Drink With Me

— Где ты научился танцевать? — тихо спрашиваешь ты некоторое время спустя. Ты устроилась в углу дивана, держа ноги Джинкс на коленях. Сама девочка спит, наконец-то сдавшись из-за полного желудка и слишком сильного воодушевления. Ее грудь поднимается и опускается с медленным, ровным дыханием, а рот мягко приоткрыт. Было бы мило, если бы она не растянулась, как жук-палочник; заставляя вас с Силко прижаться друг к другу на одном конце дивана. —Полагаю, это просто то, что я усвоил за эти годы, — тихо отвечает он, положив руки на голени Джинкс, лежащие у него на коленях. Вы двое вместе образуете одну славную подставку для ног подростка. — Ты научился танцевать, чтобы быть незваным гостем на гала-вечерах, или потому что был незваным гостем на гала-вечерах? — Возможно, и то, и другое. Ты хихикаешь и откидываешь голову на спинку дивана. — Какие они? Гала-вечеринки. Он на мгновение задумывается: — В каком-то смысле очень обыденны. Скучные люди, вежливо болтающие о вещах, которые не имеют никакого значения. Обходят стороной свои истинные мысли и чувства ради поддержания манер и изящества. — Не думаю, что я когда-либо встречала пилтошку, у которого не было бы палки в заднице. — Я тоже, — говорит он с легким смешком, — Но во многих отношениях эти вечера очень красивы. Во всем этом всегда есть элегантность и великолепие. — Тебя всегда такие вещи увлекали? Он слегка недоуменно наклоняет голову. — Костюмы, сигары, обстановка кабинета, даже то, как ты говоришь... это не совсем то, чего ожидаешь от химбарона. — Полагаю, что нет, — признает он. — Так как же ты стал таким? Если так ненавидишь Топсайдеров? Его брови слегка хмурятся, когда он формулирует свой ответ: — Возможно, мне просто нравится брать то, что принадлежит им, и делать это своим. Развращать это по-своему. Ты тихонько хихикаешь: — В этом нет никакого смысла. Его губы кривятся: — Для меня это имеет смысл. Ты опускаешь щеку на спинку дивана и смотришь на него. — Расскажи мне больше о гала-вечеринках. — Что бы ты хотела узнать? — Все. Нарисуй мне картину. Он хмыкает, размышляя, и опирается локтем на спинку дивана, немного поворачиваясь к тебе. Он проводит пальцами по волосам и оставляет их запутанными в темных прядях, положив голову на ладонь. — Женщины одеваются очень изысканно. Дорогие платья, сшитые по последней моде, сияющие драгоценности, безупречные прически и макияж. Каждая пытается превзойти предыдущую; пытается доказать, что она богаче, остроумнее, красивее. Мужчины склонны носить костюмы-тройки. Иногда фраки, если того требует случай. И все они смеются слишком громко — жалкая попытка скрыть, какие коррупционные сделки заключаются в темных углах. — Ты из тех, кто болтает, — тихо шутишь ты. — Мои коррупционные сделки совершаются открыто, — отвечает он с самоуверенной ухмылкой. — Что еще? — Кое-что, что ты оценишь; там всегда бесконечный запас шампанского. Ты не можешь сделать и шага, чтобы тебе не предложили бокал на серебряном блюде. ​​И все остаются пьяными всю ночь, потому что еда всегда подается только в глупых маленьких порциях, которых едва ли хватает на один укус. Твои губы ползут вверх. Порции, должно быть, крошечные, если даже Силко на них жалуется. — Музыка всегда живая, а не записанная. Группа или оркестр располагаются прямо на краю танцпола, так что ты чувствуешь вибрации инструментов и через подошвы ботинок, и в самой атмосфере вокруг. Он говорит тихо, чтобы не разбудить Джинкс, но его голос все еще сохраняет этот глубокий, дымный резонанс. Твои веки кажутся тяжелыми. — И декор никогда не перестает быть удивительно ярким. Цветы и свечи. Хрусталь и шелк. Однажды я посетил гала-вечер, который проводился в гигантской оранжерее, переполненной экзотическими растениями и пышной зеленью. И, конечно, все это было сделано из стекла, так что ночь прошла в компании звезд, а танцпол был залит лунным светом. Все это было очень поэтично. Ты сонно улыбаешься: — Это звучит так чудесно. — Это было довольно необычно, — его взгляд скользит по твоему лицу, — ... Если вы с Джинкс попрактикуетесь в танцах, возможно, мы когда-нибудь сможем прийти без приглашения еще раз. — Я буду держать тебя в курсе. Он выдыхает через нос, прежде чем переключить внимание на неловкую позу спящей Джинкс. — Я лучше уложу ее в постель. — Конечно, — тихо говоришь ты. Силко подхватывает ее колени и спину и легко поднимается с ней на руках. Ее голова откидывается ему на плечо. — Ты не против? — тихо спрашивает он, указывая на дверь своей спальни кивком подбородка. Ты встаешь и идешь вперед, чтобы открыть ему дверь, мужественно сопротивляясь желанию заглянуть внутрь. Он несет девочку-подростка так, словно она ничего не весит. Силко может быть худым, но он, очевидно, силен. Ты думаешь, что он и должен быть таким; чтобы забить человека до смерти одними кулаками. Ты думаешь, что он и должен быть таким; опустить тебя так низко, так легко, и все еще иметь время на насмешки. Ты удивляешься, когда он останавливается на пороге и поворачивается к тебе лицом. Ты рассеянно играешь с металлической ручкой позади себя и прижимаешься плечами к деревянной двери. — Спасибо за сегодняшний вечер, — говоришь ты, пока он молчит, — и мне правда жаль, если я помешала тебе провести время с Джинкс. — Ты не помешала. И я думаю, ты знаешь не хуже меня, что весь этот вечер был организован некой синеволосой злодейкой. Ты фыркнула и потянулась к одной из ее длинных косичек; осторожно пропустила синюю косу сквозь пальцы и нежно перекинула ее через плечо Джинкс, чтобы она больше не рисковала запутаться в ноге Силко. — Ну, я рада, что она вмешалась. Я хорошо провела время. — Осторожнее, ты только раззадоришь ее. — Она не слышит, она крепко спит. — Только притворяется, чтобы я отнес ее в постель. От девочки слышится тихий, мягкий смешок, и его губы в ответ приподнимаются. Ты прикусываешь щеку и приподнимаешь бровь, глядя на Джинкс, но она все равно выглядит ангельски: глаза закрыты, а веснушчатая щека покоится на плече Силко. — Где ты будешь спать? — На диване. Ты киваешь и немного переминаешься с ноги на ногу, прежде чем вернуться в кабинет, тихо сказав: — Тогда спокойной ночи. — Спокойной ночи, — отвечает он, наконец отворачиваясь и неся Джинкс в свою комнату. Ты закрываешь за ним дверь с тихим выдохом. Твой взгляд падает на журнальный столик, все еще заваленный коробками с полусъеденной едой. Ты начинаешь собирать их, закрывать крышки и сгребать в охапку. Но почти роняешь их все, когда через минуту дверь спальни Силко снова открывается, и он входит. Ты сглатываешь внезапную сухость в горле. У него под мышкой зажато запасное одеяло, и он снял галстук. И жилет. И расстегнул верхние пуговицы рубашки. Он моргает один раз, явно удивленный тем, что ты все еще здесь. Несмотря на то, что он все еще почти одет, видеть его таким кажется невероятно интимным. Он человек, который носит свою одежду как доспехи. Это похоже на то, как если бы ты увидела черепаху без ее изысканно сшитого панциря с золотыми краями. Ты не можешь не почувствовать себя немного шокированной из-за ключиц Силко. Хватит смотреть. — Извини, — запинаешься ты, — я думала, ты будешь дольше укладывать Джинкс спать. Я просто хотела убрать это, чтобы ты не спал рядом с наполовину съеденной едой. — Как заботливо, — протягивает он, неторопливо подходит ближе и кидает одеяло на диван. Ты отворачиваешься, снова пробормотав «Спокойной ночи». И только когда сталкиваешься лицом к лицу с дверью кабинета, при этом нагруженная контейнерами, осознаешь свою проблему. Ты слышишь, как сзади приближается пара ботинок, и тонкая тень нависает над твоим плечом, протягивая руку, чтобы открыть дверь. — Спасибо, — усмехаешься ты, поворачиваясь к нему лицом. — Услуга за услугу, — говорит он плавно, задерживая руку на двери рядом с твоей головой. Ты медлишь мгновение, прежде чем сказать: — Ну, спокойной ночи. — Уже поздно, и ты устала. Почему бы не остаться? Твой желудок вытворяет что-то странное, когда взгляд невольно бросаются на диван позади него. — В комнате Джинкс, — поясняет он с небольшой кошачьей ухмылкой, от которой кончики твоих ушей краснеют. Но тебе уже достаточно того, что он сегодня превзошел тебя. Ты наклоняешь голову и слегка поджимаешь губы. — Я не занимаю много места, ты знаешь, — невинно говоришь ты. Его смех низкий, гортанный и восхитительно темный; как раскат грома: — Веди себя хорошо. Твои губы кривятся в кокетливой ухмылке: — Никогда. Его глаза сверкают весельем. И чем-то совершенно другим. Это разогревает твою кровь и заставляет одновременно благодарить и проклинать существование кучи контейнеров в твоих руках. — Ты помнишь дорогу вниз? — Помню. Он кивает. Никто из вас не делает движение, чтобы повернуться, и момент, кажется, растягивается. — Ну, тогда спокойной ночи. — Ты продолжаешь это говорить. Ты фыркаешь и закатываешь глаза, наконец отворачиваясь, пробормотав «Придурок». Его тихие, бархатные слова катятся по коридору вслед за тобой; волочась по пятам, как полуночный туман: — Сладких снов.