Сборник миниатюр. Пейринги на любой вкус

Чонгук все время так делает. Нет, ну серьёзно, сколько можно провоцировать!? Джин не железный. Он даже не алмазный, и не платиновый, он, сука, че-ло-век. Обычный. И.. Когда Гук во время съемок в очередной раз плюхается задницей прямо на Джинов пах, его глаза открываются сильно-сильно, а смех становится нервным-нервным, потому что не почувствовать это — невозможно. Но что? Правильно! Он НЕ слезает. НЕ. Тот. Самый. Малыш. Гуки. В Ы Р О С У Джина это не совсем укладывается в голове, а точнее вообще никак не укладывается, это инцест какой-то... Фансервис только добавляет пиздеца, потому что видеть, как Чонгуки флиртует с Тэхеном — невыносимо. После съёмок Джин получает нагоняй от Намджуна, и внезапно пронзительный совет от Юнги: "Он нам не сын". Кажется, никто не понял, что вообще происходит, и слава богу. Потому что Ким Сокджин сжимает кулаки и топает в тачку, в которой... Никого нет. — Вот мелкий засранец! — ключи летят в ящик, кроссы на полку, а из спальни голос: — То есть ведёшь себя странно ты, а засранец я?.. Джин влетает на звук, и замирает. — Вообще-то, — Чонгук лежит на кровати, — я вымылся. Весь. Если что. — Если что?.. — Если вдруг у тебя стоит не на камеру или не на оператора Уджи. Джин пытается схватить за руку, вывести, вытолкать, но... Малый повзрослел. Он тяжелее, сильнее и совершенно не хочет уходить. Вообще. Поэтому когда Джин под его тяжестью валится на кровать, он осознаёт свою беспомощность, отчасти из-за неравенства сил, отчасти из-за того, что он именно этого хотел! — Чонгук, от... — Нет. — младший держит руки, и носом в шею уткнулся, дорожку от уха до челюсти рисует. — Не отпущу. Губы очень щекотные, они вызывают мурашки, и ещё, блять, встаёт все, что может стоять, от волосинок на руках и сосков до члена. — Чонгуууук... — Да, хён? — Блять. Это же почти инцест... — Ты дурак, хён? — Чонгук смеётся ему в ключицу, и руки отпустил, чтобы удобнее раздевать. — Я думал про поцелуй с момента, как тебя впервые оседлал. Пхх, звучит довольно пошло. Впрочем, почти так и было! — Гук, как ты?!.. — язык по языку, по нёбу, по щекам. — Вкусно... Больше Чонгук не даёт Джину говорить. Стонать — да, шептать — да, говорить — нет. Ни единого слова. Пока снимает с него одежду, пока осторожно, не веря в первые касания, трогает член, а потом не даёт обоим думать. Мысли все испортят, как только начнёшь думать, что теперь, как быть, кто виноват и что дальше — включится механизм защиты, тот самый, который все это время не позволял Джину запустить пальцы в отросшие гуковы волосы и притянуть к себе. — Я хочу тебя. — и у Джина дыхание сбивается, как будто он забыл как дышат вообще, а Чонгук пальцев не чувствует. Всегда, когда волнуется, не чувствует кончики пальцев, и трогает ими все подряд, и ... — Пожалуйста, Джин-хён... — он не ждёт ответа, он просто опускается на него, этот невозможный маннэ, на которого так офигенно смотреть, которого так волшебно охблятьтыж... Трахать... Джин все время так делает: напрыгивает на младшего, который тяжелее и сильнее, сзади: всем смешно, ура, мальчики, ахааха, а Чонгук штаны таскает все шире и шире. На съёмки ранов приходится приезжать ещё и в мешковатых футболках и кофтах, и обниматься только до (гримёрка, санузел, кухня) или после — быстро, бегом, руками, ртом, чтобы нормально доехать, и уже дома... Чонгук все время так делает. Постоянно. Ничего. Джин терпеливый. Несколько часов он подождёт, чтобы потом припомнить всё.