We'll meet again some Christmas day

      Через два дня в ломбарде Тома мы узнаём из газеты, что проебались на деньги. Хозяин особняка совершенно не похож на старика, а тем более на убийцу детей. С фотографии, приложенной к статье об ограблении в элитном районе, смотрел аристократичного вида мужчина лет тридцати пяти. Он заявил журналистам, что грабители стащили золотой фаллос — древнюю статуэтку какого-то племени; коллекционеры оценивают её в миллион фунтов стерлингов. Помимо прочего они напугали его любимицу Молли, и теперь у неё нервный срыв.       Я вспоминаю пятнистого монстра, который чуть не довёл нас до инфаркта и громко возмущаюсь. Это у кого тут ещё нервный срыв?       — Да он совсем охуел! — восклицает Мэтт. — Помешался на своей Африке! Кто в здравом уме, заводит дома гиену?       — И не говори, — поддакиваю я, а потом обращаюсь к Тому, тыча в него чёрно-белым снимком огромного елдака: — Ты его уже продал?       — Я его даже в руках не держал, вы мне его не привозили, — вглядывается он в снимок древнего члена.       — Блять, неужели Крис отдал миллион фунтов стерлингов Харви?! — возмущается Мэтт. — Ебать, он лох!       В этом весь Крис, его наебали как ребёнка. А заодно наебали и нас. Мог бы заранее поинтересоваться ценностями прежде, чем лезть в этот сраный дом. Этот Харви — пиздабол, наверняка, нарочно умолчал, сука!       — Парни, парни? Я бы на вашем месте залёг на дно, это серьёзное дело. Хозяин особняка всех легавых на уши поставил. У него много связей в городе. Со дня на день начнут прочёсывать все ломбарды в радиусе нескольких километров от дома и наплюют на то, что Рождество.       — Да мы и так на дне, Том, — замечает Мэтт и забирает с прилавка вырученную сумму денег. — Опять гроши.       — Ну, так вы притащили один хлам, ничего ценного.       — Самое ценное сейчас этот уёбок Харви пихает в свой зад! — ругаюсь я, и мы оставляем Тома наедине с собой.       — А я хотел сходить в Le Chanti, сегодня же канун Рождества! — обиженно поджимает губы Мэтт. — Опять облом!       — Давай сходим. Мы можем поесть и сбежать до того, как принесут счёт.       Мэтт радуется моей затее и тут же обещает обчистить карманы тамошних буржуев. Я напоминаю, что в ресторане дресс-код, и нам нужно раздобыть костюмы. Улыбка Мэтта на мгновение меркнет, а потом появляется вновь, когда я предлагаю ему одолжить бесполезные лухари шмотки у Тома. Всё равно их никто не покупает.       Мы возвращаемся обратно, и Том, услышав затею, посылает нас на хуй, сообщая, что на тощих придурков у него ничего нет. Но костюмы всё-таки находятся — немного великоваты, но не смертельно. И Том ворчит, что не продаются они как раз из-за того, что пошиты на редкостных низких пиздюков, как мы. Мне достаётся костюм какого-то сраного Берлутти, а Мэтту — Валентино, и мы, обещая вернуть всё в целости и сохранности, довольные выходим на заснеженную улицу.

***

      — Бронировали? — лощёный хер на ресепшен смеривает нас взглядом. Душное помещение ресторана с порога благоухает различными запахами готовки, отчего мой желудок мгновенно начинает выпрашивать еду.       — Нет, но мы здесь частые посетители, и надеемся, что для нас найдётся место, — задиристым тоном заявляет Мэтт, и я чуть не давлюсь от смеха.       Хер принимает наши куртки, вешает в один ряд с дорогими пальто, и провожает в глубину зала, где по счастливой случайности нам достаётся место у окна. Ресторан напоминает древнюю таверну, каменные стены которой увешаны картинами в деревянных рамах, потолочные балки, увиты хвойными ветками и мягко сияющими во тьме гирляндами. Играет рояль, потрескивает камин, рядом сверкает ёлка. За столиками сидят пижоны в костюмах и вечерних платьях. Пьют дорогое шампанское и ведут тихие светские беседы. Нам тут совсем не место.       — Кажется, мы попали куда надо, — лыбится Мэтт.       — Ты о чём?       — Оглянись вокруг, — он дёргает бровками, — столько богачей, я смогу обчистить карманы каждого.       Но в этот раз я не нахожу хорошей затею своего друга. Слишком опасно.       Нам приносят Рождественское меню, и мы начинаем ржать, тыкая пальцем во французские названия блюд, не имея ни малейшего представления, как они выглядят. Мы не рискуем заказывать всякое «Буялабас» и «Кок ау вин» ), над которым Мэтт ржёт как чайка, и выбираем «Фойе Грас» мне, и «Трюфель а-ля Паймонт» Мэтту. За такой невъебенный ценник нам должны принести каждому по тазу.       Мой друг искренне верит, что заказал охуенное пирожное, пока через полчаса надменный официант не ставит перед ним большую тарелку со сморщенным комком грязи по центру.       Мэтт хмурит от недовольства брови, подносит тарелку к лицу и втягивает аромат:       — Фууу… воняет стухшим носком.       — Всё в порядке, сэр? — интересуется официант.       — Что это? — тыкает Мэтт пальцем в тарелку.       — Ваш «Трюфель а-ля Пьемонт», — уточняет официант. — У нас только самые свежие ингредиенты. Попробуйте, сэр, вы будете в полном восторге.       Мэтт снова хмурится, а я давлюсь от смеха в салфетку. Настойчивый хер продолжает интересоваться, не стоит ли позвать менеджера или самого шеф-повара, который собственноручно купил эти грибы ранним утром на французском рынке. И Мэтт окончательно меняется в лице, ведь он просто ненавидит грибы. Я вежливо прошу официанта отъебаться, и тот теряется в текстурах полутёмного зала.       Через пару минут приносят и моё блюдо, такое же крошечное, но пахнет вполне съедобно. Я вижу заинтересованный взгляд Мэтта, и меняюсь с ним тарелками, ведь я не прихотлив и могу спокойно съесть грибы. Которые на деле оказываются вполне вкусными.       Мы решаем заказать ещё по несколько блюд, так как первыми совершенно не наелись, и в течение следующего часа едим словно в последний раз. Мне кажется, что я уже не встану из-за стола никогда, и, если нам придётся удирать, меня застрелят на месте и используют как ингредиент для фирменного тартара шеф-повара.       И тут Мэтт наиграно извиняется и заявляет, что направляется в уборную комнату для джентльменов, а я вижу, как он стреляет глазками по чужим столикам в поисках плохо лежащих вещей. Я собираюсь на него шикнуть, что я не в состоянии быстро бегать, но не успеваю, и чуть не проваливаюсь под стол, когда Мэтт наклоняется, будто завязать шнурок, и юрко засовывает руку в карман пиджака какого-то напыщенного старпёра. В следующую секунду Мэтт что-то прячет в свой карман и как, ни в чём не бывало, направляется в сторону туалета.       Когда он возвращается, я решаю поздравить его с Рождеством, и достаю из кармана ту самую украденную из особняка коробочку. Глаза Мэтта округляются от счастья, и он с довольной лыбой начинает развязывать ленточку. Но потом убирает коробку в сторону и восклицает:       — Ой, у меня тоже для тебя кое-что есть!       И вытаскивает из своего пиджака небольшую коробочку, обтянутую белым то ли атласом, то ли шёлком. Выглядит очень дорого, и я задаюсь вопросом, где Мэтт смог такое раздобыть?       Я благодарю его и в предвкушении открываю коробку.       — Уау! Спасибо, Дом! — радуется Мэтт, доставая охуенные часы из коробочки с гравировкой Roger W. Smith, и тут же надевает их на запястье. — Ну как я тебе? Круто, да?       — Ага, тебе идёт, — радуюсь я, что в коробке оказалось что-то пиздатое. А вот в моей лежат драгоценные серьги, очень красивые. В уме я подсчитываю, за сколько мы сможем их загнать. — Где ты это спиздил?       — В том особняке, в спальне, — признаётся Мэтт. — Прости, я не знал, что там бабское украшение. Но, если бы ты был девушкой, они бы тебе пошли, — пытается он подбодрить меня.       — Забей, я ведь тоже наугад взял коробку, там могло быть всё, что угодно.       И мы начинаем ржать, выдумывая, что могло помимо серёжек и часов лежать в наших коробках. Я даже совсем не огорчён из-за подарка, ведь самый лучший подарок на Земле — это мой Мэтт, который сидит напротив, такой красивый и счастливый.       — Что? — замечает он на себе мой взгляд.       — Ничего, просто я счастлив, быть с тобой здесь и сейчас в это грёбаное Рождество.       — Я тоже, — улыбается Мэтт. — Это самое лучшее грёбаное Рождество. И я хочу тебя поцеловать.       — Только не здесь, — смеюсь я.       — Дома, — Мэтт подёргивает бровками.       Через полчаса я еле-еле доедаю свой десерт, и решаю воспользоваться сортиром, чтобы было проще бежать, а не как в прошлый раз, когда Мэтт спиздил ботинки, а я чуть не обоссался. Я протискиваюсь сквозь снующих туда-сюда официантов и на входе в туалет сталкиваюсь с каким-то мужиком.       — Прошу прощения, — звучит мягкий дружелюбный голос, и я невзначай поднимаю глаза.       И тут меня прошибает пот, а в глазах темнеет от страха. Сверху вниз на меня смотрит дядя Чарли, тот самый, чьё фото я видел пару часов назад в газете.       — Извините, — вырывается из меня, и я пулей влетаю в дверь позади него.       Тело дрожит, и я пытаюсь понять узнал ли он меня? Наверняка он отсмотрел все видеозаписи со скрытых камер наблюдения, которые Крис не учёл, несколько раз прокручивая момент, как мы с Мэттом бегаем вокруг стола от Молли, и точно знает, кого искать. Но не похоже, что он меня узнал. И я пытаюсь успокоить себя, обещая не попадаться ему на глаза.       Я ополаскиваю лицо холодной водой, вытираюсь полотенцем — никогда ещё не видел, чтобы в туалетах вместо бумажных полотенец лежали махровые, — и, когда открываю кабинку туалета, на меня внезапно набрасывается Мэтт, чем провоцирует во мне новую волну страха. В первые несколько секунд в моей голове вертится мысль, что дядя Чарли узнал Мэтта, пообещал добраться до него, и поэтому Мэтт решил спрятаться в туалете. Но Мэтт всего лишь не смог совладать с чувствами и решил зажать меня прямо здесь.       Он целует меня, громко дыша, и не отпускает несколько минут. Отчего я чувствую, как возбуждение проносится вдоль моего живота, и слегка отталкиваю Мэтта. Не хватало ещё справляться со стояком прямо здесь.       — Только не в кабинке, это ужасно, — смеюсь я. — Потерпи до дома.       — Прости, прости, но я не смог устоять, ты такой красивый сегодня, — Мэтт продолжает вжимать меня в стенку.       Я крепко обнимаю его, а потом рассказываю про хозяина особняка. Брови Мэтта ползут от удивления вверх, и он предлагает съебаться прямо сейчас. Но когда мы выходим в зал, озираясь по сторонам, дяди Чарли уже нет. Видимо пошёл домой по новой отсматривать часть видеоплёнки, где рвутся трусы Криса, и он с треском валится на пол. Если бы мне пришлось смотреть этот видеоматериал, я бы обязательно смотрел этот момент по кругу и ржал. Я выдыхаю с облегчением, и тут нам на встречу выруливают два официанта.       Наш Рождественский вечер должен был закончиться по-другому: мы должны были лежать дома на постели наетые и напитые, поглаживая огромные животы и радоваться вкусному ужину. Но мы стоим на кухне блядского ресторана, когда все уже ушли по домам, и моём посуду. И администратор бурчит над ухом, что если бы он был владельцем, то непременно отправил бы нас в тюрьму и приговорил к смертной казни через повешение. А затем с недовольным видом вручает мне швабру и ведро, чтобы я отправился драить полы. Он напоминает мне мисс Дотингер — сумасшедшую старуху из приюта, — которая точно таким же взглядом осудила меня, когда застукала с сигаретой и эротическим журналом одновременно. В тот вечер она подняла на уши весь персонал, и они перевернули верх дном все наши кровати и шкафы в поисках «срамных картинок».       — Но вы-то не владелец, — зачем-то выпаливает Мэтт, не оборачиваясь, и надменный хуй начинает выдумывать ещё тучу дел, которыми мы можем заняться до открытия ресторана. Единственные, кто получил со всего этого выгоду — уборщики. Им наконец-то посчастливилось отпраздновать Рождество в кругу семьи.       И дело совсем не в том, что я объелся и не мог бежать со всех ног, и не в том, что кто-то поймал Мэтта за руку на воровстве. И даже не в том, что дядю Чарли по дороге домой случайно озарило, что он столкнулся с тем самым воришкой его драгоценного члена, и он вернулся с толпой копов. А в том, что у нас изначально не было никаких шансов покинуть ресторан, не оплатив счёт.       Натасканные официанты и цербер-администратор, наблюдали за нами с самого начала. И, когда мы попытались дать дёру, стена из накрахмаленных рубашек преградила нам путь. Нас отвели к владельцу ресторана, чтобы тот вынес приговор, и мы с Мэттом решили, что нам конец. Но владельцем оказался добродушный дядька, который сжалился над сиротками, заявил, что не стоит вмешивать полицию, и предложил отработать съеденный ужин.       Цербер, ожидавший похвалы свыше, чуть не побелел от злости, хотел что-то вякнуть, но промолчал. Зато теперь, когда остался с нами один на один, разрешает себе высказывать всё, что хочет. Но мы ещё посмотрим, кто последний будет смеяться — Мэтт вытащил из его пальто водительские права и запомнил адрес, где тот живёт. Ты у нас ещё поплачешься, месье Гробэр.