Галерея преступников

      Они определенно видели друг друга в этом участке. Кэседи стояла ближе всех к выходу. И разделяла их лишь наполовину пустая комната. Эти знакомые травянистого цвета глаза. Этот знакомый костюм. Тот, кого она ожидала увидеть вчера в квартире, и не ожидала — сегодня утром, в участке.       Освальд смотрел прямо на нее, после того, как все вновь отвлеклись на Харви и Джима, которые чуть не подрались. Все отвернулись, кроме нее… Они встретились взглядами. И читалось в них одно и то же: непонимание. Почему они встретились именно здесь? Каждый из них был уверен, что второму тут делать абсолютно нечего. Это событие повергло в шок их обоих.       Кэседи не могла отделаться от неприятного ощущения, будто сделала что-то плохое. Словно то решение, которое она приняла — было в корне неверным. Но… Будто не жалела о нем. Хотела, но… Не могла. Ведь он же не сделал ей абсолютно ничего такого. Вообще ничего ей не сделал. Казалось, после такого точно стоило бы отпустить и забыть. Она даже не знает, где он сейчас или чем занимается. Ничего о нем не знает. Так и должно было быть. Но вечера в пустой квартире по-прежнему оставались тоскливыми, серыми и давящими своей звенящей тишиной. А каждое утро, когда девушка вновь приходила на работу, она вспоминала как видела его на пороге этого здания. Как они ничего не могли сделать. Да и наверное, не должны были. Что только в то утро, она узнала, кем на самом деле был этот парень. Днем было спокойно. Работа в архиве отвлекала, и она не думала обо всем, что должно было стать как прежде, но вместо этого стало казаться до боли в ребрах чужим.       Освальд работал в ресторане уже не столько менеджером, как одним из приближенных Марони. Помогал ему в делах. Подсказывал, куда лучше ударить Фальконе, или на переговорах знал какой склад стоит отдать. Ведь теперь Фиш Муни жаждет его смерти. И не просто так. Он знал много ее секретов. После того утра в участке, разумеется, уже все знали, что он жив. Жизнь начала кипеть. Помимо работы на дона Марони своих дел у него тоже полно.       На улице шел проливной дождь. Зеленые ветки деревьев скрывали дорогой особняк от посторонних глаз. Под черным зонтом, прихрамывая, куда-то в его сторону направлялся Освальд. Однако он остановился рядом с небольшим курятником, что располагался чуть поодаль от особняка. — Дон Фальконе. Дон обернулся, а затем весьма дружелюбно улыбнулся, приметив Пингвина, словно встретил старого знакомого. — Друг мой. Рад тебя видеть. Он подошел ближе и обнял парня. Тому же пришлось привстать на носочки из-за своего роста. — Как раз вспоминал о нашей первой встрече.

***

— Отпустить их. Где стукач? Хочу поговорить с ним. Фальконе обращается к человеку, имени которого, как он сам признался, не помнит. Хотя тот и является правой рукой Фиш Муни. Тот лишь кивает головой в нужную сторону. Он проходит длинный коридор, с довольно тусклым освещением, и видит около одной из колонн парня, который сидит закованный в наручники. — Кобблпот, не так ли? Тот кивает, не поднимая головы. — Как я знаю, обреченные самые честные. Расскажешь что-нибудь перед смертью? Тот смотрит на человека, что с ним разговаривает, а затем с помощью все той же колонны встает на ноги. Это было не слишком удобно сделать, при условии, что в наручники были закованны и его ноги. — Дон Фальконе. Сэр, это большая честь для меня. Действительно, я могу поделиться с вами ценным секретом… Если вы... выполните одну мою просьбу. — Какую же? — Поручите Джеймсу Гордону убить меня. — Почему ему? — Только у него одного есть совесть. Только его можно убедить пощадить меня. — Зачем мне на это соглашаться? Я хочу тебя казнить, ты же стукач. — Если вы согласитесь… И Гордон пощадит меня… Я стану вашим стукачом. На всю жизнь. Я вернусь в Готэм под другим именем, затем проберусь в семью Марони и стану стучать для вас. Я отлично с этим справлюсь. У меня на это талант, честное слово, сэр. Фальконе молча подошел ближе, а затем слегка усмехнулся, прикинув себе такой расклад. — Хорошо. Я поручу Гордону убить тебя. Освальд сразу же улыбнулся и выдохнул, когда понял, что тот согласился на его план. Вероятность этого была даже меньше, чем 50 на 50. — Спасибо, сэр. И часто закивал в знак благодарности. — Ну и что это за ценный секрет? — Оу, точно… Фиш Муни и Николай Руссак лишь притворяются, что ненавидят друг друга. Они любовники. Фиш хочет, чтобы Николай занял ваше место. — Вот как… — Да сэр. Но затем Фиш собирается избавиться и от него. На лице дона снова появилась ухмылка. — Это ценный секрет.

***

— Просто невероятно. Все сложилось так, как ты и обещал. Мы легко избавились от Николая, а Марони думает, что ты волшебник. У тебя и правда талант. Фальконе смотрит на Пингвина, стоя под его же зонтом, и ухмыляется так же, как и тогда. Да, дел у него и правда много. Вести двойную игру явно задачка не из легких. С таким образом жизни ты валишься с ног от усталости, и у тебя нет ни единой минутки, чтобы подумать о чем-то другом. Но в один из более свободных вечеров, он все-таки вспомнил о том, что так и не отдал девушке ключи. Хотя если признаться — он и не забывал. Был даже рад, что ему некогда. Был рад, что эта встреча в очередной раз откладывалась. Ему плохо представлялась предстоящая встреча. Хотя он и не знал, почему так избегал ее. Они чужие люди. Теперь уж точно.       Раздался стук в дверь. Кэседи успела подумать о том, кого в такой поздний час принесло, но открыв ее, увидела на пороге незванного гостя и даже растерялась, сумев сказать лишь одно слово: — Освальд… Не то чтобы она его ждала. Уже перестала. Но почему-то, где-то глубоко в душе надеялась, что они еще встретятся. Вот только… Зачем? Хороший вопрос. Знать бы ответ. — Привет. Я пришел ключ занести. Он протянул девушке запасной от ее же квартиры. Она лишь бросила на него молчаливый взгляд, и немного помедлив, протянула свою руку в ответ. Кэседи старалась больше не смотреть на него, уставившись на маленький металлический ключик. Но и парень почему-то медлил. Так и продолжал держать его, хотя мог уже этого не делать. Они простояли так, в тишине, несколько минут. И оба словно были не здесь. Смотрели на этот ключ и не готовы были сделать последний шаг. Не готовы проводить эту черту. Освальд вложил его в руку девушки, задержался в таком положении еще на пару секунд, а после медленно убрал свою. Кэседи до сих пор чувствовала тепло от его пальцев. Тепло… Этот ключ так долго был в чужих руках, что металл перестал быть холодным. И словно стремясь сохранить это ощущение, она сжала его в своей и медленно опустила ее. Пронзительный взгляд голубых глаз вновь устремился на человека напротив. — Спасибо. Но он не уходил. А она не прогоняла. Вся эта недоказанность висит в воздухе и не дает им просто разойтись. Держит этого человека на пороге чужой квартиры, которая такой не кажется. Хотелось засыпать друг друга вопросами, но они оба молчали. Словно они снова незнакомцы. Или… Так и есть? Вот они стоят здесь, не знают, кем приходятся друг другу, и почему-то не спрашивают. Возможно, оба бояться услышать в ответ лишь одно слово: никто. — Тебе спасибо. Освальд выпаливает эту фразу на одном дыхании, слегка улыбается, а затем разворачивается и быстро уходит, закрыв за собой дверь. Это конец. Теперь уже точно.

***

Прошло еще около месяца. Ничего не менялось. Ничего нового тоже не происходило. Теперь все действительно стало как раньше. Это ощущение прошло. Ощущение, что чего-то не хватает. Разве что в участке стало тише. Джима Гордона перевели работать в Аркхем. Он был закрыт лет двенадцать, но после недавнего дела его вновь открыли. Всех психически нездоровых из Блэкгейт переправили в Аркхем, чтобы обеспечить надлежащий уход. Да, при условии, что зданию двести лет. Добро пожаловать в Готэм. — Детектив Буллок! — Подождите… Он отправился к одной из общих камер, усмехаясь сложившейся ситуации. — Пингвин! Какая встреча! Ты-то что тут делаешь? — Старый друг. Слава богу вы пришли. Произошла глупая ошибка… Освальд взялся за прутья решетки и с надеждой смотрел на детектива. — Похоже на то. Разве что ты разозлил кого-то важного. Это же не так, да? — Я-то? Конечно нет. — Уверен? Подумай о своем поведении. Он уже начал было уходить, но парень вновь его окликнул. — Погодите! Не уходите. Пожалуйста, умоляю. Дону Марони, моему покровителю, неизвестно об этой ситуации. Уверен, один телефонный звонок, и ситуация разрешится. — Но мне нравится, что ты здесь. Я могу сидеть за своим столом, и на тебя смотреть. Умиротворяет. Как лицезреть бонсай. А затем действительно ушел. По делам. Не до него ему было. — А что такое бонсай? Спросил его телохранитель, которого посадили сюда вместе с ним. Пингвин от безысходности ударился головой об эти самые прутья.       Кэседи услышала знакомые голоса, пока разносила документы, и сначала думала, что ей показалось. Но нет. В общей камере сидел ее старый знакомый. Девушка разминулась с Буллоком, и как бы невзначай подошла сбоку, со стороны как раз ящика с документами и стала делать вид, что что-то ищет.       Освальд открыл глаза и отошел от решетки, сев обратно на лавочку как раз рядом с ней. Он не смотрел в ее сторону, но негромко заговорил. — Не знал, что ты работаешь в участке. — Не знала, что укрываю преступника. Вновь повисла тишина. Кэседи вдруг слегка усмехнулась. Будто она за это совсем на него не злилась. В этом была своя правда. Уже не злилась. Уже остыла к этому. Об этом ведь никто так и не узнал. — Я могу как-то помочь? И совсем слегка повернулась в его сторону. Он отрицательно помотал головой. — Вряд ли. Девушка закрыла ящик и все-таки бросила на парня недолгий взгляд, в котором легко читалось сожаление. Сожаление о том, что ей нечем ему помочь. И даже ни разу не промелькнула в ее голове мысль, что это было, вообще-то, незаконно. Они вновь встретились взглядами, и… Не увидели в нем того, что было в тот вечер. Не было больше молчаливой надежды, что он останется. Что она его остановит. Они оба утопили это чувство в себе, и оно со временем растворилось. Не осталось тоски друг по другу. Но теперь они видели теплоту. Ту, с которой встречаешь старого друга. Ты рад его видеть и готов помочь. Не пройдешь мимо, делая вид, что вы не знакомы. Ведь оба знаете, что это не так. И оба уже давно приняли это. Время. Время сгладило все. Больше никаких обид. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на такую ерунду.