Дорогой мой Иуда

После утомительного дня (ну он, конечно, перетрудился сегодня, ага) пришлось ехать на уже бывшую работу. В суматохе покидая клуб в ту ночь, Федор забыл несколько важных вещей, без которых жить не привык, что-то дорого сердцу, что-то по стоимости. А то еще другие артисты стырят, в этом можно не сомневаться. Охранник пропустил его с какой-то странной улыбочкой. Федор всегда был уверен, что этот мужик дико завидует его юности, красоте и талантам. Больше ничего в такой занятной сфере зависти не вызывало. Клиенты попадаются жуть, большую часть денег с выступлений забирает владелец (спасибо, что не паспорт), правила жесткие, сама работа обычному человеку показалась бы филиалом Содома и Гоморры на земле. Басманов зашел в гримерку и начал рыться в ужасном бардаке, выискивая свое и то, что можно на память оставить. Он не совсем понимал, зачем это делает, используемого в повседневной жизни и адекватного тут мало. Заметает следы? Сжигает мосты? Парень надеялся, что не встретит близких знакомых. Место чем-то напоминало Лигу надзора: атмосфера, взаимоотношения… Шило на мыло, получается? Пожалуй, да, и здесь, и там за выгодное положение чуть ли не дерутся (иногда реально бывало). «Какие параллели» — размышлял он, запихивая в сумку бусы с его самого первого выступления. Да уж, тот еще кринж был. Восемнадцать лет, ребенок, считай, получил работу и множество двусмысленных комплиментов от хозяина, надел выданное платье, его загримировали, и вперед, на сцену, зарабатывать деньги заведению. Что за неумелые вещи он вытворял, и куда его в итоге занесло, Федор предпочитал не вспоминать. Ой. Голоса и шум снаружи. В комнату ввалились несколько молоденьких парней (без образов, до ночи еще далеко, но здесь всегда кто-то тусовался из-за мини-бара с безлимитным алкоголем для работников в любое время суток). Почему-то они с радостными криками подбежали к нему и долго по очереди жали левую руку. Что происходит? Где подколы, где непрошенные советы высокомерным голосом? — Что же ты ушел, болезный, а мы это не отметили… эм, не проводили? — остальные шесть артистов по условиям Грозного не должны были ничего знать, по легенде у Федора начались проблемы со здоровьем, что он и передал всем перед внезапным уходом. Шуточки про венеролога преследовали его до сих пор. — Действительно! — ай, по плечу хлопнула тяжелая рука местной звезды, славящегося своими мускулами. Мистер Качок всегда боялся, что Басманов, с которым они по популярности шли ноздря в ноздрю, его обгонит. Чаще всего этот страх выражался в тычках и оскорблениях. Стоял галдеж, из которого получилось выцепить, что надо срочно всей компанией дружно идти в ближайший бар прощаться с «покинувшим их другом». На часах почти восемь, много народу не будет, но повеселиться уже можно. Парень понимал, что здесь явно есть подвох. Сейчас абсолютно плевать, будь что будет, всегда так делал. Пока шли, остальные очень заметно переглядывались. Да, сейчас точно что-то будет. Но терять нечего, Федора мало что останавливало, сдерживало, да и в принципе заботило. Он всегда знал, когда ждать беды. И всегда влезал в нее, чтобы забыть себя хоть ненадолго, любой ценой. Парни, едва выпив пару коктейлей, бодро побежали бесить людей вокруг. Сам Басманов в одиночестве сидел на диване и задумчиво пил что-то, тупо не заметил, что именно, но что-то знакомое. «Интересно», — лениво размышлял он, — «подсыпали какую-нибудь хрень? На дорогое у них денежек-то нет, а вот дрянь могли подмешать». Его это ничуть не волновало, даже если станет плохо, до дома точно доползет, не в первый раз и вряд ли в последний, зато опять узнает лимит своего организма. Но все шло нормально, только скукота дикая. Непривычно быть одному в баре и психологически, и физически. Через три крепких напитка он решил, что хватит. Утром встанет, конечно, ему всего двадцать, просто сейчас немного пьяный. За сумкой, вроде, следил, можно и домой. Федор из вежливости помахал уже не коллегам и направился к выходу. На полпути его перехватил убуханный Мистер Качок и сжал в объятиях, опуская руки слишком низко. Басманова передернуло от этой мерзости и чужих ладоней на бедрах. Если бы противоположность тактильности была человеком — это был бы он, а если бы противоположность уважения к окружающим — то Качок, из-за чего они и не переносили друг друга, но во время их совместных номеров, обожаемых хозяином (еще бы, дуэт самых известных в городе красавчиков из этой индустрии), приходилось терпеть. Машинально скинув с себя чужие руки резким движением, больше похожим на удар, он развернулся и быстрым шагом покинул чертово заведение. Отойдя метров на тридцать, Федор оглянулся. Качок хотел его догнать, но так перепил, что споткнулся на пороге, в итоге брякнулся на пол и лежал там, жутко смеясь. Возможно, он что-то употребил, такое уже бывало. Домой, домой, с сигаретой в зубах, которую еле получилось зажечь из-за дрожи в руках. Почему он так разнервничался? Ситуация вполне обычная для него. Парень понял, что пока искал зажигалку, не наткнулся на кошелек. В других карманах нет, хотя точно был. Он забыл переложить его в более безопасное место, это Федор помнил. Оставалось одно объяснение: целью гада Мистера Качка было не облапать, а обокрасть. «Ха, решил, что я теперь деньги печатаю? Забыл, что у меня в кошельке только чеки и мелочь? Лох ты, а не вор» — почти смеясь, выкрикнул в ночь Басманов, надеясь, что ублюдок услышал. Как же повезло, что карточка осталась в сумке. Настроение слегка улучшилось. Вернувшись в свой неспокойный район (как шутили бывшие коллеги из клубов, Федор жил не в панельке, а на панельке), он уныло проверил счет в приложении банка. Ничего нового. Ничего нового ему не светит, пока не придет аванс, а льняную рубашку, как у итальянского красавца хочется, он же теперь серьезный молодой человек. Кстати, что там было в его трудовом договоре? В голове кружились смутные догадки вперемешку с сомнениями. Зарплата… цифр там около шести, но пока они вообще не ощущались. Придется писать бородатому дяде-банкомату, вряд ли тот спит (Грозный был параноиком и своим самым любимым сотрудникам скидывал зарплату сам, то ли чтобы прикарманить часть, то ли настолько не доверял бухгалтерии). Дядя же не хочет, чтобы его дорогой личный помощник одними макаронами на развес с глютеном питался, а то красоту растеряет. После разбора чеков Ивана Васильевича стоило бы еще на психотерапию пойти, а это дорогое удовольствие, которое, скорее всего, закончится дуркой для Басманова и квартирой в элитном ЖК для специалиста. — «Уважаемый дядя Грозный!» Нет. «Глубокоуважаемый»… точно не надо! «Здравствуйте, хотел задать вопрос»… но мне отрезали нос, блин. Ладно, напишу от души, — Федор, не сняв тяжелые ботинки, ходил по коридору, театрально размахивая руками, и размышлял вслух, благо один живет. Посовещавшись с собственным отражением (отражение настойчиво порекомендовало не копировать Варю и не расстегивать столько пуговиц, а то Качок явно перевозбудился от такого зрелища), он сочинил вполне приемлемый текст. Боже, у отца деньги легче просить было. Но тут результат лучше, суммы, которая прилетела, хватило бы на четыре кутежа, а в пересчете на человеческие деньги — на почти месяц спокойной жизни в его стиле. Единственное, что напрягло — подпись «За хорошую работу дорогой Вареньке». Воровать у секретарши ее деньги не хотелось (хотелось блевать от этого сообщения), пришлось писать старому хрычу, что он ошибся, номера-то похожие. Ура, наконец-то скинули уже его деньги, кстати, гораздо меньше, чем Варе, но думать об этом не хотелось. Жизнь приобретала непривычную стабильность. Четкие обязанности, нормированная зарплата. Рутина, одним словом. Странные ощущения, с одной стороны, уверенность если не в завтрашнем дне, то хотя бы в ближайших нескольких часах. А с другой, Федор чувствовал себя, как в вольере с другими крысками, кроликом в лице Вари и живодером Грозным. Ну и Курбский, он, наверное, престарелый крокодил. Невероятно умный и опасный, выжидающий свою добычу. Сам Басманов считал себя гордым петухом. Ой, нет-нет! Павлином. Перепутал. Он даже полез проходить тесты по типу «какое ты животное», но результаты его вообще не обрадовали, да так, что он уныло пошел в ванную и лег спать, опять забыв поужинать. Ему редко что-то снилось. Пара кошмаров в месяц и иногда сонный паралич, вот и все, в общем-то. Учитывая последний сон, оно и к лучшему. Просто иногда хотелось хоть где-то чувствовать себя счастливым, раз в жизни плохо получается. Порой душила жуткая бессонница, которую не глушили ни мелатонин, ни отсутствие кофеина. В такие ночи Федор лежал на спине в полной темноте с широко распахнутыми синими глазами и пялился в потолок, пока странные тени складывались в узоры, а за окном слышались крики и чертовы мотоциклисты. Это продолжалось либо до смены, либо до самого утра. Он заставлял себя вставать в жуткий холод вне постели, надевать «винтажный» свитер с барахолки (по сути, старый и рваный, но Федор называл его «хранящим воспоминания») и идти на кухню, где он недолго смотрел в стену вместо завтрака, а потом шел по делам. До начала рабочего дня в Лиге надзирателей, извините, надзора, осталось всего ничего. Вызвать могли в любой день по прихоти начальства. А вот у Грозного важная встреча. Хотя судя по его местоположению (он добавил Басманова в это дурацкое приложение, созданное, так-то, для отслеживания друзей), эта встреча проходила в знакомом стриптиз-клубе, причем уже с ночи. Федору доводилось там выступать, поэтому с расценками он был знаком. Кошмар, и ведь на это уходит бюджет компании. Варя решила, что сегодня окончательно его добьет (мечтать не вредно) и пришла в шикарном декоративном корсете, едва вписывающимся в дресс-код. Но учитывая, что она любимая секретарша начальника, ей позволялось многое. Басманову никакие помощники официально не полагались, так что эти обязанности легли на Варю. Не сказать, что он был в восторге, но и не жаловался. Кофе всегда изумительный и со странным, вроде, знакомым привкусом. Сегодня случилось то, чего он ожидал. Но не в предвкушении, а со смесью злорадства и страха. Прибавлялось к такому интересному сочетанию удовлетворение от мести, но при этом еще и отвращение к себе. В оставленной на столе записке угловатым почерком грубая рука Грозного вывела приказ проверить подозрительных артистов, не вписывающихся в представления Ивана Васильевича об искусстве. Тех, кто не помещался в тесные рамки, ждал серьезный разговор. Думать о том, чем допрос будет сопровождаться, совершенно не хотелось. — В конце концов, если бы сюда не взяли меня, любой из них сдал бы меня с потрохами. Змеиное королевство. Изгибаетесь, шепчетесь за спиной, а потом отравляете своим ядом, лицедеи особого жанра. Karma is a bitch, мои сладкие, — у Федора осталась привычка разговаривать вслух. — Каково это, предавать не только других, но и себя? — он вздрогнул. Варя прислонилась к косяку со скрещенными на груди (сегодня еще и пуш-ап?) руками и смотрела в упор. — Знаешь, у меня глаза темно-синие, как море ночью, а у тебя бледно-голубые, как днем во время курортного сезона. Улавливаешь метафору? — Спасибо, не стоит волноваться, я умнее, чем ты думаешь. Не уходи от вопроса: что чувствуешь, когда выбрасываешь на свалку все свои принципы? — она достала из кармана электронку (Грозного? Вряд ли, у всех есть пределы отсутствия брезгливости) но закашлялась после первой затяжки. Не так уж она и непробиваемо спокойна. — К тебе аналогичный вопрос. Отказываюсь верить, что ты добровольно сюда пришла и с удовольствием вертишься в своих юбочках перед, откровенно говоря, не самым привлекательным дедом. Да и остальные сотрудники вряд ли в твоем вкусе, — он подошел к двери и тоже облокотился, повторив ее позу. Этот прием был в том чертовом курсе для «властелинов». Правда, Басманов абсолютно не помнил, зачем так делать и что это значит. — Удивительное совпадение, но твоя реплика идеально тебя описывает, не считая юбки. Хотя, как знать, — она вздернула подбородок, чтобы смотреть Федору прямо в глаза своими ледяными. Даже на каблуках Варя сильно ниже, коротышка. — У меня есть несколько в арсенале, но можешь как-нибудь оставить мне свою, дать мой адрес? — легкая ухмылка уголком губ, но взгляд максимально серьезный. Он надеялся, что она действительно не глупая девушка и заметит очевидную издевку. Ее выражение лица стало чуть ли не злым, но эта эмоция ее милой мордашке совершенно не подходила. Резко подавшись вперед, она схватила его за галстук (у девочки фетиш на удушение?) и притянула вниз, чтобы их лица были на одном уровне: — Я. Не. Кусок. Мяса, — процедила она, медленно наматывая галстук на запястье, как будто действительно хотела задушить. Нет, не оценила шутку. — Я знаю. Так что вылезай из холодильника, пока они все тебя не сожрали. Потому что я это прекрасно осознаю. А другие — нет, — тихо ответил он, не предпринимая попыток вырваться и не возмущаясь из-за растянутого галстука, мог запросто это сделать, но не двигался. Пожалуй, и правда перегнул, задел незаживающую рану, причем такую же, как у него. Варя неторопливо отпустила его. На прощание чуть улыбнулась с грустной легкой благодарностью за понимание и ушла. Его слова, искренние и наполненные не жалостью, а солидарностью, успокоили вспышку ярости. Они оба в одной лодке. И нет смысла одному пытаться утопить другого. Ко дну не хотелось никому. В обоих никто не видел не то, что личность, даже просто человека были не в состоянии разглядеть. Бывший работник эротической индустрии с жутким прошлым и девушка, страдающая от домогательств из-за собственной внешности и пола. Ах, действительно, зачем людям смотреть вглубь личности, а не постели, если можно предаться фантазиям и позволять своим рукам жить собственной жизнью? Но они тоже люди, тоже живые. Такие же, как и все. Кто дал мразям право так себя вести? Почему окружающим так сложно остановиться и не штурмовать личные границы? Почему, почему, почему?! Треск карандаша. Сломал. Прямо как его ломали каждую ночь. От этого невозможно отмыться, невозможно отпустить. Потому что безумное отвращение к самому себе не забыть никогда. Надо покурить, срочно. Схватив пальто, Федор практически выбежал на улицу, чувствуя распирающий горло огромный ком. Он не удивился, когда увидел у забора Варю с той же электронкой. Грозный вернулся час назад. Разговаривать никто из них пока не мог, поэтому Басманов кивнул ей и запрокинул голову, смотря на небо. Представлял, что улетает туда, далеко-далеко, где его больше никто не достанет. Федор прервал относительную тишину двора первым: — Прости, — ему показалось, что надо это сказать. — Мне не привыкать, — Варя пожала плечами, выпустила колечко пара и мечтательно просунула в него безымянный палец, — спасибо, что извинился. Понимаю, что ты шутил, но у меня… — она могла не продолжать. Все понятно без слов, к сожалению. После полученного прощения, он вернулся в обычное состояние «мне плевать на все, пока мне это не мешает». Для Федора люди мало отличались друг от друга, основное деление — «портят жизнь» и «пока не портят». А вот девушка, видимо, не считала его таким же, как остальные. Не очередной я-влюблю-тебя-в-себя-за-неделю. Не мерзкий фетишист. Не крыса и не пустышка. Человек. С которым пока не было страшно. Так она думала, скорее всего. Зря. Она многого не знала о нем, знала бы, перепугалась бы не на шутку. Варя также не осознавала, что общие травмы — не равно общие цели и интересы. Не в силу глупости, а в силу наивности и неопытности в общении с такими, как Басманов. Она — хороший человек, верящий, что мир исправим. Он — выживший, для которого мир опасен и мразотен даже больше, чем сам парень. Сам Федор в основном боялся себя. Боялся быть одному и в то же время не любил толпы. В одиночестве остаешься один на один с собственным безумием, а в толпе тебя трогают люди. Он не любил прикосновения, поэтому старая работа ему нравилась вовсе не за телесный контакт и коммуникации, как некоторым отбитым начинающим артистам-мазохистам в его окружении, а за возможность не быть собой, спрятавшись за эпатажем и наигранной развратностью. В метро он бы предпочел упасть, чем схватиться за кого-то, и наоборот, желал той же участи другим. Даже к врачам редко ходил, а когда повредил спину после танцев и пришлось все-таки сходить в поликлинику, долго успокаивался. Ему прописали курс лечебных массажей, но ни на один парень так и не сходил, его передергивало при мысли, что на протяжении целого часа его будет трогать какой-то незнакомый человек, да еще и десять сеансов. Вместо этого несколько раз соглашался на такую терапию от подруги и коллеги по сфере, работающей в массажном салоне. Как и следовало ожидать, часто это заканчивалось не просто на «спасибо, увидимся через неделю», что не значило абсолютно ничего для них обоих. Мелочи, по сути, для таких, как они, никак не повлиявшие на дружбу. Вернувшись в офис ни Варя, ни Федор не разговаривали до конца дня почти ни с кем, ни друг с другом, ни с работниками, максимум дежурные фразы. День выдался тяжелый, под взглядом Грозного тем более. Басманов доделал этот ненавистный список предательства и уже собирался отправлять начальнику, как тут вырубилось электричество. С раздраженным вздохом он вышел в узкий коридор. Света не было нигде. На ощупь отправился искать кого-то, кто знает, где электрощиток, и выставленными руками уперся во что-то мягкое. Ой. Не во что-то, а в кого-то, причем в часть кого-то. — Спасибо, — раздалось невозмутимое чуть снизу, — мне как раз поддержка для них нужна была. — Можешь думать, что хочешь, но я действительно не нарочно, больно надо, — Федор достал телефон и, включив фонарик, увидел Варю. — Да мне сейчас вообще все равно, я с лестницы в темноте навернулась, еще и за гвоздь в стене зацепилась, — девушка держалась за порванную рубашку в попытках совместить ткань. — Слушай, — негромко и максимально аккуратно уточнил Басманов, — пожалуйста, скажи, что дело именно в гвозде, а не в одном мерзком деде, любящим молодых нереально красивых девушек. Что-то человеческое в нем иногда просыпалось, по крайней мере, когда ему казалось, что с другими происходит тот же кошмар, через который прошел он. Варя явно удивилась. Удивление вызвало не только подозрение в сторону Грозного, но и слова «нереально красивых», сказанных абсолютно искренне с упором именно на них. Секретарша часто слышала комплименты в свой адрес, но гораздо более двусмысленные. И не от него. Как хорошо, что в темноте не видно ее слегка покрасневшие щеки от такой фразы. Приятно, даже если это ничего не значило, даже если это просто ответный ход в их непонятно зачем начатом ею состязании. Не дождавшись ответа, Федор стянул свой свитер, от чего задралась рубашка, которую он забыл заправить утром (туда немедленно упал ее взгляд) и надел на Варю, растрепав ей волосы. — Пялиться же будут, с фонариками за тобой бегать. Да и цвет твой, хорошо разбавляет офисный наряд, — отодвинув ее за талию, бросил напоследок он и пошел дальше. Долг перед самим собой выполнен. Она стояла, уткнувшись в свитер, пахнущий его парфюмом и смотрела вслед. «Держите меня» — пронеслось в девичьей голове. Вот только для Басманова это ничего не значило, чисто солидарность к человеку с похожими проблемами. Федор лениво валялся на диване после работы (всех отпустили пораньше из-за проблем с электричеством, чему он был очень рад), листал соцсети, но когда заметил новое уведомление, сел прямо. «Ладно номер, но инстаграм-то как нашла? Воистину, женщины — это сила» — размышлял он, открывая сообщение от Вари. Ничего особенного, просто мемчик, отправила и сразу вышла. Басманов ухмыльнулся и тоже скинул. Прочитает в шторке уведомлений прямо сейчас, в приложение зайдет и ответит через полчаса минимум, разумеется. Пока можно выбрать, что надеть на завтра, с учетом того, что свитер он отдал. Или в шахматы на телефоне поиграть, в жизни их пока хватает. Федор перебирал шкаф, когда услышал звук нового сообщения. «Странно, прошло восемь минут, еще рано» — потянулся за мобильником и замер. Незнакомый номер. «Подслушивать нехорошо, Феденька. Жду завтра на обеденном перерыве в архиве, нам явно есть, о чем поговорить» Может, уволиться уже к чертям?!