Wreaking havoc

Зеркала, зеркала, сколько было вас – круглые севрские,

вдоль стены у стола, и простые квадратные сельские, обнимая меня, наизнанку всего выворачивали, то дрожа, то звеня, добела отражая и начерно. Зеркала, зеркала, прокуроры мои и спасители, вы сквозь правду стекла все, что нужно увидеть – увидели,

и сквозь толщу белил, беспощадные и непреклонные, знали вы, кто убил над тоскою взлетевшего клоуна.

Г. Поженян

С Фаготом никогда не было просто. Нервно, истерически-весело, суетно, обжигающе остро, бешено, как на ринге с быком, пружиняще-невесомо, как на тротилах адреналина, иногда страшно до тошноты, и, безусловно, больно. Мастер сам был не сахар по характеру, а в последние годы они вообще частенько вздорили. Но всё же иметь Фагота рядом, пусть даже он был за тысячи километров, оказалось большим облегчением – даже счастьем надёжности, хотя и хрупкой, счастьем крепкого плеча, даже если вонючего от перегара, счастьем совместимости в непокорности. Поэтому Мастер, хотя весь извёлся в ожидании, был рад, что наставник приедет лично сообщить о новостях. Что бы он ни нарыл, услышать это из его уст было всего предпочтительнее. Когда граф заявился на пороге, поймав Мастера после ночной смены, его обдало волной горячей признательности, а мандраж поутих при виде заросшей чёлки, привычной щетины и шального блеска в устало сощуренных глазах. – Решил довести до логичного конца свой бомжацкий образ жизни? – вместо приветствия Фагот кивнул на отросшую бороду. – Не то чтобы тебе не идёт... – Учусь у лучших, – слабо ухмыльнулся Мастер и сжал графа в крепком объятии. – Надеюсь, на сменах ты не сильно бухаешь? Фагот направился прямиком в комнату, развалился на диване, предварительно смахнув с него беспардонно кота, и закинул ноги на подлокотник со стоном удовольствия. Бегемот ворчливо фыркнул и юркнул в коридор – он недолюбливал графа, прямо как его первый хозяин. – Как всегда, с утра пораньше? – Ты мне нужен в трезвом состоянии, но не настолько, – перекосив в широком зевке и без того помятую физиономию, Фагот взметнул широкой кистью, пародируя его клиентов. – Поэтому будь другом, достань из сумки коньяк и тащи сюда свою задницу. Мастер вздохнул и пошёл мыть стаканы. – Даже не поешь с дороги? – торопливо спросил он, в приступе внезапной растерянности стараясь отложить неизбежное и продлить бытовое существование на несколько минут. Фагот окинул его проницательным взглядом, помедлил, раздумывая, и растянул губы в ласковой усмешке: – Галатею это не спасло от бурной сцены. – Донесла-таки, – буркнул Мастер, рухнув на стул, отчего тот издал жалкий скрип. – Зря наговариваешь, – крякнул Фагот, медленно подтянулся и, усевшись, схватился за бутылку. – Когда я заметил, что сокровенная наша утащила ключи, сразу смекнул, что поехала разведывать обстановку. Знала, что я буду её дразнить сиделкой и наседкой. – Кто бы говорил... – буркнул Мастер, перед тем, как резко выдохнуть и глотнуть дешёвое пойло. В баре у них, впрочем, разливали немногим лучше. – Ну, а когда она повздыхала в трубку и попыталась меня отвлечь, убедился, что её затея провалилась. Потому как манеры у тебя далеко не джентльменские, а её легко задеть, сейчас особенно, – наставник заправским движением опрокинул стакан в глотку и откинулся на спинку дивана. – Любопытно, чем я прогневал боженьку в прошлой жизни, если в этой мне уготована участь нянчиться с детьми: один ни хрена в стратегиях не смыслит, другой бобылём заделался и дышит через раз. Вас только что в питомнике не выставляют – вид детёныша тревожного и вид детёныша безнадёжного. Несмотря на то, что Мастера немного развезло от усталости и алкоголя, несмотря на то, что Фагот забавлял, заведя свою любимую шарманку о детях постапокалипсиса, это безобидное начало нисколько не обманывало. Он навидался приёмов и на себе, и на других: так проходил церемониал в преддверии кульминации, когда граф будет обрабатывать по полной. – Так что, у вас с Хованским действительно ничего серьёзного? Допить свою порцию ему не удалось – всё-таки грязные вопросы исподтишка предвидеть было невозможно. Поперхнувшись, Мастер сдавленно выругался и начал откашливаться. – И ты туда же, – просипел он, вытирая рот виды видавшем платком. – Откуда ты только знаешь, мы вообще не особо... – А вот здесь ты Галатеюшку недооценил, – Фагот резво поиграл бровями и протянул не без нежности. – Женщина сердцем видит, а не глазами. – Да при чём тут... – Мастер раскраснелся – что точно было не от смущения, а от возмущения и духоты. – Мы же даже не друзья, так, приятели... – Да меня, малыш, в общем-то, не сильно колышет твой донжуанский список, – Фагот поскрёб пальцами по щетине и сокрушённо вздохнул (подтрунивать над отсутствием у Мастера личной жизни тоже было очень в его духе – этот прирождённый сердцеед просто никак не мог уместить в своей голове, как можно так долго "сохранять целибат – ладно, душевный, но телесный!.."). – Но ты к парню присмотрись, в любом случае. Он дельный малый. Даром что тоже зачем-то в юристы попёрся... – Знаешь его? – Ты будешь смеяться, – граф снова наполнил стаканы и на этот раз поднял свой, чтоб чокнуться. – Мы с его отцом дружили. Отличный военкор был. Мастер понаблюдал за серией теней, промелькнувших на нахмуренном лице, и тихо произнёс: – Только не говори... – Живой, живой. Сейчас, можно сказать, на пенсии. Ты же знаешь, сколько моих полегло или скурвилось? Мастер кивнул. – Так вот, Саныч ещё держится. Крепыш вполне, хотя жизнь побила, да, – граф выпил, снова до дна и причмокнул губами. – А вот то, что ты себя закапываешь и, главное, каким образом, мне непонятно, хоть убей, и печалит меня до крайней степени. – Фагот, – коротко встряхнув головой и нахохлившись, отрезал Мастер. – Ты же не мораль приехал снова читать? Граф, в гораздо большей степени, чем отец, был ярым противником поступления Мастера на юрфак. Переубедить у него, конечно, не получилось. Мастер считал, что будет глупо не воспользоваться единственной хоть сколько-то приемлемой возможностью иметь арсенал защитных средств, когда (и если) он понадобится Воланду. Как показала жизнь, для защиты отца это тоже могло пригодиться. Он всё ещё надеялся, когда его допустят к следовательским и прокурорским делам, вытащить хотя бы одного. Ибо после поражения в войне в тюрьму засадили многих из командования. Кого за дело, кого по ложным обвинениям. Отец, скорее всего, высунулся невовремя или был слишком горд для подковёрных интриг. Однако, если начистоту, ему, естественно, сильно претила выбранная профессия. Да, поднатореть в риторике, логике и правовых тонкостях было важно, но это было противно его натуре: он любил воображать и фантазировать, но не лгать и изворачиваться; выстраивать сложные схемы, а не изгибаться в три погибели в бюрократических лабиринтах. По большому счёту, он был ещё дальше от себя, чем в то время, когда пытался найти компромисс между своими и отцовскими интересами. И граф называл эту стезю с беспощадной прямотой – жертвенным блядством, "ноль благородства, дохреллион иллюзий". Мастер же с упрямством пораженца отбивался в своих мыслях: если это часть его отречения от себя – так тому и быть. – А кому ещё тебе мозги вправлять, горе ты моё? – Фагот развёл руками. – Коль совсем от рук отбился и за себя не отвечаешь. – Да что значит... – Как там Глеб, кстати? Он очень устал, чтобы следить за динамикой хитросплетений фаготовских мыслей. – Отец нормально. Держится, как всегда, – процедил раздражённо Мастер и нервно засучил рукава. – А можно покороче, граф? Наставник резко подался к нему и, посадив подбородок на кулак, поинтересовался: – Ты можешь мне по-человечески объяснить, чего ты хочешь? – От этой жизни? – От себя! – Ничего. Мужчина щёлкнул пальцами: – Вот именно. Мастер ждал продолжения, неотрывно следя за тем, как Фагот достаёт пачку сигарет, споро прикуривает и делает порывистые затяжки. В концов концов он проговорил, зябко повеля плечами: – Как ни прискорбно признавать, а Крис был прав. Мастер налил себе половину стакана и молча опустошил его, почти не чувствуя вкуса. Фагот не спешил продолжать, игнорируя злобный взгляд, которым его сверлили. – В чем он был прав? – не выдержал он, хотя постарался сохранить ровный тон и тоже вытащил сигарету. – Он сказал мне тогда, что, если его не будет рядом, ты захочешь сбежать. Зажигалка выпала из рук. Обыкновенная усталость. – Ты и сбежал в итоге. От себя. Это была правда. Мастер давно это признал. – Он не оставил мне выбора. – Не-ет, дружок, – ехидно возразил наставник. – Он оставил тебе слишком много выбора. А ты струсил. Ты побоялся стать кем-то без него под боком. – Хорошо, я трус, – ему наконец-то удалось прикурить, и он встал, чуть не опрокинув стул. – Я трусливо не могу забыть человека, который перевернул мою жизнь, а потом смылся из неё. Ты не можешь меня винить за выбор, сделанный из позиции слабости... – Выбор в наш безумный век, малыш, – перебил граф, – Всегда делается из позиции слабости. Вот только кому-то даны мозги и способности, чтобы... – Ты издеваешься надо мной? – презрительно фыркнул, парируя, Мастер. – Какие, к чертям собачьим, способности? Кому ты собрался впаривать литературу? Бандитам и шлюхам, которые правят на улицах? Доносчикам и трупоедам? – Я тебя умоляю, – скривился Фагот. – Эта страна так живёт из века в век, расскажи мне что-нибудь новенькое. Ладно, сядь, не мельтеши. Обидчиво попыхтев, Мастер уселся на стул верхом, отгородившись спинкой и отказавшись от очередного стакана. – Ты же не за жизнь пришёл поговорить, верно? Выкладывай, не томи. – Верно-верно, малыш. Всё, что я тебе хочу сказать, пока не перешёл к делу... Не перетащил ли ты часть ответственности на него – тогда, когда херил свою жизнь, не зная, куда податься, и сейчас, когда сидишь у разбитого корыта и говоришь мне, как тот самый тургеневский – или чеховский? Не суть – герой, что ничего не хочешь. Естественно, что не хочешь! Потому что ты запретил себе жить. Просто-напросто выбрал путь наименьшего сопротивления. Чтобы не наговорить лишнего, Мастер жевал губы и мог только поглядывать загнанным зверем из-под насупленных бровей. – Играть с низкими ставками любой дурак горазд. Ведь в разочаровании в себе всегда можно винить его, а не себя, не так ли? Возразить на это было нечего, поэтому он просто дожидался, когда Фагот перейдёт к главному блюду. То, что он устроил выволочку, было ожидаемо: граф разворошил осиное гнездо затравленных мыслей и обид, чтобы спалить это в один миг. – А теперь слушай внимательно, малыш. Потому что я хочу тебе показать, что выбор всё ещё есть, – Фагот прикурил снова и вальяжно растянулся на диване. Мастер, весь превратившийся в слух, затаил дыхание. – Меня в десятых годах отправляли в Китай корреспондентом. Ты, может, помнишь, как я упоминал про свой недолгий период увлечения одной дамой-культурной атташе, – получив торопливый кивок, он вернулся к рассказу. – Ну, и попал я со своим фотографом на фестиваль в Пекине, где было много занятных экспозиций... Новомодные детские игрушки, книжная секция, легендарные переводчики советской литературы. Подлей-ка мне ещё, шеф. Главным спонсором праздника как раз был один из тамошних авторов, он сделал большую карьеру. Я его видел только издалека, но дело не в этом. Просто в русской диаспоре был один человечек, который с ним водил своеобразную дружбу – ходили слухи, что у них были тёмные делишки, импорт чего-то запрещённого, я тогда пропускал мимо ушей. Несколько месяцев назад одно китайское медиа мне предложило, по старой памяти, сопровождать молодого, кхм, скажем так, наследника какой-то местячковой компании для освещения экономических и культурных связей, укрепления сотрудничества, вся эта мура. У Мастера неприятно скрутило внутренности. – Имя? – прошептал он. – Меня не потрудились проинформировать. Да и неважно: сайт компании совершенно безличный, пустоватый, занимаются экспортом игрушек и благотворительностью. Я поднял свои источники, покопался в статьях тех лет и сложил два и два, когда сопоставил имя того переводчика-спонсора и название брендов детского издательства и сети магазинов игрушек. Лань Иннянь. Тебе оно что-нибудь говорит? Мастер помотал головой. – Я тебя просвещу. Это умник много переводил из русской литературы, в том числе, "Доктора Живаго". Один раз в восьмидесятых, а к 2015 году, как раз к фестивалю, подготовил второй, усовершенствованный перевод. Пастернака, насколько я помню, ты уважаешь, так что теперь думай сам. Спустя минуту мучительного копошения в памяти Мастер выпалил: – Евграф! – Есть ещё порох в пороховницах! – триумфально улыбнулся граф и допил свой коньяк. – А я всё думал, почему мне так смутно знакома рожа вашего Андрея Петровича. Батенька у него, похоже, давно занимался сбытом наркотиков промышленного масштаба. Только прокололся в любви к высоколобым отсылочкам... Мы тоже не лыком шиты, а? – Игрушки? – Банально, да, но всё ещё эффективно, тем более что, с его-то трюками по промывке мозгов, особо подкупать не нужно. – Господи, Фагот! – Мастер, сглотнув, попытался справиться с головокружением. – Если это он вместо отца... – Вот именно. Если. Сколько у него там братьев? А у меня есть только дата, посредники и билеты. – Так ты согласился? – А ты как думаешь? – Ты не пойдёшь туда в одиночку, – прошипел Мастер. – Если не меня, прихвати кого-то ещё надёжного. – Это их обязательное условие, малыш. – Подозрительно. – Довольно распространённо, если одна из сторон хочет сохранить инкогнито, – Фагот потянулся, зевнул и поднялся с дивана, по виду совершенно собранный и трезвый как стёклышко. – Отцовский вальтер у тебя сохранился? – Да, тебе с собой? – Мастер подорвался к шкафу. – Нет, дружище, моё, святое, при мне. Граф убедился, что незарегистрированное оружие, оставленное отцом, Мастер держит в приличном состоянии, и добавил: – Никаких подробностей ты от меня не дождёшься, как понимаешь. Всё, что я могу тебе оставить на крайняк, – это контакты Хованского. Я посвятил его в суть дела для страховки. – Фагот, если ещё и ты, – проскрежетал распереживавшийся Мастер. – Я же не... – Не дрейфь, старик, прорвёмся! – хохмил граф. – А к чему я вёл, ты понял? Тебе нужно хорошенько разобраться в себе. Оно тебе всё надо? Крис, какой бы выбор не сделал, не может диктовать тебе условия. И не спорь, ты не знаешь, какой он сейчас. Но если ещё и ты не будешь знать, какой ты сейчас... – он улыбнулся широко и ясно. – Это так, считай, последнее лирическое напутствие от старика, который очень много набедокурил в жизни по той же самой причине. – Да ну тебя! Через неделю Фагот пропал со всех радаров.