Стирая границы

Рыжий с чего-то взял, что переть против толпы уебков — идея просто охеренная. Какого-то черта решил, что уже восстановился и сможет без особых усилий раскидать всех пятерых. В одиночку. Еблан. Вариант пройти мимо беззащитной девушки, окруженной сворой плотоядно скалящихся гопников, он тоже не рассматривал — сорвался с места сразу же, как увидел, что один из них начинает открыто домогаться к бедолаге. Рыжий — явно не рыцарь на белом коне, а благородства в нем не больше, чем равнодушия. Но в этот раз он не мог позволить этим уебкам уйти безнаказанными. Ему нужно было вмешаться. Нужно было выпустить пар, отыграться хоть на ком-то, иначе его просто разорвало бы изнутри. И, конечно, всему виной был Хэ Тянь. Он, как и всегда, приперся днем к нему на работу. Как и всегда, заказал тарелку лапши и чашку черного кофе без добавок. Как и всегда, бросал на Рыжего незаметные странные взгляды. Все как и всегда. Перед уходом он, как обычно, оставил щедрые чаевые на столике и записку, сделанную из салфетки, с аккуратно выведенным номером телефона: «Сообщи, когда захочешь прийти». Прошло два дня с их последнего разговора. Рыжий знал, что оттягивать неизбежное не выйдет — сам же согласился на эти долбаные условия выплаты долга: дважды в неделю готовить для Тяня. Слово он привык держать, поэтому коротким сообщением сообщил, что придет в понедельник к шести вечера. До этого времени он старался выкинуть Тяня из головы, но, надо признать, давалось это с трудом. Когда же наступил злоебучий понедельник, Рыжий с обреченностью принял свою участь и поплелся по указанному адресу, где обитал этот хрен. Дорога до его дома заняла примерно сорок минут: тридцать — на автобусе и десять — пешком. Район незнакомый: много переулков и парков, дорогих магазинов и ресторанов. И чем ближе Рыжий подбирался к месту назначения, тем больше убеждался в том, что Тянь не просто так зовется мажорчиком. Здесь все выглядело до абсурда ухоженным, будто город старался произвести впечатление своей напыщенной идеальностью. Даже трава на газонах у высоченных застекленных зданий выглядела так, словно ее подравнивали вручную с линейкой. Так получилось, что Рыжий немного заблудился в неизвестном районе и забрел, куда не следовало. Пусть здесь все и выглядело идеально чистым — ни соринки, ни бумажки на асфальте, — но даже в таких элитных местах находились уголки, где пряталась всякая мразь, пристающая к беззащитным молоденьким девушкам. Без этого, похоже, не обходился даже самый богатый район. В общем, слово за слово, удар за ударом, и Рыжему чудом удается заступиться за девушку. Когда та, без остановки осыпав его словами благодарности, наконец уходит, Рыжий приваливается к бетонному ограждению возле парка и, с трудом переводя дыхание, понимает: быковать против толпы из пяти человек было пиздец разумно. У него снова ободранны костяшки рук, порвана губа, разбита бровь, а лицо напоминает поле боя. Дышать вроде получается, ребра на месте, но боль пронизывает каждую клетку — адская, выматывающая до чертиков. Рыжий запрокидывает голову, прижимаясь затылком к прохладному бетону, и закрывает глаза. Усталость разливается по всему телу наперегонки с пульсирующей болью, а каждый вдох-выдох дается с усилием. Он понимает, что дойти до дома с такими ощущениями будет задачей не из легких — махание кулаками выжало из него все силы. И тут же вспоминает: он ведь вообще-то собирался к Тяню долг отрабатывать. Черт. Вот это сыграл в благородного рыцаря. Об ужине, который уже давно мог быть приготовлен, он напрочь забыл. Рыжий не планировал надолго засиживаться у Тяня — заранее придумал, что можно приготовить быстро, чтобы скорее уйти. Но все ожидаемо пошло по пизде. — Сука… — раздраженно шипит Рыжий себе под нос, подняв на залитое сумрачными оттенками небо усталый взгляд. Красиво. А еще очень холодно: чем ближе к ночи, тем ощутимее осенний воздух зябко пробирается под кожу. Надо подниматься и пиздовать. Только куда? Домой? Там мама, которая начнет беспокоиться сразу же, как Рыжего с разбитым в кровь лицом увидит. Будто мало ей проблем в жизни, которые взвалились на ее хрупкие плечи. Рыжий должен ее оберегать, а не становиться причиной новых. Так что вариант отправиться домой отпадает. Остается только… Тяня видеть не хочется. Он бесит. Одной своей самодовольной рожей выводит из себя, мудак чертов. Но Рыжий ему должен, и это игнорировать не получится. Нужно просто выдержать этот месяц и потерпеть его раздражающее присутствие. Главное, чтобы он не лез с… чем не просят. Ну вот зачем, зачем, мать его, Тянь его поцеловал? Да еще и возле работы, где их в любой момент могли увидеть. Решил поглумиться над его чувствами? Или просто поржать, как над каким-то приколом? Это ж надо до такого додуматься: взять и на улице поцеловать парня прямо в губы. Совсем страх потерял. Или просто умом тронулся, уебок. Ненависти к нему уже мало, когда хочется зарядить со всей силы, чтобы понял, с кем связался. Чтобы, тварь такая, запомнил раз и навсегда: с Рыжим такие однобокие шуточки лучше даже не пробовать. Рыжий не знает, почему ему не врезал. Хотя был близок: нос бы точно сломал, как минимум. Может, не хотел устраивать драку возле ресторана, откуда могла выйти Лицинь или хозяйка. А может, просто не хотел получить в ответ. И не просто получить, а так, чтобы потом каждое ребро пришлось по кусочкам собирать. Он примерно понимает, на что способен Тянь, и проверять это на практике не торопится. Жизнь у него одна, и, как ни странно, ею хочется дорожить: он и так по тонкой грани каждый раз ходит, намереваясь при первом удобном случае вниз сорваться. С другой стороны, наверное, Тяню стоило бы сказать спасибо. Если бы не он, появившийся тогда в последний момент, когда Рыжий с трудом находился в сознании, то, вероятно, не смотрел бы сейчас на небо, на котором из-за сияющего разными огнями города почти не видно звезд. И вообще не увидел бы сегодняшний день. Не дожил бы до этого момента, когда тело ноет от боли настолько, что хочется сдохнуть. В руке вибрирует телефон, и Рыжий опускает взгляд на экран. (19:23) Ебанутый: Ты придешь? Он нехотя нажимает на окошко для ввода сообщения и не думая набирает дрожащими пальцами: отъебись. На «Отправить» не жмет — думает. Думает о том, как хочется послать все нахуй — и Тяня, и боль, и свою кубарем несущуюся в ебеня жизнь. Но вместо этого он смотрит на мигающий курсор еще несколько секунд, беззвучно чертыхается, выдыхая облачко пара изо рта. Затем стирает набранное и пишет короткое: да. И отправляет, не добавляя никакого объяснения, почему он задерживается. А с хуя ли ему оправдываться вообще? Он Тяню ничего, кроме гребаной готовки, не должен — ни отчитываться перед ним, ни трепаться о собственных проблемах. Они друг другу никто — пусть так и остается. Еще бы Тянь тоже это в свои прокуренные мозги вбил, и тогда вообще все заебись будет.

***

Рыжий, конечно, понимал, что увидит, но все равно чувствует себя как не в своей тарелке, пока поднимается на лифте на нужный — последний — этаж. И огромное зеркало во всю стену, релаксирующая негромкая музыка и освещение со всех сторон — очевидное тому подтверждение. Рыжий не был к подобному готов. А лицезреть свою расквашенную рожу в таких условиях — тем более. Он здесь, как бельмо на глазу: пацан, воспитанный улицей и закаленный драками, уж точно никак не вписывается в местные декорации. Слишком много света, глянца и пафоса. Это мир гребаного Хэ Тяня, и Рыжему здесь совершенно не место. Он продолжает мусолить эту мысль до самой квартиры мажорчика, а когда тот открывает дверь, в голове становится неожиданно пусто. Потому что Тянь выглядит искренне удивленным. Его серые глаза пробегают по Рыжему снизу вверх и замирают на лице, разглядывая чуть ли не каждый сантиметр кожи. Рыжий не может ничего поделать с тем, что чувствует этот пристальный, изучающий его взгляд, оглаживающий брови, глаза, нос, скулы и губы. И на губах он задерживается дольше, чем на остальных частях лица, и Рыжий отчаянно, блядь, надеется, что это из-за скола на нижней, а не по какой-то другой причине, о которой он не хочет думать. Тянь отходит назад, без слов приглашая войти, и Рыжий, так же молча, переступает порог. В квартире пахнет одиночеством. Рыжий не знает, чем именно оно должно пахнуть, но, глядя на совершенно пустую безликую студию, он думает, что это близкое к тому определение. Из-за отсутствия мебели гостиная — она же спальня — кажется чересчур огромной. Здесь есть только диван, телевизор, кофейный столик с ноутбуком, комод и кровать, расположенная рядом с большими панорамными окнами. Больше ничего. Словно всего этого и впрямь достаточно для обычной жизни. — Кухня справа от тебя, — доносится голос за спиной, и Рыжий поворачивает голову в сторону единственного огражденного от остальной квартиры пространства, если не считать ванную комнату. Кухня скрыта за раздвижными матовыми дверями, и даже через небольшую щель видно, что она оборудована по последнему слову техники. Рыжий хочет рассмотреть поближе, но, потянувшись, чтобы открыть дверь шире, он внезапно замирает, глядя на свои руки, измазанные в крови и грязи. Блядь. Совсем забыл о том, чем занимался до прихода в эти выебонские хоромы. Первым делом нужно себя в порядок привести, а потом уже предоставленную ему территорию изучать. Тянь, кажется, думает о том же, когда снова ровным вкрадчивым голосом говорит: — Можешь воспользоваться ванной, если нужно. И Рыжий без лишних слов и вопросов принимает этот жест гостеприимства и уходит мыть руки. И лицо. И шею тоже не помешало бы с мылом потереть. Господи, да он ведь реально пацан с улицы: такую побитую рожу только таким, как он, и удостоено носить. И любимую толстовку заляпал, бля. Какой пиздец. Лучше в зеркало вообще больше не смотреть. Рыжий опускает взгляд на стекающую с пальцев бледно-красную воду и думает о том, что Тянь ни слова про его отмудоханный вид не сказал. Только охуел сначала, как увидел, но не проронил ни одного едкого комментария или колкого замечания в его адрес, и это странно. Он вообще тихий какой-то, можно даже сказать: непривычно молчаливый. И ведет себя отстраненно, на расстоянии держится. Не то чтобы Рыжего это как-то напрягает, напротив, он рад, что этот отбитый придурок наконец-то от него отстал, но… Гребаное «но». Как ни крути, все воспринимается немного по-другому. Тянь обычно достает его по поводу и без, влезает в личное пространство, расспрашивая обо всем или выкидывая какие-то двусмысленные подъебливые фразочки. А тут вдруг взял и перестал? Это из-за того, что Рыжий пару дней назад сорвался, потому что был сбит с толку его дурацким, ничего не значащим поцелуем? Блядь. Вот таких мыслей в голове сейчас точно быть не должно. Тогда Рыжий сказал все прямо и по делу. Тянь его выбесил — Тянь добился вполне очевидной реакции на собственные необдуманные действия. Потому что нехер делать то, о чем не просят. Например, лезть к парню с поцелуями и дебильными предложениями. Рыжий закручивает вентиль и опирается ладонями в мраморную столешницу с влитой раковиной. Сверлит свою рожу в отражении задумчивым взглядом и пытается понять, что ему делать со всем этим дерьмом в его жизни, верхушкой которого был и остается Хэ, чтоб его, Тянь. Месяц. Ему нужно продержаться всего месяц. Шляться к этому придурку дважды в неделю и готовить жратву. И каким-то образом постараться сделать так, чтобы не вскрыться от его вынужденного общества. А до тех пор необходимо найти гребаный компромисс в том, что у обычных людей называется отношениями. Только вот то, что происходит у них, это не отношения. Необъяснимая тупая херня это. — Ну ты и вляпался, придурок, — говорит Рыжий сам себе и, отвернувшись от заебанного лица в зеркале, выходит из ванной. Тяня он обнаруживает на кухне. Стоит, скрестив руки на груди и прислонившись поясницей к столешнице. Смотрит в разложенные на столе продукты и, судя по его сложному задумчивому взгляду, о чем-то серьезном размышляет. Должно быть, понимает, что идея с готовкой была заведомо херовой, или у него еще какие проблемы, кто его знает. Тянь отвлекается от своих мыслей и переключает свое внимание на Рыжего, когда замечает его в дверях. — Прежде чем ты начнешь, позволишь обработать твои раны? — говорит и подбородком указывает на стоящую рядом с ним аптечку. И, блядь, от тона, которым он произносит эту фразу, позвоночник Рыжего какого-то черта продирает странными мурашками. Тянь слишком спокойный, слишком закрытый, слишком другой. И это почему-то раздражает. Рыжий сглатывает накатившую слюну в сухое горло и, выравнивая голос до максимально ровного, отвечает тоже вопросом: — Захотелось роль заботливой мамочки на себя примерить? На пассивную агрессию Тянь никак не реагирует. Даже бровью не ведет. Лишь неотрывно удерживает взгляд Рыжего своими нечитаемыми темно-серыми глазами, от которых внутри что-то сжимается, сжимается, сжимается. А разжиматься обратно уже не хочет. И сердце колотится по-ненормальному быстро. — Нет, — спокойно отвечает Тянь. — Просто предложил свою помощь, и все. Я не заставляю. И находиться здесь ты тоже не заставляешь, зло думает Рыжий вдогонку его словам, сжимая руки в кулаки с такой силой, что затянувшаяся тонкой пленкой корочка на коже костяшек лопается, выпуская кровавые бусинки капель наружу. Он раздраженно хмурится и зачем-то делает несколько шагов к Тяню. Расстояние между ними сокращается до полуметра, а сердце неугомонно ебашит все сильнее и чаще. Тянь не заставляет. Больше — нет. Это поначалу он и напирал, не оставляя возможности выбора, но сейчас все иначе. Рыжий мог отказаться от его идиотских условий, мог послать нахуй, мог ему врезать, в конце концов. Ведь он не тот, кого можно заставить плясать под свою дудку. На такое у него всегда заготовлен один ответ. Или кулак, если разговоры не сработают. Все просто. Однако в какой-то момент он понял, что Тянь действительно не желает ничего плохого. Он не наседает и не требует получить свои деньги обратно, используя угрозы и силу. Он всего-навсего предложил достойную альтернативу, и для Рыжего, у которого за спиной ни гроша и проблем до пизды, это реально оптимальный вариант. У него нет ни одной весомой причины отказаться. — Ты и таким можешь быть, оказывается, — выдержав небольшую паузу, хмыкает Рыжий. — Каким? — Не уебком. Слух трогает чужая усмешка — усталая и скомканная, и Рыжий не знает, почему ему не хочется ее ни видеть, ни слышать. — Действительно, — соглашается Тянь, расцепляя скрещенные на груди руки и запуская одну в свои угольные волосы. Рыжий бессознательно залипает на его длинные — красивые, блядь — пальцы, которые неторопливо зачесывают передние пряди назад. Слышит тихий тяжелый выдох и переводит взгляд на лицо Тяня: бледное, с проступающими тенями под глазами и острыми скулами, будто он эти пару дней работал на износ и ни черта не ел. И со сном у него наверняка имеются проблемы: такие синюшные ямы под нижними веками просто так не появляются. Рыжий сглатывает неуместное желание спросить, какого хуя тот себя так изводит, но мысленно отмахивается и, тихо выдохнув, возвращается к предыдущей теме: — Ну? Мне долго ждать? Тянь поднимает на него вопросительный взгляд. — Прости, я мешаю, наверное. Я не подумал об этом, — несколько растерянно отзывается он и делает шаг в сторону. — Да нет же. Ты, кажется, помощь предлагал, — удивляясь своей неожиданной решимости, поясняет Рыжий. — Делай, что хотел, а потом я приступлю к тому, зачем сюда пришел. А то время поджимает. Тянь обескураженно замирает на месте, словно не надеялся услышать что-то подобное, и только спустя примерно пять секунд черты его лица смягчаются, когда он произносит с короткой, едва уловимой, поддразнивающей улыбкой: — Черт, Шань. Ты хоть понимаешь, как неоднозначно это звучит? От собственного имени, произнесенного низким, хрипловатым голосом, Рыжего пробирает жаркой волной от поясницы до самого затылка. Он чувствует, как уши начинают теплеть одновременно с тем, как до него доходит смысл сказанного. — П-придурок, блядь! Я не имел в виду ничего такого! — вспыхивает немалым возмущением Рыжий, хмурится и отводит смущенный взгляд в сторону. А Тянь лишь шире улыбается, наблюдая за его искренней реакцией. Придушить бы говнюка, да и дело с концом. — Ты точно ебанутый. Как тебя только люди терпят? — ворчит под нос. — Кому надо, те давно привыкли, — с весельем в голосе сообщает Тянь, пока смачивает кусочек ваты в антисептике. — Может быть, однажды и ты привыкнешь. Шань, посмотри на меня. — Да хватит звать меня по имени! Бесит, бля! — Малыш Мо нельзя, по имени нельзя. Как мне тогда тебя называть? Злючка-колючка? — интересуется Тянь, не переставая улыбаться. — Я тебе сейчас точно втащу, мудила, — рычит Рыжий и сам замечает, как беззлобно это звучит: как-то чересчур мягко, без привычной яркой ненависти. — Тогда и тебе придется обо мне позаботиться, — моментально отзывается Тянь и осторожным движением касается его подбородка двумя пальцами, призывая взглянуть на него, и Рыжий, как ни странно, поддается этому прикосновению. Поворачивается к Тяню деланно хмурым, максимально недовольным лицом и тут же встречается с его глазами. Думает о том, что мажорчик снова слишком много о себе возомнил, и собирается ему об этом напомнить, но в последний момент почему-то передумывает, когда, сглотнув взбесившееся в глотке сердце, проваливается в затягивающую серебряную глубину. — Перебьешься, — сипло отвечает Рыжий вместо этого, ощущая неприятное жжение, когда ватка мягко впечатывается в бровь, касаясь поврежденной кожи. — Что, оставишь меня, покалеченного, избитого и такого нуждающегося в помощи, одного? — Да. — Неправда. Уверен, ты сделаешь то же, что я делаю сейчас для тебя. А может и больше, кто знает. — Ты точно нарываешься на то, чтобы я прошелся по твоей самодовольной улыбке кулаком. И не один раз. — А вариант «не кулаком» не рассматривается? — абсолютно бесстыже, не стесняясь, не придавая словам никакого значения, спрашивает Тянь и смотрит своими ненормально красивыми, искрящимися ехидством глазами в глаза Рыжего. Хочется ответить что-то вроде: сейчас узнаешь — и все-таки воплотить сраный план в действие. Но слова стопорятся в глотке вместе с вдохом, и Рыжий чувствует, как щеки начинают противно гореть от всего и сразу: от дикой, почти интимной близости, возникшей между ними; от дурацкого взгляда вмиг почерневших чужих глаз; от желания сделать все с точностью наоборот и рывком прижаться к горячим приоткрытым губам, вкус которых не успел распробовать в прошлый раз. Рыжий слегка вздрагивает и непроизвольно судорожно выдыхает, болезненно морщась, когда ватка с антисептиком оказывается прижата к сколу на нижней губе. Тянь это замечает и тут же отстраняет руку от лица. Придвигается ближе лицом и, вытянув губы в расслабленной букве «о», слабо дует на ранку. — Так лучше? — спрашивает, глядя в глаза, и повторяет недавнее действие. — Перестань, я не девчонка, — глухо хрипит Рыжий сквозь осипшее горло, стараясь не обращать внимание на то, как сердце панически вбивается в ребра, как свихнувшееся. — И я безумно этому рад. — Что, блядь? — Ты слышал. Рыжий слышал. И никакого, нахуй, понятия не имеет, что ему теперь с этой информацией делать. — Не знаю, что ты за игру затеял, мажорчик, но тебе лучше остановиться, пока ты об этом не пожалел, — рычит Рыжий в свою защиту и снова пытается сглотнуть суматошный сердечный ритм обратно в себя. Пытается не вдыхать его запах, который слишком яркий и до пиздеца знакомый, идущий наперебой со спиртовым запахом антисептика. Пытается не зацикливаться на ошалелых, совершенно неправильных и неуместных мыслях в голове. Пытается не потеряться в этом откровенно абсурдном хаосе, которому сложно дать хоть какое-то объяснение. И понимает, что проебывается абсолютно и метко, по всем фронтам. — Я не играю с тобой, Шань. Еще не понял этого? — спокойно отвечает Тянь, наклеивая тонкую полоску пластыря на рассеченную бровь и с особой нежностью приглаживая ее подушечкой указательного пальца. — Я знать тебя не знаю, и все это… — горло прорезает сухостью, и Рыжий нервно откашливается, чертыхаясь. — Все, что ты делаешь или говоришь, не имеет определенного смысла, кроме как… Да блядь!.. Слова путаются, плохо ложатся на язык, и Рыжий морщится, злясь то на самого себя, то на Тяня — за то, что заставляет его все это чувствовать. Он не понимает, что именно нужно сделать, каким богам молиться, чтобы остановить то, что между ними сейчас происходит. Рыжий зарывается рукой со сбитыми костяшками в короткие волосы у лба, прикрывая глаза ладонью, и тихо, беспомощно выдыхает: — Зачем это все… Что с тобой не так?.. — Один рыжий парень ворвался в мою жизнь и перевернул ее на сто восемьдесят. И за это я ему благодарен. — Заткнись, — сипит Рыжий, уткнувшись напряженным взглядом в чужую широкую грудь, обтянутую черной футболкой. — Это ты ворвался в мою без спроса и все никак не найдешь выход, чтобы из нее свалить. Тянь очень близко, и это и без того интимное расстояние импульсивно хочется сократить еще немного. Хочется яростно вцепиться пальцами в блядскую ткань и рывком дернуть на себя. А дальше непонятно: то ли проехаться кулаком по смазливой морде, то ли впиться грубым, яростным поцелуем в ненавистные губы. Но Рыжий не двигается. Просто терпит на себе пронзительный, обжигающий кожу взгляд серых глаз — Тянь иначе на него не смотрит, никогда не смотрел. И молчит. А потом едва ли не подпрыгивает на месте, когда чужие прохладные пальцы осторожно обхватывают за запястье и с легким нажимом отстраняют руку Рыжего от его же лица. — Мне держаться от тебя на расстоянии? — спрашивает Тянь и берет его ладонь в свою, удерживая их руки на весу, а затем аккуратно прижимает смоченную в антисептике ватку к ободранной коже на костяшках. — Надо же, до тебя дошло наконец, — устало язвит Рыжий, опустив взгляд на длинные пальцы, сжимающие его кисть, и прикосновение это такое бережное, такое ласковое и осторожное — до невозможности. В голове пусто. Только одна взбалмошная мысль, пульсирующая набатом в висках: выскользнуть из захвата, чтобы пройтись подушечками пальцев по выступающим венам на чужом предплечье вверх, на крепкие бицепсы. Очертить ладонями плечи, с жадностью зарыться в волосы на затылке. Сжать их в кулак и с силой оттянуть назад, открывая доступ к шее, чтобы вывести на бледной коже влажную дорожку языком, а затем бешено и дико впиться в то место зубами, вырывая из чужой глотки гортанный болезненный стон на выдохе. — Это то, чего ты действительно хочешь, Малыш Мо? — Тянь произносит это шепотом, который оглушает, как оплеуха. Рыжий резко приходит в себя и ошарашенно моргает. Горло перекрывает скомканным вдохом, рожа нестерпимо и беспощадно горит, а в паху ощущается приятная — какого, блядь, хуя — знакомая тяжесть, которой там быть не должно. И дурацких фантазий в голове, возникших пару мгновений назад, тоже быть, сука, не должно. Вот же блядство. Ебучий, мать его, Хэ Тянь. Когда он заканчивает перевязывать ладонь, Рыжий резким движением вырывает руку, отшатываясь в сторону. Бросает сухое, почти разъяренное: — Ага. Просто пиздец как хочу. А теперь вали с кухни. И спешно отворачивается к столу с продуктами, с трудом припоминая, зачем он сюда пришел. — Хорошо, — прилетает тихий ответ в спину. — Только кое-что еще. — Что? — спрашивает на автомате, не поворачиваясь. — Твоя толстовка в крови. Сними, я брошу ее в стирку. Рыжий не спорит, потому что заебался уже в принципе разговаривать с ним — послушно снимает толстовку через голову и не глядя швыряет в Тяня. Ему нужно, чтобы его просто оставили одного. Хотя бы на то время, пока он готовит. Ему необходимо это время, чтобы остыть и немного разобраться в том, что за хренотень с ним творится, когда этот придурок рядом. — Доволен? А теперь прова… Договорить Рыжий не успевает: застывает, как вкопанный, когда Тянь, этот бесстыжий невыносимый мудак, уже оказывается рядом и, схватив футболку Рыжего за нижний край, бесцеремонно задирает ее до груди. Рыжий даже возмутиться не в силах — вот настолько он охуел. Замахнуться и ударить обнаглевшему уроду локтем в грудак тоже не получается, потому что Тянь предугадывает этот предсказуемый выпад и перехватывает его руку прежде, чем Рыжий вкладывает в этот удар силу. За тем, что происходит дальше, он уследить не успевает: слишком быстро оказывается обездвиженным, только чувствует, как Тянь вплотную прижимается к нему со спины, обвиваясь вокруг его торса руками. — Пусти, сволочь, — с приглушенной яростью шипит Рыжий и дергает плечом в бессмысленной попытке выбраться. Стискивает зубы почти до скрежета, когда Тянь ведет носом по его бритому виску и горячо, сдержанно выдыхает, касаясь губами ушной раковины: — Нет, Малыш Мо. Не отпущу. На секунду Рыжему приходится закрыть глаза, чтобы выматериться мысленно: он реально заебался вот так каждый раз оказываться в безвыходном положении. Как загнанная в угол мышь, блядь. Сначала Тянь сверлит его сложным, нечитаемым взглядом и лезет к нему чуть ли не в душу, а потом вытворяет нечто подобное, из-за чего внутренности в морской узел сворачиваются и сладко ноет внизу живота. И это — финиш. Очередное блядское дно, потому что Тянь от него ни при каких условиях не отстанет, и ему, Рыжему, придется с этим как-нибудь смириться. Он понимает это, когда слышит низкий хриплый голос, опаляющий его ухо теплым дыханием: — Знаешь, я действительно хотел игнорировать то, что с тобой происходит. Не хотел вмешиваться или давить на тебя, потому что видел, как отчаянно ты пытаешься держать все в себе. Но, как оказалось, я не такой терпеливый, и молча наблюдать в стороне за тем, как на твоем лице или теле кто-то оставляет следы, я не собираюсь. Поэтому даже не проси оставить тебя в покое — я не стану тебя слушать. Лучше расскажи мне все. Слышишь, Шань? Доверься мне. Я, правда, хочу тебе помочь. И у Рыжего от этих слов, сказанных мягким, но уверенным тоном, пробирает по позвоночнику горячей дрожью. У Рыжего от этого голоса тяжелеет в паху и все тело немеет. Он не желает этого чувствовать. Не с ним. Только, бляха, не с ним. Он ненавидит Тяня. Всегда ненавидел и сейчас — намного, намного сильнее. За все его раздражающе-назойливые попытки сблизиться, за его странные двусмысленные взгляды, за его дурацкое желание быть благодетелем. Рыжий всю жизнь справлялся с проблемами в одиночку. Нес эту многотонную ношу один на своих далеко не слабых плечах. И совершенно, блядь, не представляет, как снова научиться кому-то доверять. Что, если он рискнет и сделает этот неимоверно сложный, необъяснимо страшный шаг — и разрушится? Что, если Тянь, услышав историю его жалкой сломленной жизни, тут же от него отвернется? Что, если?.. Рыжий против воли вздрагивает, ощущая, как в следующую секунду по телу табуном пробегают мурашки, когда Тянь прижимается губами к пульсирующей венке на шее и ласково целует. Его объятия немного слабеют, но не для того, чтобы выпустить Рыжего на свободу. А для того, чтобы скользнуть горячей широкой ладонью по напряженным мышцам живота, невзначай цепляя пальцами футболку и слегка задирая ее — но все еще не переходя ту самую границу, чтобы коснуться обнаженной кожи. Когда его рука оказывается на груди возле ебашащего на пределе сердца, у Рыжего замирает дыхание, а вместе с ним, кажется, замирает и весь долбаный мир. И это точно конечная. Долбаный финал без титров. Это то, что теперь точно не скрыть. Как и пылающее лицо, и уши, и предательски отзывчивое на чужую близость тело. Так не должно быть. Это неправильно, это дико, это раздражает. То, как Тянь ведет себя, как много позволяет себе, прикасаясь к Рыжему вот так. В голове речитативом проносятся сумбурные, лихорадочные мысли: отвали, уйди, исчезни, испарись на атомы — но ни одну из них Рыжий не озвучивает. Просто, нахрен, не может открыть рот и произнести это вслух. Потому что знает: это лютый пиздеж. Не хочет он этого. Вовсе не этого. Он хочет открыться. Хочет обо всем рассказать, потому что устал, попросту заебался бороться со всем один. А еще он хочет руки под одеждой, губы на губах и кожу к коже. Чтобы смотреть глаза в глаза и задыхаться от дикого, сумасшедшего желания врастись телом в тело. Потому что нужно ближе, нужно сильнее, яростнее, нужно так, чтобы наконец окончательно сойти с ума. Изо рта, на выдохе, вырывается надломленно-растерянное «блядь», и Рыжий с трудом сдерживается, чтобы не простонать от бессилия в голос, когда Тянь снова прижимается к его уху, обдавая невозможно жарким дыханием, и тихо-тихо шепчет: — Все нормально. Нихуя не нормально, морщась из-за ощущения теплой тяжести в паху, думает Рыжий. Все ужасающе далеко от понятия «нормально». И к ним обоим это слово не имеет никакого отношения. — Я видел гематому у тебя под ребром, — тем временем продолжает Тянь, и голос его, хриплый, охеренно низкий, пробирается прямиком Рыжему под кожу. — И если ты не готов пока рассказать, что случ… — Какие-то уроды пристали к девушке на улице, — обрывает его на полуслове Рыжий, осознавая, что из-за образовавшейся сухости в горле звучит он слишком устало и уязвимо. Приходится на секунду прикрыть глаза, чтобы сделать глубокий вдох и заставить себя расслабиться — в крепких, но осторожных объятиях Тяня расслабиться. Отбросить все лишние мысли и переживания. Вспомнить, что жизнь — это не только сплошная черная. Что есть еще светлые, приятные моменты, которые он просто не замечал. И сейчас, возможно, настал один из них. Рыжий чувствует, как напряжение из тела постепенно уходит, и открывает глаза. Больше не ощущая сопротивления, легко разворачивается в руках Тяня, которые тот тут же неохотно убирает, выпуская из объятий, но удерживая взглядом. Внимательным, немного обеспокоенным и мягким. В горле снова першит, а в груди сжимается так, что трудно дышать, но Рыжий игнорирует это, когда продолжает: — Я заступился. Не хотел драться, но пришлось: словами те ублюдки не понимали. Не думал, что в таких элитных районах для мажоров тоже можно отхватить пизды, — фыркает собственной озвученной мысли, стараясь звучать более легкомысленно и насмешливо. Получается с трудом. И сведенные к переносице брови Тяня отчетливо это подтверждают. — А то, что случилось до этого… — Рыжий осекается, прокручивая в голове тяжелые, болезненные воспоминания от и до, и немного нервным движением проводит ладонью по ежику волос на голове. — Блядь… Видимо, без предыстории не обойтись. Готов слушать не самые приятные подробности моей никчемной жизни? — Конечно, — моментально отзывается Тянь, не сводя с него глаз. Ладно, думает Рыжий. Раз уж начал — поздняк метаться. — В общем, мой отец спер немалую сумму у каких-то серьезных людей и съебался. Долг сам собой не рассосется, поэтому я начал подрабатывать еще со школы. Пробовал везде, где платили. Однажды случайно забрел не в тот переулок и познакомился там с Шэ Ли. Он тогда занимался подпольными боями: зарабатывал на том, что пацаны друг другу за бабки ебла бьют. И я стал одним из них. Мне нужны были деньги, а за один такой бой неплохо платили. Потом я ушел. И дело было не только в том, что было стыдно перед лицом матери показываться в синяках и с разодранной рожей, просто… подумал, что хватит с меня. Хватит всего этого. Но недавно вот решил вернуться. Потому что долги росли, потому что денег не хватает, потому что мама… блядь… Рыжий болезненно морщится, отводя взгляд. Вспоминать обо всем становится сложнее и невыносимее. Он никогда не говорил так много. Никогда не рассказывал так много кому-то. А сейчас стоит здесь, посреди огромной охуенной кухни, напротив того, кого даже другом назвать язык не поворачивается, и пытается быть не тем агрессивным уебком, готовым разорвать любого на части, а обычным парнем, простым человеком, которому просто нужно выговориться. Он снова вбирает в легкие воздух, пытается ровно дышать. Но вдох застревает где-то в трахее, когда знакомая теплая ладонь ложится на его затылок, надавливая, притягивая к себе, а лоб сталкивается с чужим твердым плечом. Тянь ничего не говорит и в то же время говорит очень многое. Он говорит: я рядом. Говорит: ты больше не один. Говорит: верь мне, Шань. И Рыжий ему верит. Впервые за долгое время — верит. Он продолжает: — Шэ Ли устроил для меня бой, который я проиграл. Ладно, подумал, хуй с ним. И ждал, когда будет следующий. Когда Шэ Ли мне написал, я заподозрил, что что-то не так, потому что изменилось место проведения. Но все равно пошел. И, как оказалось, зря. Этот сукин сын обвинил меня в том, что я якобы спиздил у него некоторую сумму, потому что, кроме меня, там больше никого не было. Да блядь, я бы никогда не сделал ничего подобного. Я не мой отец. Но кому что доказывать, когда попросту не верят на слово? Шэ Ли — отбитый на всю голову, у него свои планы и свои методы решения проблем. Это он оставил мне дырки в ушах и бросил подыхать на том складе. Не знаю, как я вообще добрел до баскетбольной площадки, где ты меня нашел. Видимо, я тот еще живучий ублюдок, и инстинкты выживания не совсем сдохли во мне тогда. Под конец из глотки вырывается горький скомканный смешок. Рыжий прикусывает нижнюю губу от ядовитой смеси эмоций, которые противным ворохом сдавливают грудную клетку, и бессознательно цепляется пальцами за футболку Тяня, продолжая вжиматься лбом в его теплое крепкое плечо. В глазах появляется резь, и Рыжий сразу же смаргивает застывшую влагу, но одна из соленых капель все равно срывается вниз и незаметным мокрым пятном оседает на черной ткани футболки. Ну и хрен с ним, отстраненно думает Рыжий. Пусть. Хуже уже не будет. Точно не сейчас, когда чужие, уже привычные прохладные пальцы безостановочно оглаживают короткие волосы на макушке, успокаивая. Не сейчас, когда от этой нужной сейчас близости становится легче дышать. Не сейчас, когда хочется повернуть голову вбок, чтобы уткнуться носом в изгиб между шеей и плечом и сильнее вдохнуть этот пленительный запах одеколона, смешанный с естественным запахом кожи. В любой другой момент, но не сейчас, когда над ухом раздается хрипловатый бархатный шепот: — Спасибо, что доверился.