Бритые головы

В зале спортивного комплекса “Динамо” как всегда душно и стойко воняет крепким мужским потом. Слышны шумные выдохи и звучные “Аргхх!” после каждого выполненного повторения, лязганье весов в тренажерах. За окном уже сумерки, а бодибилдеров только прибавляется — час-пик. Вова чувствует, как запампило грудь. Кровь пульсирует, мышцы тянет приятная боль, он делает каждый подход до отказа — получается около восемнадцати повторений. Он жадно глотает воду и прикидывает, какой у него сейчас пульс. Минимум сто пятьдесят. Он ходит по залу, чтобы сердце не теряло нужный темп. Десять шагов туда, десять шагов обратно. Дышит ртом и безучастно смотрит на всех присутствующих в зале. Они снова здесь. Бритые парни с красноречивыми татуировками и хищным блеском в глазах. Они вызывают у него смесь любопытства, страха, восхищения и — совсем немного — сексуального возбуждения. Они напоминают ему берсерков из рассказов о викингах. Студент занимает скамью в паре метров от них. На него не обращают никакого внимания. Слышится переливчатый рингтон Нокии 1202. Самый взрослый из скинов берет трубку. У него паутина на правом локте и черное солнце на левом. На одном предплечье раскинул крылья орел с герба Третьего Рейха, а на другом расположился коловрат. Суворов не знает, что под футболкой у него ещё много всего интересного. — Алё, — слышится звучный баритон. — Ну? Чё сделали? И? В смысле приняли? Вы чё, долбоёбы совсем? Сто шестьдесят вторая, это чё? Вова замирает со штангой над головой и прислушивается. Этот кареглазый парень со смешными зубами явно здесь лидер, раз ему первому сообщают неприятные новости. — Пиздец, — скинхед ударяет кулаком по груше. — Какой отдел? Это где, у вокзала, что ли? Всё, давай короче. Щас чё-нибудь придумаем. Он с размаху швыряет телефон на пол. Старенькая Нокия об что только не билась: асфальт, кирпич, бетон, лёд. Так что мягкий линолеум спортзала ей нипочем. — Чё случилось? — спрашивает парень помладше. У него светлые глаза и широкий приплюснутый нос, как у негра. “А этот, наверное, его правая рука” — мелькает у Вовы в голове. Он видит этих двоих в зале чаще, чем остальных бритоголовых. — Да Пальто, блядь. Налетели толпой на таджика, рюкзак отобрали нахуя-то. ППСники их прямо с рюкзаком и взяли. Щас хотят впаять разбой. Скинхеды молчат. Ждут волевых решений от их фюрера. Суворов чувствует, как внутри поднимается волна адреналина, подскакивает пульс, но на этот раз не из-за силовой нагрузки. Он думает о том, что в худшем случае их разозлит, что кто-то умничает и даёт непрошеные советы. “Ну не убьют же они меня, в конце концов”, — думает Вова. Он решается заговорить: — Надо разделить хищение и причинение вреда здоровью. На него синхронно оборачиваются пять лысых голов. Смотрят оценивающе, как на мясо. — А ты кто такой? Юрист, типа? — с наездом спрашивает десница фюрера. Голос у него ещё пацанячий, но он явно старается делать его ниже. — Четвёртый курс, уголовное право и уголовный процесс. — Чё значит разделить хищение? — любопытствует главный. Суворов понимает, что надо использовать самую простую лексику в его арсенале. — То есть один ударил, терпила уронил рюкзак, а второй его подобрал. Тогда выходит не разбойное нападение, а причинение легкого вреда здоровью и мелкая кража, — он изо всех сил старается звучать уверенно, но голос предательски подрагивает. — Это называется, короче, эксцесс исполнителя. Как будто один изначально хотел только избить, а второй в моменте решил спиздить рюкзак. Фюрер внимательно смотрит на Вову. На его лице — скептическое одобрение. Губы слегка поджаты, как будто он тщательно взвешивает все “за” и “против”, но в глазах мелькает искорка удовлетворения. Он напоминает задумчивого критика, который не слишком впечатлен, но и не разочарован — словно хочет сказать: “Ну что ж, неплохо”. — Дружище, а не хочешь сейчас поехать с нами и повторить вот это вот всё, чё ты щас сказал, нашему товарищу? Вова чувствует, что это его шанс. Шанс на что? “Применить свои знания на практике” — отвечает он сам себе. “А может, познакомиться с этим зигамётом, на которого ты пускаешь слюни с самого первого похода в этот спортзал?” — говорит какой-то другой голос. — Без проблем, — пожимает плечами Вова. — Далеко ехать? — Да пять минут, — новый знакомый протягивает мощную кисть со сбитыми костяшками для рукопожатия: — Кащей. — Владимир. — Хорошее имя. Владеющий миром, — он слегка улыбается, и у Вовы по спине пробегают мурашки. — Турбо, — представляется заместитель Кащея. От него веет едва заметной неприязнью. Остальных зовут Снегирь, Пепел и Файзер. Непонятно, выбрали они эти погоняла себе сами или так сложилось исторически. Все трое были не старше двадцати и не обременены интеллектом. Ростом с Вову, без волос и без татуировок, зато с волчьим оскалом. Кащей говорит им остаться в зале и убирать блины на место. Приказ выполняется без пререканий, работа бесплатными грузчиками вполне их устраивает. Вова садится на заднее сиденье Кащеевой девятки. В машине темно и едва заметно пахнет шмалью. Вове вспоминается звучный газетный заголовок “Спорт наркотикам не помеха”, статья про крупную партию амфетамина, найденную на квартире у бодибилдеров. Он не осуждает их: в конце концов, каждый расслабляется, как может. Кащей сидит на водительском сидении, то и дело поглядывая на Вову через зеркало. Турбо врубает магнитолу. Из динамиков доносится: “Я бритый и зло-о-ой, не встречайся со мной! Я бритый и злой! Чурки все, пора вам домой!” В одиннадцатом отделе милиции тесно и грязно, менты здесь по-особенному свирепые. Ещё бы, каждый божий день видеть пьяное быдло, вонючих бомжей и толпы попрошайничающих цыган — специфика железнодорожного вокзала, что стоит почти напротив. Суворов видит симпатичную девушку в милицейской форме. Она совсем юная, и как-то сердце вдруг сжимается от её несоответствия кромешному аду вокруг. — Разрешите побеседовать с вон теми молодыми людьми, — Кащей кивком указывает на кучку грустных пятнадцатилетних пиздюков. — У нас тут юридическая помощь нарисовалась. Вова видит мальчика ангельской внешности, с пронзительно голубыми глазами и пухлыми губами. Почему, интересно, его называют Пальто? Ему куда больше подходит погоняло Ариец. За закрытой дверью студент юрфака примеряет на себя роль настоящего адвоката. Он объясняет в деталях, кому и что говорить. Малолетки, привыкшие к обсценной лексике и минимальному вокабуляру, напрягают извилины, пытаясь разобрать его указания. Кащей выступает в качестве переводчика, и через полчаса удаётся слепить что-то вменяемое. Они пересказывают правильную версию событий. Каждый подписывает чистосердечное признание. Красивая милиционерша всё понимает, но присущая любой женщине капелька Матери Терезы оказывается сильнее буквы закона. — Ирина Сергеевна, отпустите ребят под подписку, — мягко улыбается Кащей. — Они больше так не будут. Она чувствует исходящую от него опасность. Ей хочется, чтобы эти любители Гитлера поскорее ушли восвояси. — Повестки в суд не игнорируем, — бросает она компании Пальто и выходит из кабинета. Пацаны ощущают сладкий вкус свободы на губах. Кащей звонко даёт каждому по ушам и взашей выталкивает из отдела. Беззлобно, но в целях профилактики: “Бей своих, чтоб чужие боялись”. Фюрер доволен тем, как всё вышло. Отделались малой кровью. — Получат по условке, — предсказывает Суворов. Кащей смотрит на него с интересом. Такие люди в движении ой как нужны. — Молодец, Володя. Красиво всё сделал. Он открывает тяжёлую железную дверь мусарни перед Вовой. “Ебать, вот это джентльмен” — проносится в голове. На улице слышен счастливый гогот пацанов, Турбо трёт макушку Пальто и крепко, по-братски обнимает. Это было его первое принималово и он рад, что Турбо сюда приехал. — Приходи на тренировку. Смешанные единоборства. Я веду по вторникам и четвергам. Приглашение скорее напоминает приказ, но на самом деле Кащею просто нечем больше отблагодарить смышлёного студента. А Вове возможность приблизиться к этому пугающему, но харизматичному человеку нравится даже больше, чем положенный гонорар. — Приду, — скромно улыбается он, опустив глаза. — Малый зал борьбы на втором этаже. В шесть вечера, — Кащей хлопает по плечу. — Подвезти тебя? На улице уже стемнело, перспектива топать пару километром пешком в вечер пятницы, когда вокруг полно бухой нечисти и хачей с ножами наготове, не прельщала. — Да не. — Чё, не хочешь адрес палить? — с ухмылкой. “А я ведь все равно узнаю” — думает Кащей. — Просто недалеко, — пожимает плечами Вова, врать у него получается отвратительно. — Ну как хочешь. Новый знакомый даёт по газам и исчезает за считанные секунды. Все остальные скинхеды тоже растворились в огнях ночного города. Вова так и стоит на крыльце мусарни, пока его не толкает в спину открывшаяся сзади дверь и вывалившийся из участка жирный майор. — Чё стоишь? — рявкает он, вытаскивая из кармана Кэмел. Суворов наконец освобождается от мыслей о Кащее, как от чар, и быстрым шагом покидает казённую территорию. Он ещё не знает, что эта встреча изменит его жизнь.

***

Все выходные Вова проводит на турничках во дворе. Он отжимается на сыром сентябрьском асфальте и подтягивается до изнеможения, бегает вокруг дома в попытках улучшить дыхалку, предательски выдающую его давно запущенную физподготовку. Он увлёкся залом совсем недавно, но результат есть. Правда, вряд ли то, что является результатом для него, окажется достаточным для Кащея. Что такое вообще смешанные единоборства? Он видел их по телику, но слабо понимал отличия от тайского бокса, самбо и рукопашной борьбы. Было понятно одно: он получит пиздюлей, но надо хотя бы постараться выстоять чуть дольше, чем несколько секунд. Параллельно сидит на форумах, посвященных НС-тематике. Там обсуждают ножи, перцовые баллоны и прочие атрибуты уличной борьбы, спорят о язычестве и православии, выкладывают видео с одинаковым содержанием: толпа молодых людей забивает ногами очередного мигранта, оказавшегося не в то время и не в том месте. Лица у всех либо обмотаны белыми платками — ну прямо Ку-Клукс-Клан на минималках, — либо замазаны средствами видеообработки. Вова с увлечением жмёт ссылку за ссылкой. Кабель Ethernet выжимает всё возможное из сети, браузер с рыжей лисицей периодически зависает от количества открытых в нём вкладок, система охлаждения гудит на манер вертолета. Суворов чувствует себя Пандорой, открывшей ящик. Происходящее на экране будоражит все его нервные окончания. Восторг от того, что грязные таджики и киргизы получают увечья, а их паспорта сгорают в синем пламени зажигалки. Любопытство от того, как правоохранительные органы допускают такое количество видео с избиениями в открытом доступе. Страх от того, что Вове это в самом деле нравится. На самом деле, причины ненавидеть у него есть вполне весомые, но о таком не говорят вслух.

***

На долгожданной тренировке Вова, откровенно говоря, охуевает. Но ударить лицом в грязь перед Кащеем для него хуже боли от ударов. Хочется как минимум не прослыть лохом, как максимум — впечатлить. И это ему удается, вот только впечатляет не техника или физическая форма, а режим берсерка и полное безразличие к инстинкту самосохранения. “А я в нём не ошибся” — с удовлетворением думает скинхед. Он знает, что хвалить молодых нельзя — ещё расслабятся, в себя поверят. Но и гнобить чересчур тоже не стоит, поэтому Кащей балансирует, будто дзен-монах. Пацаны его побаиваются, а он умело эксплуатирует то, что все эти подростки росли без должной любви и заботы. Полностью копирует манеру поведения их холодных матерей, заставляя щенков ждать одобрения, как кости. — Нормально, — коротко резюмирует он, ловя на себе ищущий взгляд новобранца. Делает короткую паузу и добавляет: — Приходи в четверг тоже. — А сколько это стоит? — Для тебя бесплатно, — с хищной улыбкой. Теперь два раза в неделю Вова получает в среднем пятьдесят ударов по всем мягким частям тела. Разумеется, тренировка не полностью состоит из спаррингов, есть и техническая часть с отработкой разных комбинаций, но тем не менее — спорт очень брутальный для неподготовленного человека. Кащей оценивает бойца с разных углов. Ему интересен такой проект — сделать из будущего юриста, ни разу не бывавшего в уличных драках, настоящего воина. Другие пацаны, приходящие сюда, как правило, имеют сформировавшийся стиль боя — кривой, лишенный изящества и техники, и переучивать их бывает тяжело и неприятно. Но Вова другой: он как чистый лист. И схватывает на лету. Всё-таки мозги имеют значение, пусть и запоминать приходится не так много. После, кажется, пятой или шестой тренировки, Кащей спрашивает: — Володя, ты ролики “Формата 18” видел? Сердцебиение учащается от предвкушения. Что, вот так быстро? — Видел, конечно. — И как они тебе? — Круто, — его щёк касается едва заметный румянец. Кащей одаривает его благосклонной улыбкой. А ведь и не скажешь, что за маской студента, увлекающегося историей, скрывается маленький садист. — Я же говорю, он наш человек, — говорит он, обращаясь к Турбо. — А в качестве оператора хочешь поучаствовать? — А… Вова слегка расстраивается — он думал, что будет перед камерой, а не за ней. — Ты чё, уже в бой рвешься? — хохочет Кащей и хлопает его по плечу. — Извини, братец, пока рановато. Ну так будешь снимать или нет? — Буду! — Тогда собирайся, у тебя двадцать минут, — строго говорит Турбо. Вова уже стоит готовый, когда Кащей заходит в раздевалку и демонстрирует скрытые от непосвященных рисунки на теле. На левой стороне груди, фактически над сердцем, сияет свастика, а по спине ползут готические буквы, образуя лозунг “Gott mit uns”. Кащей замечает его взгляд и подмигивает: — Нравится? — Да. Кащей натягивает черное поло Фред Перри с золотым венком. Вещь редкая и по-своему бесценная. Сверху — камуфляжная куртка, скорее всего, тактическая, и того же комплекта штаны. Турбо одет более беспалевно, простой чёрный бомбер и синие джинсы. Вова в своей красной адидасовской олимпийке на их фоне выглядит как-то безобидно. Кащей вручает ему видеокамеру, и градус ответственности прибавляется — чужую технику надо беречь как зеницу ока. Они доезжают на трамвае до места встречи, на протяжении всей недолгой дороги Кащей и Турбо говорят о любимых бойцах MMA и обсуждают, кто круче и почему. Вове сказать нечего, он слушает и сдержанно смеётся над хлёсткими шутками Кащея. А ему так даже лучше — благодарная публика иногда важнее, чем собеседник, особенно когда хочется поострить. Это, само собой, от волнения и надвигающегося куража. Страха нет, ведь все пути отхода заранее известны и сто раз протестированы. На месте их ждали ещё несколько ребят характерной наружности. — Восемь восемь! — Кащей вскинул правую руку в знак приветствия, парни отсалютовали в ответ. — Чё, кого-то ещё ждём? — Не, можем двигать. А это кто? — бесцеремонно спрашивает скин в Лонсдейле, глядя на Вову. — Он снимать будет. Присутствующие оценивают его безразличным взглядом и представляются. Имена у них тоже с претензией на оригинальность, правда Вове запоминается только Один — это ж какая наглость, вот так называться скандинавским богом! “Не боишься, что в тебя ударит молния?” — хочется спросить, но язык лучше держать за зубами. Они проходят около ста метров и останавливаются недалеко от крайне плохо выглядящей двухэтажки, из которой воняет узбекской кухней и жжёным маслом. Хочется отвернуться и зажать нос. Жертва не заставляет себя долго ждать, гук лет тридцати не успевает опомниться, как на него летит град ударов и пинков, моментально ему разбивают нос, он неудачно пытается закрыть лицо руками. Вова чувствует себя оператором фильма, пытается быстро подобрать хороший ракурс, чтобы запечатлеть всю мощь праведного гнева русских националистов. Это вызывает лёгкую дереализацию. Всё происходит очень быстро, едва ли за минуту. — Валим, валим! Суворов мысленно благодарит себя, что начал бегать по утрам — он и так бежит медленнее всех, но без подготовки, пожалуй, не догнал бы вовсе. Добравшись до кольца и запрыгнув в первый попавшийся трамвай, все бурно выдыхают и смеются каким-то настоящим, искренним смехом. Суворов тоже. Пассажиры, как испуганные овцы, косятся на них, но никто не произносит ни слова. Достаточно проехать пару остановок, чтобы твой след затерялся навсегда. Вова прощается с новоиспечёнными белыми братьями, все уходят в разные стороны, кроме Кащея: — Ну чё, не испугался? — Нет, — честно отвечает Вова, и Кащей готов в это поверить. — Проводить тебя? Путь-то неблизкий. — А ты знаешь, где я живу? — ошеломлённо. — А как же, — ржёт Кащей. — Мало ли, кто тебя прислал. У Вовы внутри всё холодеет. — Меня никто не присылал, я сам давно хотел… — Да я знаю, не переживай, — Кащей снова хлопает его по плечу. — Ты чё, боишься меня? — Ну так, немного, — Суворов улыбается, сам не зная почему. — Пошли, пивка возьмём. Сентябрьская ночь нежна и почти похожа на летнюю. Кащей любит это время года, шелест листьев под кроссовками с буквой N. Гиннесс заходит Вове на ура, и суровый тренер уже кажется не отцовской фигурой, а по меньшей мере камрадом. — Как ты к этому всему пришёл? Вопрос ставит Володю в тупик. Стоит ли говорить, что эта ненависть, как столетняя сосна, росла в нём с самого детства и теперь достигла сорокаметровой высоты, и её мощный ствол уже не обхватить руками? — Они меня пиздили, когда я был маленьким. Половина правды — это тоже правда.