Он поймал себя на мысли, что разочарован.       Выйдя из душа, вытеревшись полотенцем и переодевшись, Га Он собрал одежду, в которую Ё Хан переодел его в больнице, и вспомнил о часах в кармане спортивных штанов. Он выудил его вместе с кольцом.       На данный момент он едва знал этого человека, но ему показалось невежливым не надеть кольцо обратно.       Но также было странно надевать его, но он всё же сделал это.       Когда Га Он вернулся в спальню, Ё Хан откидывал покрывала с кровати. Прикроватные лампы были включены, а верхний свет выключен.       Ё Хан был одет лишь в пижамные штаны. Га Он увидел его спину и чуть не выронил стопку вещей.       — Боже мой! — выпалил он.       Ё Хан моментально повернулся, оглядывая его с ног до головы широко раскрытыми глазами. Когда он понял, что Га Он невредим, его поза изменилась, и на лице заметно отразилось понимание.       — Ох. Моя спина.       — Извини, — сказал Га Он, и его лицо покраснело.       — Нет, всё в порядке. Просто твоя реакция была совсем другой в первый раз. Теперь я должен задаться вопросом, было ли это тем, что ты чувствовал внутри. Элия сказала тебе, что мы, э-э, поначалу не ладили?       — Она что-то упоминала об этом, да.       — На самом деле мы были врагами. Тебя послали шпионить за мной.       — Я… Что…       — Тот, кому ты доверял... — Ё Хан покачал головой. — Нет. Давай не будем вспоминать старые предательства. В твоём состоянии это было бы слишком больно.       Кто-то, кому я доверял? Подумал Га Он. Кто-то близкий мне. У меня есть – было – так мало близких мне людей. Су Хён? Профессор Мин? Нет, никто бы не посмел. Они ведь были как семья, верно?       — Значит, я скрыл свои настоящие чувства?       — Поначалу, да. Со шпионажем ничего не вышло, — уголок рта Ё Хана приподнялся.       — Очевидно, что нет.       Учитывая то, что мы женаты.       Га Он большим пальцем покрутил кольцо вокруг пальца.       — Не беспокойся обо мне. Больше не болит. После того, как Элия почувствовала себя лучше, она рассказала своему врачу о моей спине, и я сам прошёл несколько процедур. Фантомные боли с тех пор, как пожар наконец утих, успокоились.       — Пожар, — повторил Га Он. — Это там я… — он указал за спину.       — Нет. Это было задолго до нашей встречи. Пожар был в старой церкви. Мы с Элией оказались в ловушке внутри, когда она обрушилась.       — Вот почему она...       Ё Хан кивнул.       — И твой брат?       Он снова кивнул.       Ё Хан забрал одежду у Га Она и бросил её в корзину. Он положил часы на одну из тумбочек, потом взял мужчину за руку и улыбнулся.       — Это твоя сторона, — сказал он, потянув его к кровати.       Га Он лёг. Подушка пахла – он снова понюхал её – им самим.       — На спину, — сказал Ё Хан.       — Кажется нелогичным.       — Разве? Подними ноги.       Га Он послушался, и Ё Хан подоткнул подушку ему под колени, затем натянул одеяло до подбородка Га Она. Младший почти ожидал поцелуя в лоб.       — Я чувствую, что меня укладывают спать, как ребенка, — сказал он.       — Сказку на ночь? — предложил Ё Хан, держа в руках толстую книгу, со страницами испещрёнными маркерами.       — Я пас, благодарю.       — Как хочешь, — сказал Ё Хан, забираясь на другую сторону кровати. — Этот анализ Фауста завораживает.       Га Он закрыл глаза и издал преувеличенный храп.       Ё Хан засмеялся.