Ветры из прошлого

      Последние мгновения в Санкт-Петербурге Женя и Яна проводят в полном молчании. В такой же тишине они едут до аэропорта и даже летят в Москву. Разве что, в адрес сына периодически что-то высказывают, он ведь никак не виноват в данной ситуации.       Обстановка не меняется и дома. Яна продолжает молчать, тут же погружаясь в рабочую обстановку. Евгению тоже хочется уйти на каток, или хотя бы в свой домик на территории академии, но он твёрдо решает довести начатое до конца. Потому что дальше так больше не может. Он и паузу эту взял лишь только из нерешительности, а изначально на развод настроен был. С тех пор прошло чуть больше двух недель, но решение его так и не изменилось. И он был уверен — не изменится и впредь. И нечего в очередной раз откладывать разговор, который так или иначе состоится. Не сегодня, так завтра, послезавтра, через месяц, год… И смысла мучительно выжидать лучшего момента мужчина не видит.       — Ян, мы с тобой не договорили там, в Питере, — осторожно начинает он, когда няня уводит детей на прогулку.       Рудковская, будто бы не слыша его, продолжает что-то сосредоточенно печатать.       — Наш брак уже действительно приобрёл значение не семьи, а дефекта на производстве. Тебе не интересно со мной, мне — с тобой. Так может быть, нам не стоит мучать себя и наконец развестись?       На последней реплике Яна резко захлопнула ноутбук. Да так, что фигурист теперь сомневался, что он останется в рабочем состоянии. И это говорило лишь об одном — ничего хорошего сейчас от Яны ждать не стоит, потому что она как минимум в ярости.       — Что ты только что сказал? — совсем по-змеиному прошипела женщина, сощурив глаза в две узкие щёлочки.       — Что я пришёл к выводу, что никакая пауза нам уже не поможет, — уверенно повторил Плющенко, готовясь держать оборону. — Нам необходим развод.       — А больше тебе ничего не необходимо? — повысив голос, прокричала Яна. — Дом, например, дети, твоя сраная академия?       — Успокойся, пожалуйста…       — Ах успокойся? Я давала тебе шанс! Я терпела! Все твои интрижки с твоей Тутберидзе…       — С Тутберидзе это никак… — попытался перебить её Плющенко, но Яна уже перешла буквально на визг.       — В 2014 году, и сейчас. Я закрывала глаза на всё. Согласилась на эту твою дурацкую паузу, дала тебе шанс передумать о разводе а Питере! Я всю эту нашу семейную жизнь иду тебе на уступки. Захотел — катайся, не захотел — не катайся. Я отстаиваю твои интересы в информационной среде и в суде, позволяю тебе заниматься тем, что тебе нравится. Я вложилась в эту твою абсолютно убыточную школу фигурного катания. Думаешь, не понимая, что это был лишь предлог подобраться к Тутберидзе? Не через сотрудничество, так через конкуренцию. Я позволяла тебе играть в тренерство. Если бы не я, где бы ты вообще был? В лучшем случае стал бы правой рукой Мишина в «Звёздном льде».       — И был бы более счастливым и свободным человеком, — постарался вставить свою реплику в её гневный монолог Женя.       — Курорты, дорогие шмоки, да даже дети, без меня у тебя не было ни-че-го, — продолжала гневную тираду Яна.       — Дорогая моя, — прикладывая невероятные усилия, чтобы её перекричать, обратился к ней Плющенко, — ты не забывай, что я двукратный олимпийский чемпион и также двукратный серебряный призёр олимпиад. Думаешь, без тебя у меня не было бы источников заработка и девушек?       — Да кому ты вообще был нужен, кроме меня, — в сердцах выдала Яна. — И сейчас не нужен. Останешься ни с чем ведь, обманувшись мнимой свободой. А уж поверь, я сделаю всё, чтобы не оставить тебе ничего. Можешь забыть о тренерской карьере. И о детях тоже. И, ах какая жалость, что твоя Тутберидзе уже в том возрасте, что не сможет родить тебе новенького ребёнка, как я родила Саньку, когда тебе запретили общаться с Егором.       Плющенко открыл было рот, чтобы возразить и снова сказать, что Этери тут ни при чем, но Яна снова оказалась быстрее.       — И не надо сейчас меня уверять в том, что ничего не было. Я знаю, что было всё. Скажи только, когда вы начали спать?       — Вообще-то люди спят с рождения, каждый день, если ты не знала, — принял последнюю попытку как-то переубедить Яну Женя.       — Вы даже отмазываетесь одинаково. Твоя драгоценная сказала то же самое. И не надо делать вид, что ты не в курсе нашего разговора. Она ведь в любом случае тебе всё рассказала. Так ответь, как давно ты врёшь мне в глаза? Когда вы впервые переспали?       — Тебе с точностью до минут и секунд дату назвать? — не выдержав, повысил голос Плющенко, — может, ещё географические координаты места где это случалось приложить? И рассказать в каких это было позах?       Яна усмехнулась. Как-то хищно, кровожадно, совсем не по-доброму, но в то же время с невероятной печалью в глазах.       — То есть, теперь ты даже не отрицаешь?       — Нет смысла отрицать правду, — пожал плечами мужчина.       — Действительно! — снова повысила голос Рудковская. — Я ведь была такой терпилой по отношению к тебе. Догадывалась, что всё не так просто как говорите вы оба, но позволяла водить себя за нос. Наверное, потому что хотела обманываться. Всем сердцем желала, чтобы ваша связь оказалась неправдой. Да и если бы ты мне признался сразу и попросил прощения, я бы простила. Я, в отличие от твоей Тутберидзе прощать умею, ты знаешь. И всё ждала от тебя чего-то… Что совесть у тебя проснётся, или чувство вины… А ты бессовестно просишь у меня развод.       — Бессовестно, значит? Было бы правильнее продолжать жить с тобой, и держа Этери в любовницах?       — Я такого не говорила!       — И я чувствовал себя виноватым перед тобой. Все эти годы. И прежде всего, виноватым за то, что больше не могу любить тебя как прежде. За то, что врать тебе каждый день был вынужден. И развод — это самое честное и правильное решение из всех, что я принимал за последнее время. Чтобы не обманывать ни тебя, ни меня.       — Надо же, да ты само благородство, — всплеснула руками Яна. — Только не забывай, что пока ты находился в муках совести, я открыла для тебя целую академию, чтобы ты мог поставить на коньки своих сыновей, которые, кстати, также и мои. И не думай что с разводом я благородно позволю тебе продолжать работать в Ангелах и общаться с Саней и Сеней.       — А это уже шантаж, — чуть поумерив пыл, отметил Плющенко.       — Надо же, молодец какой, — всплеснула руками Яна. А подтверждение факта шантажа у тебя есть? А юристы, которые тебе его заверят?       — Ян, не кипятись…       — Не кипятись? Да конечно! Всего лишь узнала, что муж мне изменяет и хочет подать на развод. Обычная ситуация, и правда, чего это я? В общем, можешь сейчас уходить в свой домик, чтобы посидеть там, подумать в тишине, взвесить все за и против, я же не изверг какой-то, каким ты наверняка меня представляешь. Только учти: при разводе академия останется исключительно в моей собственности, а о детях и вовсе можешь забыть.       Наконец высказавшись, Рудковская повернулась к пока ещё официальному мужу спиной и отошла к окну, обхватив себя руками. Плечи её чуть подрагивали. Да, даже непробиваемая Яна Рудковская, оказывается, может плакать. От обиды, от бессилия, от горечи предательства. Просто от того, что жизнь не складывается по её сценарию.       И от осознания того, что он довёл Яну до слёз, на душе у Плющенко становится ещё более паршиво, но в то же время и легко. Потому как высказал он всё, что его тревожило и волновало. И нет у него больше секретов ни от кого. Наконец он честен со всеми.       Ничего не сказав, он вышел из их с Яной общего дома, отправляясь в небольшой домик на территории академии, уже ставший ему родным, совсем не зная, что своим внимательным взглядом из окна задумчиво провожает его Яна. Вытерев со щёк злые слёзы, она наконец смогла взять себя в руки и уже начала обдумывать: как максимально монетизировать грядущий развод.       Вот только пока она не оставляла надежды на примирение, а в этом случае, факт недомолвок и раздоров следовало бы скрывать, чтобы в последствии не оказаться в дураках. А значит, пока стоит повременить с публичными разборками в социальных сетях и на телевидении.       Женя приходит в свой домик одновременно злой и растерянный. Он не понимает: что будет дальше и чем всё закончится, но прекрасно осознаёт, что сегодняшний их с Яной разговор — это начало конца. Ещё немного и ему буквально будет негде жить, если Яна и впрямь запретит ему работать в академии и пользоваться собственностью «Ангелов Плющенко». Работы он, разумеется, тоже лишится, но это, пожалуй, самое безобидное из всего что ему грозит. Со своим багажом он вполне сможет тренировать абсолютно в любой другой школе фигурного катания, и, может даже пристроится в чьё-то шоу для начала. В размышлениях он переводит взгляд на фотографию на полке. На ней их с Яной сыновья: Саня и Сеня. Мальчики на фото улыбаются, но Плющенко кажется, что сыновья смотрят на него с осуждением и обидой, безмолвно спрашивая: «ты и нас бросишь, папа?». А детей Плющенко очень любит, а потому фотография будто бы проходится ножом по сердцу. Потому что есть в истории Яны такой момент, когда она отсудила у мужа ребёнка, к которому вообще никакого отношения не имела. А этим двоим она как минимум биологическая мать. И этот факт ещё сильнее заставляет Евгения сомневаться во всём ныне происходящем.       Яна — истеричка. Но в случае чего она вполне может простить. На это она не то чтобы намекала — сказала прямым текстом.       И в таком случае есть шанс остаться рядом с сыновьями, сохранить жильё и имущество, но ценой собственной свободы, ценой чувств. И нужно ли проходиться по этому сценарию снова?       Плющенко рухнул на кровать, закрывая лицо руками. Ему не хотелось абсолютно ничего. Даже снова выходить на лёд в качестве тренера. И какой бы выбор он не сделал, это станет началом его пути. Либо началом пути к новому и неизвестному, либо путём назад. К тому, от чего он последний месяц старательно пытался убежать. И может быть, всё же, лучше пойти хорошо знакомой дорогой, чем прыгнуть в пучину неизвестности?       Евгений рывком поднялся с кровати, ещё раз посмотрев на фотографию сыновей и поджав губы. Кажется, он всё для себя решил.