Новички

Лебединый бельведер

      Полдень выдался на редкость жарким, занятия уже окончены, а префекты вновь собрались в Лебедином бельведере. Даже такая маленькая привилегия, как личная беседка, недоступная другим студентам, казалась роскошеством, особенно Харкорту, оказавшемуся здесь впервые.       Редмонд только сегодня выбрал Джоана своим фэгом, так что юноша, хоть и светился от счастья (разумеется, такая честь после долгого изгнания и жестокого бойкота от одноклассников), заметно волновался. Правда, внимания на это никто не обращал: звездой сегодняшнего чаепития был зелёный префект, поставленный Вайолетом в крайне нелепую позу.       Чеслок прятал усмешку, поглядывая на измученное лицо Гринхилла, очень уж подмывало спросить, не вызвана ли неожиданная потребность в натурщике тем, что Грегори просто надоело выслушивать, как префект строит Мидлфорда, но подставлять своего наставника, если это слово вообще применимо к Вайолету, не хотелось.       «Н-да, Вайолет, шутите вы редко, но очень изобретательно. Надо бы предложить вместо «У» заставлять студентов вам позировать, в дортуаре мигом станет тишь да благодать», — подумал Чеслок, не особо вникая в нравоучения Лоуренса о правилах Уэстонского колледжа, предназначенные для Фантомхайва.       А вот к обсуждению личной жизни Сиэля присоединиться оказалось весьма кстати: давно не подворачивалось повода так «укусить» Мидлфорда, ненароком даже забыл, что его ждут, хотя раньше, чем префекты закончат встречу, всё равно не уйдёшь, как бы лоялен ни был Вайолет.       От препираний с Эдвардом его отвлёк только настороженный и полный угрозы вопрос префекта, обращённый к Сиэлю:       — Дерек, говоришь?       Казалось, даже воздух наполнился тревогой, стал тяжёлым и густым. В чём дело, Чеслок не помнил, сам вопросом перевода учеников не задавался. Нет, конечно, когда в списках одноклассников увидел Ардена и ещё четырёх учеников, удивился и задал вопрос Вайолету, тот сказал не лезть в это. Чеслок не лез.       Ситуацию спас Гринхилл, резко сменивший тему разговора:       — Кстати, Блюэр. Могу попросить тебя об одолжении?       — Да, конечно, — префект поправил очки привычным жестом, — тебе вновь нужна помощь с алгеброй?       — Нет, — Гринхилл отвёл взгляд, — верни Ливингстону гитару.       — Да, кстати, — оживился Редмонд, — я тоже получил прошения об этом от учеников нашего дома. Вайолет, а ты?       — До моих студентов он ещё не добрался, — Вайолет задумчиво взглянул на Чеслока, припоминая, что именно с подачи Джона он вернулся на пост помощника префекта, — но, боюсь, это ненадолго.       — Вряд ли, — Чеслок пожал плечами, — он сказал, у него отпуск от Алёхина и пока его не отчислят, к нам не заявятся.       Вайолет недовольно хмыкнул: в общем-то он бы с удовольствием избавился от своего новичка, но знать об этом кому бы то ни было не стоило:       — А есть повод?       — Пока только одна драка, не так уж много для отчисления.       — Ну, если бы за одну драку отчисляли, то вы бы с Мидлфордом не проучились тут и года, — рассмеялся Эдгар, — Лоуренс, неужели тебя ни один из учеников не просил вернуть мальчишке гитару?       — Я не стану потакать нарушениям дисциплины! И обращайся подобающе!       Гринхилл тихо вздохнул, обдумывая, как всё-таки заставить Лоуренса отдать инструмент:       — Я могу попросить профессора Морта поговорить с ним. Будет вести себя тише.       — Сэр, разрешите обратиться! — Эдвард вдруг вспомнил слова, сказанные Мортом в его первый день в Уэстоне, получив разрешение, торопливо сказал: — Профессор Морт говорил, что из всей компании проблемные как раз Алёхин и Ливингстон, с первым проще всего решать проблемы через Ливингстона, а уже если проблемы будут с ним, то лучше обратиться к профессору.       — Что за бред? — возмутился Клейтон, — ещё никогда проблемы студентов одного дортуара не решали студенты другого, разве что префекты.       — Уроки фехтования тоже студенты никогда не преподавали, но заметь, все в полном восторге, — возразил Эдвард, чем крайне удивил Германа.       — Мне пора, у нас тренировка по крикету, — Гринхилл ещё раз взглянул на Лоуренса, — Блюэр, я думаю, если ты вернёшь ему инструмент, он перестанет пить тебе кровь.

Учебный корпус

      Чеслок вернулся в учебный корпус лишь спустя пару часов. Тишина коридоров казалась неадекватной: всё же обычно со всех сторон раздавались звонкие мальчишеские голоса.       Дойдя до музыкального класса, отведённого для клавишных инструментов, он остановился: из кабинета доносилась музыка. Прислонившись к дверной щели, он разглядел Романа. Парень играл прелюдию Шопена, известную многим под клеймом «Так звучит отчаяние». Именно эту музыку гениальный композитор просил сыграть на его похоронах. И да, Чеслок, как человек, живущий музыкой, это знал. Момент казался слишком интимным для играющего, и помощник префекта не решился его нарушить, покорно стоял у дверей и наслаждался музыкой, прикрыв глаза.              А Рома действительно был затянут в отчаяние, как в тёмный омут. Вчерашний подарок не оценили, даже наоборот, посчитали наглостью, спасибо хоть не побили. А сегодня Чеслок и вовсе не пришёл.       «Идиот… Я последний идиот. Надо же было так облажаться… Может быть, он хотя бы не догадался открыть журавлика? Ещё журавлики эти. Складывал, сука, два часа. Вешал ещё. Зачем?! Вот не сиделось же спокойно. Мог дописать картину или порепетировать сонаты. Тут одни экзамены, дома другие. Нет, надо было изголяться. Только придурком себя выставил. Да ещё и общий язык только нашли, нет же, взял и всё испортил. Идиот», — задумавшись, Роман сбился с нот, тихо выругался и глухо хлопнул крышкой.       Чеслок тихо постучал в косяк, просто чтобы не появляться неожиданно, и прошёл в класс:       — Ты хотел сыграть вместе, предложение ещё в силе?       В обращённых к нему васильковых глазах на секунду колыхнулось изумление, но его быстро заменила привычная безучастность.       — Д-да, конечно… Я думал, ты не придёшь.       Чеслок передёрнул плечами и подставил вторую банкетку к фортепиано.       — Был занят. Ну так что сыграем? — Он поднял крышку и взглянул на нотные листы.       — Что бы ты хотел? — тихо спросил Рома, так и не удосужившись отвести взгляд.       — Я не знаю, что ты умеешь играть, — мягко произнёс Чеслок, ставя пальцы на клавиши, в задумчивости сыграл несколько нот. — Можем начать с чего-то попроще.       — Танец маленьких лебедей? — тихо рассмеялся Алёхин. Чеслоку в этом смехе слышался перезвон серебряных колокольчиков, почему-то захотелось заставить его петь под скрипку.       — Почему нет. Ноты есть?       Рома кивнул и торопливо потянулся за тетрадью, открыл нужную страницу и вернул на прежнее место.       Играли долго, почти сразу перешли к более сложным партиям, пару раз сбивались и начинали заново. Чеслоку нечасто выпадала возможность играть с кем-то в паре: всё же он в разы талантливее большинства одноклассников. Рома, может, и не был так же гениален, но многолетняя практика чувствовалась. Плавные движения, правильная постановка рук и уверенное спокойствие вызвали уважение.       Руки танцевали над клавишами, словно и сами были птицами, которые когда-то были людьми. Вот в нотах Одетта превращается в лебедя, и принц может спасти её, лишь имея чистые искренние чувства, которые должны разрушить магию злого волшебника. Немного наивно и даже иронично, а ведь синеглазое чудовище действительно протягивало параллель со своей историей. Только Чеслоку об этом пока знать не стоит.       — Ладно, думаю, на сегодня всё, — Чеслок одобрительно улыбнулся и встряхнул кисти, будто пытаясь сбросить накопившееся в суставах напряжение, — уже оба начали сбиваться.       — Слушай, о вчерашнем, — неуверенно пробормотал Роман, убирая часть волос с левой стороны за ухо.       — Прости, я неправильно понял твой жест. В нашем доме у многих проблемы с чувством юмора. Не думаю, что кто-то решился бы шутить надо мной, но всё же, — Чеслок закусил губу, обдумывая, что ещё стоит сказать. — Мне было… Кхм… Приятно. Спасибо.       Щёки новичка вспыхнули нежным румянцем, видимо, он не ожидал подобного ответа.       — Я рад. Поверь, я не хотел тебя обидеть.       — Всё нормально. Меня больше интересует твоя записка, — Чеслок осторожно опустил крышку фортепиано, — скажешь, это тоже не шутка?       — Нет, ты мне действительно очень нравишься, — произнёс Роман, опуская голову, — может, это не совсем нормально, но меня это не волнует.       — Ну, про нормальность тут говорить не приходится. Многие тайком, по крайней мере думают, что тайком, строят отношения. Школа-то закрытая, вокруг одни парни… Ладно, не об этом. От меня ты чего хочешь?       Рому это задело, оголять сердце перед другими страшно и порой очень больно. В голосе Чеслока не было грубости, но сама формулировка оказалась неприятной.       — Да ничего. Забудь, — глухо произнёс парень, — я больше не буду беспокоить тебя этой ерундой.       Алёхин поднялся, намереваясь уйти, но Чеслок поймал его за руку, вынуждая сесть обратно:       — Если бы я хотел, послал бы тебя прямым текстом и сюда бы не пришёл.       — Н-но…       Видеть Рому таким нежным и ранимым было как минимум странно, всё же Чеслоку он врезался в сознание как абсолютно равнодушное, наглое и бесцеремонное создание, сейчас же перед ним был взволнованный мальчишка со взглядом бездомного котёнка, жаждущего только ласки и тепла.       — Я не против проводить с тобой больше времени, не могу сказать, что у меня его много, но чтобы сыграть вместе — найду, — предложил скрипач, чувствуя, как внутри колыхнулось тепло.       Роман оказался довольно проблемным студентом, но то, с какой искренностью он исправлял собственные косяки, не могло не располагать к себе. Да и с ним просто было интересно, несмотря на показушность, которой парень щеголял первые дни, он оказался умным юношей, способным поддержать разговоры о музыке, к тому же он разделял многие взгляды Чеслока, что служило лишним поводом для общения на переменах.       — Благодарю, — тихо ответил Алёхин, — мне ещё делать уроки, я пойду. Спасибо, что не воспринял всё с агрессией. Хорошего вечера.       — И тебе, — задумчиво бросил вслед Чеслок.

***

      Себастьян, тихо чертыхаясь, дошёл до учительской — единственного места в колледже, недоступного для студентов, и, к тому же, не пользующемуся популярностью и среди преподавателей. Даже демонам порой хочется банально отдохнуть от шума, особенно когда на них скидывают такую работу, как чистку ботинок, расставление книг и сбор мелких кусочков открыток на свалке.       В этот раз удача Михаэлису не улыбнулась: учительский кабинет уже был занят. Под тусклым светом лампы над кучей журналов корпел новый методист зелёного дортуара — Инек Морт.       — Я вам не помешаю? — учтиво спросил Себастьян, притворяя за собой дверь.       — Что? А, Михаэлис. Рад видеть. Нет, конечно нет, проходите, — Инек неопределённо махнул рукой и вновь склонился к журналам, что-то отмечая в записной книжке, потом всё же вспомнил о приличиях и добавил: — Как вы?       Себастьян усмехнулся, отметив, с какой отстранённостью был задан последний вопрос.       — Благодарю, неплохо. Что заставило вас заняться работой в столь поздний час?       Морт усмехнулся и поднял на него глаза. Белки были испещрены полопавшимися сосудиками — видимо, мужчина провёл здесь уже много времени:       — Видите ли, пятеро студентов не посещают мои занятия. Как мне удалось выяснить, их не так давно перевели из дома Лисы в дом Волка, но на вопросы о причинах такого решения мне все в один голос твердят: «Так решил ректор». Но студентов не видели с момента перевода даже их одноклассники. Вам это не кажется странным?       Демон оказался приятно удивлён: оказывается, не он один занимался решением этого вопроса, а вот Морт не был достаточно дальновиден, чтобы сопоставить признание Германа и пятёрку не посещающих занятия юношей.