"Точка невозврата"

Костенко стоял, скованный её словами. Он не был уверен, что именно почувствовал — растерянность, разочарование или что-то более глубокое. В его голове крутились только холодные, логичные мысли, как обычно. Он был человеком действия, но в этот момент все его действия казались неуместными и бессмысленными.

Он ни разу не позволял себе более глубоких чувств. Нельзя. Он был слишком скован, слишком привык всё контролировать. Действовать холодно, без эмоций. Слово "любовь" не имело для него никакого смысла. Это не было его слабостью — это было его защитой. Костенко всегда чувствовал, что если начать показывать хоть малую долю привязанности, это сделает его уязвимым. И он не мог позволить себе быть уязвимым. Он научился не нуждаться в других, не полагаться на чувства, не думать о том, что кто-то может заставить его переживать, как это случилось с Катей. Он думал, что если не будет в неё верить, не даст волю эмоциям, он не потеряет контроль. Но сейчас, когда она стояла перед ним, с её глазами, полными боли и решимости, его привычные стратегии начали рушиться. Может, она просто устала от этой стены? — мелькнула мысль, и она его пугает. Он никогда не думал, что она может быть так сильно ранила. Никогда не думал, что её борьба с ним — это на самом деле борьба с тем, что он сам создавал, своими собственными стенами и дистанцией. Катя повернулась и ушла, а он не двигался. Нужно что-то сделать, — думал он. Но слова в его голове скользили, не задерживаясь. Он не знал, как найти нужные. Он был чужд чувствам, и даже в такие моменты, как этот, когда всё должно быть ясным, он ощущал себя потерянным.

***

Костенко, хоть и стоял в тени своих мыслей, знал, что всё это гораздо сложнее, чем просто неумение выразить чувства. Он не мог позволить себе быть открытым, не мог позволить себе расслабиться, как бы сильно он ни переживал за неё. Он был офицером КГБ, и для него был только один закон — Родина, долг перед страной. Всё остальное — это второстепенные вопросы. Когда Катя оказалась в его квартире, он не мог поверить своим глазам. Он, как и все остальные, знал, кто она. Знал, что она была частью той самой группы, что пыталась раскрыть правду о Чернобыле, и даже её брат — тот, кто чуть не разрушил его карьеру, его жизнь. Как можно быть рядом с теми, кто был для него врагом? Это была настоящая пытка — каждый день видеть её, зная, что она и её друзья виновны в том, что с ним произошло. Он всегда старался держать её на расстоянии, избегал разговоров, не говорил о том, что на самом деле он чувствует. Катя была для него не женщиной, а предателем, даже если она и не была осуждена официально. Её идеи, её борьба — всё это шло в разрез с его убеждениями, с его долгом. Поэтому, каждый раз когда он смотрел на неё, в его голове звучал голос, напоминающий ему, что она чужда ему, что она — враг. Время от времени, особенно ночью, когда тишина в квартире становилась давящей, Костенко чувствовал, как его разум начинает разрывать. Он знал, что те, кто когда-то был его братьями по оружию, наверняка уже следят за ней, за её действиями. И если они узнают, что она находится так близко, что она живёт в его квартире, как соседка — а он её не выдал, не сдал, не подчинился — что тогда? Это была опасность. Огромная опасность. Он часто вспоминал те встречи, те разговоры с другими агентами, когда нужно было думать не о людях, а о том, что "правильно". "Родина и долг — вот что важно," — повторял себе, и каждая мысль, связанная с Катей, как будто нарушала этот кодекс. И всё же, она была рядом, и он не мог не замечать её. Она могла быть предательницей, но почему-то в её глазах было что-то, что заставляло его колебаться. Почему она не уехала? Почему, несмотря на всё, что между ними было, она оставалась? Как она могла продолжать жить здесь, в его квартире, а он так и не мог заставить себя избавиться от этого ощущения, что она была частью его мира… врага. Он часто оставался наедине с собой, пытаясь объяснить, что для него это просто необходимость — держаться с ней так, как будто её нет, или она просто человек, с которым ему случайно пришлось столкнуться. Но когда она заглядывала в его глаза, когда её глаза, полные боли и отчаяния, встречались с его, он вдруг ощущал, что не может быть уверенным, что она всё-таки враг. И тем не менее, он не мог себе позволить ошибаться. Катя — это угроза, и если бы не эта тонкая грань, на которой стоял его мир, он бы уже давно дал ей понять, что её место не здесь. Но каждый день, находясь рядом с ней, он всё больше понимал, что это задание, которое он всё ещё не завершил, требовало от него больше, чем просто холодной логики. Что если она тоже чувствует? — мелькнула мысль. Но это было уже слишком опасно. На войне, в их игре, не было места для чувств. Особенно не с теми, кто когда-то стоял на другой стороне.

***

Костенко шёл за ней, держась на расстоянии, как всегда. Он не привык быть рядом с кем-то настолько близким, как Катя. Но сейчас они шли вдвоём, и эта ситуация была настолько странной, что он не мог отделаться от чувства, что всё, что он делал, — это просто шаги по неизведанному пути. Катя шла вперёд, немного наклонив голову, словно поглощённая своими мыслями. Она не оборачивалась, не обращала внимания на его присутствие. Это было странно, потому что обычно она хотя бы бросала взгляд в его сторону, чтобы оценить, насколько он далёк от неё. Но теперь её шаги были лёгкими и быстрыми, будто она сама не была уверена в том, куда ведёт её этот путь. Она что-то бормотала себе под нос. Костенко не мог разобрать слов, они терялись в тени улицы, в шуме проезжающих машин. Его взгляд то скользил по её фигуре, то устремлялся вперёд, где, в темноте, терялся следующий поворот. Он пытался понять, о чём она могла говорить. Возможно, она что-то произносила про саму себя, про свою жизнь, или… может быть, она злилась. У него не было ни малейшего желания слушать её внутренний мир, ведь он был для него чужд, слишком сложный и чуждый. Он привык держать дистанцию и анализировать происходящее с холодной, расчётливой точностью. Что она бормочет? — думал он, чуть прищурив глаза. Неужели это её попытка разобраться в себе или в ситуации? Или она меня проклинает за всё, что я сделал? Катя ускорила шаг, и он невольно тоже немного прибавил темп. Не было смысла оставаться позади — в такой тишине любое отставание могло бы сделать их встречу ещё более неловкой. Но всё равно он не мог отогнать ощущения, что они двигались в одном направлении, но в разных мирах. Она была как огонь, она горела своей внутренней правдой, а он был как лёд, закрытый и расчётливый, всегда готовый защищать своё личное пространство. Катя резко остановилась, и он едва успел не врезаться в неё. Она повернулась, взглянув на него через плечо. — Вы идёте за мной как привидение, — сказала она, и в её голосе слышался сарказм, который, казалось, был давно знакомым. — Или вы мне так помогаете с моими проблемами? Он молчал, не зная, что ответить. Сарказм её голосе не выводил его из равновесия, как и её непредсказуемость, но что-то в её словах заставило его почувствовать себя странно неуверенно. Она всё-таки говорила о своём, о своём внутреннем мире, а он… он был не способен её понять. Катя снова пошла вперёд, но теперь уже с некоторым раздражением в походке. Она не сказала больше ни слова, и Костенко вновь оказался позади неё, но не мог забыть её взгляд, её слова, которые словно проникли в его душу и остались там, напоминая о том, что они шли не просто так — не как два соседа, а как два человека, которые были вынуждены быть рядом по обстоятельствам.

Когда они подошли к подъезду, Катя сделала несколько шагов вперёд, но сразу же замедлила темп, словно теряя уверенность в своих ногах. Она едва сдерживала себя, чтобы не покачнуться, и, не обращая внимания на то, что всё ещё держала в руках баллончик с алкоголем, сильнее схватилась за поручень, как будто он мог стать её единственным спасением.

Сергей заметил это. Она была не в своей тарелке, её уверенность исчезла, уступив место какой-то нервозности и растерянности. Он видел, как её руки дрожат, как она пытается удержать баланс, но каждый её шаг становился всё более неуверенным. Это было не похоже на неё — на ту женщину, которая всегда умела держаться в любой ситуации, даже в самых опасных. Сейчас её движение было как танец на краю пропасти. Не раздумывая, он шагнул вперёд и подхватил её под руку. Это было не мягкое, а довольно решительное движение. Он не ждал её возмущений, не переживал, что она может возразить. Его пальцы плотно охватили её руку, и, не давая ей возможности отстраниться, он начал помогать ей подниматься по ступенькам. — Прекратите, — проскользнул её голос, слабый, но с явным возмущением. — Я сама… Но он не отпустил её. Он знал, что если сейчас он даст ей свободу, она, возможно, потеряет равновесие и упадёт. Не было времени на уступки, на её недовольство. Он взял её крепче и продолжил поднимать. Даже если она не просила о помощи, это было его решением. Он не мог оставить её в таком состоянии. — Тихо, Катя, — произнёс он, сжав её руку ещё крепче. Его голос был не столько командующим, сколько решительным, как если бы он уже сделал всё для себя, как если бы это была его последняя обязанность. — Дойдёшь, и всё будет нормально. Она снова попыталась освободить свою руку, но это было уже не важно. Он не позволял ей двигаться без его поддержки. Он чувствовал её сопротивление, но игнорировал его. И вот, уже на последней ступеньке, она чуть не споткнулась, но он успел подхватить её, не давая упасть. Её плечо соприкоснулось с его грудью, и в этот момент Катя замерла, будто понимая, что её сопротивление не имеет смысла. Она просто устала бороться. Они остановились перед дверью её квартиры. Сергей вытащил ключи из кармана, вставил их в замок и открыл дверь. Он не отпустил её, даже когда она попыталась сделать шаг вперёд. Он всё ещё держал её руку, не давая возможности уйти в её мир, как всегда, настолько отстранённый и обособленный от его. Катя не сопротивлялась. Она была измотана, и весь вечер, кажется, вышел из её контроля. Взгляд её глаз был каким-то пустым, как будто она уже не ощущала, что происходит вокруг. Это было не как всегда, когда она скрывала свои чувства. Сейчас она просто не могла найти в себе сил быть такой, какой она была раньше. Сергей, не отпуская её, вошёл в квартиру. Он всё ещё стоял у двери, не отпуская её руки. И в этот момент, даже несмотря на её молчание, он ощущал какую-то странную тяжесть в воздухе. Это не было обычным моментом их ежедневной жизни. Это была какая-то граница, которую они оба пересекли, и теперь никто из них не знал, как будет дальше. Он почувствовал, как её тело расслабляется в его руках, как она перестаёт сопротивляться. И, хоть она и не смотрела на него, он понял, что она уже не думает о том, чтобы вырваться из его хватки. На каком-то уровне это было одновременно освобождающим и пугающим. Он отпустил её руку, но всё равно оставался рядом, молча, как будто давал ей возможность самой решить, что будет дальше. Катя, не снимая обуви, буквально бросилась в зал, куда обычно укладывалась спать, и без лишних слов рухнула на диван. Её движения были хаотичными, а взгляд пустым и усталым, как будто она больше не могла контролировать себя. Она просто легла, не обращая внимания на ничего, не пытаясь изменить своё положение. Руки бессильно опустились вдоль тела, а глаза смотрели в одну точку, не видя ничего вокруг. Сергей, стоя на пороге, наблюдал за ней. Он ещё не до конца осознавал, что произошло, но ощущал тяжесть, которая висела в воздухе, словно всё, что случилось этой ночью, было чем-то неостановимым и важным. Он не знал, что она чувствовала, и, честно говоря, не был уверен, что готов был бы понять её в этот момент. Но он знал одно: сейчас не было места для привычных дистанций и строгих границ. Она была рядом, и, как бы он ни пытался держать от неё дистанцию, этот вечер показал, что границы — это не всегда то, что можно контролировать. Он стоял несколько секунд в тени, вытирая влажные ладони о джинсы. Катя лежала на диване, её дыхание уже успокоилось, но лицо было каким-то закрытым, далёким, как будто она уже не существовала в этом пространстве. Не решаясь сказать что-то, он просто тихо снял её обувь и отнёс в прихожую. Это было почти инстинктивное движение. Он не думал, он просто действовал, как бы по старой привычке помогая ей. Но сам процесс действий, отсутствие слов и эмоций… всё это резко выдало ему, что он всё-таки не может быть таким же холодным и беспристрастным, как раньше. Всё это время он старался быть сдержанным, но не знал, что делать с собой, когда рядом была она — не просто девушка, а человек, который теперь казался ещё более недосягаемым, чем когда-либо. Он вернулся в комнату, но, подойдя к дивану, остановился. Она лежала, как будто мир вокруг неё не существовал. Он не стал снимать с неё вещи. Это было бы слишком — слишком близко, слишком нарушающе тот хрупкий баланс, который всё ещё оставался между ними. Если бы он начал раздевать её, это уже не было бы просто заботой о ней. Это могло бы стать чем-то, что разрушило бы ещё один слой того, что они ещё могли сохранять — хоть малую дистанцию, хоть минимум порядка в этом хаосе, который они создали вокруг себя. Он стоял, чуть прислонившись к дверному косяку, и смотрел на неё, не зная, что делать дальше. Он мог бы оставить её в покое, мог бы сделать шаг назад и уйти в свою комнату, но что-то держало его. Он не знал, как это называется. Просто… ощущение, что она здесь, что она как-то всё ещё важна. Не как враг, не как соседка, но как… человек. Человек, с которым он как будто делил момент. Он не осмеливался нарушить тишину, не осмеливался идти дальше, но и уходить тоже не хотел. Это был какой-то промежуточный момент, когда всё, что он знал, оказалось сомнительным. И в этот момент, стоя в тени, он не мог не понять, что это было то самое "неопределённое" состояние, к которому они оба пришли, и, возможно, уже не могли вернуться назад.