Color Sangue

      Окружённый картинами, Художник чувствовал себя как никогда живым существом. Не то чтобы он думал о себе в третьем лице, однако именно в эту минуту самоощущение его обострилось до мурашек в бледных пальцах и тяжёлого возбуждения внизу живота, такого сладкого и тянущего… Его руки, ноги и пальцы казались такими реальными, такими… Человеческими. Способными создать что-то, пусть и не живое, но уж точно прекрасное.       Темнота подвала никак не мешала Художнику видеть то, что он рисует. Если бы он отдавал себе отчёт о физической реальности, то понял бы, что света здесь практически нет, разве что синий, падающий из двери за спиной. Но в его лёгкой дымке акриловые глаза его новой жертвы казались куда привлекательнее.       Жизнь сочилась по венам и Художник наслаждался этими реками, ощущая ее едва ли не до последнего капилляра. Однако тишина не вечна и Рваное Лицо (он сам дал такую кличку своей ручной собачке) перекрыл ее источник, издав лязгающй звук где-то у стены.       — Тебе понравились мои подарки? — тихо проговорил Художник, облизывая губы. — Сука, замри и сиди тихо, иначе я отниму у тебя твою вторую руку и тогда ты станешь мне не нужен.       Из кромешной тьмы в углу появилась высокая тощая фигура, у которой вместо левой руки был едва зашитый гноящийся обрубок. А на лицо и вовсе было сложно смотреть. Но не Художнику.       — Ты же знаешь, я на твоей стороне.       — Ты просто жалкий. Хотя твое новое лицо делает тебя чуть большим человеком, чем ты был до этого.       Рваное Лицо замолчал. Он стоял, покачиваясь, будто ожидая чего-то от своего хозяина. В его маленьких глазках не было ни капли страха — лишь жажда, которую не способна была утолить вода. Его гниющее тело уже не отличало боль от реальности — для него боль была самим сущим.       — В любом случае, мне нужен кто-то, чтобы разыскивать сюжеты. Пока ты и с одной рукой справляешься, есть смысл оставить тебя в живых, не смотря на то, что ты просто кусок плоти из дерьма.       Художник поднялся, выпрямляясь. Кисть выпала из пальцев, разбрызгивая краску на подол некогда белой ночной рубашки, до того рваной и грязной, что ее цвет угадывался лишь с трудом.       — Кто следующий?       — Миранда. Слежка за ней оказалась проще, чем предполагалось. Зато сюжет… Сюжет будет ахуенным.       Безрукий издал звук, отдаленно напоминающий смех. Хотя Художнику он напомнил плеск обнаженных лёгких, когда из них выходит последний воздух.       — Пойдем, красавчик. У нас с тобой много работы.

***

      Старые половицы даже не скрипнули, дверь не хлопнула, а сквозняк не тронул ни волоска на голове склонившейся над насмерть перепуганной жертвой фигурой. Естественно, страх был вызван внезапностью, но ещё более жуткими оказались глаза, наполненные ошеломляющей пустотой, которые прямо сейчас буравили пространство над переносицей девушки, будто в попытке «докопаться» до содержимого ее черепной коробки.       Но жертва молчала. Такое случалось редко. Обычно они стремились продемонстрировать миру всю силу своих голосовых связок, прежде чем лишались возможности хотя бы хрипеть. И убийцу это более чем устраивало, ведь шум в столь деликатном деле неприемлем. Ну, почти.       — Из тебя получится красивый натюрморт. — прошелестел он. Ледяные пальцы Художника, измазанные не то кровью, не то краской, коснулись лба несчастной, словно проверяя температуру. — А вот сюда мы поместим что-нибудь… Для завершения образа.       Миранда готова была поверить в то, что это все лишь плод ее воображения, лишь сонный паралич, которым она страдала довольно часто. Что еще секунда — и это жуткое, мертвенно-бледное лицо вот-вот исчезнет и она проснется в своей кровати, но…       — Поторопись. Рассвет скоро.       Другой голос из темноты. Тяжелый, хриплый… Кажется, от каждого слова так и несло смрадом и похотью, которые едва сдерживаются внутри второго убийцы, чью внешность скрывала тьма.       Миранда почувствовала, как волосы склонившегося над ней защекотали лицо и тут же завопила изо всех сил, ведь до сонного мозга дошло, наконец, и ей вдруг захотелось жить. Но в рот тут же толкнули что-то твердое, по ощущению — горлышко бутылки. Оно мгновенно скользнуло прямо в глотку, раздирая нежные ткани и заполняя собой каждый сантиметр узкого пространства. Жертва ощутила дикую боль, затрепыхалась, ее тонкая ночная сорочка задралась, оголяя щуплое тело. Миранде было не справится с бутылкой, которая уже протыкала ее горло, застревая где-то в сухожилиях, а кровь не дала шанса даже сделать последний вдох — она хлынула из носа и изо рта, окрашивая белую кожу в темный, а идеально чистые наволочки — в алый.       — Не торопись умирать. — все так же тихо пригрозил ей неизвестный, заправляя волосы за ухо. — Это еще не все.       Человек в темноте приблизился. В руках у него был большой нож, который он протянул Художнику.       — Банально. — бросил Рваное Лицо с ленцой. — Ты тупо, блять, изрежешь ее? А еще хуй знает, нас могли уже услышать.       На деле же ему до оргазма нравилось то, что он сейчас видел на кровати.       От Рваного Лица несло тухлым мясом. А еще потом. И акрилом. Последний запах нравился длинноволосому куда больше. Он беззастенчиво втянул носом запах краски, предвкушая, как совсем скоро сможет уединиться с искусством. Вообще, часть с поиском и созданием «сюжета» Художнику нравился куда меньше, чем последующее рисование.       — Когда они ее найдут, мы уже будем на ферме. Наплевать мне на то, как она сдохнет. Все равно рисовать такое лицо в мои планы не входило. — Художник отнял нож у помощника и снова вернулся к жертве. — Мой натюрморт предполагает лишь тело.       Сквозь дикую боль уходящее прочь сознание Миранды в последний миг просигналило, что сейчас ее жизнь прервется и тут же растворилось вместе со взмахом ножа.

***

      Когда труп, наконец, обнаружили, преступники уже были далеко, а над бездыханным телом, в нежных рассветных лучах кружились мухи, уничтожая последние следы некогда весьма красивого лица.