Drink With Me

Всю смену ты находишься в отвратительном настроении и едва не выхватываешь бутылку бурбона из рук Джаспера, прежде чем отправиться наверх. Сегодня вечером ты даже не удосужилась постучаться – просто вломилась в офис Силко и начала готовить напитки в напряженной тишине. Ты чувствуешь, как Силко оценивает твое дерьмовое отношение, но он не говорит ни слова. Ты со звоном ставишь его стакан на стол, держа свой в руке, и начинаешь беспокойно шагать перед его столом. Делаешь пассивно-агрессивный глоток виски и смакуешь его жжение в горле. — Могу я спросить? — У тебя есть мать? — Ты поворачиваешься к нему лицом. — Уже нет. — Ну, считай, тебе повезло, — резко говоришь ты, подавляя чувство вины, которое немедленно возникает от этих слов. Долгая пауза, а затем: — Ты хочешь поговорить об этом? — Не очень, нет, — огрызаешься ты, хотя твой гнев направлен не на него. Ты садишься на стул напротив его стола, но через несколько секунд снова встаешь и начинаешь расхаживать. — Я просто не знаю, кем она себя возомнила, черт возьми, - обгадить всю мою жизнь, когда все, что она делает, это сидит дома и терзается в своем собственном жалком… — ты сердито ищешь слово, прежде чем выплюнуть: — несчастье. Ты делаешь глоток: — По крайней мере, я что-то делаю. По крайней мере, я живу жизнью, а не просто считаю дни до смерти, жалуясь на все подряд. Может, я живу не той жизнью, которую она для меня хочет, но, эй, это чертовски больше, чем она когда-либо делала. И честно говоря, я могу быть хоть чертовой Верховной королевой Пилтовера, и она все равно найдет во мне что-то, из-за чего можно разочароваться. Силко следит за тем, как ты протаптываешь дорожку на его ковре. — А потом она удивляется, что я не захожу к ней чаще? Зачем мне это?! Когда все, что она делает, это разбирает меня на части и заставляет чувствовать себя пылающей кучей человеческого мусора. Я вижу эту женщину только раз в несколько месяцев на час, и это уже слишком для меня. Ты допиваешь напиток и возвращаешься к столу Силко, чтобы налить себе новый. — Я имею в виду, что, возможно, было бы легче воспринимать всю критику, если бы она сочетала ее с какой-никакой любовью и привязанностью. Но не дай Бог она выразит что-то, кроме презрения к своему единственному ребенку. Ты громко ставишь бутылку на стол, грохоча несколькими мелкими предметами по поверхности его стола, и отпиваешь из вновь полного стакана. — Она всю жизнь обращалась со мной так, как будто я помеха. Как с обязательством, которое она навязала себе - как будто это не ее гребаный выбор иметь ребенка. Я помню один случай, когда мне было восемь. Я порезала руку о лист металлолома, когда помогала отцу чинить крышу. Потому что она не хотела помогать, только сидела и ныла, что работа не сделана. Но это был действительно сильный порез. Кровь была повсюду. Знаешь, что она сделала? Ты даже не даешь Силко и секунды на раздумья, прежде чем стремительно ответить. — Она закатила глаза, — холодно смеешься ты над воспоминанием. Даже сейчас ты можешь вспомнить, какой маленькой и незначительной она заставила тебя себя чувствовать - как будто твоя боль была неважной. Как будто это не имело значения. — Я имею в виду, конечно, она отвела меня наложить швы. Но она дала мне знать, что пропустила какое-то дерьмовое радиошоу, пока доктор меня лечил. Ты проводишь пальцами по волосам. — И сколько злости в этой женщине, Боже мой. Она стала мягче сейчас, превратившись в грустную, озлобленную старуху. Но когда я была маленькой, она все время злилась без причины. Всегда кричала. Неудивительно, что мой отец пошел и дал себя зарезать. Я бы тоже так сделала, если бы женилась на ней. Губы Силко кривятся в усмешке. — Удивительно, что я до сих пор остаюсь хоть сколько-нибудь функционирующим человеком, будучи воспитанной такой манипулятивной, нарциссической дурой. У тебя заканчивается запал, поэтому ты хватаешь запасной стул и тащишь его к другой стороне стола Силко, плюхаясь рядом с ним. Он разворачивает свой стул лицом к тебе, пока ты садишься. — Кстати, я сегодня ходила к матери. Ты опираешься локтями на колени и наклоняешь голову, прижимая прохладный хрустальный бокал ко лбу. Долгое молчание. — Я могу убить ее, если хочешь. Ты издаешь лающий смешок, выпрямляешься на мгновение, а затем откидываешься назад на стуле: — Не искушай меня. Ты вдруг ощущаешь, как сильно измотана. Всем. Ты бросаешь на него серьезный взгляд: — Джинкс повезло, что у нее есть ты. Он молчит секунду, прежде чем ответить: — Я далеко не идеальный родитель. — Никто не идеален. Но ты любишь ее. И делаешь так, чтобы она знала об этом. Кивок. — Всегда. — Это самое главное. Это должно быть самым естественным. Это должен быть самый минимум. Его бровь слегка поднята, что заставляет тебя чувствовать себя еще более жалкой, чем ты уже чувствуешь. Но в то же время это также заставляет тебя чувствовать себя увиденной. Ты можешь сказать, что он не считает причину твоей боли тривиальной, и это невероятно успокаивает. — Я хочу признаться. — Признавайся. — Она твердила, что я умру в одиночестве, потому что я все еще одинока в своем «зрелом возрасте», и это меня взбесило, поэтому я солгала и сказала ей, что встречаюсь с тобой. Он выгибает бровь: — О? — Это не дало ожидаемого эффекта. — Что произошло? — Сердечный приступ. Инсульт. Аневризма мозга. Любое из вышеперечисленного. Он усмехается. Ты опустошаешь свои легкие в глубоком, усталом вздохе: — Прости, что вывалила на тебя все это. Силко слегка качает головой: — Все в порядке. — Не уверена, что сегодня вечером мне будет весело. — Несмотря ни на что… Оставайся. Ты даришь ему легкую, усталую улыбку. И простого факта, что он отвечает тебе взаимностью, достаточно, чтобы облегчить бремя на твоем сердце. Он поворачивается обратно к столу и пододвигает к себе какие-то бумаги. Ты тихо сидишь рядом с ним, кружишь свой напиток и погружаешься в собственные мысли. Через несколько минут он снова заговорил; деловито, не отрываясь от работы: — Ты совсем не доставляешь неудобств. И ты, конечно, не разочаровываешь меня. Твои губы дергаются, и ты подтягиваешь ноги к себе, обхватив руками голени и положив щеку на колени. — Спасибо, Силко, — шепчешь ты.