Обратная сторона медали

      — Я думаю, нужно убирать тулуп из программы, — миссис Вейн хмурится, протягивая мне пакет со льдом, который я сразу же прикладываю к ушибленному бедру. День сегодня, мягко говоря, неудачный. Я нападалась, все ноги в бурых синяках, а с последнего падения я с трудом встала сама. — Ты не тянешь.       От её слов на душе мерзко. Конечно, рано или поздно бы это произошло, однако момент, которого я так боялась, наступил — четверные стали даваться труднее, и если раньше я выполняла удачно примерно восемь из десяти попыток, то сейчас соотношение хороших и плохих прыжков теперь три из десяти. Чего недостаточно, чтобы вернуть себе конкурентное преимущество. Да, у меня стабилен пока аксель, и остальные тройные тоже в порядке, но победить с таким набором будет сложно. Для этого мои соперницы должны выступить хуже, чем обычно, а вот мне, наоборот, нельзя ошибаться.       — Да как… — и хочется, конечно, кинуть что-то в стену. Досадно, обидно, больно.       Ведь всё хорошо, кроме этого… За неделю мы с Вейн далеко продвинулись. На следующий день после той ночи с Лето я пришла к ней с музыкой — Джаред сделал мне черновую склейку, пока мы завтракали — и попросила придумать хоть что-то, предложив свои старые наработки, а уже на следующее утро она начала ставить хореографию. И это всё даже без подколов по поводу моего категоричного отказа от этой музыки в прошлом. Я смотрю записи с тренировок в приятном удивлении от самой себя и того, какой я выгляжу на льду. Чувствую этот надрыв, энергетику, и кажется, что чем больше я вкладываю своих эмоций, чем агрессивнее, тем лучше получается. Но вот прыжки…       — Ты помешалась, — безапелляционно заключает она. — Твоя голова не даёт телу нормально работать. Здесь не в весе дело, и не в форме.       Мне не хочется так думать, и себе я в этом не признаюсь. И продолжаю делать так, как привыкла решать проблемы: прыгаю снова и снова, на льду и в зале, пытаясь довести подходы до автоматизма. Чтобы не приходилось гадать на прокатах, упаду или не упаду… Боже, а я ведь хотела восстановить лутц, но сейчас сохранить бы тулуп.       — И что теперь?       — Думаю, в Токио лучше показать программу без четверных вовсе. — Ее решение звучит так просто, но меня оно злит ещё больше. Ведь до вылета четыре дня, получается, я не готова? В самый свой важный год я не в идеальной форме? — Если тебе продолжат ставить такие компоненты, как за короткую на Skate America, то ты будешь на пьедестале, а в худшем случае в пятёрке.       — Но не первой. Туда едет Вика Михайлова, Надя Солоп и Соня Смирнова. Если Солоп ещё получится обогнать, то тех двоих при хороших прокатах — нет.       В Токио у меня всё серьёзнее с соперницами. Лучшая российская тройка, японки, для которых это домашний этап.       — Давай подумаем по-другому: тебе нужно попасть в финал, а такого результата будет достаточно. Безопасный вариант лучше.       Мне не хочется с ней соглашаться.       — Вы считаете, к финалу я верну прыжки? — И вместо этого я с явным скепсисом в голосе продолжаю пререкаться.       — Я не могу тебе ничего обещать. Но времени, чтобы разобраться в том, что с тобой происходит, будет гораздо больше. К тому же вернётся Ольга, быть может, сейчас дело во мне, всё-таки у нас немного разные методы… И повторюсь: ты в отличной форме, не кори себя в том, что получается не всё. Я никогда не видела спортсмена столь упорного и горящего своей целью, как ты. И это обязательно вознаграждается.       Я вздыхаю. Нет ничего хуже этого абсурда: делаешь то, что должен, а результата всё равно нет.       — Ладно, — признание проблемы сейчас не облегчает положение, возможно, чуть позже я успокоюсь и даже откажусь от плана в своей голове прыгнуть четверной на соревнованиях, но сейчас хотелось просто чтобы оставили в покое, — Я пойду тогда. Спасибо за тренировку… — Ты точно не придёшь сегодня на ужин? Придёт Ленни, так что вместе вам не будет скучно, — и опять она заладила про День благодарения. Всё утро говорила про индейку, которая такая огромная, что в духовке будет запекаться до вечера. И вообще, сегодня тренировки быть не должно, Вейн хотела дать мне выходные перед вылетом, это я её упросила прийти и позаниматься со мной. — Нет, спасибо, — а мне на праздник плевать. Джаред тоже звал отметить с ним, но я сразу отказалась, даже не выслушав, что он там планирует. Не люблю сборища с кучей незнакомых людей. — Если вдруг передумаешь, место за столом для тебя всегда найдётся, — ободряюще говорит она и, попрощавшись, уходит, оставляя меня в одиночестве. Из-за Дня благодарения здесь никого, но так даже лучше. В тишине коридоров спокойно, никто не лезет, любопытный персонал не пялится… Лёд в пакете уже начинает потихоньку таять, а значит, и мне пора домой. Пережить остаток сегодняшнего дня и выходной завтра, главное, потом обратно в подготовку.       Я неспешно собираюсь, переодеваюсь и перепроверяю, везде ли выключен свет. Задерживаюсь возле полки с наградами, где среди кубков и медалей нет практически ни одного серьёзного трофея, а все в основном локальные и для новичков, рассматриваю фотографии девочек, которые здесь когда-то занимались. Мне не очень хочется домой.       Во время своего обхода я замечаю, что в кабинете Ольги горит свет. Неужели вернулась? Она писала мне, что приедет на праздниках, но без подробностей. Я очень ждала этого, она обещала, что мы обсудим ситуацию… А сейчас как-то немного не верится, может, в комнате вообще никого нет. Я нерешительно стучусь, не особо на что-то надеясь, однако спустя несколько секунд всё же слышу хорошо знакомый мне голос:       — Да? — и я сразу же позволяю себе войти.       — Боже, наконец-то! — и нет, передо мной действительно Ольга. Кажется, что прошло больше, чем полторы недели. За это время столько изменилось. Самое страшное то, что её отсутствие ни на что не повлияло. Работа продолжалась так, словно никто и не уезжал. Только без неё.       — Я тоже очень рада тебя видеть. Присаживайся куда-нибудь, — она поспешно убирает хлам с дивана и подвигает коробки, которых почему-то стало ещё больше. У неё новая причёска — волосы вместо длинного хвоста острижены короткое каре и выкрашены в блонд. И кажется, за это время она похудела, но, возможно, я просто давно её не видела, и сейчас на ней нет привычного дутого тёплого жилета, который она обычно носит на катке, — Ты посмотри только, все мои фикусы засохли, а я ведь просила Конни поливать их.       — Поговорим? — а мне не хочется вести с ней разговоры о ботанике, настроение не позволяет, да и обстоятельства тоже. Поездка в Токио уже вот-вот, мой официальный тренер только вернулась из длительного отсутствия, за время которой она практически не касалась моего тренировочного процесса.       — Поговорим, — кивает она, устроившись за своим столом, и начинает суетливо перебирать запылившиеся стопки бумаг на нём. Я же усаживаюсь на подлокотнике дивана, — Вижу, ты провела это время продуктивно. Мне очень нравится постановка. Получилось необычно.       — Вейн предлагает облегчить контент в произвольной, потому что я не вывожу четверные.       — Я с ней солидарна. В твоей текущей форме можно немного и сбавить обороты… — не то чтобы я этому удивилась, скорее после её молчания в эти недели слышать о том, что она в курсе ситуации, по меньшей мере странно.       И крышечку срывает.       — Тебя здесь не было, чтобы судить, — я держусь, как бы не наговорить сейчас ещё чего похуже. Я знаю, что веду себя как ребёнок, эгоцентрично и нахально, но мои нервы на пределе. Всё идёт совсем не так, как я хотела.       — Да, верно, — она реагирует на мой выпад неожиданно спокойно, — Но у меня была возможность следить за происходящим удалённо. Конни держала меня в курсе абсолютно всех событий.       — Что же такого случилось, что с ней ты общалась, а со мной нет?       Ольга переводит взгляд со своих пальцев на меня, и он мне совсем не нравится. Я всматриваюсь в её лицо и вижу именно то, что я не готова осознать и принять. Мысль вихрем проносится в голове, но мне не хочется даже задерживаться на ней. Однако реальность ей вторит, подтверждая все мои худшие предположения:       — Аня, у меня нашли онкологию несколько месяцев назад, я уезжала на новый этап лечения.       Несколько, блять, месяцев. У меня трясутся руки. И я понимаю, что это финиш, это всё, и я просто не могу сейчас реагировать адекватно.       История повторяется.       — Господи… А когда ты собиралась сказать мне?! На собственных похоронах?!       — Вот именно поэтому я не хотела говорить тебе. Моё лечение не повлияло на тренировочный процесс, тебе поставили программы, ты хорошо выступила на контрольных прокатах и соревнованиях, — я вижу, как ей тяжело сохранять спокойствие, однако Ольге всё равно удаётся не скатываться в истерику вслед за мной, — и дальше справишься.       — Нет, это слишком. Ты знала про Георгия Борисовича, всё знала. А теперь… Я не могу… Я не знаю, как с тобой сейчас общаться, не знаю, как тебе доверять. Ведь получается, ты обманывала меня столько времени? И вообще сколько?       — Аня, я рассказала тебе не за тем, чтобы ты меня в чём-то обвиняла. Изначально лечение не предполагало…       — Если ты мне сейчас сообщаешь, что тоже умираешь, то я думаю, билет в Токио пора сдавать уже сейчас. Да, я знаю, что можно найти любого другого тренера, да ту же Вейн, она правда крутая тётка… Но я считала, что мы пройдём этот путь вместе, я доверилась тебе, — я уже вся в слезах и соплях, а мой голос срывается на крик, который звенит в тишине гипсокартоновых стен. Я ужасно себя чувствую. Внутри всё клокочет и бьётся, перед глазами пелена, а все окружающие звуки ограничились лишь нашими голосами, глухо звучащими в голове.       Я не могу смотреть на неё, на её виноватый взгляд. И убегаю, громко хлопнув за собой дверью, быстро хватаю свой рюкзак, потому что там ключи, и, забив на чемодан с коньками, пулей вылетаю из здания. Благо машина припаркована рядом.       Мне настолько хочется уехать поскорей, что я даже не застёгиваю ремень безопасности, а сразу спешу к выезду, едва ли не подрезав несколько автомобилей, встраиваясь в ряд. Мне сигналят вслед, но так похуй. Я не знаю, что делать. Я не знаю, куда ехать, домой мне не хочется. К тому же Ольга может туда прийти…       И довольно быстро я понимаю, что за рулём мне сейчас тоже не стоит находиться, я едва различаю дорогу, поэтому вынужденно сворачиваю на какую-то парковку, чтобы дать себе хоть немного времени подумать. Я проехала кварталов пять, не больше, по-моему, на север, но всё это не имеет никакого значения. Ольга пытается звонить мне, но я моментально сбрасываю вызов, а на третьем и вовсе блокирую контакт. Я понимаю, что через некоторое время успокоюсь, но не сейчас.       Я думала, что хуже уже не будет. Хотя нет, можно ещё ногу сломать, и тогда точно всё. Я реву и реву, мне мерзко от собственных завываний, но и остановиться я тоже не в силах. Мне больно. И понимаю, что сама точно не вывезу это событие. Как бы банально ни звучало, но мне хотелось к Джареду. Мне нужна его жилетка, хотя раньше я бы скорее удавилась, чем позволила себе быть столь слабой и допустила, чтобы он видел меня такой.       Правда, звонить ему было тоже нелегко. Мне пришлось выпить пол-литра воды и просидеть полчаса, чтобы успокоиться.       — Привет, детка, — однако стоило услышать этот спокойный бархатный голос в трубке, как слёзы вновь вернулись. И все слова превратились в жалкие всхлипы.       Дурацкое доверие. Я к нему настолько привыкла, что мой мозг считает общество Лето безопасным местом, а значит, даёт мне проявлять слабость. Боже, Аня, соберись, чтобы хотя бы трубку повесить.       — Кое-что произошло, — в конце концов я выдавливаю из себя эти фразы с таким трудом. — Я в порядке, но Ольга… Можно я приеду к тебе?       — Да, конечно, только я буду дома через два часа. — И ответ получаю ровно такой, какой мне нужен, без лишних вопросов. — Подождёшь меня там?       — Угу.       — Только возьми такси, ладно? — И вот опять этот тон мамаши-наседки. Но здесь Джаред прав: в таком состоянии мне нельзя за руль. — Приезжай, а мы со всем разберёмся.       Ох, если бы он только мог…       — Окей. Скоро буду, — вот теперь уже отключаюсь. И сразу лезу в приложение, чтобы заказать себе машину. Указываю в комментариях, что готова заплатить двойную стоимость чаевыми, если водитель будет молчать всю дорогу. А поездка и так дорогая — мне нужно в другой конец города, плюс сегодня праздничный день.       Такси приезжает меньше чем через 5 минут. Водитель хоть и окидывает любопытным взглядом моё зарёванное лицо, но услужливо молчит и даже практически не реагирует на мои всхлипы время от времени. Это безразличие меня своеобразно успокаивает, и под конец поездки я чувствую себя немного лучше. Настолько, что прошу включить радио, потому что тишина в салоне начала слишком нагнетать. Тревога засела липкой субстанцией где-то между рёбрами, с болью отдаваясь в груди, стоило лишь на мгновение вернуться мыслями к Ольге.       Оказавшись наконец в доме Джареда, я ощущаю себя в безопасности. Никто кроме него не знает, что я здесь, и даже не додумается меня искать. Конечно, жаль, что придётся его самого ждать — ещё несколько часов наедине с собой явно не сделают мне лучше…       — Джаред, ты что-то забыл? Ты так быстро вернулся? — когда пробираюсь по лестнице в кухню, чтобы налить себе воды и, возможно, найти что-то перекусить, вдруг слышу женский голос и шаги. Чёрт, кто это?       Я будто в ступоре оказываюсь, так и застыв посреди пролёта, словно надеясь, что незнакомка сочтёт меня за привидение или шорох ветра. Однако это не срабатывает, женщина спускается и натыкается на меня. И к моему удивлению, я её узнаю. Сложно даже отрицать сходство: одни и те же глаза, улыбка и приятный располагающий голос. Боже, да это же мать Джареда!       Интересно, Джаред специально об этом не предупредил?       — Здравствуйте, — я пытаюсь быть серьёзной и спокойной и не паниковать раньше времени. Хотя мой голос всё ещё дрожит, и твёрдости в нём нет от слова совсем. — Наверное, Джаред про меня не рассказывал, меня зовут Аня, и я… И мы…       Конечно, она всё прекрасно понимает. И точно видела немало его девушек. За столько-то лет. Но как же странно всё-таки я себя сейчас чувствую.       — Меня зовут Констанс, будем знакомы, — тепло улыбается женщина. — И надеюсь, не мой сын является причиной твоих слёз?       Забавно, но не сквозит в её голосе та бесячая жалость.       — Нет, нет, не в этот раз. Я… — И осекаюсь на полуслове, поймав себя на мысли, что меня тянет на откровенность с человеком, которого вижу впервые. — А Джаред скоро вернётся?       — Он уехал за продуктами для праздничного ужина. Может через час.       — Праздничный ужин?       — Сегодня же День Благодарения, — и опять я забыла об этом. Констанс вновь окидывает меня взглядом с ног до головы и заботливо приобнимает за плечи, совсем ненавязчиво, я не сопротивляюсь, сил просто нет. — Пойдем-ка с тобой выпьем по чашечке чая. Чего здесь стоять, так ведь?       На кухне она усаживает меня за стойку, а сама хлопочет с заваркой, потихоньку пытаясь разговорить меня чуть больше. Комната быстро наполняется запахом мяты и каких-то трав, названия которых я никогда не запоминала, а передо мной появляется яркая чашечка и увесистый кусок явно домашнего ягодного пирога — чистая запрещёнка накануне соревнований. Это я осознаю, уже попробовав и почувствовав сладкий вкус черники и теста на языке. Так, ладно, больше есть не стоит.       — Тебе не нравится? — И, к сожалению, Констанс успевает заметить, как я отставила тарелку чуть в сторону.       — Нет, он чудесный, правда. Мне просто нельзя, — объясняюсь я, поспешно запивая чаем сладость, чтобы перебить вкус. — Я фигуристка, а меньше чем через неделю я еду на соревнования. Так что мне сейчас очень важно следить за питанием.       Я снова думаю о Токио, и это вновь возвращает меня к Ольге, и глаза опять наполняются слезами. Естественно, я изо всех сил пытаюсь сдержать их, но моя собеседница тоже не менее наблюдательна.       — Извини, мне стоило спросить сначала.       — Я… Констанс, я могу задать личный вопрос? — А меня будто разрывает от эмоций изнутри. Внешне я стараюсь сдерживаться, но в глубине души всё ещё рыдаю и не могу успокоиться.       — Смотря какой, — она придвигается на стуле чуть ближе ко мне. — Вы бы скрыли от своих сыновей то, что сделало бы им очень больно? — Конечно, нет смысла её спрашивать. Чужое мнение ничего не решает и не меняет, но это желание выговориться сейчас немного больше, чем всё остальное.       — Например?       — Например, свою болезнь, — И, конечно, я понимаю, почему Ольга поступила именно так, об этом говорил и Джаред когда-то. Однако кто ж знал, что мои предрассудки и мнимые мысли окажутся правдой?       — Мне хочется ответить, что нет, но всё же какое-то время на принятие ситуации мне точно понадобится… Это сложно.       — Я сегодня узнала, что у моего тренера рак. Она не говорила мне довольно долгое время.       Нет, конечно, ни Георгий Борисович, ни Ольга не обязаны были меня оповещать о состоянии здоровья, однако мы столько времени проводили вместе, что наши отношения стали по-настоящему родственными. Или мне только так казалось?       — И ситуация совсем плохая?       — Понятия не имею… Но со мной такое уже было, человек умер, я не знала ничего, даже не подозревала. Сейчас это снова происходит, и… Я боюсь, что она также умрет, бросит меня, и всё…       Слёзы вновь душат и льются ручьём. Воображение подкидывает страшные картинки из прошлого, как я узнаю о смерти Георгия Борисовича из новостей, как набираю номер и не могу дозвониться… Я знаю, что Ольга не умерла и, возможно, не умирает прямо сейчас, но разум нагнетает, подкидывает картинки из худшего сценария. Констанс успокаивающе гладит меня по спине, наблюдая, как капли слёз с моих щёк падают на стол.       — Тише, тише, — ласковым голосом успокаивает она, — Всё будет хорошо.       А если нет?       Чай остывает, а за окнами постепенно темнеет, мы всё ещё сидим вместе в тишине. Мне кажется, будто я сплю с открытыми глазами, я не чувствую ни времени, ни реальности, ни голода. Только голова разболелась, и с каждой минутой боль начинала распирать виски всё сильнее.       — Я пойду прилягу, — в конце концов, я понимаю, что не могу так больше сидеть, — Надеюсь, Джаред и правда скоро вернётся.       — Да, конечно.       Я пробираюсь в спальню Лето и плюхаюсь на покрывало, вытаскивая из-под него подушку. Уткнувшись в неё носом, пытаюсь закрыть глаза, чтобы уснуть и забыть обо всех проблемах и тревогах этого дня. Вроде как получается, меня выключило, но словно на мгновение, и на самом деле я просто моргнула. Голова всё ещё болит. И даже неяркий свет от ночника режет глаза.       — Аня, — слышу над ухом голос Джареда, чувствую его тёплые руки на лопатках и нежный поцелуй в макушку, — сейчас лучше не спать, иначе завтра будешь чувствовать себя хуже.       Сон был отвратительный, и кажется, что он больше отнял сил, чем восстановил.              — Это какой-то кошмар наяву, — шепчу я, поворачиваясь, и тянусь к нему, залезая в объятия, — Ты даже не представляешь.       — Я знаю.       — А ещё у тебя чудесная мама.       — И это знаю, — теперь он улыбается, — Тебе нужно привести себя в порядок. И поговорить с Ольгой.       — Констанс всё тебе рассказала, да?       — Конечно, и не только она.       — Я накричала на Ольгу и наговорила кучу жутких вещей перед уходом. Я — ужасный человек…       — Тем не менее «прости меня» — всё ещё хорошая фраза, чтобы исправить ситуацию, — ободряет меня Лето, — Она в гостиной внизу, пьёт чай с моей мамой.       Это я ещё сплю, или Джаред только дал мне понять, что Ольга сейчас здесь? То есть он позвонил ей? Или она ему? Конечно, теперь не отвертишься от объяснений, однако я выдыхаю. Наверное, это самое ценное, что Лето для меня делал…       — Спасибо, Джаред. Я правда тебе очень благодарна.       Холодная вода приводит меня в чувства. Я умываюсь долго, настолько, что от низкой температуры немеют руки, но только после этого мне кажется, что лицо выглядит чуть лучше. По прошествии нескольких часов ситуация, конечно, не изменилась, но я отношусь к ней чуть иначе — мне нужно только понять, что происходит. И составить новый план, но уже вместе.       Когда я появляюсь в гостиной, Констанс деликатно оставляет нас наедине.       — Я не должна была убегать и вести себя так, — я извиняюсь первой, опускаясь на колени, и обнимаю её ноги, — Прости меня. Ты… Ты моя семья здесь, и…       — Девочка моя, я не держу зла на тебя. Давай, поднимайся, хватит.       — Просто скажи, почему, почему ты молчала? — я послушно усаживаюсь рядом с ней, — Ты знала про Георгия Борисовича, ты видела мое состояние в Вегасе, и всё равно решила держать всё в тайне. Какой смысл? Зачем нужно было тянуть до последнего?       — Анечка, я хотела тебя уберечь от лишних волнений. Когда диагноз только поставили в июне, то собиралась обсудить, но тогда врачи определили вторую стадию и дали хорошую схему лечения, которая не требовала химии. Я её прошла, и к августу всё вроде как наладилось, опухоли не было на следующей проверке. А вот накануне нашего вылета на Skate America ситуация опять изменилась, нашли метастазы.       — И твой обморок в ресторане был из-за этого?       — От новой терапии начались скачки давления, это повлияло. Платон тогда, правда, оказался рядом случайно, но он догадался, так что пришлось рассказать ему, что происходит…       — Поверить не могу, что даже он знал, а я нет! — возмутилась я.       — …После этого я собиралась с тобой поговорить, потому что лечение стало на меня влиять. Но день произвольной выдался сложный, и я просто не нашла в себе силы добивать тебя и этим…       — Ты соврала моему отцу, — вспомнила я еще один момент, вызвавший напряженность.       — Я рассказала ему о грядущих планах, но не про рак, — призналась Ольга, — Наша беседа и так прошла не слишком хорошо.       — Он мог бы помочь.       — Чем? У меня отличные врачи, я прошла курс экспериментальной терапии, сейчас остаётся лишь сделать новые снимки в декабре, и только потом будет понятно, куда двигаться дальше. При всём желании, ничего другого не сделаешь.       — И теперь просто ждать?       — Да, — абсолютно спокойно отвечает Ольга, — Но, пожалуйста, не думай, что я умираю. Это не так. У меня хороший прогноз, я лечусь. И я готова работать.       — Ладно, — а ведь я больше ничего не могу сделать, — Только пообещай, что если станет хуже, ты не будешь это скрывать от меня. Я просто не хочу однажды проснуться и узнать, что тебя больше нет. Как бы классно ни было тренироваться с Вейн, всё равно мой человек — это ты. Я без тебя в Гренобль не поеду.       Конечно, я погорячилась, но от моих слов смахивает слёзы уже она. Я тоже не сдерживаюсь.       — Я тебе дам не поеду! — и напряжение, витавшее в воздухе, спадает, мы обе смеёмся, — А что тогда будешь делать?       — Выйду замуж и буду борщи варить, вот!       — Кстати об этом… Я знала, Джаред заинтересовался тобой, но не ожидала, что ты позволишь ему пойти дальше. Я удивлена, что между вами всё настолько серьёзно.       — У нас своеобразные отношения. Но да… Это немного больше, чем было с кем-то раньше.       — Лето хорошо на тебя влияет.       Я пожимаю плечами. Мне это никак не прокомментировать. Моя жизнь — это всё равно ебанные качели, и Джаред только добавил им размаха. Меня постоянно кидает от острого самокопания в его тёплые успокаивающие объятия. Мне хорошо, да, но от резкого контраста я схожу с ума. То мне слишком замечательно, то слишком плохо. Много чёрного и много белого.       — Да ладно…       — Нет, правда. Ты стала отдыхать, переключаться и больше не пререкаться, если не согласна со мной. У тебя ушла перетренированность, что очень качественно повлияло на твои физические показатели.       — Ну-ну… А потерянные четверные? — с сарказмом уточняю я. Ебала я такую идеальную форму.       — Я согласна с Конни, дело в твоей голове. Возможно, ты потеряла какую-то часть уверенности, понимая, что сезон трудный и есть кому тебя затмить… И плюс всё, что ты пережила, тоже накладывается. К сожалению, я сама не могу залезть в твои мысли и починить то, что сбоит, но я очень стараюсь помочь тебе так, как могу. И пока я в состоянии работать, я буду работать, так что на Олимпиаду мы поедем. Вместе.       — Просто пообещай, что если вдруг всё станет хуже, то ты мне скажешь. Чтобы я могла свыкнуться.       — Обещаю, — она сжимает мои ладони в своих горячих и мягких. Слёзы снова катятся по щекам, но теперь это уже было облегчение. Конечно, рак никуда не делся, однако я могла хотя бы быть уверена, что история прошлого не будет повторена. Мы напишем новую, иначе, вдвоем.       — Договорились.       — Отдохни завтра, а вот потом мы с тобой и Вейн ещё раз пройдёмся по твоим программам и примем решение, оставить ли прыжки или нет.       — Ладно.       Вслед за логичным стиханием страстей через некоторое время в комнату осторожно заходит Джаред. С опаской он оглядывает нас и, задержавшись на моем заплаканном лице, пытается прощупать почву:       — Вы помирились?       — Да и не ссорились, — с улыбкой возражает ему Ольга.       — Мама приготовила ужин. Ольга, надеюсь, вы не спешите и разделите его с нами, — зовёт нас Лето, ощутимо расслабившись, — Всё-таки день Благодарения.       — С радостью, Джаред.       Она встаёт с дивана и выходит из комнаты, бормоча под нос, что полдня ничего нормально не ела, я встаю за ней, понимая, что тоже проголодалась. Однако Джаред тормозит меня в дверях, дождавшись, пока Ольга зайдёт за угол, и только потом заговорил:       — Вы разобрались?       — Да, да… Все хорошо. Пока что, — киваю я, — Кстати, почему ты не предупредил, что твоя мама здесь? Я не против и всё такое… Но когда я столкнулась с ней в доме, вышло неловко, ты ведь обо мне не рассказывал.       — Да я забыл совсем. Я ведь тебя не ждал, да и твой звонок меня вывел из равновесия. До сих в ушах стоит, как ты плачешь в трубку.       — Какой ты впечатлительный, оказывается, — с сарказмом говорю я, — Надеюсь, этого больше не повторится…       Эту часть фразы я озвучиваю в большей степени для себя. Я так больше не могу.       А за ужином я окончательно прихожу в норму. Возможно, позволяю себе чуть больше, чем обычно: набиваю полную тарелку, потому что Констанс шикарно готовит, и хотелось попробовать всё; подвигаюсь ближе к Джареду и под конец вечера сижу у него едва ли не на коленях — ведь теперь нет смысла скрываться. На душе стало легче от того, что секретов между нами больше нет, и я снова могу сосредоточиться на своей цели.