Темное пламя. Прошлое

      Лест, 16 лет (2003 год, апрель)       Мама просто развернулась и, не говоря ни слова, направилась вниз. Лест вцепился в перила, чтобы не упасть. Голова закружилась так сильно, что с минуту он стоял неподвижно, потому что не мог различить ни ступеньки, ни окно на лестничной площадке — вместо него было просто белесое пятно.       Откуда она здесь? Может, показалось?       Но на лестнице все еще слышались шаги. Ее шаги. Он знал их.       Лест начал спускаться, продолжая цепляться за перила. Ноги переступали с трудом, колени дрожали, норовя подогнуться. Только руки слушались — одна изо всех сил сжимала грязный поручень, а вторая на автомате сминала в кулаке деньги.       Отрицать не было смысла. Она видела. Она все видела. И слышала.       Точнее, не все. Но все было кристально ясно.       Но мама ведь такая хорошая. Может, она просто не поверит в то, что видела? Может, она просто не поймет, что это было? Может, она не знает, что это значит?       Да нет — конечно, она знает. Конечно, она понимает, что мужчины тоже могут спать друг с другом. Конечно, она в курсе, что такое проституция.       Нет, Лест не считал себя проституткой — он просто немного подрабатывает. Ничего такого. Но она ведь самое плохое подумает…       Когда он вышел из подъезда, последние наивные надежды на галлюцинацию развеялись — мама действительно была здесь. Она сидела на скамейке и с силой, с нажимом терла себе грудину ладонью. Лест осторожно подступил ближе. Мама тяжело и быстро дышала и чуть раскачивалась вперед и назад.       — Мам… — едва слышно позвал он. Эти странные движения напугали еще больше, чем ее внезапное появление. И даже уже не так страшно представить, что она о нем подумает. Теперь страшно, что с ней что-то не так — из-за него.       — Мам! — окликнул Лест громче.       Она вскинула на него полные слез глаза и прошептала:       — Что это было, Сашенька? Как же так? Как ты… — она запнулась, втянула больше воздуха в легкие, но замолчала и продолжила все быстрее и быстрее тереть грудину.       — Мам, тебе плохо? — онемевшими губами спросил Лест, — Вызвать скорую?       Он дрожащей рукой полез в карман за сотовым.       — Нет-нет, Сашенька, нет, — она слабо махнула свободной рукой, останавливая его, — Это бывает. Это сейчас пройдет.       Бывает? Лест все еще стоял над ней в растерянности и смотрел во все глаза — на ее сжавшуюся трясущуюся фигуру, на судорожные жесты, слушал быстрое сиплое дыхание.       Бывает? Он никогда такого не видел раньше.       — Сядь, мальчик мой, сядь, — попросила, наконец, мама, снова на секунду вскинув усталые воспаленные глаза, — Посидим немного… и пойдем.       Лест послушно присел рядом на скамейку и продолжил в ужасе наблюдать за мамой. Но та, кажется, действительно потихоньку успокаивалась. Дыхание выравнивалось, а рука уже не так сильно водила вдоль груди.       Тогда панические мысли по поводу состояния мамы снова стали сменяться паническими мыслями о том, как же он это все будет объяснять.       — Сашенька, я поверить не могу… — выдохнула, наконец, мама.       — Это не то, что ты… — начал Лест, но тут же замолчал — слишком глупо так оправдываться. В лучших традициях тупых комедий. И главное — точно не поможет.       — Я знаю, что я видела, — неожиданно твердо сказала мама, — Я знаю, как это называется.       Лест опустил голову — ей ведь никак не объяснишь, что он только временно. Что он все контролирует. И это все вообще не считается.       — Но ты-то… — продолжила мама дрожащим голосом, — ты же такой хороший мальчик, как же так?       — Мам, — Лест вскочил со скамейки и рывком достал деньги из кармана, — Я больше не буду, я обещаю! Хочешь, я выкину их? Порву и выкину!       Мама молчала и только внимательно смотрела на него расширенными, полными слез глазами. Тогда Лест перехватил поудобнее тысячу рублей и три бонусных сотни и резким движением разорвал их — сначала пополам, а затем на мелкие кусочки — и отчаянным жестом бросил в сторону урны. Разноцветные клочки рассыпались в воздухе и медленно опустились в пыль. Мама проследила за их воздушным танцем каким-то мертвенным взглядом. Потом с явным усилием начала подниматься со скамейки. Лест бросился к ней и подхватил под локоть. Но мама отстранилась, отступила на шаг и едва слышно проговорила, не глядя на него:       — Пойдем отсюда.       Она медленно, еле переступая ногами, направилась в сторону метро, Лест последовал за ней. Мама молчала, просто шла, опустив голову и обхватив себя за плечи.       Мысли снова принялись метаться в панике.       Это же грех… Она решит, что он грязный грешник. А хотя… ничего такого ужасного в этом нет — он же замолит. Будет постоянно ходить в церковь — и если будет очень старательно молиться, то она простит. Простит же?       — Мам, я больше не буду, — тихо повторил Лест, — Мам, правда. Я обещаю.       — Дома поговорим, — только кратко бросила она.                     Вход в метро. Эскалатор. Толпа. Поезд.       Мама так и сидит молча, с силой сжимая руки на коленях. Ни слова не говорит.       Все как во сне.       Лестница наверх. Выход. Толпа у дверей. Уже стемнело.       Грязный неповоротливый автобус. Знакомая до боли дорога. Желтый блеск фонарей в лужах. Дом все ближе.       По-прежнему как во сне.       Подъезд. Серая лестница, зеленые стены. Штукатурка осыпается. Все как обычно.       Только непонятно, что теперь будет. Как оправдываться?       Что мама сделает? Что она вообще может сделать?       Лест стал пытаться убедить себя, что ничего она не сделает. Ну, правда, что она может? Отцу точно не расскажет — он же его убьет. А что еще?       Лест просто перестанет этим заниматься. Да, мама будет теперь за ним следить. Перестанет верить. Ну и ничего такого уж страшного в этом нет. Он же правда больше не будет. Он теперь снова станет завоевывать ее доверие.       Но паника внутри все равно не проходила. И ужасно совестно было за то, что он так нагло ее обманывал. И так долго. Так разочаровал. Она-то думала, что он хороший. А он — он грязный и лживый. И неблагодарный.              Они зашли в квартиру, сняли верхнюю одежду и обувь, торбу Лест тоже кинул в прихожей. Мама все еще молчала. Так же молча она прошла в его комнату, Лест снова направился за ней. Мама присела на кровать и наконец посмотрела на него прямым взглядом — несчастным и полным какой-то обреченной усталости.       Лест замер у стола, где до сих пор стоял открытый ноутбук.       Окошко «аськи» было развернуто и на нем сообщение: «Адрес помнишь?» И следующим сообщением — адрес.       Внутри опять что-то рухнуло, хотя все уже случилось.       То ли Лест промахнулся и не свернул «аську», то ли мама смогла догадаться, как развернуть иконку из трея.       И ведь слышал он это сообщение. Слышал. Но даже не подумал вернуться. Мама ведь всегда верила и не стала бы влезать в его дела… Да и вообще, он думал, что она не догадается, на что надо нажать, чтобы развернуть окошко. К тому же, он почти каждый день чистил все переписки.       Откуда же он знал, что этот мудак напишет адрес?! Лест же не просил!       Если бы мама просто цифры увидела, она бы не поняла. Он смог бы что-нибудь придумать! А теперь она своими глазами видела…       — Саш, как же так? — тихо послышалось позади, — Тебе денег не хватало, да? Я не смогла тебя обеспечить… Я такая плохая мать.       — Нет, мам, — выдохнул Лест и резко обернулся — он совершенно не ожидал услышать такие слова. Не думал, что она себя корить будет. Хотя… вообще-то, это на нее похоже. — Нет, ты хорошая. Это все я…       Лучше бы отчитала. Лучше бы ругала. Лучше бы запретила вообще на улицу выходить куда-то, кроме колледжа.       — Но ведь если бы у тебя было достаточно денег, ты бы этого не делал, — почти шепотом произнесла мама, — Я не додала тебе чего-то — денег, понимания, любви, я не знаю…       — Нет, мам, — замотал головой Лест, — Ты все нормально делала. Ну да, денег мало, это правда. Но я мог бы обойтись тем, что есть. Это не ты виновата.       Мама пристально смотрела на него застывшим взглядом карих глаз, в которых отражалась вся усталость этого мира, и снова молчала.       В коридоре что-то скрипнуло. Оба замерли, настороженно прислушиваясь. Но больше ничего странного не слышалось — все вокруг будто тоже замерло. Будто ничего не существовало за пределами этой маленькой обшарпанной комнатки.       Наконец, мама перевела взгляд на ноутбук:       — А как же листовки? Только одна пачка была, да? — едва слышно спросила она, — Вот на такие деньги ты его купил?       Лест снова весь оцепенел — к лицу прилила кровь и оглушительно застучала в висках. Он медленно кивнул.       — Боже, какой ужас, — выдохнула мама, на несколько секунд закрыв лицо руками, — Тебе же всего пятнадцать было!       Опять замолчали. Опять не двигались. Словно само время замерло, не давая даже пошевелиться.       — А гитара? — едва слышно спросила мама.       Нет, это для нее уж точно будет слишком. Вдруг опять начнется приступ, как у того злополучного подъезда.       — Нет, гитару Серега отдал, правда, — мотнул головой Лест и украдкой взглянул на маму. Если она потребует показать этого Серегу, то будет пиздец.       Но мама просто испытующе смотрела в его лицо своими большими потускневшими глазами, потом сгорбилась и опустила голову:       — Тебе было четырнадцать… Но я верю, — пробормотала она, — Не могла же я настолько долго ничего не замечать!       Лест незаметно выдохнул от облегчения.       — Мальчик мой, боже, ну как же так, — дрожащим голосом продолжила мама, — Я поверить не могу, что ты — ты — мог вот так…       — Мам, со мной все в порядке, — тихо проговорил Лест, опустив голову, — Я понимаю, что это плохо. Что так нельзя. И я больше не буду, честное слово. Но ничего страшного со мной не случилось, правда.       — Как это не случилось? Как это?! — воскликнула мама, — Они тебя трогали! Я же видела!       — Мам, я не голубой, — опять замотал головой Лест — так вот что ее беспокоит.       Краем глаза он заметил, как мама в отчаянии всплеснула руками:       — Саш, да мне все равно, голубой ты или нет! Ты можешь любить кого угодно. Но ты же не любишь! Они же тебе платят за… за… — она запнулась, но потом с явным трудом все-таки смогла выговорить это страшное слово, немного понизив голос, — за секс!       Лест почувствовал, как слезы потекли по щекам. Отрицать было бессмысленно и глупо.       — Но мне это все не нравится, правда, — только неловко оправдался он.       — Тем хуже! Тем хуже, мальчик мой, — тоже сквозь слезы воскликнула мама, — Что же я за мать… какой кошмар!       Она судорожно вздохнула и опять начала растирать грудину. Лест вскинул испуганный взгляд — только не снова! — и порывисто опустился на колени рядом с ней, попытался заглянуть в лицо:       — Мам, я больше не буду, я же пообещал. Со мной все хорошо. Не переживай так, пожалуйста. Со мной все в порядке.       — Это ты так думаешь… — выдохнула мама.       Лест схватил ее свободную руку и начал целовать холодные пальцы:       — Мам, ну прости. Прости, пожалуйста. Я правда больше не буду!       — Не надо извиняться, Сашенька, — повторила она, другой рукой продолжая водить по грудине, — Встань…       Лест послушался ее тихого голоса и нерешительно поднялся на ноги.       — Это все моя вина, — потерянно качнула головой мама и снова вскинула на него полный отчаяния взгляд, — Как я могла ничего не замечать? Сашенька, это же взрослые мужчины! Что ты с ними делаешь?.. — она мотнула головой, — Нет. Что ОНИ с тобой делают?       Лест закусил губу. Ей лучше не знать. Она, наверное, даже не представляет, как выглядит однополый секс. Но вопрос ответа очевидно и не требовал.       Однако ответ последовал.       Из коридора послышался мужской голос:       — А я сейчас расскажу, что он делает.       Лест отпрянул и врезался в стоящий позади стол, послышался надрывный скрип и скрежет. Из полутьмы в комнату вступил отец. У него в руке был сотовый Леста. Второй. Секретный.       Лест в ужасе уставился на телефон — он не помнил, где его оставил. Не до этого было. Наверное, спутал и забыл в кармане куртки или в торбе, которую бросил в коридоре. И совершенно упустил из внимания, что отец должен вот-вот вернуться с работы…       А отец смотрел в экран и зачитывал, громко и четко:       — Анальный секс, оральный секс, глубокая глотка, групповой секс, — он цитировал одно из последних сообщений для нового клиента, которое Лест не успел удалить. Мама обернулась и смотрела на отца с открытым ртом, — анилингус… Это еще что, блядь, такое? Я таких слов не знаю!       Отец оторвался от телефона и поднял свои мутные глаза на Леста, который так и стоял, прижимаясь к столу, и не смел пошевелиться. Отец тоже стоял неподвижно, и только ноздри раздувались от ярости.       Лест не знал, что сказать. Не знал, что теперь делать. Он его убьет.       Отец резким движением поднял руку и с силой запустил в него телефон. Лест успел закрыться руками, но в следующую секунду почувствовал удар по голове и привалился плечом к стене, сжимаясь и продолжая прикрывать лицо.       — Да ты шлюха! Ты проститутка! — послышался оглушающий рев, еще удар, но Лест почти не чувствовал боли. Только страх — отец так просто это не оставит. Он его убьет.       — Ты на блядки ходил, жопу свою подставлял! Я так и знал, что ты подстилка, а не мужик!       Рука в волосах — отрывает от стены, тянет на середину комнаты. Удар под колено, Лест падает на пол.       — Коля, не надо! — визг мамы где-то совсем рядом, но Лест ничего не видит, пытаясь закрыться от беспорядочных ударов.       Опять рука в волосах — поднимает на ноги, снова куда-то тянет. И резко толкает — головой прямо в стену. Снова визг мамы. В глазах темно.       Лест снова падает. В ушах женский вой и мужские ругательства.       Нет сил встать. Голова раскалывается на части. Перед глазами по-прежнему темнота. Но вскоре Лест хотя бы начинает различать слова.       — Коля, ты же убьешь его!       Удары по спине, по плечам, по голове — кажется, прямо ногами. Лест крепче обхватывает голову руками и сжимается, отвернувшись к стене.       — Да, убью! Я убью эту тварь!       — Нет, оставь его! — надрывный крик.       И Лест чувствует, как что-то теплое и мягкое прижимается к спине. И тоже сотрясается от ударов, наравне с его телом. Вместе с ним.              — Кажется, я потерял сознание.       — Она закрыла тебя собой? — негромко уточнил Райан — рассказ Леста становился сбивчивым и теперь приходилось стараться, чтобы уловить суть.       — Да… сейчас, — Лест встал с кресла, отошел к миникухне, в темную часть комнаты, и замер там.       Феалин и Райан напряженно переглянулись.       — Милый, — негромко позвала Феалин через пару минут, — если тяжело, сократи эту часть. Или отложим до завтра.       — Сегодня, — твердо послышалось из темноты.       Опять переглянулись, удивленные таким тоном.       — Это наверняка последнее, на что меня сегодня хватит. Но надо сегодня — раз уж я дошел до этого момента.       — Хорошо, — тихо согласилась Феалин, — Но хотя бы не рассказывай подробности.       — Я с подробностями все равно не смогу, — голос из темноты дрогнул, — Я даже не помню толком…       Снова тишина. Феалин не решалась подойти — не зря же Лест ушел в другой конец просторной комнаты. Не просто так ведь спрятался.       — Мне надо немного успокоиться, — наконец, послышалось более мягко, — Я же чувствую, что мысли поплыли и я стал непонятно рассказывать…       — Не спеши, — проговорила Феалин, — И если мы можем как-то помочь, говори.       — Нет, мне нужно просто успокоиться и сконцентрироваться… — Лест так и не оборачивался, стоя в полутьме у окна.       Молчание длилось еще минут десять. Райан периодически начинал бесшумно, но нервно ерзать в кресле и обеспокоенно поглядывать на Феалин, без слов спрашивая, не нужно ли что-то сделать с этой затянувшейся паузой. Но Феалин пока ждала.       Наконец, Лест с тяжелым вздохом вернулся в освещенную часть комнаты, но вместо того, чтобы снова сесть за стол, прошел к своему дивану, обхватив себя за плечи.       — Все нормально, я смогу, — пробормотал он, забираясь с ногами на диван, — Хотя, наверное, складно не получится.       — Ничего страшного, — Феалин подошла ближе и присела рядом, Райан последовал за ней, — Ты, главное, следи за своим состоянием — это важнее, чем складность и подробности.              — Вставай, мальчик мой, — нежный шепот над головой, ласковые руки гладят по плечу, потом хватают за локоть и тянут вверх.       Где-то вдалеке словно сквозь туман слышится грохот и ругательства. Голову снова простреливает боль.       — Вставай, Сашенька, — снова зовет мама, — Просто на кровать надо лечь. Совсем чуть-чуть пройти…       Неимоверным усилием воли Лест поднимается, опираясь на маму. Голова словно рассыпается осколками, и он ничего не видит, пока цепляясь за маму, добирается до кровати. Мама помогает лечь и накрывает одеялом, потом садится рядом и гладит по волосам.       — Я тебе тазик поставила… Вдруг тошнить будет. Ты лежи пока, лежи. Я постараюсь его успокоить.       Тепло исчезает — это мама ушла. Грохот продолжает доноситься из дальней комнаты — отец явно что-то громит. Но Лесту так похуй — голова взрывается что с грохотом, что без.              Снова ласковые руки — гладят по волосам, по плечу.       — Мальчик мой… Сашенька…       Лест все еще не может открыть глаза — совсем нет сил. Хотя некоторое время назад он все-таки смог перевернуться, чтобы попасть в тазик. Теперь тошнота отступила. Но просыпаться не хочется — ведь вместе с сознанием придет боль и снова начнет тошнить.       — Прости меня, Саша…       Лест все-таки приоткрывает глаза. Над ним расплывается бледное мамино лицо. Вокруг темно и тихо. Кажется, только лампадка горит в красном углу.       — Прости, — повторяет мама.       Лест только мычит что-то в ответ, не понимая, за что теперь-то она извиняется. Кажется, уже ночь. Отец успокоился, раз не слышно воплей. Наверное, спит. Почему нельзя и его в покое оставить? Хотя бы до утра. И так хуево…       — Сашенька, слышишь меня?       Лест слабо кивает, но глаза снова закрываются. Просто невозможно держать их открытыми.       — Саша, пообещай, что будешь жить.       Лест хочет спросить «что?», но опять выходит только мычание.       — Живи, во чтобы то ни стало. Слышишь? Живи, что бы ни случилось.       — Мам… — хочется избавиться от этих странных разговоров. Дайте уже просто поспать.       — Пообещай, Саш, — настойчиво просит мама.       — Мам, что происходит? — Лест снова открывает глаза и хмурится, пытаясь сосредоточить взгляд на ее лице.       — Все хорошо, — шепчет мама, склоняясь ниже и целует в щеку, — Просто обещай.       — Обещаю, — неразборчиво соглашается Лест, — Я хочу спать…       — Спи, мальчик мой, спи, — мама снова нежно гладит по голове.