Drink With Me

Сказать, что Джинкс переборщила с едой — ничего не сказать. Даже если вас трое (или двое с половиной, если учесть мизерный аппетит Силко), вы все равно можете опустошить лишь половину содержимого контейнеров. Ты не можешь вспомнить, чтобы когда-либо в своей жизни чувствовала себя настолько сытой. Ты откидываешься назад, растягивая живот настолько, насколько можешь. Джинкс нашла путь к подлокотнику дивана; взгромоздилась на него и прислонилась щекой к макушке Силко. Он держит стакан с виски на колене одной рукой, а его свободная рука лежит на спинке дивана, рисуя костяшками пальцев круги на руке Джинкс, пока она рассказывает ему о своих научных проблемах. Из того, что ты можешь понять, она пытается создать бомбу, которая временно ослепляет и дезориентирует тех, кто находится в радиусе взрыва, взрывая густое, похожее на смолу вещество, которое затемняет зрение жертвы и препятствует ее движению. Однако вязкость вещества, с которым она работает, похоже, влияет на траекторию взрыва, и в результате получается лишь густая, жалкая капля грязи. Ты устраиваешься поудобнее, поворачиваешься к ним обоим и опираешься локтем на спинку дивана, чтобы прислушаться. Тебе нечего сказать в этом конкретном разговоре, но ты вполне довольна тем, что наблюдаешь за тем, как они общаются. В основном говорит Джинкс, но Силко время от времени вмешивается, задавая уместные вопросы или делая небольшие комментарии. Ты понятия не имеешь, насколько он на самом деле осведомлен в науке изготовления бомб, но он явно прилагает усилия, чтобы понять и поддержать диалог, несмотря ни на что. И эта редкая мягкость все еще касается его черт лица. Ты подпираешь щеку рукой. Приятно видеть его таким. Чувствуешь, будто тебе открыли тайну. Что-то настолько тщательно охраняемое, что никто в мире никогда не узнает о его существовании, не говоря уже о возможности взглянуть на это. Ты обнаруживаешь, что любуешься его профилем, пока его внимание отвлечено. В нем действительно есть что-то несомненно притягательное. Нетронутая кожа его правой стороны; слегка морщинистая от возраста, но это выглядит достойно. Морской блеск его здорового глаза; сегодня он больше зеленый, чем синий. Изящные серебристые штрихи на его висках, которые переходят в глубочайший угольно-черный цвет. Тщательно уложенные волосы, которые всегда торчат вверх на макушке; как будто в текстуре есть естественные волны, которые намерены бороться с захватом любой детали, которую он использует для достижения своего фирменного образа. Высокий срез его скул; резкий и сокрушительный. Идеальный изгиб его темных бровей. Гордый аристократический нос, который так ему подходит. Очаровательный прикус, который становится более выраженным, когда он расслаблен, как сейчас. Ты чувствуешь, как на тебя устремляется пара глаз, и ловишь взгляд Джинкс поверх головы Силко. Ухмылка, которую она тебе дарит, — чистое зло. Легкая улыбка, игравшая на твоих губах, исчезает, и ты внезапно чувствуешь себя ребенком, которого застали за чем-то, чего не следовало делать. Ты отводишь взгляд на полупустые коробки на столе. — Я хочу десерт, — щебечет Джинкс, протягивая руку к единственному контейнеру, который остался не открытым. Ты надуваешь щеки: — Если я сыта, то и ты тоже. Ты ешь как лошадь. Куда ты все это деваешь? — Я растущий организм, мне нужно много еды. Плюс, мой милый животик все еще пуст, — говорит она, как будто это хоть что-то объясняет. — Двигайся, — приказывает она Силко, резко стукнув его по колену, заставляя его сместиться в центр, чтобы освободить ей место. Это довольно длинный диван, и все же ты каким-то образом очень остро чувствуешь потерю личного пространства. Джинкс ставит коробку с едой на колени Силко, с размахом открывает крышку и кричит «Та-Да!» Ты улыбаешься. Это сахарный хлеб; крестьянский десерт Зауна, и, несомненно, одно из лучших блюд во всей Рунтерре. Он так же прост, как и звучит. Нарезанные обрезки сладкого, рыхлого хлеба — простые, дешевые и быстрые в приготовлении, но сытные и питательные. Посыпанные сверху сахарной пудрой, иногда корицей, и соусом по выбору из того, что есть у продавца в наличии в тот день. Джинкс выбрала шоколад. Классика. — Я подумала, что мы могли бы разделить его, как всегда делали раньше, — говорит она, накладывая себе большой кусок, политый густым коричневым соусом. Силко двигает коробку к тебе, предлагая взять кусочек. — Такой джентльмен, — напеваешь ты, прежде чем откусить от хлеба. Он прерывисто вздыхает, прежде чем выбрать себе кусочек - маленький и с небольшим количеством шоколада. — Меня называли по-разному, но джентльменом — никогда. — Я уверена, что люди назвали бы тебя джентльменом, если бы ты вежливо их об этом попросил или ударил немного сильнее. — Это лучший способ заставить людей что-либо сделать, — соглашается Джинкс. — Какой? Попросить их вежливо или ударить сильнее? — Мгм, — подтверждает Джинкс, проглотив еще один кусок. Коробка медленно опустошается, пока не остается только один кусок. Силко делит его на три части, отдавая Джинкс самую большую, предлагая тебе среднюю и забирая себе самую маленькую, прежде чем швырнуть пустую коробку на стол к остальным. Твои большой и указательный пальцы липкие, поэтому ты чистишь их так же, как любой здравомыслящий человек, столкнувшийся с пальцами в шоколаде. Ты ощущаешь вес внимания Силко, когда облизываешь кончик большого пальца, и останавливаешься, поворачивая голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Его глаза опускаются на твой рот. — Извини, — бормочешь ты, убирая большой палец изо рта и вытирая руку о брюки, — наверное, это немного некультурно. — Слегка, — невозмутимо говорит он. Его взгляд не отрывается от твоих губ, и на его губах начинает появляться улыбка. Ты хмуришься, глядя на него, и внезапно чувствуешь себя немного неловко: — У меня что-то на лице? — Да. Его тихая радость только усиливается, когда он наблюдает, как ты торопливо трёшь подбородок. — Лучше? — Нет. Он облизывает большой палец и проводит им чуть ниже уголка твоего рта. Ты замираешь как вкопанная под его прикосновением, и твое сердце колотится в грудной клетке. Моргаешь по-совиному, а он встречает твой взгляд с холодным безразличием. — Видишь? Унизительно, не правда ли? Джинкс медленно смотрит за плечо Силко, на ее лице широко раскрытые глаза, в которых видно подозрение. — Очко засчитано, — выдавливаешь ты. Твой голос хриплый. Из-за всего этого шоколада. Он выглядит невероятно довольным собой, встает и идет к своему столу, протягивая руку за хьюмидором, повернувшись спиной к дивану. Ты встречаешься взглядом с Джинкс, и она выглядит совершенно вне себя от радости. — Что за херня только что произошла? — говоришь ты. — Ты это начала, — отвечает она, тыча пальцем в твою сторону. Ты слышишь звук резака для сигар Силко. — Чем это ты занимаешься? Она качает головой и драматично пожимает плечами: — Я не понимаю, о чем ты. Ты собираешься поспорить, но захлопываешь рот, когда Силко разворачивается. Он возвращается к дивану с тлеющей сигарой во рту и пепельницей в руке, которую ставит на стол, и садится, устраиваясь поудобнее. Он кладет одну длинную ногу на другую, и ты автоматически отслеживаешь его движение. Ритмичный стук внизу обрывается, и ты смотришь на часы. Как, уже пора закрываться? Джинкс издает недовольный звук. «Ненавижу тишину», — слышишь ты ее бормотание, когда она сползает с дивана и падает на колени рядом с граммофоном в углу комнаты. Она пролистывает стопку пластинок под ним. — Чего-нибудь поспокойнее, Джинкс, — просит Силко, запрокидывая голову и выпуская колечко дыма к потолку. — Нам и так пришлось вдоволь наслушаться шума снизу. Девочка вздыхает, убирает пластинку, которую держала в руках, и выбирает вместо нее другую. Она устанавливает ее в проигрыватель и опускает иглу на диск, вызывая пронзительный скрип, прежде чем начинает играть что-то страстное и джазовое. — Вот так, старик, — говорит Джинкс. — Гораздо лучше, — говорит Силко с полным ртом дыма. Джинкс стоит и размышляет над музыкой, хмурясь, шаркая ногами и слегка покачивая плечами: — Как тебе может это нравиться? Никакого ритма. Скучно. — Ее легко слушать, и она не калечит чувства. — Под нее даже танцевать нельзя, — утверждает Джинкс. — Ты могла бы, если бы захотела, — возражает Силко, — Как положено - как это делают в Пилтовере на их маленьких изысканных гала-вечеринках. — Откуда ты знаешь, что происходит на вечеринке в Пилтовере? — спрашиваешь ты с ухмылкой. — Я в свое время бывал там без приглашения. — Покажи мне, — внезапно настаивает Джинкс, вырывая сигару из его пальцев и гася ее в пепельнице. Силко с тоской смотрит на брошенную сигару, когда Джинкс хватает его за руки и дергает с дивана. Он неохотно встает, обходит стол по ее просьбе, чтобы присоединиться к ней в открытом пространстве кабинета. Он устало вздыхает, но послушно кладет ее пальцы в свои и приказывает ей держаться за его плечо другой рукой. Он кладет свободную руку ей на спину и тихо говорит ей о том, как двигать ногами. Один медленный шаг, за которым следуют два чуть более быстрых, в форме квадрата. Джинкс, благослови ее Бог, очень старается, но не обладает той легкой грацией, которая есть у ее отца. Она неуклюжа, владеет собой с долговязой неуверенностью подростка. В то время как Силко движется элегантно, как человек, который точно знает, как работает его собственное тело. Но, похоже, ей все равно весело, и даже Силко начинает выглядеть менее расстроенным; его глаза сияют от удовольствия, когда он наблюдает, как его дочь путается в ногах. Ты сворачиваешься на диване и смотришь, как они танцуют, все время ухмыляясь. Весь этот вечер кажется каким-то чудесным, странным лихорадочным сном. Кто бы мог подумать, что могущественный Глаз Зауна может быть таким мягким? Ты задаешься вопросом, позволяет ли он когда-нибудь кому-то еще, кроме Джинкс, видеть его таким. Ты сильно сомневаешься в этом. Возможно, он планирует убить тебя, как только вечер закончится, чтобы защитить свою глубокую темную тайну и соблюсти приличия. Ты так почему-то не думаешь. И даже если бы он собирался это сделать, ты почти уверена, что могла бы выпутаться из этого с помощью ласковых разговоров. Нет – иногда ответ прост. Силко чувствует себя комфортно рядом с тобой. И это осознание накрывает, как теплая океанская волна, омывающая берег, и оставляет тебя со странным чувством гордости. Джинкс случайно наступает на ботинок Силко, и ты фыркаешь от смеха. Она резко поворачивает голову на звук и хмурится. — Из тебя получается очень утонченная леди. — Заткнись. — Ты практически готова к выходу в свет. — Очень смешно. — Может, нам купить тебе красивую пышную юбку, чтобы скрыть ноги? — Я бы хотела увидеть, как ты справишься. — Это всего лишь три шага, насколько это может быть сложно? Раздражение Джинкс тут же растворяется в приторно-сладкой улыбке, и ты понимаешь, в какую ловушку только что попала. Она вырывается из объятий отца: — Тогда вперед. Твоя ухмылка исчезает, и ты качаешь головой: — Беру свои слова обратно, выглядит круто, ты молодец. Твой желудок переворачивается, когда пара ботинок с золотыми носками медленно движется по направлению к тебе, и ладонь с длинными пальцами простирается в поле твоего зрения. Ты следуешь за темно-красным рукавом к мужчине, к которому он прикреплен, терпеливо ожидая, когда ты возьмешь его за руку с прохладным, уверенным видом человека, который никогда не принимает «нет» в качестве ответа. Во рту становится немного сухо. Ты ворчишь и бросаешь взгляд на Джинкс, чья усмешка растет до такой степени, что становится слегка маниакальной, прежде чем ты берешь его ладонь. Он поднимает тебя на ноги и обводит вокруг стола. — Вот, — коротко приказывает он, указывая на плечо свободной рукой. Ты кладешь туда ладонь, как это делала Джинкс, и почти вскрикиваешь от удивления, когда он берет тебя за талию и резко притягивает ближе. — Итак, тебе нужно, чтобы я снова объяснил движения ног? Или я могу предположить, что ты уже эксперт, поскольку у тебя нет проблем с критикой моей дочери? — мягко спрашивает он с небольшой снисходительной улыбкой. Джинкс фыркает, и ты облизываешь зубы. — Я поняла теорию, — говоришь ты осторожно. — Хорошо, — говорит он, слегка наклонив голову. — В таком случае сначала правая нога. Он выставляет вперед левую ногу, и ты паникуешь, в последнюю минуту переносишь вес, чтобы повторить его движение, и врезаешься прямо в него. Джинкс хихикает, и ты краснеешь от стыда, когда Силко возвращает тебя в исходное положение с самодовольной ухмылкой. — Я веду, милая. Делай, как я говорю, а не как делаю. Твое лицо пылает, и впервые в жизни ты не можешь придумать остроумный ответ. Поэтому просто дерзко фыркаешь и не хочешь встречаться с ним взглядом. — Давай попробуем еще раз, ладно? Правая нога. Второй раз — очарование, и ты начинаешь уверенно двигаться в расслабленном ритме музыки. Это может быть всего лишь три шага, но вскоре ты с ужасом осознаешь, что это и правда не так просто, как кажется. Ты смотришь в расстояние между вашими телами и следишь за своими ботинками, пытаясь сосредоточиться на том, чтобы делать шаги правильно, чтобы избежать дальнейшего смущения. — Глаза вверх. Черт. Ты неохотно встречаешься с ним взглядом. Силко намного выше тебя, так что тебе нужно слегка поднять голову. Он высоко держит подбородок, смотрит на тебя почти надменно, а его правый глаз полуприкрыт в его обычной манере. — Тебе обязательно смотреть на меня свысока? Я чувствую себя тараканом. Он усмехается и опускает подбородок так, чтобы смотреть прямо на тебя. Это сбивает с толку. И не по той причине, по которой должно. — Лучше? Ты тратишь на секунду больше времени, чем нужно, чтобы ответить: — Да. Его взгляд искрится тихим весельем. Теперь ты начинаешь понимать движения. Надо отдать ему должное: он отлично ведет. Уверенно и твердо. Ты обнаруживаешь, что можешь немного расслабиться и просто следовать за его движениями. И это достаточно освобождает мозг от активности, что компенсирует твой кратковременный недостаток дерзости. — Так есть ли в этом танце что-то еще? Или это просто несколько изящных движений и тонна продолжительного зрительного контакта? — Если хочешь усложнить задачу, я с радостью это сделаю. Его хватка все еще крепка, и он начинает добавлять небольшое вращение, направляя тебя так, что каждые несколько шагов ты оказываешься лицом к другой части комнаты. Но ты снова обнаруживаешь, что если доверяешься его руководству, не так уж и сложно угнаться. Он слегка наклоняет голову: — Неплохо. Ты быстро учишься. — Если под быстрой учебой ты имеешь в виду от природы одаренного и талантливого ученика, то да, я такая. Ты не получаешь абсолютно никакого предупреждения, прежде чем он убирает твои пальцы и подталкивает тебя за талию, заставляя вращаться на месте – затем обе его руки поддерживают твой позвоночник, когда он делает выпад, перемещая твой вес на пятки. Ты вскрикиваешь, хватаешься за его плечи и сжимаешь ткань его рубашки, как испуганная кошка над водой, когда внезапно падаешь. Ты смотришь широко раскрытыми глазами на его высокомерное лицо, ухмыляющееся тебе на фоне потолка. — Слишком продвинуто? — Выкуси, — незрело парируешь ты. Его губы приоткрываются, а затем глаза на мгновение мелькают в направлении Джинкс, и он явно решает попридержать язык. Но медленная ухмылка, которую он дарит тебе, восполняет это. Ты практически можешь услышать, как его бархатный голос говорит: «Я уже выкусил довольно большую порцию — в другой раз, может быть?», и снова обнаруживаешь, что тебе немного жарко. Ты выгибаешь бровь, глядя на него, и он хихикает, легко поднимая тебя и снова ставя на ноги. Он хлопает по тыльной стороне твоей правой руки: — Теперь можешь убрать когти. Ты сдерживаешься, чтобы не мяукнуть в ответ, несмотря на ужасное искушение сделать это, и снова кладешь свою руку в его, одновременно ослабляя хватку другой руки на его плече. Комната плавно поворачивается вокруг тебя, когда вы возобновляете движение в такт музыке. Но вскоре она становится просто размытым пятном на периферии зрения, поскольку ты снова оказываешься в ловушке его взгляда. И все, что ты можешь видеть, — его глаза. Мир может рушиться вокруг тебя, пока ты танцуешь с дьяволом на его затонувшей игровой площадке, и ты даже не заметишь этого. Возможно, тебе даже все равно. Все эти повороты вызывают у тебя головокружение. Желудок не в порядке от всей этой еды. Его прикосновения слишком горячие, а неон на улице слишком яркий, и все кажется слишком реальным. Ты чувствуешь себя слишком болезненно живой. — Так... мы серьезно должны просто смотреть друг на друга все время, или...? — Если это то, чего ты хочешь, — отвечает он плавно, — то многие пользуются возможностью поговорить, как мы сейчас. Но есть способы избежать и того, и другого. — Как... Тебе не удаётся закончить вопрос. Рука на твоей талии подстраивается — скользит к пояснице и двигается, чтобы не дать тебе отступить слишком далеко, когда он делает больший шаг вперед в новом вращении. Совместное движение полностью сокращает расстояние между вами, соединяя правую половину его туловища с твоей левой и соединяя ваши ноги таким образом, что вы можете продолжать танцевать, не сталкиваясь коленями. — Как это, — говорит он где-то рядом с твоим ухом, — так тебе не придется смотреть на своего партнера. — На меня так ужасно смотреть? — слабо шутишь ты. Черт, как же он хорошо пахнет. Сигаретный дым, виски и дорогой одеколон. — Вовсе нет. Это ты жаловалась на длительный зрительный контакт. Твой живот ужасно сжимается, и ты мысленно ругаешь себя за такой бездумный комментарий: — Я просто не привыкла... так танцевать. Я действительно ничего не имела в виду. — Конечно, нет, — слова грохочут из его груди прямиком в твою. Ты продолжаешь двигаться в тишине. Теперь, когда ты не можешь наблюдать за его движениями, тебе приходится прислушиваться к ним. Приходится чувствовать, как его тело движется; поворот туловища, прикосновение ноги, вращение бедер. Ты вспоминаешь моменты, когда он плохо реагировал на твои попытки прикоснуться. Его нежелание положить свою руку в твою, когда он повредил костяшки пальцев. Даже ранее этим вечером, когда он почти зашипел на тебя за то, что ты осмелилась вытереть ему лоб. Но потом чувствовал себя совершенно нормально, делая то же самое с тобой. Что так резко изменилось за один вечер? Что такого особенного в этой конкретной ситуации, что у него внезапно нет проблем с тем, как ваши тела соприкасаются? Ответ приходит быстро. Контроль. Ему нравится контролировать. Приятная дрожь пробегает по всему позвоночнику, и, возможно, он чувствует это, потому что его пальцы на твоей спине слегка сгибаются. Ты подстраиваешь хватку так, чтобы твоя рука не была так плотно прижата к боку — вместо этого немного сильнее обхватываешь его бицепс сзади и цепляешься пальцами за плечо, чтобы дать отдохнуть подбородку. Ты можешь быть начинающим танцором, но тебе кажется нормальным слегка прислонить голову к его челюсти. Так ты и делаешь. И через мгновение ты чувствуешь прикосновение его щеки к твоим волосам. Небольшое. Ты улыбаешься в свои пальцы. Это приятно. Ты мягко покачиваешься под музыку, шаги становятся меньше, не охватывая столько пространства, сколько охватывали в начале. Твой разум спокоен, как тихие воды, а сердце двигается в такт с легким ритмом джаза. Кажется, само время вокруг тебя замедляется. Ты ловишь взгляд Джинкс, когда поворачиваешься, и моргаешь. Ты совсем забыла, что она здесь. Но воздействие ее присутствия ощущается особенно остро, когда ты замечаете, что ее пальцы осторожно манипулируют одной из ручек граммофона. А точнее, той, которая управляет скоростью музыки. Ты расширяешь глаза в негодующем недоверии, когда понимаешь, что она делает. Взгляд, который она на тебя бросает, настолько невинен, что ты практически можешь увидеть нимб. Но затем из граммофона доносятся последние, нежные ноты песни, растворяясь в тихом воздухе кабинета, словно дым на ветру. Силко позволяет последним движениям танца утихнуть, прежде чем ослабить хватку и неторопливо отступить назад. Он складывает руки за спиной и молча наблюдает за тобой, словно ожидая вердикта. Ты не можешь не чувствовать легкой обиды из-за того, что он должен казаться таким же совершенно невозмутимым, как и всегда, в то время как ты остаешься немного неуверенной. И поэтому ты тянешься к безопасному, знакомому поведению. Ты выжидающе поднимаешь брови: — Ну? Разве ты не должен сделать реверанс или что-то в этом роде? — Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что ты не такая смешная, как думаешь?