Бешеный

Страх всегда холодный. Его описывают липким, но на самом деле он ледяной. Будто замороженный сгусток жидкого азота врезается в грудь с космической скоростью. И расползается наэлектризованными жгутами. Когда страх перерастает в ужас — тело охватывает озноб. Четыре долгих дня, пока отец стоически молчал, Чимин смотрел на город и не верил, что он реален. Разве всё вокруг настоящее? Нарисованное небо, прожектор-солнце и люди настолько плоские, будто из бумаги. И только Чонгук остался по-настоящему реальным. Живым и тёплым. Каждый белёсый шрам на его теле: на руках под локтями, на щеке слева, справа на ключице, и множество других, которые Чимин запомнил, рассказывал историю его жизни. От выживания на засаленной кухне родительской квартиры до противоборства со взрослыми на «улицах». От убийства того, кто давно стремился поджариться в Аду, до каменной камеры Лефорта. Чимин крутил в голове каждый миг, связанный с Чонгуком. Их первую встречу, недолгую дружбу, ржач в ресторане, первый поцелуй, рамен на светлой кухне, ворованные драгоценности, дурацкие догонялки на пустыре и долгие разговоры на огромной кровати под шум ветра за окном и журчание воды в старых трубах. Вспоминал их первую близость, властную руку в своих волосах и лёгкость собственного тела в сильных руках Чонгука, кожа которого шпарила так, что Чимина самого бросало в жар. Так бывает, когда над человеком нависает угроза скорой смерти — тот, кто его любит, пытается в последний раз хотя бы мысленно его ощупать, дотронуться, погладить. И повсюду в мире, вокруг каждой мысли, разливается незримое присутствие этого человека. И зловещий стылый образ текущего дня, который может стать последним. Сегодня он всё ещё жив? Горло раздирало кашлем. Нос не дышал. Градусник подмышкой показывал тридцать пять по Цельсию. Животный ужас поселился под кожей, захватил территорию и выплеснулся в клетки болезнью. Чимин пил отвар из противных горьких трав и сверлил глазами раковину, начищенную до болезненного блеска. Почему кухня такая серая? Сколько осталось красного лака во флакончике? Вещи на кровати чистые или я собрал их, чтобы отправить в стирку? Чонгук ещё жив? На смену солнечному четвергу пришла хмурая тяжёлая пятница. С самого утра накрапывал дождь. Воздух казался плотным, влажным и тусклым. Лёгкий туман плавал по улице и расстилался по квартире, отчего цвета притуплялись как на старой киноленте. Чимин стоял посреди гостиной и невидящим взглядом сверлил оконное стекло. Дальше стекла мира не существовало. — Как ты? — мама обняла его сзади. От неё тоже пахло травами и немного «мамой». Каждая мама пахнет по-своему. — Ты слышала о нём? — собственный голос звучал странно и до мурашек противно. Как наждачкой по пенопласту. — Он… как? — Отец не сообщал. Не знаю. — Я думал, может, он просто мне не говорит. Мамина грудь перестала вздыматься у Чимина за спиной. Она вся замерла и затаилась. — Мам, — позвал Чимин, не отрывая взгляда от оконного стекла. Он порывался сказать что-то ещё, но слова застряли в глотке. Мама провела ладонью по его спине и снова громко задышала. — Я бы точно тебе сказала, мой ангел. — Мам, — и опять этот чужой голос. Мерзкий и надрывный. — Я люблю тебя, мам. Её лицо в одно мгновение оказалось перед лицом Чимина. В маминых глазах он увидел не беспокойство или осуждение, а тот мир, о котором Чимин так долго грезил. — Ты — моя Вселенная, — сказала она и улыбнулась так, как улыбалась всегда, стоило Чимину чего-то добиться: победы на школьных олимпиадах, поступления в университет, должности в полицейском участке. Наверное, когда он делал первые неловкие шаги в год с лишним, мама улыбалась так же. Утренний кофе казался безвкусным. Как и еда. Поэтому Чимин не ел, а просто ковырялся ложкой или вилкой в тарелке. По вечерам он стоял под душем, рассматривая белый кафель, и не мог вспомнить, помыл ли голову или просто всё это время стоял под потоком воды. Сколько раз в неделю нужно мыть голову? А сколько я мыл до этого? Три раза? Четыре? Возможно, Чонгук умер. Но отец ничего мне не сказал. Алый лак на ногтях доводил до изжоги. Чимин был прав тогда, много лет назад: этот яркий красный напоминал кровь. Только из Чонгука лилась темнее. Жить в отсутствии хоть каких-то вестей становилось невыносимо. Чимин не представлял, как теперь спокойно засыпать. Может, лучше вообще не спать? Он не хотел ехать в собачий приют, помогать матери. Или в Дарквуд — раздавать еду. Страшно тошнило. Впервые тошнило от Дарквуда. Пусть «улицы» сгниют вместе со всей наркотой и тупыми никчёмными пацанами! Раньше там жил Чонгук, Пудель, Джейки и тот… как его звали? Косой. Точно. Остальных Чимин не помнил по кличкам. Все они родились и оказались в одном месте, в Дарквуде, чтобы перекроить мозги молодёжи, дать местным мальчишкам шанс на жизнь без насилия. Для остального Дэвилтауна Чонгук олицетворял дьявольскую силу. Для «улиц» — он виделся Мессией. Но что осталось после него? Наркотический туман, кровавая кома, неубиваемая лень и баллончики с краской, чтобы разукрасить в яркие цвета стены двухэтажек, вместо собственных жизней. Больше Чимина в Дарквуд не тянуло. В том районе уже как десять лет не существовало души. Старые «улицы» забрал с собой Чон Чонгук. Чон Чонгук. Ты… ещё здесь? Перед глазами то и дело мельтешило белое освещение тюремного лазарета. Дорожка из размазанной крови на полу, бледное лицо Чонгука, его чёрные глаза, покрытые мутной пеленой. И хриплый шёпот: — Прелесть. Да к чёрту нытьё! Раскисать и страдать — бессмысленно. Нужно просто ждать. Что-что, а ждать Чимин умел. Нет, Чон Чонгук не может умереть. Кто угодно, только не он. Чонгук сильный, он и не такое переживал. — Ты выживешь, конечно же. Я ещё не дал тебе по шее за то, что бросил меня одного десять лет назад. В понедельник один из заключённых рванул лысой башкой вперёд, толкая остальных, чтобы с диким оскалом кинуться на инспектора, пока второй (такой же смертник) шёл грудью вперёд как ободранный павлин и что-то орал про педиков, которым не стоит жить. Но Чимин никак не ответил, не схватился за электрошокер как обычно. Загрохотала автоматная очередь. От стены административного корпуса отлетела штукатурка. Предупредительный выстрел. Всего лишь. Плевать. Пускай орут. Пускай хоть глотку себе порвут. Но лучше б пристрелили этих ублюдков. Бам! — и в башке дыра. Разве не красота? Пусть все подохнут. Только Чон Чонгуку умирать нельзя. В памяти то и дело звучали слова отца: «Потерял много крови». «Делают, что могут». «Ты можешь не спрашивать меня о нём каждый час? Если умрёт — я тебе скажу. Если состояние стабилизируется — тоже». — Не умрёт, — пробормотал Чимин. — Инспектор Пак, — позвал один из охранников и кивнул на толпу преступников. — Огласите, кого на какие работы. Чимин с трудом сконцентрировался на его лице: молодой с редкими усами над верхней губой и чёрными, как смоль, густыми ресницами. Интересно, он участвовал в пытках? — Всех на уборку территории, — холодно отозвался Чимин. — Распределите заключённых, — не унимался охранник. — У нас ещё ремонт… Он не успел договорить. Чимин вскинул электрошокер и прижал к его шее: — Я сказал: всех на уборку. Что тебе не ясно? Охранник отступил в тень. Правильно, хороший пёсик.

***

Отец отложил субботнюю газету на диванчик и стянул с носа очки. У Чимина кольнуло в сердце от его уставшего вида, опущенных плеч и чуть подрагивающей руки, которой отец удерживал очки за дужку. Будто очки в роговой оправе накалились до бела. — Сынок, оставь это, — отец указал подбородком на тряпку в руке Чимина и посмотрел ему в глаза своими покрасневшими. — Не стирается да и Бог с ним. — Нашли же краску такую, — пробурчал Чимин и сел напротив отца. — Они всем неугодным пишут «Покайся». Ещё бы святого отца ко мне прислали. Для изгнания гейского демона. Как бы ни старался Чимин оттереть идиотскую надпись с двери квартиры — ничего не выходило. Хоть в Дэвилтауне жили не только религиозные фанатики, но они-то и были самыми громкими. И управляли ими такие же фанатичные «мышки». В лицо Чимину, как сыну уважаемого человека, почти ничего не говорили, но гадили они умело. И не одному Чимину. Родители, скрываясь от многочисленных вопросов о здоровье сына и его будущем, как полноправного члена общества, решили не посещать церковь. Их словно изгнали из белой каменной громады с золотыми куполами. Потому что в семье Пак родилось «зло», которое собиралось противостоять Богу, нарушить Его заветы, испортить Его чистоту. Даже в обычном супермаркете повсюду восседали «воины света». Они просверливали воображаемые сквозные дыры в маме Чимина и шептали, словно священники во время обряда экзорцизма: «Дьявол не восторжествует». «Скоро Он вернётся. Объединится с твоим сыночком. Разрушат наш светлый город». «Вылечи! Вылечи своего сына! Он одержим! Отдай его врачам! Сломи его тело, и демоны сами его оставят!». «Моя дочь лежит в палате. Больше не встаёт. И молится, глядя в потолок. И пусть моя девочка больше не вернётся к нам, но она свободна! Свободна!». «Освободи Чимина! Освободи его, как я освободила свою дочь!». Мама, быстро оплатив покупки, выскочила из магазина и пустилась по улице вниз. Тяжёлый пакет выскальзывал из её рук. Продукты валились на чёрный тротуар. Благо, Чимин ехал домой и увидел растрёпанную и потерянную мать. Помог собрать продукты, и они вместе дошли до дома. Позже тем же вечером Чимин взял узкую кисть и белую банку с краской, вышел на лестничную клетку, торопливо закрасил «Покайся» в центре входной двери, а чуть ниже нарисовал схематичную руку с поднятым вверх средним пальцем и приписал: «Сами кайтесь. «Дьявол» возвращается».

***

Четыре дня. Пять дней. Неделя. Отец молчал. Иногда мычал невнятно, потом отмахивался, уезжал, оставался на ночь в Лефорте… Отец Чимина избегал. Хранил тишину. Отращивал мешки под глазами. Переломил всё-таки дужку несчастных очков и щурился, поднося к лицу бумаги. В гостиной спустя две недели Чимин вновь оккупировал диванчик напротив диванчика, который, в свою очередь, облюбовал отец. Битый час таращились кто куда и не проронили ни слова. Возле лестницы крутил пластмассовой головой вентилятор. Скрипнула дверь родительской спальни — мама решила лечь пораньше. Она почти не выходила из дома. Пузатые старые часы, тикающие на тумбе возле одной из ножек телевизора, показывали восемь вечера. За плотными шторами тускнел уходящий день. Чимин не выдержал первым. Его волосы подлетали от гоняющего воздух вентилятора. — Скажи уже, а. Пап. Отец потянулся к чёрному чехлу на столике и достал из него новые очки в чёрной оправе. Почти такие же, как у Чимина. Только зрение у отца ухудшилось, и его глаза сквозь стёкла выглядели увеличенными и печально-уставшими. Как у мудрого, но затюканного жизнью сказочного пса. — Маму проверь, — сказал, наконец, он тихо. — Устала она. Таблетки пьёт. Наверное, от бессонницы. Иди, посмотри. Ей не нужно слышать, о чём мы будем говорить. — Он жив? — твёрдо спросил Чимин. — Чимин! — Он! — громыхнуло в гостиной. — Жив? Жив или нет? А следом — глубокий рваный вздох и полный сожаления голос: — Пап… это… прости, ладно? — Чимин умыл лицо ладонью. — Просто хватит уже этой драмы. Скажи уже как есть. Отец тоже вздохнул, и усталость в глазах на миг рассеялась: — Жив. Побежишь теперь, да? Так и думал. Ладно. Твоя мама меня беспокоит сейчас куда больше. Довели вон… На стене над тумбой с телевизором висела фотография в рамке. Мама повесила совсем недавно. Там десятилетний ребёнок с надутыми щеками и сверкающими глазами сидел, одетый в белую рубашку и синие шорты, на том же самом диванчике, на котором теперь замер и Чимин. Ему вдруг показалось, что на фотографии вовсе не он сам, а кто-то совсем чужой. Кроткий, послушный и ранимый. Тот, кто никогда не врал, не хитрил и не спорил. Тот, кого сдерживали и не отпускали «в лапы Дьявола». Он снова вспомнил, как переходил с мамой дорогу к магазину техники. Вспомнил того мальчишку из Дарквуда, который улыбался и бежал по другую сторону улицы. Его лицо запомнилось плохо, но, возможно ли такое, что тем мальчишкой был Чон Чонгук? Может, улыбнись Чимин тогда, Чонгук не попал бы в Лефорт. Если бы Чимин подружился с ним, находился рядом всё это время, то Чонгук меньше времени проводил бы с отцом. И съехал от него намного раньше. И порвал бы любую связь. А Чимину не пришло бы в голову после ссоры искать Чонгука в родительской квартире. И никакого убийства. Никакого Лефорта. Лишь родная трухлявая квартира и они вдвоём там, в ней, укрытые ароматом рамена. Чимин мечтал уехать из Дэвилтауна, поэтому думал, что, возможно, после стольких лет в Лефорте, Чонгук тоже захочет оставить прошлую жизнь в прошлом, сбежать, начать заново… Но нет. Чонгук вернётся в Дарквуд. Чимин — тоже. Только вот жаловаться никто не собирался. Вторая мечта Пак Чимина — Чон Чонгук. Кто сказал, что человек не может быть мечтой? Мама сидела в их с отцом спальне на первом этаже с задумчивым, но при этом расслабленным видом. Размышления не доставляли ей неудобств. Дэвилтаун для Чимина стал чужим. Почему он раньше не замечал злобы и помешанности людей вокруг? Наверное, ему просто не с чем было сравнивать. Чимин был частью этого общества больных фанатиков. Жил в системе и умещался среди тесных правил. Но затем с ним случился Дарквуд и «пацаны», которых несправедливо отрезали от общества. И тогда мир Чимина перевернулся с ног на голову. И он принял это без истерик. Переосмыслил абсолютно спокойно. Вот и мама, сидящая на застеленной белым покрывалом кровати, тоже переосмысляла. Так же, как и Чимин, медленно, но верно переставала умещаться промеж правил города. Выходила за рамки. Становилась неподходящей. Но маму этот факт не мучил. А скорее — освобождал. Как освободил когда-то и Чимина. Обидно и больно, когда люди, которые раньше поддерживали и тепло улыбались, стали вмиг чужими. Словно актёры древнеримского театра — сменили маску с широкой улыбкой на ту, что с нахмуренными бровями. Злоба. Страшная, искажённая лицо-маска. И, как правило, неожиданная. Злоба тащит за собой предательство. Как там говорят? «Нож в спину». Люди так умеют — дружить и улыбаться, а потом, в один момент, взрываться адской злобой. И этого навыка у них не отнять. К такому не привыкнуть. Нужно научиться переживать предательство. Причина — всегда в тех, кто предаёт. Чимин вышел из спальни и, плотно прикрыв дверь, вернулся к отцу. — Она отдыхает. Как Чонгук, пап? Он ведь в больнице? Только скажи как есть. Не увиливай! — Не волнуйся, — отец стянул с носа очки, помассировал переносицу, снова водрузил очки на нос и удивительно бодрым голосом продолжил: — Я твоего Чонгука поселил в хорошую палату. Даже есть отдельный душ и туалет. Так что, считай, со всеми удобствами. Операция прошла успешно. Он восстанавливается и уже барагозит вовсю. Чимин скрыл облегчённую улыбку в кулаке. — Сколько займёт восстановление? — Пару недель ещё точно, — отец постукивал пальцами по подлокотнику. — Пусть лежит. Он и без того был не в лучшем состоянии. Чимин наклонился вперёд, упираясь локтями в колени: — Когда он восстановится, пусти меня к нему. Отцовские пальцы забарабанили по обивке чаще. Он ожидал подобной просьбы, поэтому спокойно и почти сдавшись сказал: — Ты верно шутишь. — Просто напиши мне разрешение. — Просто? — кустистые брови отца взметнулись к волосам. — В качестве кого, Чимин? Ты хоть понимаешь, о чём просишь? Я места своего могу лишиться из-за твоих… кхм… свиданий. — У Чонгука осталась квартира, — Чимин буравил его настойчивым взглядом. Ладони потели, и Чимин машинально раскрывал их, когда ветер от крутящегося вентилятора направлялся в его сторону. — Родительская квартира, так? Других родственников у Чонгука нет. Я — просто юрист, который собирается помочь своему клиенту вступить в наследство. — Всё-то у тебя просто, — отец сцепил пальцы под подбородком и покачал головой. — Мы говорим об особо опасном преступнике, юрист Пак. Никаких «просто» здесь быть не может. И ты знаешь это не хуже меня. Тем более, что весь город гудит о сыне начальника Пака и Бешеном Дьяволе. Если бы не огласка ваших отношений, то, возможно, дело и правда обстояло бы проще. — Я — дипломированный юрист. Чонгук — наследник замызганной квартиры. Никакой лжи. — Это ничего не меняет. — Плевать, что они скажут! — Чимин вскочил с диванчика и заходил по комнате. — Я и так в шатком положении, сын, — заговорил сквозь зубы отец, будто в их собственной квартире повсюду были «уши». — Я привлёк лучшего хирурга и целую команду врачей, чтобы Чон Чонгук выжил. Над преступниками из Лефорта никто так не трясётся, понимаешь? Я воспользовался служебным положением! Отвечал на сотню вопросов. В частности, кем мне приходится убийца из Лефорта, раз я так над ним трясусь! Ты бы видел глаза мэра! Он чуть взглядом меня не изничтожил, хотел поймать на вранье. И в церкви — то же самое! Семья Пак, как белые вороны. С меня десять потов сошло, пока я добивался лучшего лечения для преступника! А ты предлагаешь мне снова врать и изворачиваться? Чимин остановился посреди гостиной. Вентиляторный ветер обдувал его влажную футболку на спине. — Мы уже изгои, пап. Как раньше уже не будет. Нам придётся уехать отсюда, разве не так? Отец молчал. Часы тикали раздражающе громко. Вентилятор гудел ещё громче. — Пап? — Иди спать, юрист Пак, — отец поднялся и побрёл в спальню, бросая тихое: — Поговорим потом. Сил уже нет.

***

Джейки в красном топе и коротких джинсовых шортах курила в окно и выглядела как девушка с обложки. Но весь образ красавицы в мини-одежде и с длинными чёрными волосами, собранными в высокий хвост, портило её гневное выражение лица. Такую Джейки Чимин никогда в прошлом не видел. Но Линни, прожив с ней несколько недель бок о бок, похоже, свыклась и вовсю шутила над новой подругой, бездумно стряхивая пепел с забытой в руке сигареты прямо на пол. — Она с таким лицом ходит уже который день, — хохотнула Линни и передала Чимину банку пива. Они оба сидели на полу, заранее убрав ковёр и упёршись спинами в диван. Отмечали выздоровление Чонгука. Да и Линни соскучилась по родной квартире. — Ну и херня у вас тут происходит, — сказала, наконец, Джейки и щелчком пальцев выкинула бычок от сигареты в окно. — На меня смотрят так, будто я приехала этот город, блядь, проклинать. Она села напротив них и взяла протянутую Линни банку. — Нет, ну серьёзно, — эмоционально продолжила Джейки после крупного глотка. Она махнула рукой, и немного пива выплеснулось на пол. — Просто заебали эти вечно недовольные морды. Вчера в магазе бабка одна перекрестилась, когда меня увидела. Ну коне-ечно, мини-юбки тут не в почёте. Я ей говорю: «Бабуль, если что, у меня тоже есть юбка в пол. Но она с начёсом, потому что зимняя. Ну чё ты так пыришь на меня?». — Ты сейчас… — спросил Чимин, округлив глаза. — Серьёзно? — Что «серьёзно»? То, что бабка на меня смотрела? Что… — Джейки, кажется, побледнела. — Что? Что? Что?! Это что-то значит? У меня уже паранойя скоро начнётся! — У тебя… — задумчиво сказал Чимин. — У тебя правда есть юбка с начёсом? Он тут же хрюкнул и рассмеялся, загородившись рукой, когда Джейки на него замахнулась. — Ты чё пугаешь! Я реально думала, что она мне ко лбу крест приложит! — воскликнула Джейки и ткнула кулаком в бедро Линни, которая подавилась пивом и теперь сквозь смех вытирала пропущенные капли с подбородка. — Не, это всё смешно, конечно. Но если б я тут прожила год-другой, я бы точно крышей поехала. Это ж такая психологическая атака! Они тут все ёбнутые! Ну веришь ты в Бога — верь! Нахрена к другим лезть? И тебе, Чимин, чё они там понаписали? «Покайся»? Чимин кивнул и развёл руками. — Я ж говорю, — Джейки снова сделала глоток. — Ну ебанутые же! В этом городе жить невозможно. Меня тут не было лет пять и ничего не изменилось. Причём я приезжала чисто родаков повидать. И то меня тут все выбесили в первый же день! Но хорошо хоть родаков в Новый район перевезла. В Дарквуде сейчас вообще полный трэш. Мда-а уж. Когда-то «улицы» были буквально благословлены Чон Чонгуком. — Точно, — кивнула Линни. — Я его жутко не любила, но сейчас понимаю, что он — лучшее, что случалось с Дарквудом. Наркоту почти не толкали, сотрудничали с Белыми шарфами. Пацаны перестали разбойничать. Плюс Чонгук… Джейки прервала её взмахом руки: — Плюс Чонгук был секси. А сейчас — так вообще. Я как увидела эту всю его… — она напрягла мышцы на свободной руке. — Мышечная масса. Шкаф шкафом. И взгляд ещё такой дикий. Сексуальный абориген! — Джейки театрально уложила ладонь поверх красного топа и скорчила трагичную мордочку. — Готова заплатить, чтобы увидеть его в набедренной повязке. — Эй! — пнула её в ногу Линни. Джейки глянула на Чимина и столкнулась с отсутствием эмоций на его лице — мороз, прущий из глаз, заморозил каждую мышцу. Она тут же вся осела, будто её подстрелили: — Да я ж это так, Чимини. Ну типа получила чисто эстетическое удовольствие. Дно банки стукнулось об пол. Джейки подняла ладони в примирительном жесте: — Я клянусь, что не претендую. Не смотри на меня так. — Тебе и не светит, малышка. Где ты сейчас живёшь? — холодно спросил Чимин, приобнимая завалившуюся ему на плечо Линни. — Живу в столице. Вот там совсем другой мир. Работаю в офисе гендира сети супермаркетов. Помощницей. — Неплохо, — Чимин сузил глаза, будто нацелился проделать дыру в её лбу, и задумчиво поджал губы. — Просто гендир — это мой мужик, — Джейки не сводила с Чимина внимательного взгляда. — Типа, муж? — поинтересовалась Линни. — Типа мужик. Он женат. — В любовницах ходишь? — хмыкнул Чимин. — И что, если так? — с подозрением спросила Джейки. — Ты меня пугаешь, Чимин. Заканчивай так смотреть, ладно? Я вообще хотела своего уболтать открыть супермаркет здесь. — В Дэвилтауне? — Не. В Дарквуде, — Джейки сбросила длинный хвост с плеча и отклонилась назад, упираясь ладонью в пол. — Ну а что вы так на меня смотрите? Я была согласна с Чоном. Людям нужна работа. Только вот мой мужик навёл справки о нашем районе и отказался, — она указала пальцем в сторону окна. — Потому что пока менты его не вычистят от всякого сброда — ничего не выйдет. Супермаркет вскроют на следующий же день. Бесполезно. Да и секции для детей нужны, центры досуга с хорошими наставниками. Но без разрешения того же мэра опять же — ничего не выйдет. А мэр этот — главный фанатик! Белые шарфы всё на себя брали, и то им многого не позволялось. Например, открывать свои секции и преподавать в Дарквуде. Нет, ну мы конечно можем как в фильмах — пойти против управленцев города и полиции, которая у них на подсосе и бороться за родной райончик. Но только вот жить надо. Молодость не вечная. — Всё так, — согласился Чимин. И внезапно раскис. На него вдруг накатила слабость. И дичайшая усталость. Пиво разморило и вывело на откровенность. Хотелось открыться хоть кому-то кроме Чонгука. Просто разгрузиться и довериться. И он признался: — Я хочу найти Пуделя. Съезжу в Дарквуд. Возможно, отхвачу по роже. — Рехнулся? — всполошилась Линни. — Там банды сейчас! На каждом шагу буквально. Даже мой пирсингованный на цыпочках там ходит. — Лин права, — покачала головой Джейки. — Пацаны тебя сразу «примут». И разденут, и обворуют, и кожу заживо сдерут за то, что зашёл на их территорию. Да и нахрена тебе Пудель вообще? — Чонгук не хочет уезжать, — задумчиво проговорил Чимин. — Ты же знаешь, что Пудель по наркоте сейчас. Чонгук приедет к нему сразу же. И будет хорошо, если Пудель будет где-нибудь у себя дома без своих пацанов. Представляете, что начнётся? Да и полиция в курсе, что Чонгук первым делом поедет в Дарквуд. Они будут ждать его там. — С чего полицейские взяли, что Чонгук обязательно вернётся в Дарквуд? — нахмурилась Джейки. — Ему проще уехать отсюда. Его тут ничего не держит. — Хочет бороться за свой район, — Чимин тоже нахмурился. Ведь Чонгук примерно так и сказал ему. — Он вроде кому-то в тюрьме про это говорил. Мой отец в курсе. Я не задумывался… но почему Чонгук рассказал… Линни сложила ноги по-турецки и поглядела на них по очереди: — Бороться собрался. Ага, конечно. Бороться за то, что возродить невозможно? По крайней мере без связей. Чонгук никогда не был глупым. Он знает же, что всё это херня полная. Джейки внимательно посмотрела на ледяную банку пива с конденсатом, зажатую в своих пальцах: — Чонгук, видимо, громко говорил о своём возвращении, раз полицейские в курсе. — Специально? — почему-то шёпотом спросила Линни. — Не знаю, — Чимин закусил щёку изнутри. — Я предложил ему уехать, а он сказал, что останется. — Не-не, — замахала руками уже немного опьяневшая Джейки. — Я знала Чонгука с первого класса. Как ты знал Линни. Так вот, Чонгук — он же по пацанским понятиям жил. И девчонка у него, помню, была. Такая прошмандовка, но миленькая. Так вот она вечно ему загоняла тогда… шестнадцать ему было… ну да, шестнадцать. И ей столько же. Так вот она психовала, что он чуть что — к пацанам бежит. Потому что пацан для пацана важнее отношений. А потом, я смотрю, — Джейки наигранно прищурилась. — Он постоянно дома сидит. Думаю, да что за хуйня. И пацаны тоже все на возмущениях. А потом я узнала, что у него появилась какая-то Прелесть. Я думала — девчонка. А там бац! И ты, Чимин. Понимаешь, о чём я? Ну так вот. Когда мы с Лин приехали к горе, чтобы отвлечь этого охранника широкомордого, то я сразу Чона нашла глазами. А он стоит и как загипнози… загипноти-зи-рованный пялится на тебя. — Подтверждаю, — Линни похлопала Чимина по плечу. — Чонгук определённо в тебя по самые… эти самые… гланды любит. Слова девушек отдались в Чимине тёплым переливчатым заревом давно растерянной уверенности. В последние недели их встреч на складе Лефорта он смотрел на Чонгука и пытался прочитать его чувства по выражению лица и мимолётным взглядам. Но Чонгук оставался книгой, строчки которой стёрлись временем. Пустые страницы, потемневшая бумага и лишь едва заметные вмятины от некогда вбитых слов. Прочитать их возможно — нужен катализатор. Огонь, чтобы нагреть страницы. Чимин желал, чтобы этот, совершенно другой, Чонгук любил его так же, как любил когда-то тот родной с «улиц». Чтобы невидимые сильные руки никогда его не отпускали. Чтобы его собственные чувства — очевидные, отчаянно-яркие — и стали тем самым огнём. Джейки и Линни сказали то, что Чимин мечтал услышать. Надеялся, что ему не показалось. Он не позволял себе надеяться в полную силу раньше, но теперь… — Мы не знаем, что у Чонгука в голове, — проговорил Чимин и глотнул пива. — Да-а, — протянула Джейки и развалилась на полу, раскинув руки. — Чонгук он такой… — она совершила непонятное движение руками напротив своей груди. — Сам внутри себя. Где-то глубоко. Но, я сейчас сделаю громкое завяле… завиле… да бля! — Заявление, — подсказала Линни. — Вот его, да. Пак Чимин! Чон Чонгук определённо точно тебя любит. Я вот прям зуб даю! Да и вообще… какие сомнения? И он точно уедет из этой дыры, если ты захочешь. Чимин вытянул ноги и откинулся головой на диван: — Но говорит он совсем другое. — Пиздит, — заявила Джейки. — Почему я не думал об этом? У Чонгука в Лефорте нет друзей. Но с кем-то он поделился своими планами. Разве похоже на него? Линни взъерошила свои огненно-красные волосы и простонала: — Я ничего-о-о не понима-а-ю-ю. Зачем ему тогда говорить, что он останется? Что вернётся в Дарквуд. Да ещё и так громко! — Чтобы я пошёл к Пуделю, — пробормотал Чимин. — Потому что Чонгук знает, что Пудель занимается наркотой. А ещё Чонгук знает, что я не захочу, чтобы он сцепился с Пуделем. И надеется, что я Пуделя встряхну и заставлю идти к нему, к Чонгуку, с повинной. — И зачем? — резонно спросила Линни. — Ну вот представим, что Чонгук на самом деле собирается свалить с тобой из Дэвилтауна. Зачем тогда ему повинная от Пуделя? — Или, — Чимин задумался, — ему от Пуделя нужно что-то ещё. Или вообще дело не в Пуделе. — Пиздец, как сложно! — воскликнула Джейки, продолжая валяться на полу в расслабленной позе. — В этом дебильном городе всегда всё сложно. И люди здесь сложные. Хотя конкретно от Чонгука я что-то подобное ожидала. Но вам точно надо уезжать отсюда. Эти фанатичные клоуны заебут вас своим Богом. — Выдуманным Богом, — поправил её Чимин. — Точно заебут. Джейки резко приняла сидячее положение и уставилась на него. — Ты чё? — ошалело спросила она. — Материшься что-ли? Я не знала, что ты умеешь. А давай-ка ещё раз. — Я заебался, — спокойно сказал Чимин, а Линни присвистнула. — Я ненавижу их всех. Как вообще можно подстраивать Бога под себя? Разве настоящий Бог порицает любовь? Настоящую, искреннюю. Да, он порицает извращения. Странные привязанности. Но разве истинный Бог не разберётся, где любовь, а где разврат и разложение? Пусть эти выродки что угодно пишут на моей двери. Они — просто мыши. Меня они мало заботят. И морды у них пустые. Есть ли у города душа? Любой город без людей — бездушен. От людей зависит, будет ли город обрастать историей, улыбаться, медленно врезаться в солнце, обнимать улицами своих жителей и подкармливать спрятавшееся внутри каждого счастье, чтобы выманить его на свободу. Или же город накроет крошечных человечков серым удушливым покровом, прибьёт к земле, придавит домами, утопит в чавкающем асфальте. Оставит счастье помирать с голодухи. Душа города зависит от людей. Дэвилтаун так и остался бездушным. Джейки смяла в руках жестяную банку и совершенно серьёзно сказала: — Я вообще не верю ни в какого Бога. Но если Бог реально существует, то он явно умнее всех людей на Земле. И знает он гораздо больше нашего. Никогда! — она вытянула указательный палец к небу. — Никогда не делай из Бога идиота. И никогда не придумывай своих правил. А если будешь — тебя накажут в первую очередь. Линни кивнула и глянула на Чимина: — Поговори с Чонгуком как-нибудь. — Я поговорю с ним, — сказал Чимин задумчиво. — Он же в больничке, — напомнила Джейки. — Там решётки на окнах. Ну, в крыле, где преступники лежат. И охрана по всему коридору. Отец тебя в жизни туда не пустит. — Мне очень нужно к нему, — уверенно сказал Чимин, глядя ей в глаза. — Скучаешь? — она понимающе улыбнулась. — Даже не представляешь, насколько, — бесцветным, задушенным голосом отозвался Чимин. Пульс забарабанил на шее. — Задыхаюсь. Так нужно его увидеть. — Одну вашу встречу ты уже спланировал, хитрый Чимини. Всё прошло гладко, как я понимаю, — Джейки поиграла тонкими бровями. — Ну так чё? Целовались, да? О-ой, да ладно! — она махнула рукой и мило скривила губы. — Я знаю, что не расскажешь. Фиг с тобой. Если честно, я всегда думала, что ты тот ещё послушный и кроткий парень. А ты вон что, — Джейки стукнула его по ноге и погрозила пальцем игриво. — В тихом омуте, как говорится. Но после выходки Чонгука в тюрьме, ну-у то, что он кинулся на другого заключённого — отец тебя к нему на пушечный выстрел не подпустит. Я бы вот смогла хотя бы охранника соблазнить. А у тебя какое орудие достижения цели? Да, вот оно! То, что Чимин и хотел услышать сегодня. Он снова сузил глаза. Все в комнате замерли. Джейки согласилась охмурить охранника не столько ради встречи Чимина с Чонгуком, сколько ради спортивного интереса. Азартная и безбашенная. — Ты не всех и не на всё можешь уговорить, Джейки. — На понт меня берёшь, Чимини? — она задрала голову, будто собиралась посмотреть на него сверху вниз. — Поэтому битые полчаса так на меня смотришь, да? Глазки строишь. Ты что-то задумал изначально, да? — А если и так? — И в чём суть? — она открыла с пшиком новую банку, поставила её на пол и потёрла руки. — Давай поспорим, что я пройду в палату Чонгука. Просто спор. — Я щас как во Властелине колец заору: «Ты не пройдё-о-ошь!» — Джейки сжала кулак, делая вид, что держит посох. — А если я смогу? — Один процент из ста. Я помню твоего папу. И маму тоже. Они тряслись за тебя как два кроличьих хвоста. Не думаю, что они в этом плане поменялись. Да и, ко всему прочему, твоему папе нужно хорошенько постараться сохранить лицо, когда его спросят, какого хрена он пропустил своего сына к заключённому, за возможную связь с которым уже весь город настроился против некогда уважаемой семьи Пак. Чимин не поменялся в лице. Он понимал, что необходимо жать до победного. Азартность Джейки сравнима с тягой алкаша к бутылке за стеклянной дверцей, оставленной без присмотра. — Ну так что, малышка? — с каждым словом его голос звучал соблазнительно низко. — Или боишься проиграть? Джейки захлопала глазами и заворожённо произнесла: — Не боюсь. — Ты ведь всегда права, да? Веришь в свою чуйку. — Верю, — с вызовом ответила Джейки и даже выпятила подбородок. — А ты у нас людей читаешь, да? — Ну вот и посмотрим, у кого из нас лучше работает чуйка, а? — Чимин не скрывал приподнятого настроения. — Я не могу ошибаться в твоих родителях. И ты это знаешь. Давай, спорим, — она пожала плечами, будто налегке, хотя на самом деле лицо её выражало внутреннюю борьбу. «Не ввязывайся!». Но Джейки не была бы Джейки, если б не стояла на своём даже в случае возможного проигрыша. И она ввязалась. — Если я пройду в палату Чонгука, — вкрадчиво заговорил Чимин. — То я выиграл. Ты — проиграла. Поэтому исполнишь моё желание — убедишь своего мужика, что вопреки правилу не брать бывших Лефортовских арестантов на работу — Чонгука он возьмёт. — А если не пройдёшь? — так же заворожённо, словно под гипнозом, спросила она. Чимин пожал плечами и криво улыбнулся: — Тогда я исполню одно твоё желание. Любое. Просьбу или что захочешь. Без срока давности. В любой момент. Дать денег, приютить тебя на время, воспользоваться связями моей семьи. Если они, конечно, сохранятся после всего этого. Так, что? Проверим твою чуйку или всё-таки боишься? — Опасный ты человек, Пак Чимин, — сказала Джейки и хмыкнула. — Играешь на чужих грехах и слабостях. Ну ладно, это прикольно. Я согласна! — По рукам? — По рукам! Чимин нагнулся к ней и прошептал: — Завтра я еду к Чонгуку. — Что? — одними губами спросила Джейки. — Охрене-е-еть, — протянула Линни и тут же подавилась и закашлялась. — Пиздишь, — Джейки похлопала её по спине. — Чистая правда. — Ну да, конечно. Тёмная ты лошадка, Пак Чимин. Чимин приподнялся и достал из заднего кармана джинсов свёрнутый в четыре раза листок, ради безопасности спрятанный в файл. — Да иди ты! — Джейки раскрыла рот, достала листок из файла, трясущимися руками развернула и забегала глазами по строчкам. — Как у тебя получилось? Твои родители… они же… Чимин пожал плечами. В носу защипало, лицо загорелось, будто он вдохнул добрую порцию сыпучего перца: — Просто я тварь, Джейки. Тварь, которая воспользовалась любовью своего отца, чтобы добиться своего. Линни обняла его за плечи: — Ты просто очень сильно любишь. — Не нужно! — Чимин дёрнул плечом, чтобы она отстранилась. — Я знаю, кто я. И не прошу, чтобы меня утешали, детка. — Твой отец всё понимает. Он же не глупый. — Я помню тебя в прошлом, — Джейки безотрывно смотрела на него, как смотрят на случайно обнаруженный клад. — Такой милый, но при этом такой грубиян. Со мной так точно. Теперь-то понимаю, что ты ревновал Чонгука. Но это ладно. Я думала, ты просто остряк. Но то, что ты делаешь сейчас… ты просто бешеный. — Бешеный? — вскинул брови Чимин. — Какое совпадение, — хихикнула Линни. — А что такое? — У Чонгука в Лефорте кличка Бешеный, — пояснила Линни. — Ебашит всех, но за дело? — Ага. Точно. — Похоже на Чонгука, — она с хитрецой глянула на Чимина. — Оба бешеные. Просто каждый по-своему. Пара, созданная на небесах, не иначе.

***

Чимин не находил себе места. Кусок не лез в горло, в груди дребезжала детская радость на грани с острой паникой. Он ходил по дому, не зная, куда себя деть, копался в одежде, сдвигая вешалки на рейле то в одну, то в другую сторону. На автомате отвечал на вопросы родителей. И чаще — невпопад. Уже завтра они увидятся. Спустя бесконечные три недели. Образ Чонгука, бледного и замеревшего в мертвенной белизне лазарета, не отпускал Чимина ни на минуту. И больше всего на свете он желал перекрыть этот образ другим Чонгуком — здоровым и полным сил, смотрящим на всех вокруг со своей вечной однобокой улыбкой. Чонгуком, у которого горят глаза при виде его, Пак Чимина. Уже завтра. Через двенадцать часов. По сравнению с тремя неделями — мелочи. А по сравнению с девятью годами — и подавно. Как Чонгук его встретит? Он вообще хочет этого? Хочет. Чёрт! Лишь бы опять не вспомнил своё дичайшее желание оградить самого себя от Чимина. Лишь бы не откатился к тому времени, когда без тормозов врубал полный игнор. От пулевых ранений ведь не теряют память? Что надеть? Как уложить волосы? Зачесать назад и закрепить с помощью лака? Или просто выпрямить утюжком? В день, когда была назначена встреча, Чимин проснулся в шесть утра. Ни о чём не думал, просто лежал и улыбался. Долго смотрел на кусок дождливого неба в окне и вспоминал, как также, убегая в облака, клубился серый дым от сигареты Чонгука. К восьми Чимина ожидали в больнице. Ему давался всего час наедине со своим «подопечным». Издевательски мало. Чимин взял бутылочку лубриканта, которую привезла вчера вечером Джейки, и перелил часть в маленький пузырёк, в котором раньше хранились блёстки для тела. Сам не верил в собственные планы. Возможно, весь час они потратят на откровенные разговоры, и Чонгук, в итоге, нахохлится как гигантский воробей и уйдёт в себя. Несмотря на внешнюю напускную браваду, возвращение к прошлому, где он оставил Прелесть в одиночестве, Чонгуку давалось с трудом. Чимин глянул в зеркало в последний раз. Жутко хотелось пить. И снова в душ — на шее под волосами проступила испарина. Соберись! Что ж, почти готов. Осталось перевести дыхание и вспомнить, ничего ли не забыл. Пузырёк, разрешение на посещение, ключ, телефон. Линзы тоже не забыл надеть. Очки в непогоду — не лучшее решение. Дэвилтаун укрылся ливнем и густым туманом. Он обволакивал горы, похожие на каменную стену, за которой ото всего мира скрывался пресный бездушный город. Вдалеке гремело раскатами. Молния полосовала сизое небо, будто сквозь тучи просвечивали исполинские электрошокеры, готовые наказать любого идиота, который осмелится выйти на улицу. Одного влюблённого идиота, в том числе. Чимин выскочил из автомобиля, накинув на голову капюшон чёрной ветровки, и прошмыгнул в здание больницы. Косой ливень успел отхлестать по щекам и намочил волосы возле лица, которые Чимин так долго и тщательно выпрямлял утюжком. Крыло, где располагались отдельные палаты, предназначенные для заключённых, было похоже на мрачное подземелье. Единственная круглая лампа под потолком слабо освещала лицо охранника с автоматом на плече, который ходил взад-вперёд. Завидев спешащего Чимина, он приосанился и махнул ему рукой. — Вы — юрист? — Где он? — громыхнул Чимин. Охранник хмыкнул и отодвинул тяжёлый засов на одной из обитых сталью дверей. — Проходите. Только разрешение предоставьте. И мне вас нужно досмотреть. Чимин наспех вынул из внутреннего кармана толстовки файл с листком, сунул его под нос охраннику и тут же вцепился в ручку двери, стягивая с головы капюшон. Охранник схватил его выше локтя. — Забыли о мерах предосторожности, господин Пак? Он присел на корточки и ощупал ноги Чимина, бёдра и торс. Прошёлся по спине мелкими хлопками. — В трусы тоже полезете? Не забывайте, что я сын начальника тюрьмы. Маловероятно, что я бы притащил что-нибудь на себе, чтобы подставить собственного отца. — Мне доложили о вас, — ухмыльнулся охранник, запихивая себе в нагрудный карман чужой сотовый. — Дайте пройти, — Чимин всучил ему в руки все тот же файл с документом. — Забирайте и ждите в коридоре. У нас приватный разговор. До Чонгука оставался всего лишь шаг. Но чёртов охранник мешал и раздражал так, что у Чимина заскрежетали зубы — настолько сильно он сжал челюсти. Чимин готовился к этому дню, растеряв и без того расшатанные нервы. И никто долгожданную встречу сорвать не мог. Ни доставучий охранник, ни лютый ливень. Хотелось выглядеть красиво. Долго размышляя над внешним видом, в конечном счёте, Чимин вошёл к Чонгуку в узких светло-голубых джинсах, лёгких сандалиях с серебристыми ремешками и приталенной белой футболке с глубоким вырезом. Чёрную ветровку он сразу же бросил на пол возле двери. Откинув влажные волосы с лица, Чимин понадеялся, что прозрачный сладкий блеск для губ всё же блестит в скупом свете длинной лампы, висящей на цепочках под потолком. Не зря ведь поджимал губы, пока ливень лупил по лицу. В палате замер нагретый воздух со слабым сладковатым запахом то ли жидкого мыла, то ли геля для душа. Чонгук поначалу даже не обратил внимания на того, кто вошёл. Одетый только в зелёные тюремные штаны, он с расслабленным видом читал книгу. Сидел на кровати, вытянув ноги, весь такой большой и высокий, с буграми вечно напряжённых мышц и будто загораживал собой хлёсткий ливень за окном. Его левая рука была пристегнута к металлической спинке. Но стоило Чонгуку на миг отвести взгляд от книги и увидеть Чимина, неясная волна неверия прошлась по его лицу. Чимин застыл в дверях. Чонгук живыми глазами смотрел на него, будто не мог поверить. И только спустя долгое мгновение, порывисто откинул книгу на пол по другую сторону кровати и попытался сесть ровно, но наручники потянули его обратно. Чонгук в тот день выглядел иначе. Больше не бритый — волосы отросли ёжиком и выглядели мокрыми — видимо, только недавно вышел из душа. Лицо округлилось, но скулы всё также выделялись. Чимин собирался подойти ближе. Но Чонгук крутанул наручники и встал рядом с кроватью. — Осторожно! — гаркнул охранник позади и кинулся к Чимину. — Соблюдайте дистанцию. Он направил пистолет на лицо Чонгука и свободной рукой потянулся к наручникам. Дёрнул за них, что-то проверяя. Чонгук шагнул вперёд так, что наручники натянулись. — Стоять! — охранник отпрянул и схватил пистолет двумя руками, удерживая Чонгука на мушке. — Видите, господин Пак? К нему опасно подходить. Придушит и пикнуть не успеете. Как только охранник вышел, а тяжёлый засов металлически взвизгнул, Чимин щёлкнул выключателем возле двери, погружая палату в жидкий сумрак, улыбнулся и посмотрел Чонгуку в глаза, замерев на месте. — Мне сказали не приближаться к тебе. Ты агрессивный. — А ты хочешь подойти? — хрипло, на одной ноте спросил Чонгук. — Хочу. Это опасно? — улыбка не сходила с губ. Глаза Чонгука блеснули в полутьме, походя на грозовое небо за окном. — А ты проверь, — проговорил он с хитрой усмешкой. Но затем переменился в лице и уже тише, с едва уловимой мягкостью в голосе добавил: — Прелесть. Никакой опасности — лишь игра в неё. Откровенная, интимная. Для кого-то грязная. Но для Чимина каждое слово Чонгука, каждое его движение и глубина его взглядов ощущались как прикосновение к обнажённой коже. Чонгук возбуждал его без поцелуев. Брал его, не приближаясь. Накрывал своей мощью, прятал под собой — на расстоянии. До трепетной нежности в сердце. До извращённой сладкой боли между ног. Жажда сводила с ума. Жажда запаха Чонгука, его тепла, властных рук и голодных губ на шее, голых плечах, затвердевших сосках и трепещущем от возбуждения животе. Чимин широко распахнул глаза. Его прошибло горячим смущением от собственного тихого стона, похожего на скулёж. Застонал вслух и поймал взгляд Чонгука: сначала всё тот же — насмешливый. А следом — жёсткий, ревностный. Чёрный. — Ты не голоден? — к своему стыду слабым голосом спросил Чимин. Он сделал шаг вперёд, затем ещё один, и они оказались друг напротив друга. Чимин смотрел снизу вверх, горделиво задрав подбородок. — В каком-то смысле, голоден, — глухо ответил Чонгук, не двигаясь. Выжидал. — Чонгуки… я скуча… — Я тоже, — перебил нетерпеливо. Рука Чимина взметнулась плавно и прошлась по голому плечу Чонгука. Пальцы пробежались вниз к локтю, оглаживая мышцы настолько твёрдые, что кожа казалась натянутой. Гладил с нажимом, уже не плавно. Терпения не хватало обоим. Чимин тяжело дышал, но пытался затаиться, и от этого дрожал. Чонгук казался бесстрастным, но если вглядеться в его зрачки — там светилось в тусклой мгле нечто вязкое, переливчатое, как бензин, разлитый в дождевой луже. Подожги его, Пак Чимин. Они смотрели друг другу в глаза безотрывно. Чонгук оглядывал Чимина так, будто пытался рассмотреть каждую пору на его лице. В собственном взгляде Чимин ощутил, как что-то встрепенулось, засветилось и немедленно померкло, расплываясь плаксивым стеклом. Он заторможенно развёл ладони, а затем обхватил ими голову Чонгука и медленно вжал его лицо себе в шею. Блаженно прикрыл глаза, раскрыл рот и выдохнул. Его руки затряслись, дыхание сорвалось, вторя дыханию Чонгука. — Я зде-есь, — на выдохе проговорил Чимин. — Я с тобой. Планета, кажется, перестала вращаться. Стихли голоса всего человечества. Глобальное похолодание, всеобщее вымирание. Их осталось двое. — Я знал, что придёшь, — Чонгук отстранился, погладил Чимина по щеке свободной рукой и долго рассматривал его лицо, не моргая. — Я ничего тебе не принёс вкусного, — виновато произнёс Чимин. — Охранник стал бы досматривать и начал бы ломать напополам. Конфеты там… и всякое такое. Засунул бы туда свои пальцы. — Одну сладость я всё же получил, — Чонгук, о боже, подмигнул. Совсем как раньше. А затем протянул руку, вероятно, чтобы схватить Чимина, но тот шагнул назад и двумя пальцами откинул волосы со лба. — Болит? — спросил он, глядя на повязку, обнимающую торс Чонгука под рёбрами. — Уже нет, — ответил тот. Улыбка не трогала его губ, но переливалась в глазах. — Подойди ко мне, Прелесть. — Как ты себя чувствуешь? Чимин дерзко проигнорировал просьбу. Дразнился. С видом критика оглядывал палату, то поворачиваясь к Чонгуку спиной, то сцепляясь с его вдумчивым взглядом. — Как на курорте, — проговорил тот, как будто сквозь зубы. Конечно, самообладание Чон Чонгуку было чуждо. — Я про здоровье. — Видишь, рядом с кроватью нет «утки»? Значит, считай, здоров. — У тебя своя ванная. А ты… — Чимин кивнул на наручники. — Ты пристёгнут. — Я моюсь не один. Под прицелом. Уже привык. За окном сверкнула молния, прошивая насквозь сизые вспухшие тучи. Дождь усилился. Застучало по стеклу. Палата утонула в сумерках, похожих на летний вечер. Бледная кожа Чонгука то подсвечивалась в серебристом свете широких молний, то утопала в серости. И оставались лишь поблёскивающие глаза, которые говорили всегда громче слов. Чимин, заворожённый зрелищем, с трудом разлепил губы: — Почему ты не сказал мне ничего? Тогда. Просто сдался. — Сразу к делу, — голос скрежетал, теряя силу. И Чонгук, словно пытаясь скрыть слабые места, отвернулся к окну. — Объясню. Я должен, знаю. — Нет, скажи сейчас! — Чимин принялся сверлить взглядом его затылок. В итоге не выдержал молчания. Сорвался и подлетел к Чонгуку, сразу же прижимаясь щекой к его лопатке. Затем вскинулся и немедленно отшатнулся. Но руку со спины не убрал. Чонгук глянул в сторону, куда-то в стену. — Я сдался, потому что думал, что если сам приду, то копать не будут. Ментам похер — им лишь бы виновного найти. И я у них был. Зачем им искать второго? А если б не сдался, то нарыли бы. — Почему не сказал мне? — с болезненным и почти истеричным отчаянием спросил Чимин. Он ждал ответов десять лет! Он жаждал услышать правду! Потому что заслужил её. Своим бесконечным ожиданием, непроходимой болью в сердце, головокружением, разбитыми мечтами, искромсанной надеждой на то, что его любовь обязательно вернётся. Но не вернулась, пока он сам её не нашел. Поэтому да! Чимин заслужил ответов! — Чонгук! Почему не написал мне? Я ведь ждал! — Ты бы кинулся меня защищать, — Чонгук, на первый взгляд, говорил без эмоций, но в то же время походил на зайца, виновато прижавшего уши к голове. — Разве нет? Поэтому хотел всё сделать молча. Я думал, позвонить дадут. Но не дали, — он сжал челюсти и прошипел: — Суки. Руки сразу в браслеты, и в камеру. Я, блядь, знал, что они найдут меня. Я ведь сын этого ублюдка. Они бы искали меня годами. Я просто, блядь, не мог быть с тобой! Ты такой жизни не заслужил! Вечно быть в бегах? Так ты себе представлял свою жизнь? И, в конце концов, нас бы приняли обоих. Ты ведь понимаешь, Чимин. «Чимин». Уже не «Прелесть». На кого ты злишься, любовь моя? — Я имел право знать. — Тогда я думал, что поступаю правильно. — А сейчас? — Чимин снова прижался щекой к его спине и обнял поперёк живота. — То была бы не жизнь, Прелесть, — голос Чонгука теперь напоминал мурлыканье, пока Чимин слушал его, прижавшись к спине. — А вечный побег. Только не для тебя. — Я бы выбрал побег с тобой, чем десять лет без тебя, — перебил его Чимин. Он зажмурился и прижался сильнее. Заговорил скороговоркой: — Я чуть с ума не сошёл. Ждал тебя каждую минуту. Ждал, что ты вот-вот вернёшься… ко мне. И заберёшь меня с собой. Сначала я думал, что ты сбежал без меня. Потом — что ты… что ты… случилось что-то. И тебя больше нет. А потом опять по кругу: сбежал-мёртв. Девять лет я пытал сам себя. Это не жизнь была, Чонгук. Я. Не. Жил! Ты понимаешь это?! Чонгук молчал долго. За окном гремело, стучало и сверкало. Настоящий хаос везде, кроме тесной палаты. Блеск молнии. Громыхающий звук сотряс землю. И лицо Чонгука вдруг оказалось совсем близко к лицу Чимина. Когда он успел повернуться? Пришлось задрать голову, чтобы наблюдать сгустки рваной темноты в глазах напротив и проблески молний на точёной скуле. Глубокий вдох над ухом, и Чимин затаился, пока Чонгук вёл носом по его виску. К животу, прямо над поясом джинсов прижались тёплые пальцы и ласково невесомо погладили. Промеж ног опалило тягучим желанием. Чимин словно провалился в вакуум. — Давно тебя не чувствовал, — прошептали на ухо. Сухие губы обхватили мочку. — А кого-нибудь… — Чимин говорил с трудом. Язык оказался неподъёмным. Падение в горячий вакуум не прекращалось, — ну, чувствовал? Смешок. И хриплый голос: — Спрашиваешь, трахался ли я с кем-нибудь? — А ты… — Нет, — снова шёпот, и мочка оказалась в тёплой влаге рта. — Все почти десять лет? Вспышка молнии осветила мощную шею Чонгука, и Чимин нетерпеливо прижался к ней губами, хватаясь за бицепс на руке. — Никого не хотел, Прелесть. Ты сделал из меня монашку. — А я… использовал чужие пальцы и рот. В темноте. И представлял тебя, — Чимин шептал быстро прямо в его шею. И покрывался мурашками от губ Чонгука на мочке уха. — Они на твои не похожи, но мне ничего не оставалось… фантазиро… а-ах… фантазировал. Сильно по тебе скучал. Это… считается за измену? — Прелесть, — Чонгук заглянул ему в глаза и приласкал щёку костяшками пальцев. — Я сдался копам и ничего тебе не сказал. Я оставил тебя. Ты имел полное право жить дальше. Любить. Спать. И всё равно ты представлял меня. А потом нашёл меня. И простил. На такое я даже рассчитывать не мог, какая измена? — Проникновения не было, если что, — Чимин опустил голову, но Чонгук поднял её, надавив на подбородок снизу согнутым пальцем. — Я ни в кого… ну не проникал. И в меня тоже. Кроме пальцев. Это была вообще девушка. Линни. — Тебе не нужно оправдываться, — ровным тоном сказал Чонгук. На мгновение его челюсти сжались, заходили желваки. Но он немедленно взял себя в руки и тем же ровным тоном с нечитаемым взглядом продолжил: — Спать с другими — твоё право. Потому что я оставил тебя. Я не трахал других, потому что ты не оставил меня. — У нас утро оправданий меня? — Чимин попытался улыбнуться, но уголки губ поползли вниз. — Нечего оправдывать. Давай оставим это, — Чонгук нагнулся и лишь на короткий миг коснулся губами губ Чимина. — Сейчас ты здесь. И я тоже. Ты не виноват ни в чём. Вина за мной. Прости меня. Я готов сознаться: мне жаль, что из-за меня мы проебали десять лет. — Мило, — Чимин облизал пересохшие губы и не смог скрыть улыбки. — Я тебя прощаю. И люблю. Наручники заскрежетали — Чонгук дёрнул рукой, будто забыв, что она прикована, и недовольно поморщился. — Ты знал, что наручники в Лефорте все одинаковые? Один и тот же ключ подходит ко всем наручникам, — Чимин выудил из кармана маленький плоский ключик. Он мигом отстегнул Чонгука от спинки кровати и уже хотел погладить бордовый след на запястье, но не успел. За окном громыхнуло. Сквозь хлипкое окно потянуло запахом сырой земли. Скрытая в Чонгуке сила подтолкнула Чимина сделать шаг назад. И он не сразу понял, что Чонгук, как гигант, сорвавшийся с цепи, бросился к нему. Оконное стекло задребезжало, озарилось серебристым светом. И вот Чонгук уже здесь — очень близко, дышит громко. Чимин отступил, маленькими шажками попятился к двери… Но в следующий миг оказался пойманным. Чонгук поцеловал вдруг резко, порывисто и с таким напором, что голова запрокинулась. И Чимин бы свалился на пол, если бы не сильные руки, сжавшие его талию так, что большие пальцы приятно надавили под пупком. Чимин приподнялся на носочки и пошёл спиной вперёд. Он попытался схватиться за спину Чонгука, но ладони настолько ослабели, что лишь проскользили по лопаткам. В ухо прорычали: — Не сбегай от меня, Ангел! Ладонь спустилась по спине, заставляя Чимина дрожать. Пальцы — тёплые и грубые — забрались под футболку и нарисовали нежный ровный круг на пояснице. Чимин прикрыл глаза и прогнулся. Нарисованный пальцами круг наполнился теплом. Тепло взметнулось к лопатками и осыпалось мурашками по шее. Чонгук молчал. Смотрел на Чимина с огнём в глазах, будто отслеживал реакцию. Ладонь замерла на ягодицах, обхватывая сразу обе, а затем сжалась, сгребая как собственность. И Чимина кинуло на каменную пылающую грудь Чонгука. Уже твёрдый член врезался в мускулистое бедро, и Чимин простонал, жалея, что они всё ещё одеты. — Покажи мне, — горячо прошептал ему на ухо Чонгук. — Что? — так же шёпотом переспросил Чимин, утыкаясь носом и губами в подставленное плечо, вдыхая аромат сладкого геля. Важная пометка на память: кожа Чонгука на вкус — сладко-солёная. — Расстегни джинсы, Прелесть. Рука подчинилась приказу. Пальцы едва не сломали собачку замка. Чимин приспустил джинсы вместе с нижним бельём и вздохнул от облегчения, стоило головке коснуться мягких штанов Чонгука. Комната закружилась перед глазами, когда Чимина подхватили под ягодицы, повалили спиной на кровать и нависли над ним всей своей громадой. Перед глазами — пелена. Собственные всхлипы впитывались в стены. Чимин давился дыханием и пытался дотронуться хотя бы кончиками пальцев до Чонгука, но тот своими лапищами мягко убирал от себя его руки. Издевался, хотя сам безотрывно пялился на влажную головку чужого члена и едва заметно двигал собственными бёдрами. Сдерживался. Но мысленно грубо брал Чимина на больничной кровати. Чонгук находился на грани. Чимин ждал, пока он сдастся. И к собственному стыду понимал, что разрыдается, если Чонгук не прикоснётся к нему прямо сейчас. Футболка, джинсы, бельё, сандалии с серебристыми ремешками — шумно и неряшливо упали на пол. Чимин и не думал, что человека так быстро и так легко можно вытряхнуть из одежды. — Сильный мальчик, — пробормотал Чимин, закусил нижнюю губу и, не отрывая взгляда от Чонгука, медленно, издевательски плавно, раздвинул ноги с острыми коленями и, не справившись с желанием, охватившим его тело, ущипнул себя за соски. Чонгук наблюдал внимательно. Даже в полумраке виднелись розовые кончики его ушей. Заводился, но держался. А затем губы задрожали, будто он собирался оскалиться: — Больше не ангел, да? — мышцы на руках забугрились, вены проступили под кожей. Он разглядывал Чимина так, будто ещё секунда — и разрушит палату вместе с больницей, если продолжит медлить. — Ну давай же, Бешеный, — Чимин прогнулся в пояснице и снова выкрутил пальцами соски. Он нашёл в себе силы ухмыльнуться, но сквозь болезненное желание плохо различал лицо Чонгука. — Испачкай церковную мышку. Тебе же хочется… ммм… да-а… хочется. Я такой маленький, такой хрупкий. Тебе нравится, да? Нравится, что ты сильнее меня. Я ведь не смогу сопротивляться. Чонгук яростно втянул воздух сквозь сомкнутые зубы, сверкнул диким взглядом и схватил Чимина под коленями, чтобы рывком сложить пополам. Не дал перевести дыхание — сразу же плотно прижался к его анусу ртом, принимаясь вылизывать изнутри. Мокрые звуки уничтожали. Слишком пошло, чересчур громко. Кто-нибудь услышит. Откроет дверь. Войдёт и поймает их с поличным. Тебе страшно или ты хочешь этого? У них кровь, будто один поток на двоих — алкогольный, высокоградусный. Губы Чонгука, тесно прижатые к анусу, не отрывались ни на миг, пока язык таранил внутри мощными мокрыми толчками. — С-стой! — прошептал Чимин. Боялся, что кончит вот-вот. И, кажется, позорно разрыдается. Чонгук утробно зарычал, как зверь, оторванный от кормушки. — Не хочу так быстро… я уже почти… — Чимин повернул голову и обнял пальцами руку Чонгука, которую раньше обхватывали наручники. Бордовый след обвивал запястье. — Больно? — Нет. Ты со мной. До боли мне дела нет. Прелесть, не дразни меня! Чимин хотел сказать что-то ещё, но в голове не задержалось ни единой мысли, когда Чонгук отпустил его ноги и коснулся губами его губ. Раз, второй, третий. Всего лишь крошечные поцелуи, но даже от них у Чимина закружилась голова. Бёдра дёрнулись вверх. Оголённый член скользнул по рельефному животу Чонгука. Стон вырвался из горла, и Чимин вытянулся струной, стоило Чонгуку ворваться в его рот языком, уже далеко не нежно, и одновременно с этим — обхватить его талию одной рукой и с силой вжать в кровать. Чимина обездвижили, насадили стонущим ртом на твёрдый язык. Большой палец скользнул мимо пупка и погладил рядом с тазовой косточкой, пока голова Чонгука резко двигалась в такт грубым порывистым поцелуям. Которые кончились так же мгновенно, как и начались. — Вкусно, — прошептал он, заторможенно приподнявшись на локте. — Приятного аппетита, — игриво пропел Чимин и обхватил его за шею, чтобы вжать в себя, уложить на себя, скрыться под ним. Затуманенный взгляд блуждал по потолку, губы уткнулись в плечо Чонгука, ногти царапали его лопатки. Не хотелось отпускать. Малейшее расстояние между ними — страшило. Потому что секс — это не кайф от телодвижений. А та самая близость, которая требовалась не только их душам. Впечатайся в меня или моё тело разрушится! Чонгук то пьяно оглядывал лицо Чимина, то прижимался и вдыхал его запах на шее, в ямке между ключицами, за ухом. Чимин видел, как Чонгук моргает всё медленнее, будто погружается в дрёму. — Давно не видел тебя таким… умиротворённым, Чонгуки. Чимин потянулся вниз и пальцами огладил полутвёрдый член Чонгука, всё ещё скрытый тканью штанов. — Ты… ты стал больше или мне кажется? Чонгук усмехнулся и тут же спрятал взгляд. — Ты смущаешься меня, Чонгуки? Невероятные качели, на которых раскачивались оба. От немыслимой страсти до душераздирающей трогательной нежности. Но в тот самый момент, пока спина тонула в удивительно мягком матрасе, а член тёк, упираясь в чужой пресс, Чимин просто давал себе передышку. И чем дольше он медлил, тем больше мутилось его сознание. — Ты так извиваешься подо мной, Прелесть, — Чонгук ладонью одной руки обхватил его затылок, а вторую — просунул под спину и рывком приподнял, используя всю свою силу, чтобы прижать Чимина к себе. — Трёшься об меня. Думаешь, я не заметил? Маленький распущенный ангелочек. — Чонгуки, — задушенно проговорил Чимин, силясь сконцентрировать поплывший взгляд на губах напротив. — Поце… Не успел договорить — Чонгук впился в его губы и мягко завибрировал, испуская тот самый низкий звук, похожий на рык. Ему вторил раскат грома за окном. Поцелуй прервался слишком быстро. Чимин захныкал и потянулся вверх, чтобы поймать губы своими — мокрыми и раскрытыми. — Ты так пахнешь, Прелесть… ммм… чистенький малыш. Чонгук бережно уложил Чимина на кровать и, упёршись руками, врезался носом в его шею, переместился к ключицам, продолжая жадно вдыхать и горячо выдыхать. Следом — соски погрузились во влагу голодного рта. Чонгук прильнул к каждому соску по очереди, втянул мокро и слегка прикусил. Чимин выгнулся, надавил ему на затылок и ахнул, когда Чонгук продолжил обнюхивать его рёбра, живот и уже спустился ниже. Уткнулся носом в ноющий член, а потом прихватил его губами, прокладывая путь к основанию лёгкими поцелуями. Дико и горячо до сладкого давления внизу живота. Будто в палате больше не было людей. Только проголодавшийся Дьявол и самый вкусный на свете Ангел. — Стой-стой, — пробормотал Чимин, свесился с кровати, подцепил трусы и нырнул пальцами во вшитый внутри нижнего белья кармашек. — Я готовился, но нужно ещё. Трясущимися руками он выудил оттуда маленький пузырёк из-под блёсток для тела, подаренный ему Джейки. Опустошённый и тщательно вымытый, чтобы в итоге наполниться смазкой. — Ты карман там пришил? — брови Чонгука поползли вверх. — Если ты сейчас рассмеёшься, Чон Чонгук, получишь пяткой в нос. Чонгук схватил его за босую ногу и припал губами к пятке: — Я позволю этой розовой пятке даже убить меня. — Как-нибудь потом, ладно? — Ангел, — ухмыльнулся Чонгук и забрал у Чимина пузырёк, обнимая пальцами его ладонь. Но даже от такого мимолётного прикосновения Чимин ощутил, как молния сорвалась с неба и нежно прошла сквозь его тело. Голый. Абсолютно голый, уязвимый и раскрытый перед Чон Чонгуком. Подготовленный для его жёстких сухих губ, острых зубов и невероятно ласковых рук. Сам Чонгук так и остался в мягких штанах, нависая над Чимином, который не мог угомонить свой бешеный пульс и рваное дыхание. Кожа покрылась испариной, член намокал и ныл, волосы прилипли ко лбу, в голове — невесомая пустота. — Чонгуки… Гуки… сожми меня там. Ухмылка. Снова наглая хитрая ухмылка. Конечно, вид перед ним открывался наверняка завораживающий — осоловелый взгляд Чимина, его трепещущий живот, ногти с красным лаком, терзающие простынь, головка члена, блестящая в скупом хмуром утре. Чонгук уселся на кровати и кончиками пальцев приласкал влажную головку, с довольным видом наблюдая, как выгибается и ломается от этого простого касания Чимин. Склонился и прикусил внутреннюю часть бёдер по очереди, поцелуями спустился по одной ноге, вдохнул и выдохнул уже на ступню. Чимин метался головой по кровати и совсем тихо стонал, уткнувшись в сгиб локтя, шёпотом произнося имя своего Дьявола. Потому что Чонгук не делал ничего, кроме того, как нюхал его и легко целовал. Лишь бы их не услышали… Лишь бы не вошёл охранник… Лишь бы… — Господин Пак! — рявкнули из-за двери. — Всё в порядке? — Да! — совладав со слабостью в голосе, воскликнул Чимин и впился пальцами в подушку, когда Чонгук одним рывком перевернул его на живот и с нажимом провёл пальцами меж ягодиц. — Ох, Прелесть, — прошептали над ухом. — Тут мокро. — Господин Пак! — в дверь постучали. Чимин уткнулся лицом в подушку, прогнулся сильнее и, скрыв скулёж, плаксиво крикнул: — Уйдите уже! Всё нормально! — Разве он поверит тебе? — снова горячее дыхание над ухом. — Слышал бы ты себя со стороны. И Чимин в который раз мстительно и злобно, несмотря на острое возбуждение, подумал о перестрелке. Чтобы прямо сейчас в коридоре произошла заварушка. И жестяной засов заклинило после попадания пули. Все бы решили, что инспектор Пак в заложниках у бешеного убийцы… Который, защёлкнув на руках инспектора наручники, держит его за хрупкую шею и длинными пальцами, изогнув их, таранит уже разработанный анус. — Ммм-ах, — простонал Чимин и всхлипнул снова от собственных фантазий. Даже не думал, что настолько порочный. И настолько сильно жаждет, чтобы его руки сковали над головой. Сам не заметил, как сцепил пальцы в замок и вытянул кисти к изголовью. Затем испуганно обернулся и заметил потемневший взгляд Чонгука на своих сцепленных руках. Какой же ты распущенный, Пак Чимин! Чонгук медлил. Наслаждался зрелищем, и тогда Чимин, растеряв выдержку, завёл руку за спину, собираясь отодвинуть ягодицу, но Чонгук схватил его за запястье и прижал руку к подушке с рычащим: — Дай мне! Фраза прошлась под кожей Чимина и ноющей жаждой осела в паху. У Чимина сносило крышу оттого, что Чон Чонгук, преступник из Лефорта, для кого-то опасен. Что других пугает его вспыльчивость и мощь. А в момент их близости вся эта мощь и вспыльчивость обрушивались на Чимина волной, которая его защищала, а не уничтожала. Опасный. Голодный. Из-под него не выбраться, если он сам не отпустит. А Чимина, казалось, температурило снова. И лихорадило нещадно, будто и не выздоравливал вовсе. Но на этот раз не от ужаса, а от возбуждения, от которого вены превращаются в раскалённые провода. Чонгук тоже был болен. Его дыхание переливалось у Чимина на лопатках. А руки подрагивали и уже не так умело двигались ниже. Чимин снова потянулся назад, чтобы раздвинуть собственные ягодицы и спровоцировать Чонгука прикоснуться. Но тот не одобрил. Зарычал утробно, как умел рычать только он, и кровать прогнулась, когда он свесился с неё, чтобы подобрать наручники. — Что ты… — пробормотал Чимин, но заворожённо затих, когда Чонгук навис над ним, вытянул его руки к изголовью, ласково поцеловал каждое запястье… И защёлкнул на них наручники. — Не дёргайся, маленький Ангел, — раздался над ухом вкрадчивый шипящий голос. — Ты ведь хотел этого, да? Послу-ушный. Каждая складка простыни отпечатывалась на теле Чимина, пока мускулистая рука давила ему на спину. Другой рукой Чонгук отодвинул ягодицу, и в анус ворвался мокрый напряжённый язык. В новой вспышке молнии, в раскатистом громыхании непогоды Чимину удалось скрыть свой громкий стон, пока его со страстью, с диким остервенением вылизывали, всасывали, прикусывали, разводя ягодицы уже двумя руками. На простыне наверняка осталось мокрое пятно. Член тёрся о ткань, скованные руки вцепились в металлические прутья в изголовье. Приподнятые над кроватью бёдра дрожали и двигались в такт языку. Чимин утыкался лицом в подушку и совершенно не контролировал своё тело. Наволочка намокла, пропитавшись слюной, а член внезапно выстрелил спермой, стоило Чонгуку на считанные секунды провести по нему вверх-вниз. — Никто, кроме меня, — угрожающе прохрипели над ухом. Анус растягивался под напором длинных пальцев. — Никто, кроме меня! Скажи это, Прелесть! — Никто… — блаженно прошептал Чимин, подаваясь назад, чтобы насадиться сильнее. — Только ты. — Ты ходишь в церковь, Ангел? — Хожу, — соврал Чимин, закрыв глаза, чтобы дьявольски-хриплый голос звучал сразу повсюду. Пальцы задвигались грубее. Мочка уха ныла от чужих зубов. Поясница прогибалась сильнее. Ягодицу обожгло хлёстким ударом. — Что бы сказали твои мышки, Ангел? — пальцы замерли в разработанном анусе. — Что бы мышки сказали, если бы узнали, что их глас Божий трахается с убийцей? Что преступник с кровавыми руками трахает твою маленькую дырочку, которая должна быть девственной? Внутри задвигались быстрее. На шее сзади сомкнулись пальцы. В противовес им, ласковые влажные поцелуи усыпали горящую щёку. — Пре-елесть, — насмешливо проговорили в затылок. Чонгук убрал руку с его шеи и стиснул волосы на затылке. — Если бы ты захотел сейчас сбежать, я бы тебя не отпустил. Ты ведь знаешь? — Да-а, — едва слышно ответил Чимин и повернул голову, выпрашивая поцелуй. Чонгук никогда бы ему не отказал — властно смял его пышные губы и одновременно с этим вынул пальцы и обвёл подушечкой большого анус, в конце концов, проникая внутрь на одну фалангу. Свободная рука переместилась на живот Чимина, чтобы поднять бёдра выше. Чонгук, не прерывая глубокого поцелуя, прижал его спиной к своей груди, огладил головку члена и задвигал на нём рукой в сумасшедшем ритме. Чимина колотило, разматывало по кровати. Он закусил губу, но не помогло — застонал и сразу же захныкал. Конечности размякли, кожа плавилась и вспыхивала там, где касались, сжимали и давили пальцы Чонгука. Голову кружил каждый толчок, каждый поцелуй. Сколько следов он оставит? Чимин метался по кровати, выгибался, стонал в подушку, кусал собственную руку и одёргивал себя, чтобы не потянуться к Чонгуку от сумасшедшего желания просто потрогать, ощутить его рядом. Удержать себя в сознании, пока пальцы врывались внутрь, то замедляясь, то наращивая темп, и давили до замыкания в мозгах. Чимин превратился в сплошную эрогенную зону — где ни тронь — прошибало так, что отключалась голова. И он — не человек больше. Кто-то более возвышенный. Кто-то не из этого мира. Кожа Чонгука — едва тёплая. И, прижимаясь, Чимин ощущал, насколько раскалена его собственная спина. Как полыхает живот, к которому прижималась большая прохладная ладонь. Чимин выпятил задницу и упёрся головой в подушку, когда Чонгук в который раз резко вошёл пальцами. Его толкало вперёд, нос проезжался по подушке, бёдра машинально тянулись выше, чтобы насадиться на пальцы глубже. И только одно звучало в голове, грязное и развратное: «Трахай меня! Опорочь меня! Испачкай, присвой, сделай всё, что захочешь! Будь ты истинным демоном, я бы позволил тебе трахнуть меня!». — Грязный маленький ангел! И больше Чимин ничего перед собой не видел. Взорвался оргазмом, стоило услужливой шершавой ладони сжать его развратно-мокрый член. Только слышал, как Чонгук завозился позади, а затем кончил на предоставленные в его пользование ягодицы и навалился сверху, медленно и ласково целуя в щёку и шею одними лишь губами. Непогода за окном стихла. Только слабый дождик всё ещё стучал по стеклу. Чонгук потянулся к лежащим на полу джинсам Чимина, вытащил ключ и расстегнул наручники, защёлкивая одну их часть на изголовье кровати. Затем упал рядом с Чимином, перевернул того на бок лицом к себе и вжал в свою шею. — Чонгуки… Чимин едва мог говорить. Его тут же стиснули в объятиях сильнее: — Прости… прости… — За что? — хихикнул Чимин и обнял Чонгука, вжимаясь в него всем телом. — Ты как? Всё нормально? — Идеально, — улыбнулся Чимин ему в шею. — Мне нравится, когда… так. Тебе ведь тоже. Я знаю, что ты… Он вовремя заткнул себя, неуверенный. — Что я? — мурлыкнул Чонгук и чмокнул его в висок. — Что я люблю тебя? — Эй! — Чимин вскинул голову и заглянул ему в глаза. — Что? — улыбнулся Чонгук одной стороной губ. — А ты… — начал Чимин, но осёкся. Затаил дыхание. — Да, — выдохнул Чонгук. — Много лет. Ничего не изменилось, маленький ангел. — Можно тебя попросить кое о чём? — Для тебя всё что угодно, Прелесть. Чонгук бережно поправил его волосы и согнутым пальцем смахнул что-то с щеки. Точно, Чимин же разрыдался. Оргазм оказался слишком сокрушительным. — Ответь мне честно. Что ты задумал, Чонгуки? — О чём ты? — пальцы продолжали нежно оглаживать лицо Чимина, будто Чонгук физически не мог перестать его касаться. — Полиция в курсе, что ты возвращаешься в Дарквуд, — зашептал Чимин, мимолётно целуя пальцы Чонгука, когда они гладили его губы. — Но разве они стали бы реагировать, не зная подробностей? Значит… ты кому-то рассказывал о своём возвращении? С кем-то делился и очень-очень громко. Так, что всполошил полицейских. — Делился, да. — Не похоже на тебя, — Чимин нахмурился. В медвежьих объятиях Чонгука было жарко, но выныривать из них не хотелось совсем. Время пока не подошло к концу. Часы, висящие над дверью, дарили им последние минуты. — Совсем не похоже. Поэтому прошу тебя, скажи мне, что ты задумал? — Это сюрприз для одного очень важного для меня человека, — голос Чонгука по-прежнему мурлыкал. Чимин так давно не видел настолько нежного и разморенного Чонгука, что захотелось снова разрыдаться. — Для единственного важного. — Для кого? — во рту пересохло. Сердце заколотилось, будто его собирались вырвать из груди. И сделать это мог только Чон Чонгук. — Странный вопрос, — Чимина наградили ласковым и вдумчивым поцелуем в нос. — Для тебя, Прелесть.