Осень

«Мы далеко путешествовали и много видели, но места лучше этого так и не нашли. Здесь всего понемногу, если вы меня понимаете: и Шир, и Золотой Лес, и Гондор, и королевские дворцы, и гостиницы, и луга, и горы — всё смешано» — Сэмуайз Гэмджи

1

      Ривенделл — благословенная долина, стоявшая на краю узкого ущелья реки Бруинен, укрытая могучими плоскогорьями. Ривенделл пах свежей травой, чем-то мягким и цветущим. В нем не было место мраку, даже в ночи над ним светили яркие звезды. Эльфы никогда не спали, день и ночь они гуляли по чудесным садам Раздола, то воспевая звезды на небе, то солнце яркое. Пребывание в доме Элронда подобно сновидению. Отряд гостил четырнадцать дней и даже не заметили, как быстро прошло время.       В Раздоле можно вдоволь поесть, сладко поспать, рассказать и услышать тысячи историй. Гномы, правда, ворчали — то и дело их дразнили эльфы за длинные бороды. А борода для гнома, как длинный волос для эльфа! Не складывались добрососедские отношения между гномами и эльфами. Но ничего, отряд и без этого хорошенько отдохнул. Да, мудрые эльфы любили распевать потешки про своих гостей. Гномов это злило. А вот Бильбо эльфийский смех никак не задевал, хоббит считал, что смешки эти добрые. Мистер Бэггинс искренне наслаждался обществом дивного народа все четырнадцать дней, и, кажется, эльфы отвечали ему симпатией.       Путников приняли тепло, расселили по углам и привечали богатым обедом. Умытые, приодетые гномы, Бильбо и Селеста явились на свой первый пир в доме Элронда. Парадный зал Дома был наполовину пуст. Среди гостей встречались одни эльфы, а гномы, человек и хоббит смотрелись экзотично в дивной компании. Элронд, по своему обыкновению, восседал в большом кресле во главе длинного стола, на возвышении. По одну руку от него сидел Гэндальф, по другую — высокий стройный эльф, как капля воды схожий с Элрондом. Селеста была зачарована сказочным обликом этих троих. Сидевший рядом с Элрондом Гэндальф предстал перед Селестой в новом, непривычном обличии могущественного властителя. Пыль множества дорог сдуло с облика мага. Он был похож на мудрого короля из древних легенд. Убеленные сединой волосы, струящаяся по груди серебряная борода и широкие плечи выдавали стать, а горящие, словно угли, глаза — мудрость и прыть. Если в Бри да и в Хоббитоне облик Серого волшебника напоминал образ доброго мудреца-старичка, вроде Ходжи Насреддина из восточных сказок, то в тот момент, в Раздоле, Гэндальф явил всю свою королевскую величественность.       «Именно о таком Гэнадальфе писал Толкин!», — восхитилась Селеста про себя.       Исполненным достоинством показался Селесте Элронд, он тоже был похож на короля, за плечами которого много зим. Хотя лицо Элронда не носило примет возраста, но память о многих событиях оставила свою скорбную печать. Глаза, серые, как ясный вечер, сияли светом звезд на ночном небе. Темные, как сумерки, волосы свободно ниспадали на белое одеяние. Существа прекраснее и совершеннее Селеста не видела никогда. Красоту и стать Элронда способен описать лишь небесный свод ночной порой. Вот что значит эльф!       Селеста была ошеломлена тем, что сидит за столом в трапезной самого Элронда! Видит его собственными очами! Может, именно в этом зале спустя множество лет будет сидеть Фродо Бэггинс с кольцом Всевластия в руках! Гномы тоже стеснялись, хоть и прятали смущение за ворчанием о неудобных стульях и столах. Но гостей в Раздоле берегли. Каждому гному и, тем более, хоббиту на кресла подложили несколько добавочных подушек. И все равно гномы ворчали. И на еду ругались, хотя на столе стояло все, что только может пожелать гном. Но Селеста уже давно смирилась с гномским брюзжанием.       Селеста не могла оторвать голову от тарелки. Так вкусен был обед у Элронда. Занятая едой, находясь под сильнейшим впечатлением, она не сразу заметила, что её посадили далеко от гномов. Её соседки по столу — очаровательные эльфийки — ели степенно и аккуратно, и хихикали чуть слышно, глядя на оплошности Селесты. Девушка почувствовала себя варваркой, набросившейся голодным зверем на кушанья, и смутилась, и больше не бралась за столовый прибор.       Когда пир подошел к концу, Элронд и его сын встали и прошествовали к выходу, а за ними, соблюдая заведенный здесь порядок, последовали остальные. По широкому коридору гости прошли в следующий зал. Там не было столов, зато меж фигурных колонн пылал огромный камин. Это Зал Пылающего Огня. Здесь рассказывали истории по праздникам, пели песни, но в обычное время сюда приходили те, кто ищет спокойного места для раздумий. Золотые отблески пламени заиграли на лицах вошедших. Раздалась нежная музыка — в Зал вошли эльфийские менестрели. Гости расселись по углам, выбрав приятную для себя компанию. Разумеется, гномы сгрудились в одном месте, не держа контакт со странными эльфами. Бильбо утянули поющие эльфийки. Фили и Кили стояли за могучей спиной дяди, исполняя роль полновесных наследников утерянного трона Короля под Горой, и слушали мудрые беседы Элронда, Торина и Гэндальфа. А Селеста осталась без собеседников и ещё сильнее почувствовала себя маленькой и ненужной. Инородной.       Она уставилась на языки огня в камине. «И если твое сердце ровно, то его — нет». После высказанного Гэндальфом наблюдения Селеста начала подмечать неоднозначные взгляды, которыми украдкой одаривал ее Фили. Странное обстоятельство, ведь он и шутил, как прежде, и относился к ней так же, как при первой встрече в Хоббитоне — журил, дразнил, шалопутничал, но Селеста чувствовала что-то особенное, что говорят одни только глаза. — Что ты задумчивая такая, а? — хлопнул её по плечу Фили.       Селеста вздрогнула и обернулась. Они с Фили оказались нос к носу. Когда только успели подкрасться? — Это мы должны тут быть серьезными! — прибавил беспечный Кили. — Еле от дяди удрали. Он хотел нас ещё в библиотеку взять, но мы здорово выкрутились. Жаль, правда, что все уже напелись и расползлись.       Селеста огляделась. Действительно, никого уже не было. Девушка, пригревшись у камина, совсем забыла о времени и утонула в тревожных мыслях. — Хоть ты нас дождалась! — продолжал младший гном. — Пойдем кутить! — Нет, — покачала головой она. — Почему, Селеста? — удивился серьезному тону подруги Фили. — Я утомилась.       Селеста оставила братцев-гномов наедине. Недели в Ривенделле она избегала общества гномов, как только это возможно. После происшествия с великанами она потеряла покой. Уверенность в своих силах растаяла. И вновь миру явилась настоящая жалкая Селеста. Та самая, что ревела по ночам в трактире, словно дитя.       Селесту преследовало гадливое чувство. Эльфийские платья — лиловые, серые, белые, сплошь изящные — смотрелись на девушке нелепо. Будто на ней искрящиеся ткани угасали, становились обычными тряпками, намеренно не красящими обладательницу. Каждый раз, подходя к зеркалу, поступала волна омерзения. Хотелось порвать свое лицо, лишь бы избавиться от этого уродства. Хотелось порвать свою душу, чтобы распрощаться раз и навсегда с этой жалкой отвратительной стороной себя.       Отвращение и страх расползались по душе Селесты. Травили существо. С переменным успехом девушке удавалось подавить в себе отвращение, а вот от мыслей о троллях отделаться было сложно. Всё пошло совсем не так, как задумывала девушка. А ведь она и книгу «Хоббит» читала, и фильмы смотрела. Правда, давно и большая часть подробностей уже выцвела. Странно, конечно, об этом переживать, когда, навязываясь в поход, надеялась на удачу, а единственный план звучал как «ну, как-нибудь выкрутимся; по ситуации посмотрим». В принципе, ее не должно волновать, как идёт условный «сюжет», пока всё по колеям и из неожиданностей — мелкие обстоятельства. Тем не менее несостоятельность воспоминаний подталкивала в чувству вины (кто виноват в том, что сюжет идет не так? Третий элемент: Селеста, конечно) и страху, что ее чаяния полетят прахом.       Но долго тревожиться в гостях у Элронда невозможно. В дивной долине страхи уступали свету тысячи надежд, хрустальных, как звезды в небе. Так кручина Селесты перетекла в русло светлых печалей, посвященных любви.       Часто Селеста грустила, сидя на балконе, смотрящем на прелестный сад. Под окнами девушки эльфы пели о разбитых сердцах и одиночестве. Под музыкальный аккомпанемент слезы, как росы, опадали на щеки по утрам. Селеста утирала влагу и все чаще крутила кольцо в руках, и хоть оно было подарено отцом, думала она о том, кого любила там, прежде.       Ещё думала она о Фили, и ей становилась грустно и тошно. А ведь действительно, гном переживал за нее, угождал и помогал, как и говорил Гэндальф. Но что испытывал мужчина? Выручал он её как подругу, как сестру или возлюбленную? От одной мысли о его возможной влюбленности Селесте становилось плохо. В трактире ей льстило мужское внимание, сердечное предпочтение со стороны посетителей лишь радовало и было на руку. Гномы, люди, хоббиты. Все влюбленные пытались привлечь её звонкой монетой, которую Селеста принимала как дар, ничего не обещая, но благодаря почитателя вниманием. А больше им было не нужно. Никто не собирался брать её в жены, девушка на то и не рассчитывала; она не отдавала им своего сердца, не отдавалась и телом. Между ней и Фили ничего не может быть серьезного, только мимолетная симпатия, кратковременное увлечение. Никого не обязывающее. Прямо как в трактире с теми мужчинами. Но с Фили ей так не хотелось. Если уж он и полюбил её, то лучше б настоящей благородной любовью. С Фили хотелось быть честной, хотелось, чтобы и он был честен с ней.       А её честность в том, что она никогда не сможет отдать ему свою любовь. И никому в Средиземье. Там, в этом прежде, остался её главный друг жизни, друг сердца, единственный возлюбленный, разлука с которым чудится невыносимым испытанием. Только попав в Раздол Селеста поняла, как сильно её душа хочет вернутся домой, к Нему. Её любовь осталась там, с Ним. Навсегда. Даже если она не вернется. Даже если её душа будет вечно болеть от разлуки. Селеста не хочет отнимать свое сердце у Него.       Лучше бы Фили не был в нее влюблен вовсе, тогда Селесте было бы легче. Он умрет на Вороньей Высоте, оберегая бездыханного Торина. Она — продолжит свой одинокий путь, станет богатой после покорения Одинокой горы и, наверное, наведается в Рохан, пока там все тихо. А может, если двоюродный брат Торина и будущий правитель гномов Одинокой горы, Даин Железностоп, позволит остаться в Эреборе или в Дейле, она станет купчихой, откроет лавку и приумножит капитал, поможет людям из Озерного города восстановить Дейл. Может, её сделают советницей. И тогда все в округе будут знать Селесту из Дейла. Звучит неплохо.       Да, она расписала свою жизнь заранее. И в этой жизни нет принца Фили. Он — умрет. Зачем терзать сердце отношениями с будущим трупом? Хорошо бы вообще не испытывать никакой привязанности к гномам. Чтобы не думать о них, не испытывать чувств, она ограничит общение с братьями гномами. Они — умрут. Она останется. Так будет правильно. Наверное…       Селеста понимала, что не сможет сохранить холодность в отношениях с Кили и Фили. Она будет плакать и терзать себя у их могил в Эреборе. То добро, что принесли в её жизнь гномы, не высечь ничем, и вспоминать о них она будет с теплотой. Всегда. Даже к суровому Торину — и к тому! — она прикипела. Он посочувствовал её судьбе, одиночеству и обещал покровительство в Эреборе. А это дорогого стоит.

2

      Фили заявился в её сад, неуклюже ломая ветки вереска неподалёку, и обнаружил девушку отдыхающей под сиренью. — Спишь? — усмехнулся он, непринужденной походкой направляясь к Селесте. Гном сел рядом. Светлые вьющиеся волосы, нос с горбинкой. «Красивый», — пронеслось мимоходом в голове девушки. — Говорят, – продолжил Фили, – что Элронд прочел лунные руны на карте дяди и нам вроде как надо прийти к горе в День Дурина и не позже. Видимо, какая-то загадка открывает тайный ход только в День Дурина. Так странно. Неудивительно, что когда случилась трагедия, многие не сумели покинуть гору, — рабочие гномы просто не ведали о потайных дверях! Наверное, если бы больше гномов знало об этих выходах, то больше бы спаслось. Мама говорила, что в тот день умерло более половины всех жителей великого Эребора…       Гном затих. Издали слышалось тонкое звучание арф и дудочек. — Раз мы скоро выступаем, — выдавила Селеста, поднимаясь и отряхая эльфийское платье, — мне стоит собраться. — Постой! — Фили встал за ней. Он был в полторы головы ниже высокой Селесты и все равно ощущался мужественно. Подгорный принц был крепко сбит, он точно не боялся труда и невзгод. Настоящий мужчина, настоящий гном.       Фили выудил из кармана серебряную цепочку. — Держи, — протянул цепочку девушке. Но Селеста не двинулась с места и руки не протянула. Воззрилась сверху-вниз на подарок и все. — Это тебе, — добавил гном, видя как застыла подруга, а потом счел нужным объясниться. — Эту подвеску я нашел в пещере троллей и отмыл. Как увидел, сразу вдруг подумал, что она тебе подойдет. Она такая утонченная и звездная что ли. А у тебя светлая кожа и волосы темные, да и в целом ты как ночь. Тебе ведь ничего не досталось из сокровищей великанов, так что пусть подвеска будет тебе напоминанием о той нелепице, что приключилась на злополучном привале. Вот, только сейчас выдалась возможность тебе её наконец отдать. Ну же, бери.       Глядя на Фили, она испытывала боль. Вот он — живой, теплый и такой добрый, достойный жить. И этот замечательный гном, мечтающий о лучших временах в королевстве Эребор, умрет, едва достигнув горы. Ужасная несправедливость! От нее на глазах девушки слезы наворачивались. – Что случилось? Я тебя обидел?       Селеста сглотнула ком в горле. — Хорошо, я приму её, но только если она станет символом нашей дружбы.       Лицо Фили вытянулась. А Селеста не смогла не рассмеяться. — А что? Мы дойдем когда-нибудь до горы. Отряд распадется. Каждый займет свое место, кто-то — стул советника, кто-то — короля, а вы с Кили вновь станете принцами. Я же останусь девушкой из Бри. Приедет ваша мама, меня перестанет пропускать стража во дворец. И вы совсем меня забудете! А так, у меня на шее всегда будет красоваться дружба принца Фили, и я ненароком буду мелькать в вашей жизни. Тогда вы обо мне не забудете окончательно и может даже пригласите на свадьбу, если доживу.       Утопия, которой не суждено случиться. — Никто о тебе не собирался забывать, — нахмурился Фили. — Если ты хочешь, то пусть подвеска будет порукой моей дружбе.       И Селеста взяла украшение. Тонкая цепочка была выполнена из серебра, а подвеска — из сверкающего белого камня. Прелестная тонкая вещь заняла свое место на шее девушку, рядом с кольцом. — Что это? — вдруг спросил Фили, указывая на потрепанную бечёвку. — Это? — приподняла она веревку, на которой висело кольцо. — Подарок отца. — И почему ты не носишь его на пальце? — Потому что любой воришка, завидев его, решит меня обокрасть. А еще папа немного ошибся с размером. Порой, кольцо соскальзывает с пальца. Через несколько лет оно мне будет в пору.       Фили странно посмотрел на соседствующие украшения. — Что? — спросила Селеста, теряясь. — Я не ношу просто так ни золото, ни серебро. — Тогда что значат твои серёжки? — Их подарил мой возлюбленный. — Видно, твой возлюбленный не слишком состоятельный человек, — нахмурился Фили. — Раз ему хватило ума подарить тебе простые гвоздики из серебра. И не слишком хороший мужчина. Отпустить в опасное приключение любимую…       Селеста задохнулась от накатившего возмущения. — Ну, знаете ли! Он не обещался быть вам, о принц, богатым! Его ценность не в деньгах, которые ему принадлежат. Свою судьбу я решаю сама. И сейчас мы разделены. Возможно, я никогда его не увижу, но…       Она обняла себя за плечи. А Фили, пристыдившись, сочувственно погладил ее руку. — Не переживай. С ним или без него жизнь у тебя сложится превосходно. Уверен, что… возлюбленный вернется к тебе.       Селеста уныло хохотнула. — Вряд ли. Нас разделили обстоятельства, которые мы не можем преодолеть.       Незаметно подкралось время прощаться отряду с долинами Ривенделла. Гномов провожали Элронд и его сыновья. Воодушевленная компания направилась к Туманным горам, рассчитывая быстро пересечь их, а там уж и Эребор недалеко. Только Селеста видела, как Гэндальф покачивает головой. Да и сама она знала, что подстерегает их на пути.       Элронд смотрел ей в след. И девушку этот взгляд пробирал до костей. Она помнила, как он назвал ее при встрече: «кередис». Только что это значило? Гэндальф убеждал, что Элронд ошибся, будто поприветствовал её на синдарине. Но Селеста чувствовала — что-то в словах волшебника было неправильно.

3

      Тропинки взбирались все выше и выше, и все тяжелее было идти пони. Чем ближе к пику они были, тем сильнее у Селесты болела голова. А душа не находила покоя. Как-то девушка оставила компанию Фили и подъехала к Гэндальфу, идущему значительно впереди остальных. — Гэндальф! — позвала она так, чтобы никто не услышал. — Если грядущее угрожает нашим жизням, мне все равно надо молчать? — Чему быть, того не миновать, — пожал плечами волшебник. — А если… Если что-то будет ну совсем плохо, я тоже не должна вмешиваться? Даже если буду жалеть об это все свое существование? — Ты имеешь право делать то, что тебе вздумается, – глубокомысленно ответил Гэндальф. – Никто не знает плана Валар на свою жизнь. Но я повторю, чего делать нельзя, так это рассказывать другим об их судьбе, потому как это не благословение, а проклятие — знать свою жизнь наперед.       Гэндальф оставил её в смущении. И что ей от этих знаний? Себя не спасет, никого другого не убережет. Селеста обернулась. Кили и Фили молча ехали в хвосте. Девушка подавила желание присоединиться к братьям и направила Дымку следом за белым конем волшебника. Лошадка грустно побрела по склону, тяжело дыша и фыркая. — Ничего, ничего, — гладила Селеста её могучую серую шею. — Скоро привал.       Кобыла мотнула головой. В иной раз она бы ущипнула всадницу, но в горах, видно, даже резвая Дымка чувствовала себя неважно. Отряд степенно тащился в гору. Изредка гномы переговаривались позади и умолкали. Мерно цокали копыта. Цок-цок. Цок-цок.       Когда в горах загромыхало, они уже были на приличной высоте. Сердце Селесты сжалось, как у кролика в грозу, её мелко затрясло. Пони встали на дыбы. Дымка забрыкалась в испуге, чуть не сбросив наездницу в бездну. Гэндальф стукнул посохом, который зажегся голубым огнем; лошади успокоились. Отряд спешился.       Когда с неба посыпались валуны, Селеста чуть сознание не потеряла от страха. Один разбился прямо у ее ног и, если бы Двалин не дернул девушку назад, камень раздробил бы ей череп. Поднялся ветер. Скоро уже никто не мог удержаться на ногах, отряду пришлось ползти, а бедные лошадки одна за другой валились на дорогу позади или падали с горы. Дымка держалась, как могла, но когда их снова тряхнуло, её ноги подкосились, и кобыла упала на дно расщелины.       Селеста подумала о Дымке, когда отряд уже укрылся в пещере. Гномы особо о пони не грустили, так, перемолвились скорбными словечками о том, какой конек у них хороший был, а в общем, вели себя как ни в чем не бывало. Обыскали пещеру, спокойно поужинали и легли спать. Будто их лошадей не поглотила горная бездна. Смятенная Селеста наблюдала за гномами.       Селеста не сразу вспомнила о том, что должно случиться этой ночью. Гоблины! Девушка похолодела. Дикий ужас прокрался по членам. Селеста забилась в темный угол от панического страха, с которым никак не могла управится. Перед глазами витали призраки. Ей казалось, что вот-вот на них нападут гоблины, и как только она их увидит, то сойдет с ума!       Ловушка со скрежетом отверзла вонючую пасть, и к спящим прокралась толпа отвратительных морд. У Селесты ком встал горле. На каждого гнома пришлось минимум шесть гоблинов. Даже с тем, что Бильбо их заметил раньше и завопил так громко и пронзительно, как только хоббиты умеют, с тем, что от крика проснулись все, у гномов не было и шанса отбиться. Только Гэндальфу удалось ускользнуть, испепелив дюжину тварей своим посохом. Селесту заметили последней. Грязные гоблинские лапы схватили девушку. Она взвыла истошно и жалобно. Девушка дергалась, пиналась и кусалась, пока к горлу не приставили кинжал. Капелька пота стекла на холодную сталь. Селесте связали руки за спиной и потащили вглубь гоблинских тоннелей.       В панике она даже не вспомнила о кинжале, припрятанном в сапоге.       Что с ней сделали бы эти мерзкие, искаженные твари, знает только Эру. Её волокли по перепутьям, лапали и насмехались. На шею надели веревку и повели, как плененную ненавистную лошадь. Один Эру знает, что бы с ней сделали, если бы тоннель не озарило сияние волшебного посоха. Гэндальф отбил девушку, теряющую надежду во мраке, у гоблинов.       Завернулась череда ужасных битв и побегов. И все в кромешной тьме. Волшебник и девушка воссоединились с гномами. Они бежали. Дорогу освещало слабое сияние посоха. Тут и там свистели мечи и стрелы. Селеста едва уворачивалась от вражеских нападок и от дружеских тычков — гномы, порой, замахивались так, что били товарищей. В потемках не видно, где друг, а где враг. Селеста запомнила этот переход как собственный кошмар.       Отряд вышел на свет не без потерь. В этом хаосе от них отбился Бильбо. Было много мелких травм — кому-то вывихнули сустав, кому-то хлыстом треснули по ноге, а в основном на их телах красовались лишь неглубокие порезы. Пожалуй, с ранениями Селесте повезло меньше всего. В пылу сражения кто-то рассек ей левое плечо до кости. Селеста измученно прижимала ладонь к ране.       Солнце клонилось к горизонту, и компании нужно было уйти как можно дальше от гоблинских пещер, иначе ночные патрули поймают и перережут беглецов. Ждать хоббита было опасно. — Он не так плох, как вы считаете! — ругался с гномами Гэндальф. — В конце концов, он мой друг, я за него отвечаю. Все-таки безобразие, что вы его потеряли, а теперь не желаете вернуться за ним! — Пока от него больше хлопот, чем пользы! — сказал кто-то. — Я его взял с собой, а я ничего бесполезного не беру. Или вы помогаете мне искать его, либо расхлебываете свои неприятности сами!       Плечо Селесты нещадно пекло. Перед глазами играли черные мушки. Отряд находил время ссориться, но не обратить внимание на состояние притихшей девушки. — Что с тобой? — спросил Фили, а Селеста отняла окровавленную ладонь от раны. Гном нахмурился и позвал Дори.       Плечо успели наскоро перевязать. Объявился Бильбо. Отряд двинулся дальше. Ночь. Кадр. Компания спасается от волков на деревьях. Кадр. Гэндальф устраивает пожар, закидывая хищников горящими шишками. Кадр. Полет на орлах. Кадр. Утро нового дня. Отряд на поляне. Привал.       Калейдоскоп ужасных событий, пропитанных отвратительной болью в плече. Торин без сознания. Гномы собираются с силами. Наконец у них нашлась минутка осмотреть ранение Селесты получше. — Тебе повезло, — сказал Дори. — Клинок был не отравлен. Гоблины и орки любят натирать свое оружие ядами. Готово, — гном завязал узлом чистую ткань. — Тебя бы зашить, конечно… Но пока у нас нет такой возможности. Да и ты молодая, может, и так срастётся. Посмотрим. Постарайся не двигать левой рукой. И не трогай свою рану, не помыв ладони. Вообще лишний раз не касайся. Ну, не вешай нос, — хлопнул легонько по спине. — Жить будешь.       Торин очнулся, но Селесте уже не было дела ни до чего вокруг. Она смотрела вдаль, на Туманные горы, укрытые плотной дымной завесой. За ее спиной должно быть Лихолесье, цветущее осенней пестрой листвой. Крутила кольцо. Зачем она всё это заварила? Приклеилась к отряду, впилась, как клещ, а толку от неё никакого. И сама чуть не померла. Гномы о ней наверняка похуже, чем о Бильбо, думают. Обуза. Но ей плевать на их мнение. Какая разница, обуза она или нет, по их мнению? Ей бы выжить, дойти до конца путешествия, и хрен она в Бри вернётся. Нет, еще один такой путь Селеста не перенесёт.       Грустно быть пассивным элементом истории про гномов, когда давным-давно мечтал покорить их сердца своим весёлым нравом. Вот только Селеста на самом деле не веселая. Она скорее грустная. А то, что было в трактире… Это так, маска. У Селесты не получалось идти по жизни припеваючи. Всякий раз какая-нибудь херня. Ей бы в одеяло обернуться и Нетфликс смотреть, а не вот это всё…