Стирая границы

Тяню снятся кошмары. Рыжий догадался об этом случайно, когда посреди ночи у них завязался короткий разговор. (2:43) Ебанутый: Твое мясное рагу было очень вкусное. Сделаешь еще? (2:44) Вы: ты время, блядь, видел? (2:44) Ебанутый: Прости. Мне нужно было убедиться, что реальность — реальна, а ты — не плод моего богатого воображения. (2:44) Вы: ты сделал несколько ошибок в слове «больного» (2:45) Ебанутый: Тебе говорили о том, что ты ужасно милый? (2:45) Вы: а тебе — что ты ужасно доебливый? (2:45) Ебанутый: В этом ты тоже будешь первым. Как и во всем остальном, Малыш Мо <3 (2:46) Вы: уеби себя чем-нибудь тяжелым, пожалуйста (2:46) Ебанутый: Настольная лампа подойдет? (2:46) Вы: у тебя нет настольной лампы, придурок (2:47) Ебанутый: Оу, ты запомнил, какие предметы интерьера у меня есть, а каких нет? Это так мило~ (2:47) Вы: завали, пока я сам тебе не уебал (2:47) Ебанутый: Буду этому только рад. (2:48) Вы: просто, нахрен, заткнись. и ложись уже спать, мать твою (2:48) Ебанутый: Люблю, когда ты ругаешься, но при этом стараешься проявлять заботу. (2:49) Вы: ебанутый (2:49) Ебанутый: Только для тебя <3 (2:50) Вы: спокойной, нахуй, ночи (2:50) Ебанутый: Сладких тебе снов, Малыш Мо. Рыжий в тот день с трудом уснул, а на утро чувствовал себя максимально разбитым — будто по нему катком проехали, и не один раз. Он понимал, что все изменилось. Тянь все еще мудила, все так же заебывает его своим излишним вниманием, своим навязчивым присутствием. Но теперь это проявляется не в угрожающем надменном взгляде, а в осторожных, уверенных прикосновениях. Например, когда он подходит к Рыжему, пока тот готовит, и обнимает сзади, укладывая голову на плечо и наблюдая за происходящим процессом. Или, например, когда вытягивает под столом ноги, чтобы невзначай коснуться стопы Рыжего, провести по ней вверх, под штанину, и ласково гладит кожу над косточкой, при этом старательно делая вид, что занят беседой, а никак не тем, что хочет увидеть на лице Рыжего новые эмоции, которыми тот щедро делится. В его «ненавижу» больше не ощущается концентрат привычной злости или раздражения. А Тянь все чаще на это отвечает улыбкой и сводящим с ума «знаю, Малыш Мо». Даже сам Рыжий не в курсе, какой смысл теперь вкладывает в это слово, а этот придурок, видите ли, знает. В ресторан Тянь ходит как на праздник. Не успевает появиться в дверях, как тут же безошибочно выхватывает Рыжего взглядом и начинает сиять ярче рождественской елки. Серьезно, чему он так радуется каждый раз? Навряд ли тому, что снова будет хавать лапшу и пить свой черный кофе без добавок. Хотя кормят здесь и правда вкусно, но не настолько, как Тянь, наверное, привык питаться в этих своих пятизвездочных ресторанах. Однажды Рыжий нарушает собственное правило, установленное еще в первый день их недознакомства, и подходит к седьмому столику принять заказ. Выражение лица Тяня в тот момент нужно было видеть. Оно было настолько пришибленным, словно не Рыжий подошел к нему, а какая-то знаменитость. Рыжий тогда приложил немало усилий, чтобы не улыбнуться — вот еще баловать мажорчика этим не хватало. Перебьется, и так дохуя довольный ходит каждый день. Так пролетают дни, затем — недели, и вскоре Рыжий понимает, что месяц их условной «договоренности» подходит к концу: долг почти выплачен, а это значит, что Тянь оставит его наконец в покое. В груди дерет необъяснимо мерзким чувством, и Рыжий бессознательно прижимает ладонь к зудящему месту, растирает с усилием, надеясь, что оно исчезнет. Оно не исчезает. Наоборот, оно крепчает, разрастается все сильнее и сильнее, стягивая ребра, как стальными жгутами, лишая возможности нормально дышать. В голове бесконтрольно появляются поганые тяжелые мысли, что все скоро закончится. Месяц назад Рыжий был бы этому несказанно рад, но сейчас… Сейчас слишком много всего произошло, чтобы вот так легко взять и все оборвать. Связь с Тянем оборвать. Они не обсуждали это еще. Случая нужного не подвернулось, чтобы сесть и поговорить, как обычно делают это нормальные взрослые люди. Их отношения с Тянем никогда не считались нормальными, хотя в последнее время их, наверное, можно было бы назвать кем-то вроде друзей. Но, несмотря на это, Рыжий все равно не имеет ни малейшего понятия, с чего и как начать этот разговор и не проебаться. Ему дорого общение с Тянем. Дороги те моменты, когда он находится рядом, когда он, как и всегда, врывается в его личное пространство, кладет подбородок ему на плечо и обнимает, как нечто важное для него. Между ними давно есть то, что простыми словами не описать. И из-за чего глупое сердце Рыжего иногда — почти всегда, чего уж там — сходит с ума. Тянь нужен ему, и признаться в этом даже самому себе страшно. Но еще страшнее принять тот факт, что Тяня рядом больше не будет. Ни совместных ужинов, на которые Тянь сначала незамысловато уговаривал Рыжего остаться, пока тот не начал делать это уже по собственной воле; ни коротких взглядов в ресторане, понятным только им двоим; ни словесных безобидных перепалок, пока Тянь подвозит Рыжего до дома. Ни споров, ни заигрываний ногами под столом, ни беззлобных подъебливых фраз, вгоняющих в краску. Не будет ничего, к чему он так сильно привязался и без чего, кажется, его жизнь определенно потеряет всякий смысл. Рыжий без остановки мусолит эти мысли в голове и совсем не замечает, как время на часах переваливает глубоко за полночь. Он устало трет лицо ладонью и переворачивается на другой бок, подминая подушку под щеку. Этой ночью, похоже, ему тоже заснуть не удастся.

***

Слабый вибрирующий звук врывается в сознание и прерывает кратковременный сон. Рыжий на ощупь тянется к раздражающему источнику шума и, разлепив один глаз, бросает взгляд сначала на время, а потом на имя звонившего, и без того зная, кому хватает мозгов названивать так поздно. Скользит пальцем по экрану, принимая звонок, и сонно, возмущенно рычит: — Ты, блядь, время видел, мудила? — выходит раздраженнее, чем он рассчитывал, потому что закрыть глаза и провалиться в сон удалось всего каких-то полчаса назад. Тянь отзывается не сразу. И это немного напрягает. В нарастающей тишине Рыжий цепляется вниманием за едва сдержанный, рваный выдох, раздавшийся перед тем, как Тянь хрипло произносит: — Привет, Малыш Мо, — и приветствие это странное тоже напрягает. Рыжий трет глаза пальцами, проводит ладонью по волосам и, скинув одеяло с ног, садится, чтобы резко не уснуть. Моргает заторможенно пару раз, привыкая к темноте. Спрашивает тихо, уже не так раздраженно: — Ну? Говори, чего звонишь. — Я разбудил тебя? Прости, — видимо, наконец осознав, что время действительно позднее, виновато отвечает Тянь. — Мне просто хотелось тебя услышать. Блядь. И как на это реагировать? Рыжий не знает. Он нихрена не знает: ни то, почему его пульс сейчас участился и норовит побить мировой рекорд по количеству ударов в минуту, ни то, почему так сложно сделать дурацкий вдох. — Услышал? — хрипит Рыжий, ощущая, как кончики ушей начинают знакомо теплеть. Просто, мать вашу, нет слов. Ничего не произошло ведь: Тянь просто выдал очередную слащавую глупость, от которой обычно девчонки теряют голову, а в животе будто противные бабочки оживают. Рыжий не девка, и никаких сраных бабочек у него нет. Ему плевать на ванильные фразочки и бессмысленные ночные звонки. И уж точно не хочется слышать его голос, ловить — черт знает почему — сбитое дыхание. И думать о том, что он все равно поднимет трубку в любое время, если Тянь вдруг позвонит. Потому что обмануть можно кого угодно, но себя — уже никогда. — Да, — тихим и каким-то надломленным шепотом отзывается Тянь. — Можно вешать трубку? — Если ты хочешь. — Я хочу набить твою смазливую рожу. Просто так. Или нет. Я еще не определился. Но определенно хочу это сделать, потому что я тебя действительно… — признается в своих искренних, вполне серьезных намерениях Рыжий, но не успевает закончить фразу, так как Тянь внезапно его перебивает: — Я возле твоего дома сейчас. Выйдешь, чтобы воплотить желаемое в реальность? Рыжий на какое-то время застывает с приоткрытым в ахуе ртом, пока смысл слов медленно, но все же доходит до его полусонного мозга. Он ничего больше не отвечает — бросает трубку, резко подрывается с кровати и пулей вылетает из квартиры, на ходу едва успев подхватить ветровку с крючка и вдеть босые ноги в кроссовки. Тяня находит быстро. Тот стоит, оперевшись поясницей на боковую дверь своей дорогущей тачки, припаркованной возле жилого комплекса, где живет Рыжий. Стоит, склонив голову, и неспешно вытягивает из пачки сигарету. Осторожно зажимая между двух пальцев, подносит к губам. Когда Рыжий подходит ближе, сердце в груди проебывает удар, потому что одежда Тяня местами заляпана кровью, а рука, которой он удерживает сигарету, обмотана вокруг ладони тканью, пропитанной бурыми пятнами. — Ты… Что с тобой, блядь, произошло? — осипшим голосом спрашивает Рыжий, взглядываясь в его лицо: бледное, уставшее, на левой скуле багровеет свежая ссадина, справа на шее порез, рассечена правая бровь. Зато губы целы. Тянь поднимает голову, перехватывая обеспокоенный взгляд Рыжего, зафиксированный в этот момент на его губах. Вынимает незажженную сигарету изо рта, убирает ее обратно в пачку, прячет в карман. В его глазах мелькает странный блеск, который Рыжему прочитать не удается. Отвечает он неопределенно, с ноткой неприкрытого удовлетворения в низком бархатном голосе: — Я со всем разобрался. — Чт… — Рыжий недоуменно хмурится, запинается на полуслове, потому что в следующий момент, когда Тянь говорит: — Он больше не потревожит тебя, — понимает, о ком идет речь. Он понимает это по свинцово-серым глазам, неотрывно смотрящим на него, по слегка приподнятому уголку этих блядских губ, расползающихся в некое подобие торжествующей улыбки. По крайне заебанному, потрепанному виду, который совершенно не подходит его надменной смазливой мордашке. — Он жив? — спрашивает Рыжий, чтобы убедиться, что этот конченый отморозок не натворил лишнего. — К сожалению, да. — Твою мать, Тянь… — Я так люблю, когда ты зовешь меня по имени, но сейчас твой голос звучит так отчаянно, — горько усмехается Тянь. — Ты не рад, Малыш Мо? — Какой ты, блядь, дохуя проницательный на ночь глядя, — выплевывает язвительно Рыжий. — Ты себя видел? Тебе в больницу надо, придурок. — Я в порядке. Врет и не краснеет. Мудила. — Не пизди мне, — рычит в ответ Рыжий, находясь на грани от того, чтобы не втащить в откровенно довольное лицо напротив. — Ты далеко не в порядке. Тянь отталкивается от машины и делает шаг вперед. За секунду он оказывается настолько близко, что Рыжему приходится вскинуть подбородок, чтобы посмотреть в его бесстыжие глаза, тьма зрачков которых начинает постепенно сжирать светлую радужку. В которых он тонет и захлебывается каждый гребаный раз, когда такое случается. Обреченный тихий вздох срывается с губ, когда Тянь разрывает зрительный контакт и безнадежно утыкается лбом ему в плечо. Спрашивает приглушенно: — Ты злишься из-за меня? Или из-за того, что я влез куда не нужно было? Его лоб горячий. Рыжий чувствует это даже через два слоя одежды. Чувствует — и бесится еще сильнее. — Я не злюсь. Я, блядь, в ярости. Потому что из-за меня ты мог умереть. — Но не умер. — Тебе просто, нахрен, повезло, что Шэ Ли тебя не грохнул. — Да, я та еще живучая мразь, — невесело усмехается Тянь. Ты не мразь, мысленно исправляет его Рыжий. Ты наглухо отбитый придурок, рискующий своей жизнью ради такого ничтожества, как я. — Зачем? — интересуется с долей неприкрытого раздражения, из последних сил борясь с желанием вмазать кулаком по второй скуле — для симметричности, так сказать. Он не знает, как еще реагировать на то, что Тянь, мало того, что без спроса влез в его жизнь, так еще и разобрался с его гребанными проблемами. — Давно хотел сделать это. С тех пор, как увидел на твоем лице кровь. — Зачем, блядь? — с нажимом повторяет Рыжий. — Ты красивый. — А ты — двинутый на всю голову. Тянь неожиданно замирает, а потом начинает тихо, хрипло, но абсолютно искренне смеяться, и этого достаточно, чтобы сердце Рыжего снова с успехом проебланило удар, но на этот раз в другом смысле — в самом восхитительном из всех существующих — и тут же зашлось в безумном ритме. Этого достаточно, чтобы понять, насколько все изменилось и что назад дороги нет. — Я такой, только когда нахожусь рядом с тобой, Малыш Мо. Поэтому ты должен взять на себя долю ответственности, — отсмеявшись, говорит Тянь и поднимает свой теплый, с ехидной хитринкой взгляд, от которого Рыжего знакомо пробирает жаром вдоль позвоночника до самой макушки. Вот черт. Сейчас не время, чтобы смущаться и тем более краснеть как идиот, настойчиво напоминает себе Рыжий, встряхнувшись, и на всякий случай отворачивается, обходя Тяня и случайно задевая его своим плечом. — В больницу поехали, — бросает ворчливо, ни разу не смущенно. — Я не смогу везти. Сюда еле доехал. — Поведу я. Если, конечно, ты доверишь мне свою дорогую тачку. Забирая ключи, Рыжий жалеет, что нельзя хлопнуть дверью посильнее и заглушить этим хлопком то, что собирается сказать Тянь. Потому что ответ он и так знает, просто слышать его не хочет. По крайней мере, не тогда, когда рожа и без этого всеми оттенками алого полыхает. — Я давно доверил тебе всего себя, Малыш Мо.

***

Тянь драматично хнычет, что не справится в ванной один и ему нужна помощь. Рыжий мысленно посылает его нахуй, ловит в ответ хитрый бесстыжий взгляд и посылает нахуй еще раз — уже вслух. С запоздалым сожалением думает, что надо было отвезти его все-таки в студию, а не к себе домой. А еще жалеет, что его мама сейчас на работе в ночную смену, тогда бы не пришлось возиться с этим гребаным большим ребенком. Наверное. В следующий момент Рыжий почему-то начинает сомневаться насчет этого допустимо возможного варианта. Вдруг его мама, самая прекрасная женщина в мире, все же попала под чары гребаного Хэ Тяня и заставила бы его, своего единственного сына, подстраиваться под все хотелки этого избалованного мажорчика? Рыжий не знает, насколько они смогли сблизиться, пока чаи гоняли, но это не имеет значения, если исход все равно один — Тянь в его гребанной ванной. Стоит и с тихим восторгом в глазах рассматривает скудное окружение. Непонятно, что такого интересного можно увидеть в пиздецки крохотной, видавшей несколько десятков лет ванной комнате с потрескавшимся в углу потолком и отколотым в некоторых местах кафелем. Это же не произведение искусства в каком-нибудь музее, чтобы так внимательно разглядывать буквально каждый сантиметр. Так какого хрена, спрашивается? Рыжий не спрашивает. Он достает чистое полотенце из нижнего шкафчика и планирует скорее свалить отсюда, поэтому напоминает мажорчику, зачем он, блядь, сюда пришел. С обманчивым спокойствием, почти не раздражаясь: — Господин, извольте не задерживаться здесь надолго и валите уже в душ. Вместо ожидаемой реакции в виде беззлобного и двусмысленного ответного комментария, за его спиной воцаряется тишина, заставляющая Рыжего обернуться. Тянь смотрит на него, а лицо его выглядит откровенно пришибленным, словно кто-то его по затылку арматурой огрел. — Ты че притих? — вопросительно приподнимает бровь Рыжий, ощущая, как противно стягивает ребра. И прежде, чем он успевает отбросить проснувшуюся внутри панику, прежде, чем делает пару шагов вперед, чтобы убедиться, что с этим придурком все в порядке, Тянь уже открывает рот. Выдыхает беспомощно: — Так нечестно, Малыш Мо. Рыжий замирает в полуметре от него и недоуменно хмурится, совершенно не понимая, что за нахрен происходит. А Тянь тем временем лениво стягивает через голову футболку, отбрасывает ее на стиральную машинку; его волосы забавно взъерошиваются, придавая ему более неряшливый, более домашний вид. И это странно. Это так, черт возьми, странно, до сладкого щемления в сердце странно — видеть Тяня рядом с собой, такого заебанного в край, полуголого, с пластырями на лице и расцветающей фиолетово-бордовым оттенком гематомой под ребром. Нереально красивого. Его свинцово-серые глаза, прикованные к Рыжему, снова темнеют. Снова смотрят так, что под кожей проносится электрический ток. В них знакомый голод, от которого бросает в жар, в них жажда и зарождающееся безумие. В них то, что заставляет Рыжего встрепенуться изнутри и мгновенно отозваться — и теперь он тоже смотрит в ответ с той же жаждой и голодом, как и Тянь на него, потому что каждой клеткой тела чувствует, как его словно за невидимые нити тянет туда, к нему. К этим идеальным невредимым губам. Сердце на секунду останавливается, чтобы в следующую разойтись с двойной или даже тройной скоростью, когда Тянь ласково касается подбородка Рыжего прохладными пальцами и едва ощутимо скользит подушечкой большого по его сухим, немного обветренным губам. И этот жест кажется до того нежным, до того интимным, что Рыжий бессознательно выдыхает через приоткрытый рот и чувствует, как низ живота знакомо скручивает жарким тягучим узлом, а кончики ушей начинают ощутимо теплеть. Блядь. Когда он успел так в него вляпаться? Когда его ненависть, его озлобленность, его строптивость превратились в это, о чем даже в мыслях тяжело самому себе признаться? Ведь это чувство — незнакомое, неизведанное, странное, неправильное. Оно душит, оно тянет, оно затапливает с головой. Рыжий всегда думал, что он не из пугливых. Но именно сейчас ему почему-то чертовски страшно. Страшно, когда Тянь вот так бережно к нему прикасается. Когда шепчет что-то в губы, и в его сладком шепоте слышится несвойственная ему уязвимость. Пошатнувшаяся уверенность в своих нынешних действиях. Словно он тоже боится. Боится, что Рыжий оттолкнет его и пошлет в одном известном направлении — хотя это давно знакомая и привычная для него реакция. Как и для Рыжего. И так сделать было бы правильно. Так сделать, наверное, стоило бы. Но уязвимость в словах слишком горькая и осязаемая — Рыжий буквально ее на своих губах чувствует и видит в потемневших на пару сотен тонов радужках, в которые проваливается, проваливается, проваливается каждый гребаный раз. И попросту не может заставить себя не чувствовать. Его ведет. Он не совсем осознает, как зарывается пальцами в бесконечно мягкие волосы на затылке и тянет на себя, с оглушительный потребностью желая сократить расстояние между их телами до нуля. Не осознает, как одновременно с ним Тянь подается вперед, чтобы ладонью ухватиться за его шею с теми же намерениями. Он просто пропадает в моменте, когда чужие теплые губы врезаются в его собственные. И целуют. Целуют так сладко, так жадно, так голодно, что он, нахрен, заканчивается как человек. Черт. Нет. Еще рано сходить с ума. Потому что этого мало. Рыжий со вздохом отрывается от губ Тяня, ловит на себе его обдолбанный взгляд — охуеть, так завелся от поцелуя, серьезно? — и, не рассчитав силу, толкает к стене. Чтобы затем навалиться на него всем телом и перехватить вырвавшийся из его горла судорожный выдох, впиваясь в его приоткрытый рот яростнее и требовательнее. Он хочет большего. Он жаждет большего. Ему нужно это. Сейчас или никогда. И Тянь отзывается. Он влажно мажет языком по губам Рыжего, из-за чего Рыжий невольно выстанывает сквозь сжатую глотку — и шире открывает рот, впуская его исследовать предоставленную ему территорию. Мысли путаются, дыхание сбивается, а лицо горит, как раскаленный под солнцем асфальт. Руки Тяня забираются под футболку, щекотно считают ребра, очерчивают какие-то нечитаемые символы на спине. Рыжий сжимает в кулак его волосы и тянет на себя — ближе, ближе, еще ближе, черт возьми — и поцелуй моментально становится глубоким и мокрым. Когда их бедра соприкасаются, Рыжего за секунду выносит за пределы реальности от осознания того, как сильно у них обоих стоит. И он больше не думает, что это пиздец — мозг отключается, как по щелчку. Потому что Тянь крепко обхватывает его за поясницу, надавливая, заставляя потереться об себя, и Рыжему приходится оторваться от его губ, чтобы томно, протяжно простонать, уперевшись лбом ему в висок. Чтобы затем с трудом проглотить дрожащий выдох: — Блядь… И почувствовать, как Тянь, плотно прижавшись губами к его пылающему уху, жарко шепчет: — Ты сводишь меня с ума. Кто бы говорил, придурок ненормальный, проносится в голове отчаянно яркое, но Рыжий оставляет эти слова невысказанными. Вместо этого он заставляет себя отвлечься от крышесносного запаха знакомого одеколона, который все это время намеренно и осознанно вдыхал с его кожи и волос, и посмотреть Тяню в глаза — чтобы убедиться в том, что это не мимолетное влечение, о котором они оба будут потом жалеть. Но прежде, чем он собирает всю решимость в кулак, прежде, чем встречается с черными глазами напротив, он замечает, как Тянь подается вперед, сталкивая их лбами, и завороженно выдыхает что-то настолько искреннее и уязвимо-честное, что не сразу приходит осознание: — Я хочу тебя, Шань. И Рыжий не успевает на эти слова никак отреагировать, не успевает отстраниться или опешить, потому что Тянь не позволяет ему ничего из этого сделать, когда тут же продолжает: — Я никогда так никого не хотел. С тех пор, как увидел твои огненно-рыжие волосы, с тех пор, как увидел вызов в твоих восхитительных, ярких глазах — с той самой минуты понимал, что хочу, чтобы ты был в моей жизни. Стал важной, незаменимой ее частью. Но я не надеялся, что это действительно произойдет. Запрещал себе надеяться, что между нами будет что-то. До этого момента. Рыжий чувствует его теплое дыхание на губах и учится заново дышать. Он в жизни не предполагал, что Тянь способен на такие откровенные речи. Хладнокровный бесстыжий ублюдок, готовый кого угодно уничтожить одним своим взглядом, сейчас открывается ему в своих чувствах. Похоже, он действительно тронулся умом. Двинулся по фазе. Отшиб последнюю извилину, отвечающую за здравомыслие. — И сейчас, когда ты поцеловал меня, — продолжает Тянь, благоговейно оглаживая скулу Рыжего подушечкой большого пальца, и Рыжий чисто из гребаного упрямства хочет возразить, что это не он поцеловал его, даже если знает, что нагло этим соврет им обоим. — Я больше не могу сопротивляться тому, чтобы скрывать это от тебя. Если… если ты хочешь того же, что и я, скажи мне об этом, пока я… Пока я еще могу контролировать себя. Я не хочу натворить херни, Шань, или сделать то, что причинит тебе боль. Только не тебе. Нужно быть круглым идиотом, чтобы не заметить, как под конец голос Тяня, сорванный в отчаянный шепот, начал дрожать. И вмиг похолодевшие пальцы на щеке Рыжего тоже ощутимо подрагивают. И Рыжий, признаться честно, хотел бы свалить все на то, что из-за опустившейся внезапно температуры в ванной комнате Тяню просто стало холодно. Но в ванной не холодно, а мама учила его не врать. Ни окружающим, ни себе. Он максимально сдержанно заставляет себя выдохнуть в чужие, такие охуенные, притягивающие взгляд губы, пока мысленно встряхивается и во второй раз собирается с духом, чтобы сказать то, что хотел сказать давно. — Этого не случится, если ты будешь честным со мной, — говорит Рыжий, удивляясь тому, что смог сделать голос уверенным и ровным, когда внутри него все тремором неконтролируемо сводит. — Если все, что происходит между нами, для тебя серьезно. Если все то, что ты сделал для меня, не просто ради того, чтобы «купить» тем самым мое внимание. Если ты хочешь, чтобы я стал кем-то важным для тебя, то я стану. Потому что тоже хочу, чтобы надоедливый придурок, бессовестно ворвавшийся в мою жизнь чуть больше месяца назад и перевернувший ее с ног на голову, остался в ней. Остался рядом со мной. — И он останется, — хрипло отзывается Тянь, и в его голосе отчетливо слышится улыбка. — Поверю ему на слово, — кивает облегченно Рыжий, удовлетворенный ответом. — А теперь пиздуй уже в душ. Он отстраняется от Тяня, чтобы наконец уйти. Ему нужно немного времени, чтобы отдышаться и привести себя в относительный порядок. Понять, что только что произошло и в каком направлении двигаться дальше. Рыжий делает пару шагов к двери, почему-то внутренне ожидая, что Тянь сейчас схватит его за руку или сделает что-то еще. Но Тянь даже не смотрит в его сторону — просто продолжает молча раздеваться. И выглядит при этом таким счастливым, будто выиграл чертов джекпот. А Рыжий… Рыжий просто понимает, насколько сильно в него вляпался. Потому что вместо того, чтобы выйти наконец за дверь, не может отлепить от него взгляд. Совершенный разворот плеч, широкая спина с идеально ровной осанкой и четко очерченными лопатками, между которых нестерпимо хочется оставить горячий след от поцелуя. Крепкие мускулистые бедра, переходящие в длинные стройные ноги, и упругие ягодицы. Где-то по краю сознания мелькает мысль, что разглядывать так вожделенно другого мужчину, совсем немного слишком. Но Рыжему глубоко до лампочки, что ему там голос разума отчаянно донести пытается. Может быть, еще пару недель назад он бы огрел себя чем-нибудь по лицу за такие мысли. Раз десять. Но сейчас ему похуй абсолютно на все: на весь окружающий мир, на все предрассудки и моральные ценности. Ему похуй по той простой причине, что он в Тяня давно — по самую макушку. И это необратимо. Смысла отрицать очевидное больше нет. Как и игнорировать свое долбящее на пределе сердце, когда ноги сами ведут его за Тянем в душевую — Рыжий думает, что тот не справится с перевязанной рукой, хоть и знает, что справится. Знает, что его помощь с самого начала была не нужна, что это просто предлог, чтобы подразнить, заставить краснеть и смущаться. Рыжий ведь не дурак и все понимает. И что краснеет и смущается, как идиот, лишь от вида обнаженной мускулистой спины — тоже, блядь, прекрасно понимает. Но сейчас не время для личных эмоциональных самокопаний. Сейчас он стягивает с себя всю одежду, сбрасывая ее на пол, и протягивает руку к полупрозрачной двери душевой кабины. Открывает быстро, рывком, и тут же становится к Тяню почти вплотную из-за критически тесного пространства внутри. Бросает коротко, выдыхая судорожным теплом куда-то в район седьмого позвонка: — Руку не мочи, — и на ощупь включает воду, делая ее приемлемой температуры. Тянь, оцепеневший на мгновение, следует совету и убирает перевязанную руку в сторону, на стену кабинки, где не достанет вода. Ведет себя подозрительно тихо, упираясь взглядом в кафель перед собой, словно потерял дар речи от неожиданного присутствия Рыжего. И кажется, даже дышать перестал — вот настолько, видимо, охуел. Рыжий, если честно, охуевает не меньше. Потому что врываться так кому-то в душ — не в его понятиях. Обычно приходится сто раз подумать перед тем, как что-то сделать. А тут думать не пришлось: он просто сделал то, что хотел. Просто взял и сделал, блядь. Без лишних вопросов, внутренних споров и размышлений. Неравномерные струи воды долбят по их макушкам, стекая вниз по напряженным телам, и Рыжий, прослеживая, как по идеально ровной спине хаотично сползают капли, понимает, что назад дороги все равно уже нет. И что дальше — только дикое необузданное желание, возрастающее наравне со страхом перед неизведанным, который нужно переступить, во что бы то ни стало. Он утыкается лбом в шейные позвонки Тяня и, прикрыв глаза, сдавленно выдыхает: — Ты специально молчишь, чтобы еще больше меня с ума свести? Тянь слегка вздрагивает: то ли от голоса Рыжего, то ли от внезапной осознанной близости, то ли от всего сразу. И отзывается примерно через секунд пять, когда говорит: — Прости, — в голосе слышится улыбка, а в мягких интонациях проскальзывает наигранная узнаваемая легкомысленность. — Думал, что я единственный, кто так основательно слетает с катушек от происходящего. Ты меня очень удивил, оказавшись здесь. — Если бы знал, что есть что-то, что тебя заткнет, сделал бы это сразу. — Зажал бы меня в душе? Или поцеловал? Или, быть может, накинулся на меня и вые… — Ой, бля, лучше заткнись, — глухо рычит Рыжий куда-то ему между лопаток, чувствуя, как от слов Тяня беспощадно горит лицо. — Поверить не могу, что ты думаешь о таком, придурок озабоченный. — А ты нет? — дразняще произносит Тянь и свободной рукой на ощупь находит руку Рыжего, чтобы переместить ее на свой живот. — Обними меня. Рыжий чуть на автомате не выпаливает привычное «иди нахуй», но вовремя прикусывает язык, когда все внимание переключается на упругие кубики пресса под пальцами. Жар невидимой волной расползается под кожей и теплой тяжестью оседает внизу живота. От ощущения влажной горячей кожи по всему телу будто пропускают разряды тока, а сердце бесконтрольно расходится в тахикардию, и это так охуенно, что невозможно дышать. И в следующую секунду у Рыжего действительно отнимается дыхание, когда Тянь скользит его ладонью по своей груди и намеренно делает так, чтобы пальцы Рыжего задели твердый возбужденный сосок. В этот момент Тянь чуть вздрагивает, словно сам не ожидал, что так произойдет, и судорожно выдыхает, и этот выдох слишком сильно впечатывается в память, что Рыжий вмиг забывает обо всем на свете. Охренеть. Мозг напрочь отключается, когда его вторая, до сих пор не задействованная рука оглаживает бедро Тяня, слегка царапая ногтями кожу, а губы прижимаются к основанию шеи, оставляя яркий багровый засос на светлой коже. Тяня безумно приятно трогать. Рыжий понял это еще в тот момент, когда зарылся пальцами ему волосы. Когда, сам того не заметив, прижался к нему всем телом, подсознательно желая впаяться друг в друга атомами. Потому что хотелось большего. Хотелось так, чтобы от его запаха и бешеного жара его тела крышу сорвало окончательно. И сейчас он действительно близок к этому. Он на грани. Потому что собственный стояк, упирающийся в ягодицы Тяня, не получается скрыть никак. Потому что теперь его руки движутся по идеальному телу без чужой помощи. Потому что дышать наконец-то получается — сбивчиво, учащенно, с трудом глотая воздух в легкие. Когда Тянь резко меняет их местами, Рыжий не успевает ничего толком сообразить: мысли в сплошном хаосе, в венах пульсирует лава, а от ощущения холодного кафеля по коже проносятся мурашки. Или не от кафеля — от обдолбанного взгляда глаз, черных, как космос, от прижимающихся крепких бедер и от невыносимо горячего тела под ладонями. От жадного, глубокого поцелуя, от влажного настойчивого языка, от широкой уверенной ладони на собственном члене. — Блядь… — беззвучно, несдержанно и отчаянно-нуждающе выдыхает Рыжий в губы Тяня, разрывая поцелуй и ощущая, как с триумфальным успехом один за другим рушатся последние жалкие остатки его самообладания. Ему жарко, ему холодно, ему охуенно. От запаха Тяня, от его близости, от его сбитого дыхания, оседающего на собственных губах. От всего. Что ты делаешь со мной? Что ты, мать твою, делаешь? Не останавливайся, Тянь. Дурное сердце ебашит в груди, как сумасшедшее, и Рыжий сухо сглатывает, обхватывая возбужденный член Тяня дрожащими пальцами. — Охуеть… — повторно выдыхает сквозь зубы Рыжий, ощущая, как сильно горит лицо, и шея, и уши от того, какие непотребства вспыхивают в подсознании, пока он просто касается его рукой. И это просто пиздец. Вот это все. Кажется, он отдаленно слышит, как Тянь с улыбкой в голосе говорит ему в висок: — Малыш Мо сражен моей сексуальностью? Или поглощен мыслями о том, как эта штука будет ощущаться внутри? — Заткнись, блядь. Иначе я тебя душевым шлангом придушу, — смущенно шипит в ответ Рыжий с притянутыми за уши нотками раздражения, а Тянь неожиданно отзывается искренним хрипловатым смехом, от которого все нутро сладко-сладко сводит. Сука. — Все нормально, Шань, — шепчет Тянь, покрывая поцелуями скулу, линию челюсти, шею и не прекращая ему надрачивать. — Я вылижу тебя с головы до пят, сделаю тебе шикарный минет, чтобы ты расслабился, и тщательно растяну перед тем, как войти. А потом буду медленно, размеренно двигаться, пока ты сам не попросишь о большем. — Блядь, Тянь… — шумно, срываясь в гортанный стон, выдыхает Рыжий и чувствует, как рука Тяня внезапно движется жарко и быстро и так же быстро доводит его до финиша. Тело сводит сладкой судорогой, глаза сами собой закрываются, и Рыжий упирается лбом в чужое плечо, чисто по инерции продолжая скользить ладонью по возбужденному члену Тяня, стараясь не сбавлять темп. В мыслях сумбур, и Рыжий настойчиво запрещает себе о чем-либо думать — все потом. Он потом подумает, почему этому самодовольному придурку хватило наглости шептать всякие развязные пошлости и почему этого стало достаточно для того, чтобы отчетливо самому все представить и кончить. А сейчас необходимо сосредоточиться исключительно на Тяне, на его удовольствии. Это сложно, но Рыжий справляется, слушая его тяжелое дыхание над ухом, и дрочит ему так, как обычно дрочит себе: иногда быстро, иногда медленно, оглаживая большим пальцем чувствительную головку, чуть сжимая у основания и дразняще-ласково проходясь пальцами по уздечке. Уткнувшись носом в изгиб плеча, прижимается губами к острой ключице и не удерживается от желания оставить еще одну — свою — метку на нем. Тянь откидывает голову, доверчиво подставляя шею. Хрипло произносит на рваном одобрительном выдохе: — Не останавливайся. И Рыжий не останавливается. Он зарывается свободной рукой в волосы на затылке, сминая их в кулак, как хотелось всегда, и с нажимом проводит по шее влажную дорожку языком, отвлекая внимание, смешивая дикие ощущения, усиливая возбуждение, чтобы затем по-звериному впиться в кожу зубами, вырывая из чужой глотки несдержанный стон наслаждения. Горячие вязкие капли пачкают пальцы и живот, и Рыжий делает пару заключительных движений вверх-вниз, ощущая, как Тянь зарывается носом в его короткие волосы у виска и загнанно дышит после оргазма. Рыжий хочет отстраниться от него, посмотреть в его расхуяренные во всю радужку зрачки, поцеловать или еще лучше — вообще покинуть пределы этой тесной душевой кабинки и продолжить уже в кровати. Но у него не хватает сил даже на то, чтобы оторваться от этого теплого тела, которое, как выяснилось примерно вечность назад, очень приятно обнимать. Тянь кладет руку ему на талию и, прижавшись губами к уху, шепчет ласково: — Так мило, что ты не хочешь меня отпускать. Делай так почаще, хорошо? — Я просто не даю тебе упасть, придурок, — с беззлобной усталостью огрызается Рыжий, не сдерживая улыбки ни в голосе, ни на губах. Тянь это замечает и все же нехотя отстраняется, перехватывая взгляд Рыжего. — Что? — спрашивает Рыжий. — Ты улыбаешься. — Нашел чему удивляться, — бурчит растерянно. — Господи, Шань. Мое сердце точно скоро не выдержит. Твоя улыбка и румянец на щеках сводят меня с ума. Что ты со мной делаешь? — Ничего я не… — бессмысленно отпирается Рыжий, не заканчивая фразу до конца, и толкает Тяня в плечо, собираясь уйти. — Напридумывал себе невесть что. Двинутый, блядь. Отпусти меня! — Не-а, не дождешься, — довольно мурлычет Тянь, удерживая его одной рукой, и Рыжий тяжело, пораженно выдыхает, понимая, что ему никогда от него не избавиться. Больше — никогда. И прочно убеждается в собственных догадках, когда они спустя несколько минут заваливаются к Рыжему на тесную кровать, совершенно на две здоровенные туши не рассчитанную, и Тянь крепко обхватывает его руками поперек живота, интересуясь: — Малыш Мо. Ты ведь теперь со мной, верно? Как будто после всего может быть иначе. Эту мысль Рыжий сглатывает вместе с взбесившимся сердцебиением, а вслух выталкивает из себя совершенно другое, привычное, с мягкой раздраженностью в голосе: — Слишком много чести, блядь. Уверен, что это того стоит? И, неосознанно затаив дыхание, зачем-то ждет ответа. Словно ему жизненно необходимо сейчас услышать, что Тянь в своих намерениях предельно серьезен, а не переиграет это все в очередную ебланскую шутку. Потому что иначе… Рыжий не успевает закончить эту фразу даже мысленно, когда Тянь сильнее сжимает объятия и уверенно, не колеблясь, отвечает: — Если бы мне однажды сказали, что в моей жизни появится такое очаровательное рыжее Солнце, я бы не раздумывая отдал все, что у меня есть, чтобы поскорее с ним встретиться. Рыжий поджимает губы, ощущая, как теплой нежностью затапливает грудную клетку, и усилием воли заставляет себя не краснеть. Получается плохо, он это знает. Ему даже гребаного зеркала не нужно, чтобы понять, что его уши и лицо покрылись пятнами. Он чувствует это по пиздецки ощутимому жару на коже и ненавидит себя за то, что это с ним происходит. И снова — из-за Тяня. — Ты придурок, — приглушенно ворчит в подушку Рыжий, радуясь тому, что этот отбитый его смущения не видит. И тут же слышит за спиной тихий довольный смешок. А затем: — И тебе очень нравится. На что Рыжий отвечает без колебаний, абсолютно искренне, на тихом-тихом выдохе: — Да. И ощущает, как жар поглощает его все сильнее, как он расползается по всему телу, топит изнутри и снаружи, потому что признаваться вот так в чувствах кому-то для него впервые. Но это нужно было сказать. Убедиться, что да — действительно так. Нравится. Очень. С этим фактом тяжело теперь спорить. И бессмысленно. Бесполезно отрицать, насколько это, черт возьми, правда. Тянь позади него замирает и, кажется, даже перестает дышать. Или это Рыжий просто не слышит его дыхания, потому что удары его собственного сердца эхом отдаются в ушах, оглушая и поглощая все остальные звуки вокруг. И ему вдруг становится ужасно интересно, какое у Тяня сейчас выражение на лице, что он молчит так долго. Не может быть, чтобы его неожиданная откровенность так подействовала на них обоих. Но Рыжий не успевает ничего сказать и тем более сделать, потому что Тянь первым приходит в движение. Позади слышится шелестящий шорох ткани, и в следующий момент Рыжий оказывается перевернутым на спину. Его глаза распахиваются шире, а рот приоткрывается в немом удивлении, когда Тянь кладет ладонь на его пылающее огнем лицо, вплотную прижимаясь к его телу своим, и жарко шепчет в самые губы: — Повторишь это еще раз, глядя мне в глаза? В глотке моментально пересыхает, дышать становится в тысячу раз сложнее, но не потому, что Тянь лежит сверху, придавливая своим весом. А потому, что пульс у него, который Рыжий чувствует, когда кладет руку ему на шею, тоже загнанный, сбитый к чертям, как и дыхание, а на скулах едва заметный румянец проступает. Внутри вдруг становится невыносимо жарко от мысли, что он никогда не видел, как Тянь смущается. — Ты и в первый раз услышал, — хрипло парирует Рыжий. — Мне нужна конкретика, Солнце: тебе нравится моя придурковатость или я? — Я всегда думал, что это две неотъемлемые составляющие. — Ответь мне, — умоляюще-тихо просит Тянь, и Рыжий, не в силах бороться с подобным, сдается. Выдыхает на грани обреченности: — Ты невыносим. — И это тоже часть меня. — И тоже нравится мне. Весь ты. Теперь, надеюсь, дошло? — Да. Теперь — да. — Супер. — Шань. — Что еще? — Спасибо, что появился в моей жизни, — все так же тихо, почти беззвучно выдыхает Тянь. И, не дождавшись ответа, наконец, подается вперед. Рыжий хмурится смущенно, но рот все же открывает, подставляясь поцелую, и думает, впервые не стесняясь своих мыслей: это тебе спасибо — что появился в моей, Хэ Тянь.