Солги, если сможешь.

Обманутая верность ищет одного.

Разрушения.

━━━━━━ ◦ ❖ ◦ ━━━━━━

      Внутри клокотал всепоглощающий ужас. Сумасшедший стук сердца норовил проломить грудную клетку и упасть прямиком в снег, окропляя его кровью. Удушающая темнота стала медленно плыть перед глазами, уверенно захватывая каждый миллиметр моего сознания. Тяжёлый вздох, в попытке вдохнуть как можно больше, наполнил мои лёгкие острой болью. Скорчившись от внезапного неконтролируемого приступа, я рухнула наземь, сбивая колени о влажный асфальт, покрытый коркой льда. Последнее, что я видела, прежде чем беззаветно отдаться тьме, — испуг в девичьих глазах, устремлённых на меня.

━━━━━━ ◦ ❖ ◦ ━━━━━━

      Звук капель, назойливо разбивающихся об бетон, разрушал тишину. Давил на моё сознание, всё ещё затуманенное странным привкусом отчаянья и горечи. Никакого страха, обиды, только отчаянье. Оно текло вдоль рёбер, окольцовывая каждую прожилку мышц и сосудов. Циркулировало вместе с кровью, выворачивая мою душу наизнанку.       — Регина. Доченька, — вдруг услышала я сквозь мутную пелену сознания. Мне хватило нескольких секунд, чтобы осознать, кому принадлежал голос. Папа.       Попытка пошевелить губами рухнула с громким звоном, словно хрусталь разбился о бетон. Я пыталась поднять голову, пошевелиться, но — безрезультатно. Тело было налито свинцовой тяжестью, острота ощущений не позволяла сконцентрироваться ни на чём. И, кажется, я уже забыла, что только что вызвало во мне такой спектр эмоций.       — Принцесса, где ты спряталась?       Снова он. Голос, побуждающий во мне адскую боль и трепетание сердца.       Через силу я распахнула глаза. Яркий солнечный свет резал, отчего я сощурилась прикрывая глаза ладонью. Вот оно — лето моего детства. Поляна, укрытая высокой травой, усыпанной дикими ромашками. Небо такое синее, что кажется, будто можно утонуть, просто глядя на него. Я стояла босиком на тёплой земле, и мои пальцы чувствовали мягкость травы. Где-то неподалёку раздавался смех. Его смех.       — Принцесса, ты опять меня перехитрила, — голос отца был лёгким, как ветерок, что шевелил мои волосы.       Я повернула голову и увидела его. Папа стоял у огромного дуба, который казался мне в детстве живым великаном. На нём всё те же светлые джинсы и рубашка с закатанными рукавами. В одной руке — соломенная шляпа, в другой — букет ромашек. Его глаза смеялись, как и всегда. Но в этот раз что-то было не так.       — Папа? — мой голос дрогнул, словно я забыла, как говорить это слово.       Он улыбнулся и протянул мне руку. Я шагнула вперёд, но земля под ногами вдруг потеряла опору, и я словно провалилась. Всё закружилось, поплыло. Луг исчез, остался только его голос, зовущий меня всё дальше.       — Регина, — он произнёс моё имя уже иначе, тише, настойчивее.       Резкий удар в грудь заставил меня захлебнуться в собственных мыслях. Я вновь была здесь, в холодной и влажной темноте. Звук капель вернулся, дробя мой слух. Реальность пронзила меня, как игла.       Папа исчез. Вместе с ним растворилось тепло, оставив только звенящую пустоту.       Я распахнула глаза, нахмурившись от резкой головной боли. Мои сухие губы едва могли шевелиться. И всё, что я смогла, — издать тихий, болезненный стон. Когда трезвость рассудка стала плавно возвращаться, я вдруг поняла, что находилась в заброшенной комнате с тусклым светом. Сидя на стуле и со связанными руками.       По телу на мгновенье прошлась волна мурашек. Колени ныли от боли, а тёплая струйка крови стала стекать из моего носа, попадая на губы. Волосы навязчиво липли к телу, а мерцающий свет раздражал глаза.       — Побочное действие, — позади меня раздался мужской голос. Развернуться бы мне удалось, оттого я не стала понапрасну тратить силы.       — От чего? — серым, едва живым голосом ответила я. Казалось, он даже мне не принадлежал.       — От препарата. Метаквалон, если ты знаешь, что это такое.       — Знаю, — холодно ответила я, несмотря на то, что после услышанного по моей спине прошёлся холодный пот.       — Умница какая. И пианистка, и следователь в таком юном возрасте. Даже дело раскрыла… Восхищён, Регина. Восхищён.       Он вышел из-за моей спины остановившись в нескольких шагах напротив меня. Он стоял передо мной, словно вырезанный из камня. Лысая макушка блестела в тусклом свете, подчеркивая резкость черт его лица. Высокие скулы и угловатый подбородок делали его внешность жёсткой, почти хищной. Морщины, глубокие и отчётливые, словно рубцы, тянулись по его лбу и вокруг глаз. Его взгляд — холодный, безжизненный, как стёкла старого окна, давно утратившего прозрачность. Карие глаза были темны и пусты, будто внутри них скрывался колодец, дна которого не найти.       Его губы, тонкие и плотно сжатые, будто замкнутые на замок, излучали суровость. Когда он говорил, уголки губ лишь слегка шевелились, но этого было достаточно, чтобы чувствовать угрозу. Его осанка — выправленная, контролируемая, каждый его жест был точным, как у человека, привыкшего к власти. Даже в его молчании сквозила угроза.       Рубашка, чистая и выглаженная, контрастировала с суровостью его внешности. Этот контраст только усиливал моё внутреннее напряжение. Он выглядел как человек, который никогда не забывает мелочей, даже самых незначительных. И сейчас он смотрел на меня, будто знал всё, что я думала, все мои страхи и слабости.       — Фамилия у тебя благородная. Княжеская, если быть точнее…       — Что вы хотите от меня? — я нагло перебила, произнесла фразу резче положенного, что вызвало у него хищную улыбку, только добром от него не веяло. И прежде чем ответить он многозначительно хмыкнул.       — Регина-а-а, — протянул он так, словно был не заинтересован в разговоре. Сунув руки в карманы брюк, он поднял глаза к верху, но когда вернул их к моему лицу, нечто в его взгляде изменилось. — Ты наивно полагаешь, что наш очернённый злом мир могут исправить доблестные люди на стороне закона. Такие, как ты. Только вот мир…       — Совершенно другой? — я повела бровью, бросив на него прищуренный взгляд. — Я знаю это. Знаю, как никто другой. О доблестности правоохранительных органов мне тоже говорить не стоит. У каждого свои понятия совести и чести, я живу по своим, вы по своим.       Я знала, что была далеко не в выигрышном положении. Знала, что в любой момент меня могут убить. Да и в целом-то я была в подвешенном положении, где канат, удерживающий меня над пропастью, может оборваться в любой момент. Но я не могла сдержать порыв, который рвался из меня неконтролируемым потоком:       — И всё-таки, почему я здесь? Чего вы хотите от меня? — во мне бушевала такая спесь, будто я была бессмертной.       Его карие глаза въелись в моё лицо. Брови мужчины свелись к переносице, когда он сделал предупреждающий шаг в мою сторону.       — Признаюсь честно, поражён. Тебе даже удалось ввести меня в небольшое заблуждение, но правила и условия здесь диктую я.       — Почему вы решили, что я стану слушаться? — моих окровавленных губ коснулась едкая ухмылка.       — Поверь, милый товарищ следователь, у меня есть свои рычаги давления, — он сделал ещё один шаг в мою сторону. И в этот раз более коварный, — Ты должна понять, что в этом мире не существует абсолютной справедливости. Есть лишь те, кто может управлять обстоятельствами, и те, кто вынужден подстраиваться под их волю. Ты — одна из тех, кто не понимает, что игра ведётся не по правилам, которые ты себе придумала.       Я сжала зубы так сильно, что сдави я челюсть сильнее, помещение заполнилось бы скрипом. Сжав млеющие пальцы, я старалась подавить внутренний страх, который медленно, но верно подбирался к моему сердцу, окольцовывая его своими сетями. Его слова были ядовитыми пулями, нацеленными в моё сердце. Я не могла позволить себе сломаться, не могла позволить ему увидеть, как я дрожу от страха.       — И что вы хотите от меня? — повторила я, стараясь сделать голос как можно более уверенным. — Вы хотите, чтобы я помогла вам? Чтобы я стала вашим пособником в ваших грязных делах?       Он рассмеялся, и этот смех был полон презрения.       — Ты недооцениваешь свою роль, Регина. Я не прошу тебя о помощи. Я предлагаю возможность. Возможность узнать правду, которая скрыта за завесой лжи, которую тебе навязывают. Ты ведь всегда была любопытной, не так ли?       — Я не хочу ничего знать, — произнесла я, стараясь сделать голос как можно более уверенным.       — Недооцениваешь ситуацию, Регина. Ты думаешь, что можешь просто игнорировать то, что происходит вокруг тебя?       — Я не собираюсь с вами сотрудничать! Вам не подчинить меня.       Он медленно склонился надо мной так, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. Только вот его блестели, как у хищника.       — Есения, — произнес он, его голос стал ледяным. — Ты думаешь, что можешь спрятать её от меня? Я знаю, где она. И я могу сделать так, чтобы её жизнь превратилась в ад, если ты не будешь сотрудничать.       Я ощутила, как холод проникает в меня, как он скользит по моим внутренностям обвивая их ледяной коркой. Как сердце бьётся быстрее. Как каждый вдох вновь вызывает адскую боль. Он говорил о вещах, которые я никогда не хотела бы слышать.       — Вы не смеете угрожать мне! — выкрикнула я, но внутри меня уже начинала расползаться паника.       — Я не угрожаю, Регина. Просто говорю очевидное. Ты можешь продолжать сопротивляться, но пойми, что у меня есть все рычаги влияния. Я могу сделать так, чтобы Есения исчезла, и ты никогда не узнаешь, что с ней стало. Могу превратить твою жизнь в сплошной кошмар. Могу уничтожить твоего возлюбленного Вадима. Могу причинить вред твоим близким, которые пока ещё живы. Сделать с ними то же, что когда-то сделал с твоим отцом.       Едва с его губ сорвалось последние предложение как моё тело охватила волна агонии. Я хотела кричать, метаться из угла в угол.       — Я ненавижу тебя, Ворошилов! — прокричав эту фразу так сильно как была способна, я плюнула в его лицо. Стала пытаться выбраться, развязать руки. В моих глазах горело неумолимое пламя ненависти. Боли. Презрения. — Ты сломал мне жизнь! Ты разрушил её до основания! — я продолжала кричать. Кричать и натирать руки тугой верёвкой, которая всё никак не поддавалась.       Он вытер своё лицо салфеткой таким беспристрастным жестом, что мне захотелось повторить свои действия ещё раз. Я кидала в него сотню едких фраз, проклятий и оскорблений, пока на меня не свалилась истерика. Безграничная, всепоглощающая. По моим щекам побежали обжигающие слёзы, но взгляд направленный на него всё ещё пылал ненавистью.       — Ты поплатишься. Поплатишься быстрее, чем думаешь, — шептала я, пока он не щёлкнул пальцами. За моей спиной послышались шаги, чьи-то руки коснулись моих плеч, удерживая на месте, а затем в моё плечо вонзилась игла. Метаквалон, — пронеслось в моей голове до того, как я отключилась.       Резкий поток холодного воздуха ударил мне в лицо, пробуждая из наркотического забытья. Первое, что я ощутила, — жгучая боль в теле, словно каждая клетка сопротивлялась пробуждению. Глаза медленно открылись, и в мутной пелене я увидела движение — что-то тёмное, расплывчатое, но уверенно приближающееся.       — Очнулась, — услышала я уже знакомый голос, и холод пронзил моё сердце.       Это был Ворошилов.       — Мы даже не успели добраться до финала, а ты уже разочаровываешь. Разве я дал тебе повод так рано отключиться?       Он стоял надо мной, освещённый мрачным светом единственной лампы, подвешенной над головой. Я вдруг заметила другую комнату, где теперь находилась: старое здание с облупившимися стенами и запахом сырости. Стул, на котором я сидела, холодил кожу. Связанные руки и ноги не давали возможности пошевелиться.       — Что… вам нужно? — прохрипела я, осознавая, что голос звучит едва слышно.       — Вопрос вновь предсказуемый, — он усмехнулся, подошёл ближе и наклонился, чтобы наши лица оказались на одном уровне. — Тебе кажется, что я хочу от тебя информации, а на самом деле…       Он внезапно замолчал, будто задумался, как лучше продолжить. Затем выпрямился и бросил взгляд куда-то в темноту.       — Я хочу, чтобы ты вспомнила.       Эти слова прозвучали как гром среди ясного неба.       — Вспомнила что? — я нахмурилась, пытаясь понять, о чём он говорит.       — О, Регина… — Ворошилов развёл руками, будто извиняясь. — Ты и правда думаешь, что всё в твоей жизни было случайностью? Что твой отец — обычный человек, погибший из-за несчастного стечения обстоятельств?       Я почувствовала, как что-то внутри меня начало клокотать, чем-то неистовым. Тем, что я никогда прежде не ощущала. Последствия препарата.       — Не смей говорить о моём отце!       — А почему нет? Ведь именно он привёл тебя сюда. Его ошибки стали твоей дорогой.       — Ты лжёшь! — выкрикнула я, рванувшись, но верёвки крепко удерживали меня.       — Ложь? — он рассмеялся. — Тогда почему ты видишь его в своих снах? Почему каждый раз, когда ты теряешь сознание, возвращаешься туда — в его голос, в его шаги, в его тепло?       Я открыла рот, но не смогла ответить. Ещё недавно я считала эти видения просто игрой разума, побочным эффектом страха и боли. Но его слова всколыхнули что-то глубже, что-то, что я сама боялась признать.       — Ты всё ещё уверена, что не хочешь узнать правду? — продолжил Ворошилов, делая шаг назад. — Ты так рьяно ищешь справедливости, но даже не знаешь, что она началась с него.       — Что ты имеешь в виду? — мой голос дрожал, но я старалась сохранять хладнокровие.       Он не ответил сразу. Вместо этого сделал жест, и из темноты вышел ещё один человек. На этот раз я узнала его мгновенно.       — Соколовский? — выдохнула я, не веря своим глазам.       Это был Саша. Человек, с которым я работала, дружила, которому доверяла. Он встал рядом с Ворошиловым, не поднимая глаз, будто стыдясь того, что оказался здесь.       — Вот твой первый сюрприз, — произнёс Ворошилов с ноткой торжества. — Видишь, Регина, всё, что ты считала своей опорой, постепенно рушится. Соколовский просто… на своей стороне.       — Почему? — я не могла поверить, что он мог предать. — Ты… ты работал со мной!       — У меня не было выбора, — ответил он тихо, но даже эти слова звучали фальшиво.       — У каждого есть выбор, — я пронзила его взглядом. — И ты сделал свой! Чёртов предатель!       В моей голове медленно стал собираться пазл происходящего. Похороны отца, прошедшие без меня, — нарочное действие. Мачеха не просто так выжила меня из квартиры. Раньше всех полученный диплом тоже был не моей заслугой. Даже попытка устроиться на работу была не тем, что я думала. И любезно приготовленный кофе Соколовским накануне вечером, очевидно, был приправлен метаквалоном.       — Как мило, — перебил нас Ворошилов, хлопая в ладоши. — Люблю такие диалоги, но мне пора возвращаться к сути.       Он подошёл к Соколовскому, похлопал его по плечу, а затем снова повернулся ко мне.       — Твой отец был не просто хорошим человеком. Он знал слишком много, чтобы оставаться в живых. И ты, Регина, пошла по его стопам.       — Ты убил его! — я закричала, чувствуя, как ярость вновь закипает во мне.       — Убил? Нет, девочка. Я сделал то, что должен был сделать. И ты узнаешь, почему.       Он щёлкнул пальцами, и Соколовский подошёл ближе.       — Время узнать правду, — произнёс Ворошилов, а затем резко потушил свет.       Темнота окутала всё вокруг, и я услышала голос отца. Но на этот раз он не был таким тёплым, как раньше. Его слова звучали как предупреждение:       — Регина, не доверяй никому. Даже себе.       Темнота была абсолютной, но тишина не наступила. Где-то далеко раздался гулкий стук, как будто в недрах этого заброшенного места оживало что-то опасное. Я напряглась, стараясь расслышать хоть что-то ещё, но вдруг голос отца прорезал этот гул:       — Ты должна быть сильной. Это ещё не конец.       Моё сердце сжалось, словно он говорил не из воспоминаний, а прямо сейчас, из этой тьмы.       — Папа? — я не смогла сдержать этот вопрос, вырвавшийся из меня почти шёпотом.       Ответа не последовало. Только шорох шагов и тяжёлое дыхание нарушали вязкую темноту. Я напряглась, чувствуя, как верёвки режут кожу, но в этот момент свет внезапно вернулся, заставив меня зажмуриться от резкой смены обстановки.       Когда я открыла глаза, передо мной стоял Соколовский. Его лицо было измождённым, тёмные круги под глазами выдавали усталость и… что-то ещё. Он наклонился ко мне, заговорил тихо, почти шёпотом:       — Прости, Регина. Я должен был.       — Должен был что? — прошипела я, не в силах сдержать злость. — Предать меня? Прислуживать этому ублюдку?       — Ты ничего не понимаешь, — его голос дрогнул, и в глазах мелькнула тень сомнения. — Это не так просто, как ты думаешь.       — Тогда объясни, — я бросила на него ледяной взгляд. — Объясни, почему ты выбрал его сторону.       — Потому что… — он замялся, взглянув в сторону, где скрывался Ворошилов, — он держит нас всех на крючке. Меня, тебя… всех, кто хоть раз пытался приблизиться к правде.       — И поэтому ты просто сдаёшься? — в моём голосе звучало презрение.       Он замер, будто мои слова действительно задели его. Но прежде чем он смог ответить, из-за его спины послышался голос Ворошилова:       — Какая драма, — с сарказмом протянул он, выходя из тени. — Но давайте вернёмся к делу.       Он приблизился, его шаги звучали размеренно, каждый удар ботинка о пол будто отмерял время, уходящее у меня.       — Соколовский, ты слишком мягок, — обратился он к моему бывшему коллеге, который отступил назад, опустив голову. — Позволь, я объясню нашей милой гостье, что происходит.       Он остановился напротив меня, сложил руки за спиной и немного наклонился.       — Твой отец был частью чего-то большего, Регина. Ты думаешь, что он погиб случайно? Ошибаешься. Он раскопал правду, которая могла разрушить устои мира, в котором мы живём.       — Какая ещё правда? — выкрикнула я, чувствуя, как паника смешивается с гневом.       — А вот это ты узнаешь, если примешь моё предложение, — его глаза блеснули хищной искрой. — Ты можешь продолжать бороться, цепляться за свои принципы. Или… ты можешь стать частью чего-то большего. Узнать, за что погиб твой отец.       — Ты хочешь, чтобы я предала всё, ради чего жила? — мои слова прозвучали как вызов.       — Предать? — он рассмеялся. — Нет, Регина. Я предлагаю тебе власть. Возможность изменить правила игры.       — И какой ценой? — мой голос звучал холодно, но я чувствовала, как его слова проникают в сознание.       — Ценой твоей верности мне, — он выпрямился, скрестив руки на груди. — Думаешь, у тебя есть выбор?       Я резко повернула голову к Саше, который продолжал стоять молча, будто в попытке спрятаться от происходящего.       — Ты же говорил, что он держит нас на крючке, — произнесла я. — Почему ты просто не избавился от него?       — Потому что это невозможно, — ответил он тихо. — Он… он всегда на шаг впереди.       — Не слушай его, — вмешался Ворошилов, склонившись ко мне. — Ты слишком умна, чтобы поверить в такие сказки.       — А ты слишком самоуверен, чтобы понять, что я не из тех, кто ломается, — я уставилась ему прямо в глаза, собирая последние крохи силы. — Я Регина Несвицкая!       В его взгляде мелькнуло раздражение. Он отступил на шаг и махнул рукой.       — Хорошо. Если ты не хочешь делать выбор сейчас, сделаешь его позже. Но помни: каждый раз, когда ты будешь слышать голос своего отца, ты будешь понимать, что только я могу дать тебе ответы.       Он повернулся и ушёл, оставляя меня с Соколовским и своими мыслями. Я почувствовала, как внутри меня растёт странная решимость смешанная с гневом и ненавистью.       Я найду правду. Но не так, как он хочет.       Соколовский остался стоять напротив меня. Его взгляд был опущен, но я видела, как пальцы его правой руки нервно подрагивают, словно он пытался что-то удержать внутри себя.       — Ты должен помочь мне, — сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал твёрдо.       — Помочь? — он горько усмехнулся, наконец взглянув мне в глаза. — Регина, я бы хотел. Но ты не понимаешь… Мы здесь пешки. Ты, я — все.       — Тогда почему ты всё ещё стоишь на его стороне? — я вновь выпустила шипы, чувствуя, как злость новой волной охватывает меня.       — Потому что те, кто переходит дорогу Ворошилову, не доживают до утра, — его голос стал тихим, почти шёпотом. — И они умирают не так, как ты думаешь.       — Значит, это страх? — я не отводила от него взгляда. — Ты боишься?       — А ты не боишься? — его глаза вдруг блеснули. — Он угрожает твоим близким. У него есть ресурсы, связи…       — Я боюсь, — призналась я, но голос мой не дрогнул. — Но это не значит, что я сдаюсь. Если ты не собираешься мне помочь, скажи прямо.       Саша замолчал. На его лице появилось выражение ярой внутренней борьбы. Он наклонился ближе, понизив голос до шёпота:       — Я помогу тебе. Но ты должна понять: у нас мало времени.       — Что ты предлагаешь? — я напряглась, чувствуя, как внутри что-то замирает.       — Когда тебя переведут в другое место, я оставлю тебе ключ. Это всё, что я могу. Дальше ты должна будешь действовать сама, — он посмотрел на дверь, будто ожидая, что Ворошилов может появиться в любую секунду.       — Почему ты решил, что я справлюсь? — мои слова звучали как вызов, но я ловила себя на мысли, что это всё больше похоже на просьбу.       — Потому что ты — Регина, — он чуть заметно улыбнулся. — Упрямая и бойкая. Я это делаю не для тебя, — вдруг добавил он, вставая во весь рост. — А для того, чтобы хотя бы кто-то из нас мог попытаться изменить ход этой игры.       В этот момент за дверью раздались шаги. Соколовский резко выпрямился, а на его лице снова появилось выражение холодной отрешённости. Дверь открылась, и на пороге появился незнакомый мужчина, видимо один из людей Ворошилова. Его лицо было каменным, а взгляд цепким, как у хищника.       — На выход, сокол, — бросил он коротко.       Соколовский ничего не сказал, лишь одарил меня последним взглядом — быстрым, напряжённым, как будто пытался передать что-то, что нельзя было выразить словами.       Я осталась одна. В комнате снова воцарилась тишина, прерываемая только капающим где-то вдали звуком воды. Но теперь у меня было явное ощущение, что тишина не будет длиться вечно. Когда комната наполнилась тяжёлым шагом, и я инстинктивно напряглась.       — Как ты тут, Регина? — голос Никиты был низким, почти мягким, но от его тона у меня внутри всё сжалось.       — Замечательно. Просто невероятно, знаешь ли, — я подняла глаза, бросив на него полный презрения взгляд. Его присутствие было вполне ожидаемым.       Он стоял в полутьме, его высокий силуэт почти сливался с мрачной обстановкой. На его лице блуждала странная смесь интереса и напряжённости, а в уголках губ — едва заметная улыбка, от которой меня затошнило.       — Я пришёл, чтобы помочь, — сказал он, делая шаг ближе.       — Помочь? — я хмыкнула, чувствуя, как внутри всё закипает. — А зачем? Решил обмануть своего отца? Или, может быть, это очередная часть его игры?       Он опустил голову, словно обдумывал мои слова, а затем поднял на меня взгляд ореховых глаз, полный какой-то странной смеси жалости и мольбы.       — Ты же знаешь, я не такой, как он, — произнёс он, подходя ещё ближе. Его голос звучал почти умоляюще. — Да, я ошибался. Да, я вёл себя как последний урод. Но я не мог тогда поступить иначе…       — Не мог? — мой голос дрогнул от сарказма. — Ты ударил меня, Ворошилов!       — Я сожалею, — он склонил голову, будто пытался искренне покаяться, но его глаза выдавали другое.       Сожаление? Нет. В его взгляде было что-то болезненно навязчивое.       — Неужели? — я откинулась на спинку стула, с вызовом встретив его взгляд. — Только вот мне плевать. Я с Вадимом, и моли бога о моём здравии, потому что узнай он о твоём поступке, ты бы не стоял здесь!       — Знаю, — он вдруг приблизился ко мне настолько, что я почувствовала его дыхание. — Я помогу тебе. Я помогу выбраться отсюда.       — К чёрту тебя! К чёрту твою помощь! Я ненавижу тебя и твоего отца! Вы поплатитесь! Слышишь? Поплатитесь! — мой крик заполнил комнату до краёв.       Его пальцы внезапно коснулись моей щеки, и я резко отпрянула, пытаясь освободиться от верёвок.       — Не трогай меня! — прошипела я, чувствуя, как злость парирует над страхом.       — Тихо! — Никита прошёлся ладонью по своим волосам, напряжённо отводя взгляд. — У нас мало времени. Если хочешь выжить, перестань сопротивляться.       — Ты помогаешь мне не из-за благородства, Никита. Это всё твои больные игры!       — Возможно. Но это не имеет значения. Главное, что я — твой единственный шанс сейчас.       На секунду между нами повисла напряжённая тишина, которую разорвал скрип дверных петель.       — Ты пойдёшь со мной, — тихо сказал он, протягивая руку.       — Никогда, — я не двинулась с места.       — Ты вынуждаешь меня, Регина! — он резким движением ударил по столу стоящему неподалёку.       Я вздрогнула от звука, и дрожь пробежала по телу. Кащей замер, его дыхание стало хриплым, будто он с трудом сдерживал себя от очередного взрыва.       — Ты вынуждаешь меня… — повторил он, голос стал тише, но напряжение в нём резонировало с моим страхом.       — Делай что хочешь, — прошептала я, стараясь казаться сильной, хотя внутри уже давно всё рухнуло. — Ты думаешь, я поверю тебе? Думаешь, я позволю тебе снова играть со мной?       — Не ты ли любишь играть, Регина? — он склонил голову, его глаза блестели каким-то опасным светом. — Только теперь ставки выше. И я не намерен проигрывать.       — Это не игра, Никита. Это твоя одержимость, — я посмотрела ему прямо в глаза.       — Одержимость? — он ухмыльнулся, но в этой ухмылке не было радости. Только ярость и боль. — Возможно. Но если это одержимость, то ты сама её создала.       Его слова заставили меня замереть. Я видела, как он начинает снова терять контроль, как его абъюзивная натура поднимается на поверхность, но теперь всё это облекалось в форму болезненной зависимости.       — Ты… ты всё делаешь ради себя, Никита, — я заставила себя говорить. — Ты хочешь быть героем, спасающим меня? Но ты не герой. Ты…       — Замолчи! — его голос взвился, как кнут, и он резко шагнул вперёд. Его лицо оказалось рядом, и я почувствовала, как его пальцы сжали мои плечи. — Я делаю это, потому что не могу без тебя, Регина! Ты понимаешь? Я не могу!       Его хватка была болезненной, но я не отводила взгляда.       — Ворошилов, ты болен, — тихо сказала я, пытаясь сдержать слёзы. — Ты должен понять это.       Он резко отдёрнул руки, будто мои слова обожгли его.       — Ты… ты ничего не понимаешь, — прошептал он, отвернувшись. Его голос был тихим, почти безжизненным. — Ты никогда не понимала.       Он замер, а потом обернулся ко мне, его взгляд был тяжёлым, усталым.       — Я помогу тебе, Регина, — сказал он, наконец. — Не ради себя. Не ради отца. Ради тебя. Даже если ты этого не хочешь.       Его слова повисли в воздухе, словно обещание, от которого у меня по коже побежали мурашки. Он достал из кармана шприц.       — Нет! Нет! Нет! — запротестовала я. Страх сковал мои лёгкие и горло. Я пыталась сбежать, пыталась сделать хоть что-нибудь, чтобы эта гадость перестала отравлять мой организм и сознание. Однако верёвки нарочито сдерживающие меня не давали такой надежды.       Когда игла вонзилась в моё бедро, я ощутила как тьма в очередной раз захватывает моё сознание.