Новички

      — Герман Гринхилл, блистательный студент, гордость зелёного дортуара, самый талантливый игрок в крикет за историю Уэстонского колледжа, — услышал за своей спиной юноша и нервно оглянулся, замечая облокотившегося на стену профессора. — Надо бы ещё про префекта что-нибудь добавить, но уж прости, фантазия под вечер плохо работает.       — Мистер Морт, — Герман поёжился, тон молодого профессора казался крайне суровым и каким-то ядовитым, чего раньше за ним не водилось.       — Зайди-ка ко мне, приятель. Надо поговорить. И, к счастью или сожалению, в этот раз не о моих методах работы.       Гринхилл послушно прошёл в открытую для него дверь профессорской спальни, не понимая, что заставило Инека так круто изменить своё отношение. Среди учеников он считался лояльным и справедливым педагогом, а уроки фехтования и тренировки по крикету и вовсе сделали его любимчиком учеников, по крайней мере для зелёных.       Комната только начинала обретать обжитый вид, на столе лежала стопка конспектов к лекциям и какие-то книги. Единственное, что не вписывалось в абсолютный порядок, царящий в помещении, — стул возле кровати, на нём неаккуратным комком сгрудились какие-то вещи, сначала Гринхиллу показалось, что это школьная форма, но мрачное лицо Морта не давало возможности об этом задуматься.       — Ну что, сам расскажешь? — спросил Инек, присаживаясь за стол и с сомнением смотря на парня.       — О чём, профессор?       — Ты меня за идиота держишь?! — Морт с силой ударил кулаком по столу, вена на виске мгновенно набухла, Гринхиллу казалось, он даже видит, как она пульсирует. Статное лицо мужчины исказилось от злости, от прежнего дружелюбия не осталось и следа. — Шутки кончились, парень. Либо ты сейчас сам рассказываешь о произошедшем, либо мгновенно вылетаешь из школы и с тобой разбираются уже родители пострадавших учеников.       — Сэр, я… — Герман отшатнулся, не понимая, как Морт мог узнать о произошедшем. От кого?! Как?!       — Быстро, — холодно и резко процедил мужчина сквозь зубы.       Юноша опустил голову, нервно закусывая губу. Что же, лучше действительно рассказать, если уж профессор всё знает. Быть может, Морт их поймёт, найдёт способ всё решить? Да и к тому же воскрешением Ардена и его дружков уже занимаются знакомые Редмонда, всё не так ужасно. В довесок ко всему префекты ведь преследовали благие цели… Он должен понять.       — Я жду, — с нажимом произнёс Инек, не отводя глаз от Гринхилла.       — Сэр, я не оправдываю своего поступка, понимаю, что мы совершили ошиб… Нет, преступление. Но поверьте, у нас не было выбора, — Герман сглотнул, чувствуя, как начинают дрожать колени, он впервые говорил об этом с кем-то кроме Р4. — Той ночью мы своими глазами увидели, как Дерек Арден и ещё четверо студентов издеваются над своими одноклассниками. Когда мы сказали, что доложим обо всём проректору Агаресу, выяснилось, что издевательства происходят с его подачи. Традиции Уэстонского колледжа, его история, да просто всё перевернулось бы, стань Арден префектом в следующем году. Нам… Нам пришлось их убить.       Инеку показалось, что он смотрит плохое кино, что-то внутри надломилось. Он ведь спрашивал о вчерашнем вечере, о мальчишках, что получили синяки от биты префекта и не забыли пожаловаться преподавателю, но никак не ожидал, что за стенами элитного учебного заведения могла произойти кровавая бойня. На некоторое время повисла тишина, никто не решался её прервать, Гринхилл судорожно ждал реакции профессора, профессор метался в мыслях, не зная, как реагировать.       Дверь ванной распахнулась так резко, что казалось, её открыли с ноги:       — Инек, помоги завязать этот чёртов бинт… Твою мать.       В проёме стоял новичок из синих, Ливингстон, головная боль Блюэра и любовь всех младшеклассников. Только сейчас в голове Германа всё встало на свои места: звонкий голос, пухлые губы, невысокий рост, округлые бёдра. Джонатан был девчонкой, о чём свидетельствовала плотно забинтованная грудь, видимо, совсем небольшая.       Дверь в ванную закрылась так же резко, как и открылась. Но через секунду из неё вновь показалось личико с россыпью бледных веснушек:       — Инек…       Мужчина цыкнул и, не глядя, вытащил из шкафа свою рубашку, взял префекта за плечо и заставил сесть в ближайшее кресло, сам скрылся в ванной и уже через пару минут вновь вернулся в комнату уже с Джонатаном.       Гринхилл ошалело смотрел на маленькое существо в огромной для него рубашке: на оголённые ноги, на гноящийся шов совсем рядом с коленом, на румянец, от смущения перекрывший веснушки, на короткие волосы, с которых сыпались капельки воды. Это, несомненно, был Джон. Если бы Герману не пришлось несколько минут назад рассказывать о самом страшном поступке в своей жизни, он бы, пожалуй, устроил скандал, всё же женщина в колледже для юношей — это не только непростительно, но и опасно для неё самой. Однако сейчас префект мог лишь растерянно и бесстыдно рассматривать её, гадая, слышала ли она всё, что он рассказал профессору Морту.       — Знакомься, это Дора. Мне нужно посмотреть ег… её рану, в лазарет она ложится категорически отказывается, — проворчал Инек, косясь на девушку, что смущённо рассматривала пол. — Можешь пока спросить всё, что интересует. Твоего рассказа она, к счастью, не слышала, так что эта тайна останется между нами, как и её личность не должна выйти за пределы этой комнаты. Договорились?       Герман поднял на него взгляд, не понимая, шутит ли профессор, потом вновь перевёл взгляд на девушку. Она молча села в соседнее кресло, закинув больную ногу на банкетку, и тихо вздохнула. Подумала некоторое время, чуть наклонила голову набок и всё же заговорила с префектом, уже не пытаясь опускать голос ниже или делать его грубее:       — Я понимаю, что вам неприятен факт того, что я здесь нахожусь, но, согласитесь, никакого зла я не приношу, суматоху создаю лишь в синем доме, и, по правде говоря, это не моя вина, что мы не сошлись характером с Блюэром. Да я даже не уверена, что мы с ребятами останемся здесь до выпускного, у меня много работы в родном городе.       — Вот как… — тихо произнёс Гринхилл, голос мгновенно стал каким-то охрипшим и низким, то ли от вскрывшейся тайны, то ли от выданного секрета. Он и сам не мог сказать.       Морт молча достал из шкафа спирт и ещё какие-то бутыльки. Опустившись на колени, внимательно стал рассматривать шов:       — Гринхилл, сейчас будет крайне нелицеприятное зрелище. Если у тебя нет вопросов — можешь идти, если есть — задавай.       — Я останусь, с вашего позволения, — тихо ответил префект, уверенности в том, что он в состоянии встать, вообще не было, — Дора, я правильно услышал? Как вы вообще всё это провернули?       — Дора Сойка, — девушка протянула ему руку для пожатия, парень лишь растерянно смотрел на истерзанную ранками и ожогом бледную кожу, — мы ведь все жили в другой стране. Хотя Ник и Эд действительно родом из Англии, когда мы отправляли запрос на обучение здесь — подправили копии документов. Копии, как вы понимаете, подправить не так сложно, надо лишь знать, к кому обратиться. Я не могла оставить своих ребят, да они бы без меня и не поехали. Мы уже несколько лет плечом к плечу. Не говорите никому, пожалуйста…       — Я не скажу. Обещаю… Сойка — это фамилия?       — Спасибо. Да, как птичка. Чёрт! — неожиданно прошипела Дора, выгибаясь.       Инек вздохнул и поднял на неё глаза:       — Терпи давай. Будешь так дёргаться — ногу оторву.       — Думаешь, как у ящерки, обратно отрастёт? — незамедлительно спросил фальшивый Джонатан, на губах играла улыбка, хотя голос превратился в болезненный скулёж.       — У тебя-то? Точно нет, — фыркнул мужчина. — Гринхилл, раз уж остался, можешь ногу придержать, чтобы сильно не дёргалась?       Юноша оторопело взглянул на ногу девушки и послушно обхватил щиколотку, не давая Доре дёргаться. Она вовсе не смутилась, а вот префект сгорал со стыда, надо же, он мало того, что пялится на голые женские ноги, так ещё и так грубо обращается с ними.       «Такие тонкие косточки… Как у птицы. А у тебя говорящая фамилия, Джон. Нет, Дора. Маленькая лесная птичка, некрасивая, но шумная и сообразительная. Ты ведь не просто так выдала себя сейчас? Устала прятаться или же просто доверяешь? Хотя с чего бы… А кожа такая мягкая и почему-то пахнет шоколадом. Так странно», — думал Гринхилл, вздрагивая в моменты, когда девушка порывалась выдернуть ногу. Видимо, ей было очень больно, но всё же кроме тихого шипения, она себя ничем не выдавала.       Когда же она в очередной раз еле сдержала крик, Герман протянул ей свободную руку, Дора не заметила, крепко жмурилась от боли. Пришлось самому сжать тонкие пальчики, впившиеся в обивку кресла. Девушка удивилась, резко открыла глаза и уставилась на него.       — Так должно быть легче, — тихо ответил парень. С юношами из своего дома он бы так не церемонился, но вот Ливингстон оказался девчонкой, да, талантливый фехтовальщик, да, играет на гитаре, да, отлично учится, но она девушка. А девушки в их колледже не водились, это было что-то совершенно новое, неизведанное и какое-то волнующее.       В моменты сильной боли она крепко сжимала его ладонь, но всё же сил в наглой нарушительнице порядков было не так много, чтобы доставить боль парню.       — И как ты с такой ногой на третий этаж тогда залезла? — тихо спросил префект, неосознанно поглаживая большим пальцем тыльную сторону её ладошки. Почему-то теперь казалось, что он должен заботиться об этом человеке, раз уж теперь делит тайну его личности, словно у него неожиданно появилась младшая сестра.       — Больно, конечно, но не так сильно, чтобы лежать трупиком и жалеть себя, — пробормотал Джонатан, вновь крепко сжав ладонь префекта.       Повисла тишина, Дора переваривала боль, Герман рассматривал ямочку ключиц, видневшуюся в незастёгнутом воротнике рубашки, заметил маленькую родинку слева от ярёмной ямки.       — Вы оба забыли, как дышать? — хмуро спросил Инек, начиная бинтовать ногу Доры. Его крайне нервировало болезненное состояние шва, который должен был затянуться до того, как кость окончательно срастётся, а не гнить уже несколько месяцев. Ещё неприятно колола ревность, всё же на его подругу, облачённую в одну только рубашку, пялился малознакомый парень, ещё и вскрывший перед ним самую страшную тайну, которую только мог.       — Я дышу, — вяло отмахнулся Ливингстон.       Герман лишь отвёл смущённый взгляд, какими бы высокими ни были его моральные принципы, он оставался молодым парнем, которого, помимо учёбы, крикета и дел дортуара, несомненно интересовали девушки. Хотя надо сказать, Дора была не в его вкусе, а вот оголённые ножки мелькали так близко к лицу впервые.       — Ну вот и всё. Одевайся, — профессор Морт вытер руки и покачал головой.       — Простите, но я должен сказать, — Гринхилл вновь вернулся в кресло, сложил руки в замок и строго посмотрел на Ливингстона, — вы поступили крайне безрассудно, приехав сюда. В каждом дортуаре несколько сотен юношей, каждый из которых видит женщин только пару раз в год. Я не знаю, как выразить свои мысли вежливее, но вам банально небезопасно здесь находиться.       — Даю зуб, тут каждый второй распоследний гей, — живо отозвался Джон, словно не ему несколько секунд назад выдавливали гной из зашитой раны.       Гринхилл вновь впал в ступор, а Джонатан уже вытягивал из вороха вещей со стула брюки.       Профессор Морт легонько хлопнул Германа по плечу пару раз:       — Короче. По поводу того, что ты сказал. Я никому об этом не скажу, но мне нужно время обдумать ситуацию. Я не понимаю, не оправдываю и не принимаю твоего поступка, как я понял, замешаны и три других префекта тоже. Но раз уж на кону личность моего друга — я пойду на уступки. Не обсуждайте случившееся между собой, никому больше об этом не говорите… И у стен есть уши. Ну, и про Джона никому ни слова. Свободен.       — Сэр… Благодарю, — тихо ответил Герман, наконец покидая комнату преподавателя.       — Спасибо, конечно, — хмуро буркнул Инек, опускаясь в кресло и смотря, как Джон одевается. — Но скажи, зачем было себя выдавать?       — А что бы ты ему сказал? Ой, ну да, бывает? Подумать надо… Я без понятия, с таким, к счастью, не сталкивался, — Дора затянула галстук и повернулась к нему.       — Ты права. Ладно. Будь теперь осторожнее и с ногой как можно аккуратнее.

Дортуар «Фиолетовый волк»

      Чеслок наконец дополз до собственной спальни, усталость валила с ног. Первогодки сегодня никак не хотели успокаиваться, методист дортуара где-то пропадал, а позвать префекта он как-то не додумался. Сесть бы за скрипку хоть на пятнадцать минут, злость отпустит, но перебудит ведь полдома, кому это надо?       Только в комнату он так и не зашёл, замер на пороге, оторопело оглядывая свисающих с потолка бумажных журавликов, на первый взгляд их было штук тридцать, ещё один был на столе.       Резко развернувшись на каблуках, он прошёл к дверям уже знакомой комнаты, про себя поблагодарив судьбу за то, что новичку досталась отдельная спальня. Вошёл без стука, рывком откинул одеяло и вытащил Романа из постели, босиком и в пижаме притащил его в свою комнату и только тогда спросил:       — Это что?!       — Чего? — Роман сонно потёр глаза.       — Твоих рук дело? — зло бросил скрипач.       — Ага, — вяло отмахнулся Алёхин, — если не нравится… уберу утром, ладно?       — Какого чёрта ты влазишь в мою комнату без спроса?       Роман растерялся, однако ни один мускул на лице этого не выдал, так и стояли, молча сверля друг друга взглядом.       В конце коридора показался Вайолет, видимо, сегодня всё же сделал обход перед сном сам, заметив своего фэга и явно раздражающего новичка, хотя он и сам не мог сказать почему, тихо вздохнул и приблизился.       — Что у вас опять? — устало спросил глава фиолетовых.       Грегори откинул капюшон и без интереса взглянул на спальню скрипача, чуть уязвлённо отметил:       — Красиво…       Чеслок остолбенел, вновь посмотрел на журавликов, наконец понимая, что это не шутка, не розыгрыш. Просто подарок. Да, своеобразный, впрочем, а что ещё можно подарить, не вылезая за пределы школы?       — Давайте по комнатам, уже поздно, — прошелестел префект, задумался на секунду и нехотя добавил: — Ещё раз увижу после комендантского часа вне комнат, оба получите «У».       — Спокойной ночи, — немного потерянно ответил Роман, провожая его взглядом, потом вновь взглянул на Чеслока. — Ты прости, я не думал, что тебя это разозлит. Ты сегодня весь день с ног сбиваешься, я подумал, что тебе будет… приятно, что ли. Я сразу после завтрака всё уберу. Извини, ладно? Я больше не буду. А в комнате я ничего не трогал, клянусь.       — Д-да. Ладно. Ты тоже прости, — Чеслок отвёл виноватый взгляд и, не прощаясь, прошёл в спальню, притворив за собой дверь. Ему показалось, он заметил от парня флёр сигарет и вишни, но, пожалуй, это была лишь усталость.       В темноте комнаты, под тусклым лунным светом, журавлики казались призрачными, чуть покачивались на тонких нитях, невольно заставляя задуматься о том, что Вайолет бы никогда так не заморочился ради него. А этот парень, с чего ему что-то делать ради одноклассника?       Чеслок поднял со стола журавлика и, не задумываясь, развернул, почему-то был уверен, что внутри что-то да будет. И не ошибся, правда, рисунка в этот раз не нашёл, лишь текст:

      «Мы мало знакомы и, кажется, я доставляю тебе лишних хлопот. Мне жаль, особенно сожалею о том, что из-за меня ты чуть не лишился места помощника префекта, кажется, для тебя это многое значит. Я постараюсь не ставить тебя в неудобное положение, правда. Но я хочу, чтобы ты знал. Ты мне нравишься, и я бы хотел узнать тебя ближе, приходи завтра в музыкальный класс после уроков, если время позволит, я бы хотел сыграть с тобой в четыре руки на фортепиано».

      Скрипач ещё раз перечитал. И ещё. И ещё. Нахмурился. Потёр виски. Ещё раз перечитал. Тихо выругался.       — Ты нормальный, нет? — спросил он у пустоты, сминая бумагу. Потом всё же расправил. — Этого мне ещё не хватало. Нравлюсь я ему. Ну-ну, так и поверил.