скандалисты

Похмельное утро, наверное, было самым ужасным испытанием для любого подростка. Вот так просто: открываешь глаза, всем сердцем ненавидишь солнечные лучи, чистишь зубы, умываешься, а так же мечтаешь поесть горячего супа и выпить банку энергетика. Только вот это утро было особенным, не таким как всегда. Виолетта Малышенко рано открыла глаза и тут же испугалась, в секунду осознав, что она вовсе не у себя дома. Здесь идеально вещи сложены, костюм весит на вешалке и несколько пустых смятых бутылок пива. Варианта два: либо она познакомилась с художником, либо серьезно влипла в неприятности. Проверив наличие одежды, Вилка с легкостью выдохнула, ведь дел все-таки не наворотила. Босые ноги холодный пол почувствовали, отчего по спине табун мурашек пробежался. Взгляд прикован был к сомнительной белой таблетке и стакану холодной воды, так манящему своими каплями на стенках. И в этот раз все было просто — даже если это и яд, то умрет от него, а не от рук насильника. Виолетта Малышенко за свою короткую, но безумно насыщенную жизнь, успела многим дорогу перейти, нажить врагов и бывших собутыльников. В любом случае, делать нечего. Глотает белую таблетку, выпивает стакан холодной газированной воды и из комнаты выходит, попадает в эстетику времен СССР, когда модно было ковры вешать на стены и стоять в очереди за чехословацкой стенкой. Не умывшись, даже не расчесавшись, быстро находит кухню, где за столом уже Илья Владимирович вместе с Кирой сидит и пьет чай. Блондинка, укутавшись в одеяло, руки о кружку греет, делает глотки маленькие и наслаждается горьким безумием. А Ксенофонтов газету читает, покуривая трубку и выделяя черным маркером интересные статьи. Виолетта же молча, садится рядом, кружку с чаем у девушки отбирает, делает глоток, но тут же жмурится из-за горького вкуса. Наверное, потому что Виолетта уж слишком любит сладкое и презирает таких как Кира. А посмотрев в глаза Медведевой, в голове татуированной еще и картинки прошлого дня всплывают. Погоня. Поцелуй. Заброшенное здание. Бутылка абсента. Поцелуй. И больно было даже мысль допускать о том, что по правде говоря, Виолетте очень даже понравился вкус чужих губ, слегка грубый настрой и цепкая хватка. Но все это неправильно… они же все-таки враги. А Кира в тот момент, наверное, о том же самом думала. Теперь не кричит на Малышенко за ее нахальность. Теперь вообще боится лишнего раза сказать и слова. Потому что так не бывает. Виолетта противная, надоедливая и у нее теплые руки. А еще она любит, когда ее кусают за шею, и закатывает глаза от наслаждения. Но знать это Кире Медведевой не обязательно. — Ксен Владимирович, я умерла, да? Это ад? — шепотом говорит Виолетта, даже не кидая и мимолетного взгляда на блондинку. Что-то вроде подростковой неловкости. Когда думаешь, что можно разного рода необдуманные поступки творить, а после делать вид, что все как надо. Но ведь не могло случиться то, что Виолетта Малышенко, словно дурочка влюбилась в холодную Киру Медведеву? — К сожалению, жива, — смотря в газету и очередную статью выделяя. — Заставили вы нас побегать. Рассказывайте хотя бы, как оторвались от погони, — будто ребенок спрашивает, которому родители запрещают смотреть боевики на ночь. И Вилка с Кирой как-то одинаково вжимаются в стул, смотря на свои пальцы, перебирая и нервничая. Наверное, у каждой в голове воспоминания всплывать начали о погони, о необдуманных действиях и скором продолжении. А Ксен смотрит на девушек, еще не зная, что ответа не дождется. — Так, хорошо, — задумчиво произносит. — Вас еще не отпустило, — со смешком в голосе. — Как вы покинули территорию детского дома? — Виолетта, как и мечтала, переводит тему разговора, тем самым заставив Киру бесшумно выдохнуть. — Как и все остальные, спустя три часа после допросов, проверки помещения от полиции и всего в этом духе. Могу сказать одно… скандалисты и правда заставили Высоцкого нервничать, — победно. — Вот теперь и что делать с этим не знаю. С одной стороны выиграли эту схватку, а с другой стороны проиграли войну, — пожимает плечами, снова смеется, но вновь один и в кромешной тишине. — Так ладно, допивайте свой чай и идите, собирайтесь. — Что? Куда? Новое задание? — радостно оживляется Виолетта. Наверное, это ей и нужно, дабы в себя прийти. Отвлечься. — Всё потом, — как-то загадочно отвечает Илья Владимирович. А уже ближе к обеду, шайка из скандалистов недовольно ноет, стоя рядом с автобусом и держа в руках тяжелые сумки с вещами. В то время как Ксенофонтов, не скрывая улыбки, заполняет бумаги и не думает ни о чем, кроме как наконец-то отдохнуть в лесу, подышать свежим воздухом и спеть пару песен у костра. — Ксен Владимирович, вы, когда говорили о сюрпризе, я не думала, что вы решили убить нас в лесу, — снова Юлька Чикина ноет, поправляет свою панаму и кидает на сырой асфальт сумку с вещами. — А как же наше дело? — Вот поэтому Чикина я и везу вас в лес, — глаза закатывает, попутно вспоминает фамилии подростков для документов. — Ваша голова занята только детскими домами, танцульками и подземельями. Вас легко вычислить, а после и поймать. — К вашему сведенью, мы может отдохнуть лёжа на парте, на паре по анатомии, — вставляет свои пять копеек Мишель. — Там же полно насекомых! А спать нам где? На холодной земле? — Мишель, это называется кемпинг, — ставит точку в документах, а после пересчитывает скандалистов. — Два дня поживете без связи, отдохнете и наберетесь сил. А будете хорошо себя вести, разрешу понюхать пробку от самогонки, — Виолетта и Кира тут же лицо искривляют от упоминания алкоголя. — Хотя, такой себе стимул. — А есть мы что будем? — Мирон, думай об этом в самую последнюю очередь, — стучит в окно, отдает документы водителю. — Группа «г» в автобус по местам! И подростки недовольно заходят в транспорт, кидают вещи на переднее сиденье, рассаживаются по местам. Только Кира и Виолетта идут в самый конец автобуса, садятся поодаль, к окну, и стараются унять тошноту и боль в желудке. А еще навязчивые мысли и странные воспоминания. Воспоминания о том, как же приятно целовать друг друга. И пока девушки в мыслях своих утопают, остальные скандалисты болтают о чем-то своем, шумно веселятся и одновременно ноют, мечтая о том, что их «катафалка» сломается на половине пути. — Странные они, — шепчет Саша на ухо Руслане, в то время как девушка последние сигналы сети ловит. — Сели отдельно ото всех, да ещё и отвернулись друг от друга. Что думаешь? Руслана поджимает губы и пожимает плечами, потому что, несмотря на свое умение разбираться в людях, так и не смогла разобрать их личности. — Даже ты в меньшей депрессии, — продолжает говорить Третьяков. — Бля буду, это из-за того, что они целовались в пьяном угаре на заброшке. И Ефремова морщится от противных картинок, что перед глазами всплывают. — Нет, не думаю, что им из-за неловкости так паршиво, — будто на незаданный вопрос отвечает. — Ты же знаешь, одна холодная как снежная королева, противница отношений. А другая, наоборот, слишком просто ко всему относится. «И как только они посмотрели друг на друга ☺» — в заметках пишет Руслана, не стараясь скрыть легкую улыбку. — По мне так идеальный дуэт для эмоциональных качелей, — также смеется Саша, рисуя смайлик на планшете девушки. — В первый день было ясно, что это закончится загадочным молчанием и грустными взглядами. «Даю сотку, что они еще не раз…» — дописать не успевает. — Знаю, — на выдохе. — Это нас и погубит. И в ту секунду в проеме между сиденьями голова Юльки Чикиной показывается. Та нос сует в планшет Русланы и глупо лыбится. — О чем секретничаем? — весело и задорно. — О том, что ты так обычно нос свой суешь, куда не следует, — отвечает Саша, тем самым и остальных скандалистов подключив в разговор. — Обсуждаете этих двух нетакусь с задних сиденьев? — смеется Мирон, пальцем показывает назад. — Они если и играют роль незнакомых, то хоть бы сели отдельно, — глаза закатывает. — Завидуй, молча, — Мишель парня по голове ударяет. — Не видишь что ли, отношения у них так зарождаются. — Да какие отношения, они же убьют друг друга при первой возможности, — Мирон тут же блок ставит. — Скажите еще, что я не прав. — Прав! — голос Киры Медведевой с задних сиденьев доносится. Все потому что девушка на самом деле всю дорогу чужие разговоры слушала, ведь наушники брать в поездку не стала. А Виолетта тем временем и не подозревала ни о чем. Она пейзаж за окном рассматривала, слушала Алёну Швец и много думала о жизни. Голова у той удобно была на стекле устроена, а руки покоились на телефоне. Ведь автобус это место, где действительно можно подумать. Место, где необязательно быть вечно веселым клоуном, глупо шутить и смеяться. Потому что сегодня Малышенко этого не надо. И даже в этой ситуации они разные. Зависимая от мнения общества и пытающаяся скрыться от обсуждений так или иначе связаны на этот вечер. — Кажется, нас подслушивает, — с прищуром говорит за всех Чикина. — Иди к нам тогда, поболтаем. — Больно мне надо обсуждаться меня с вами, — глаза закатывает, руки складывает в локтях, украдкой взгляд бросают на Малышенко. Та глаза закрыла, дабы попытаться уснуть. А в голове картинки на скорости: пирсинга и теплых рук на лице. И тошнит уже, кажется не только от алкоголя, но и от мыслей. — Группа «г» можно хотя бы пару минут помолчать! — Илья Владимирович с передних сидений кричит, назад оборачивается, а когда замечает бурную деятельность, решает подойти, дабы быть в курсе событий. — Что на этот раз задумали? Автобус поджечь? — Ксен Владимирович, как думаете, у Вилки с Кирой все серьезно? — беззаботно Юлька Чикина спрашивает, совсем не задумываясь о чувствах других. — Ну, знаете, мудрым взглядом своим проанализируйте. А Ксенофонтов смотрит назад, встречается взглядом с недовольной Кирой и спящей Виолеттой. Медведева слушать больше не желает остальных, через три сиденья перебирается, выхватывает наушник у девушки и назад к окну уползет. Также закрывает глаза, отвернувшись ото всех. — Я же говорила, — шепотом произносит Юлька. — Не ваше это дело, — делает умозаключение директор. — Кое-кто тоже раньше по углам прятался, как кролики, — взглядом оценивает Мишель и Мирона. — И ничего, живы, здоровы. — Не было у нас ничего, закрыли же вроде тему, — Гаджиева тут же в реальность возвращается, откидывается на сиденье и поворачивается к окну. — Даже слушать вас не буду. — Стоп, стоп, стоп! — включается наконец-то Саша. — Реально ничего не было? — Тебе же сказали, придурок, — грозно Мирон отзывается. — Закрыли тему. — Вот впредь будете знать, насколько это неприятно слушать, как вас обсуждают за спиной, — заканчивает диалог Илья Владимирович, обратно на свое место идет. И в тот момент, на самом деле, Виолетта не спала вовсе. А ещё чувствовала знакомый парфюм рядом с собой, осторожное прикосновение. И понимала, что теперь она плейлист для депрессии разделяет с той, кто является причиной этих мыслей. Кира же музыку слушает и с грустью осознает, что Малышенко еще и слушает то, что ей самой в сложные времена нужно. *** Лес в тот день был на удивление пропитан солнечными лучами и пением птиц. И даже недовольные и кислые лица скандалистов атмосферу природы не могли разрушить. Первым делом мужская половина подростков принялись ставить палатки, пилить дрова и делать самодельные стол и стулья. В то время как девушки ныть продолжали, от комаров отбиваться и делать вид, что делом заняты. Юльку Чикину, разумеется, ответственной за костер сделали, приказав, что он должен быть не больше самого большого и старого дерева в лесу. А блондинка на слова эти внимания не обратила, задорно убежала в лес, на поиски хвороста. Виолетта, Мишель, Руслана и Кира сидели на поваленном дереве, наблюдали, и иногда давали ненужные советы, пока вовсе всех не достали. Илья Владимирович же полной грудью дышал, шашлык на шампур накалывал под разговоры подростков, отдыхая душой и сердцем. Пусть и получалось это плохо, ведь так или иначе мысль о том, что в нескольких километрах от них одному из постояльцев детского дома могут печень вырезать, покоя не давала. А с сумерками, группа «г» во главе с Ильей Владимировичем расселась возле костра, уплетая горячий шашлык и свежие овощи. Рассказывали смешные истории, говорили обо всем на свете. И выглядело это уже не так жалко. И не было это похоже на старый-добрый побег от реальности. Ксенофонтов играл песни, похожие на шансон, на гитаре, в то время как остальные зевали и уже готовились ко сну. Пусть и знали, что этот день не может вот так просто закончиться. Виолетта, укутавшись в куртку, смотрела на костер, старалась не двигаться, ведь рядом Кира Медведева устроилась. И вовсе не от любви большой, а лишь от того, что девушки места другого не досталось. — Тебе холодно? — шепотом спрашивает блондинка, надеется, что их никто не услышит. Потому что вдоволь наслушалась обсуждений в автобусе. — Тебе-то какая разница? — глаза закатывает, руки горячим дыханием греет. — Никакой, — цокнув. — Мне вообще на тебя все равно. — Скажешь мне это, когда с поцелуями в следующий раз полезешь, — словно ядом пуляется. А вокруг никто и не подозревает, что буквально перед их носом разборки происходят. — А нельзя было сделать вид, что ничего не было? Обязательно вот так вот сидеть демонстративно и недовольно, глаза закатывать, когда с тобой разговаривают? — Ну, вот и сделай вид, что ничего не было, а от меня отстань, — Виолетта не выдерживает, с места встает, уходит в сторону темного леса, совсем позабыв о том, где находится. — Куда это она? — спрашивает Мирон, первый заметивший неожиданный уход Малышенко. — В туалет, — выпаливает Кира, оставшись сидеть на своем месте. Потому что, вообще-то ей и, правда, плевать на неожиданные загоны Виолетты. Потому что, вообще-то она слишком взрослая для подростковых драм. Потому что ей просто это не нужно. Малышенко не тот человек, за которым можно вот так просто в лес побежать. Особенно, когда до кончиков волос боишься темноты. — Может за ней сходить? А то она без фонарика ушла, — Мишель с места встает, но и шага сделать не успевает. — Не надо, я сама, — Кира с места подрывается и также в чащу лесу направляется. — Она Вилке своими глазами светить собралась? — с легкой ухмылкой говорит Мишель. — Надоели уже их разборки. — Пусть погуляют, мысли освежат, — за всех отвечает Илья Владимирович, дав понять, что девушкам одним побыть нужно. — Ага, если друг друга палками не поубивают, — усмехается Чикина, попутно кидая очередной сучок в костер. — Я бы в них так сильно не верила. — Вот и не верь, — Ксен с места встает, смотрит на часы. — По палаткам расходимся, поздно уже. И пока группа «г» ссорится из-за соседства в палатках, Кира Медведева по лесу блуждает, от каждого звука вздрагивает и боится, что рано или поздно её змея за ногу укусит. Часто облизывает губы, матерится себе под нос и жалеет, что снова повелась на истерику Малышенко. Жалеет, что снова не совладала с эмоциями. А через секунду вскрикивает, встав на одном месте, ведь перед собой черную фигуру видит. Ком в горле старается проглотить и разглядеть невиданное существо. — Хватит на меня смотреть, раздражаешь, — тихо произносит Виолетта, рисуя палкой на земле и сидя на очередном бревне. — И орать на весь лес тоже. — Я темноты боюсь, идиотка, — выпаливает, садится рядом, старается перестать дрожать. — Ну, и не шла бы тогда за мной. Тебя не заставлял никто, — глаза закатывает, пусть и в темноте не видно этого было. — Еще я буду спрашивать разрешение твое. В лагерь иди, — грозно. — Тебе надо, ты и иди, — с тем же холодом в голосе. Снова перепалка. Снова как в первый день. Снова в воздухе витают напряжение и страсть одновременно. — Я, может быть, хочу на природе посидеть, на звезды посмотреть, — голову вверх демонстративно закидывается. — Так смотрела бы в лагере, с хера сюда пришла? — Виолетта заводится на полуслове, молчать не собирается. — Ты мне просто скажи, что тебе от меня надо? Нет, правда, я не понимаю. Типа, ты такая вся холодная ходишь из угла в угол, иногда целуешь меня, а потом опять молчишь. Я игрушка что ли какая-то для тебя? — Ты говоришь это человеку, которого буквально держали, блять, в плену? Ты прикалываешься? — Это ты прикалываешься надо мной, или издеваешься, или все сразу. Просто иди обратно в лагерь, — каждое слово выделяет. — Не хочу, — тон татуированной повторяет. — Мне и здесь хорошо. И Виолетта также голову назад закидывает, смотрит на небо, где звезд вовсе не видно из-за облаков. Облизывает губы, дышит шумно, а после не выдерживает. Встает с места, направляется дальше, вглубь леса, мечтая, что потеряется там раз и навсегда. Кира же цокает как обычно, подрывается с места. В сторону брюнетки направляется, прижав девушку к одному из старых и сухих деревьев. Дыханием прерывистым шею Виолетты опаляет, пытается в сумраке ночи рассмотреть татуировки. А Малышенко, словно уж на сковородке извивается, вырваться старается, пусть и не хочет этого на самом деле. — Отпусти ты уж меня, — Киру сдвинуть с места пытается, пока руки ее не оказываются в хватке холодных ладоней. — Ты от меня, что услышать хочешь? Да, ты мне нравишься, дальше что? Что, блять, дальше? — кричит, лес заполняя эхом. — Ничего я не хочу услышать. — Ну, так почему мозг тогда мне ебешь? Почему Мишель его не выносила? Я что особенная какая-то, а? — близко. — Да, особенная, — выпаливает. — Какая тебе разница, что я думаю, что чувствую? Да, ты мне нравишься, — передразнивает, кривляется. — И что нам теперь помереть из-за этого? Ты, по-моему, ясно дала понять, что тебе это не нужно. Не мои чувства, не мое мнение, ничего! — Тебя вообще никто не спрашивал, — сквозь зубы. — Люди, блять, не способны на чувства. — Не думала, что ты просто по своим травмам судишь, нет? Если тебе больно сделали, не надо это чувство вины на себя вешать. Не надо было мне вообще об этом рассказывать. Да ты просто хочешь выглядеть жалкой и несчастной, чтобы жалели тебя, а не любили. — Мои травмы тебя никак не касаются, — обжигая. — Я не хожу по улице и не кричу направо и налево о своих травмах. Я вообще никому об этом не рассказывала, кроме тебя, — с криком. — Рассказала, чтобы ответственность на меня переложить? Хорошо. Виолетта лицо девушки руками обхватывает, на себя тянет и завлекает в самый ненавистный поцелуй, который больше на диалог похож. Умело орудует языком, облизывает губы, большими пальцами гладит виски, а после отпускает. Смотрит сквозь темноту в глаза, будто и сможет увидеть пару горящих карих огней. — Давай, убегай, я жду, — дыхание переводя, Малышенко говорит. — Достаточно сильно спугнула? — Нет, не достаточно. Кира руку на шею девушки кладет, проводит вдоль ключицы, вырисовывая рисунки. Носом утыкается в чужой нос, голову назад отводит, тут же возвращаясь и матерясь под нос. Виолетта же руки на талию Медведевой кладет, проводит по спине, так будто чувствует каждый изгиб, спрятанный за плотной толстовкой. — Еще раз напомнишь мне о моих травмах… — замалчивает, дабы перевести напряжение. —И что ты сделаешь? — пытается ухмылку подавить, попутно куртку с себя снимает из-за горящего тела под ней. — Тогда придется признать, что ты мне небезразлична. Тянется за новой порцией поцелуя, попутно правую руку ниже опускает, прямо к спортивным штанам. Языком проводит по сухим губам, оставляя мокрую дорожку до шеи. Виолетта голову назад запрокидывает, открыв обзор на изящные изгибы. Кусает щеки, когда Кира губами проводит по ключице, оставляя поцелуи и слабые засосы. Тут же зализывает синяки, вновь в сторону губ направляется, одновременно хватая ногу девушки за коленку, прижимает к себе. Гладит, целует. Утопает. Виолетта все в руки берет, демонстративно ногой обвивает бедра девушки, опираясь на дерево, ближе блондинку прижимает. Руки Медведевой поднимает вверх, дабы как можно скорее справиться с противной толстовкой. Кидает поодаль себя, тут же припадает к спортивному топу и идеальной маленькой груди. Выцеловывает под тихие стоны девушки, попутно ухмылку старается подавить. Тем временем Кира руку на низ живота брюнетки кладет, спускается вниз, поглаживает и старается реакцию в глазах увидеть. — Хватить медлить уже, — сквозь стон шепчет Виолетта, утопая от желания. А после глаза прикрывает, когда чувствует проникновение, медленное и протяжное. Ближе телом прижимается, завлекает в новый поцелуй, уже не такой рваный. Спокойный и страстный, словно танго. Ближе бедрами прижимается к девушке, голову на плечо чужое кладет, попутно языком проходится по открытым участкам кожи. Медведева же пальцами быстрее работать начинает, доводя девушку до новых криков, новых стонов, новых ощущений. И ссора в тот день быстро приняла совсем другую сторону. В холодном темном лесу две девушки стояли, плотно прижавшись потными телами и выцеловывая каждый миллиметр тела. И лес больше не таким холодным казался, и темнота, казалось бы, рассеялась. А после протяжный стон, что озаряет дремучую чащу. И легкий поцелуй в макушку, который вовсе не заканчивает эту ночь.