Минуты близости

      Солнечные лучи проникают в палату, касаясь неподвижного воздуха и холодного пола. Время течёт словно кисель, прилипая к пальцам и подошвам ботинок, не давая сделать шаг без ощущения, что оно вот-вот закончится.       Уилл ходит кругами по палате и качает на руках недавно родившегося малыша. Точнее, крошечную малышку, завернутую в твёрдые пелёнки с тёмным пушком на голове. Рядом стоит кушетка, оплетённая проводами, за которыми едва ли можно разглядеть спящего ребёнка, улыбающегося во сне.       Время падает осколками настоящего, разбиваясь вдребезги от болезненного ожидания. Оно сжимает сердце, учащая пульс, забирает дыхание, сковывая горло, дарит лёгкий тремор и заставляет кусать изнанку щеки. Неумолимее времени только Смерть.       В помещении становится заметно холоднее. В нос бьёт запах железа и талой воды, и Уилл прикрывает веки. Нет, только не Ганнибал. Только не он!       — Доброго дня, Уилл.       Время останавливается. В носу неприятно щиплет от понимания — нужно прощаться. Но Уилл не может и не хочет.       — Ненавижу Смерть! — сквозь стиснутые зубы проговаривает он и чуть крепче прижимает ребёнка к себе.       Он не поворачивается, только наклоняет голову в сторону Ганнибала и продолжает ласково качать малышку, прокусывая щёку до крови.       Малыши пахнут молоком, солнечным светом и чистотой. Они словно маленькие ангелы, неиссякаемые источники любви, и Уилл никогда не работает с ними, потому что его сердце разрывается от беспомощности. Он не может им помочь, не может спасти их всех! Но сегодня обстоятельства сложились иначе.       — Уилл? — Ганнибал подходит ближе, и Уилл делает несколько шагов к стене, упрямо защищая то, что ему и так не принадлежит.       — Не трогай. Ни меня, ни её! — Голос дрожит, как и руки, и Уилл прячется, смотря в однотонность бежевой краски, с трудом сглатывая металлическую горечь.       — Всё хорошо. — Ладони Ганнибала аккуратно скользят по напряжённым плечам, предплечьям и обнимают поперёк живота. — Я не заберу её.       — Ложь! — зло шепчет Уилл, чувствуя, как по щекам бегут слёзы. Он задирает голову, но разве что-то способно остановить рвущееся наружу разочарование?       Его нежно целуют сзади в шею, крепко прижимая к себе. И тогда он медленно поворачивается, чтобы посмотреть на Ганнибала, и впервые видит грусть в его глазах. Не кровавых, не чёрных, а карих. Уголки печально опущены, как и губы. Уилл чувствует его настроение и хмурится.       — Забери одну из моих жизней в обмен на её, — просит он, — пожалуйста.       Ганнибал ожидаемо качает головой и утирает крупные слёзы, рассматривая дрожащий подбородок и окровавленные губы.       — Ты создал прекрасный мост для её перехода. Теперь ей не страшно идти в новую жизнь. Несмотря на все испытания, которые она прошла, благодаря тебе она не боится начать всё сначала.       Он обнимает лицо Уилла ладонями и, словно извиняясь за то, что не может помочь, целует солёные губы.       — Ненавижу! — шипит Уилл ему в рот и жмурится, ощущая разрастающуюся дыру в груди, которая засасывает чувства, опустошая, заживо сдирая краски жизни, словно лоскуты кожи. Внутри расцветает новая волна боли.       — Мне жаль.       Уилл не чувствует, как сам передаёт малышку. Только хмуро наблюдает, как Ганнибал бережно берёт её в руки, покачивая. Как с лёгкой улыбкой скользит пальцами по крошечному лбу, заботливо убирая чёрный пушок под розовую шапочку, и прижимает к себе, чтобы тут же исчезнуть.       Внутри становится так больно, что Уилл не в силах оставаться в палате, куда через минуту прибегут врачи и медсёстры. Он с трудом бредёт в пустое помещение, хватаясь за стену, когда тошнота подкатывает к горлу. И сворачивается калачиком на одной из голых кушеток, захлёбываясь в горечи, что течёт по венам вместо крови.       Уилл протяжно мяукает, когда грудь тянет от противоречий. Хочется кричать от разъедающей ненависти к Смерти и собственного бессилия. И плакать, потому что он продолжает любить Ганнибала, несмотря на его работу. Несмотря ни на что.       Он не реагирует, когда Ганнибал вновь появляется рядом, когда аккуратно берёт его на руки и ложится с ним на кушетку.       — Не закрывайся от меня, Уилл, — просит Ганнибал, нежно гладя по пушистой голове.       И Уилл поднимает взгляд, смаргивая вновь появившиеся слёзы. Он слепо тыкается лбом в губы и подбородок, ища поддержку и опору.       — Я никогда не работаю с детьми. Никогда не хожу в то крыло здания и в реанимацию, — тихо признаётся он, хлюпая носом и шершаво облизывая ямочку под губой Ганнибала. — Это выше моих сил.       Ганнибал кивает, понимая.       — Быть жнецом непросто. Быть Смертью ещё сложнее. Со временем перестаёшь считать живых существ за нечто ценное и уникальное, начинаешь видеть в них очередную рутину. Всё приедается. Ты приходишь, чтобы забрать душу у одного жнеца и передать её другому, что ждёт на другой стороне Реки Жизни. Иногда это легко, иногда нет. Но когда я вижу души, что проходят через тебя, я словно прикасаюсь к чему-то живому.       Лёгкие поцелуи касаются прижатых ушек и макушки, разлетаются мягким утешением по мокрой мордочке, и Уилл рвано выдыхает.       — Я не смог лечь рядом с ней, чтобы согреть. Не смог мурлыкать. Да, я знаю, что это и не требуется, но для меня это важно, — не скрывая разочарования, мяукает Уилл и мнёт шею Ганнибала лапками, словно это у Ганнибала не получается сделать полноценный вдох, словно это Ганнибалу в груди так больно, и Уилл может забрать его боль себе. Только вот как забрать её у себя же? — Я так надеялся, что ты не придёшь. Надеялся, что придёт Фрэнсис или Рэндалл и я смогу с ними договориться. Снова отдам одну из двух жизней. Но, как назло, пришёл ты.       Ганнибал перестаёт гладить, и Уилл чувствует, как вокруг становится темнее и прохладнее. Он прищуривается, чтобы увидеть в мимике Ганнибала лёгкое изменение. Оно неуловимо для окружающих, но не для Уилла.       — Я бы никогда так не поступил с тобой, cor meum, — цокает Ганнибал, и красивые черты лица ужесточаются. Уилл смотрит с непониманием и облизывает сухой нос. — И ни с кем-либо другим. Если бы я взял твою жизнь, у нас бы образовался договор. Долг жизни, и в следующем воплощении ты бы меня убил.       — Что? — Уилл в ужасе замирает, пытаясь переварить сказанное. — Нет, я не… Я не хочу убивать тебя!       Ганнибал наклоняет голову, и его тёмные глаза холодно блестят, отчего шерсть Уилла встаёт дыбом.       — Ненависть — прекрасное чувство, чтобы сделать это, — наконец произносит Ганнибал.       — Я ненавижу Смерть! — вскидывается Уилл, перевоплощаясь, и тут же обнимает Ганнибала за шею и твёрдо шепчет, отчаянно желая донести суть: — Но люблю тебя.       Он прижимается к Ганнибалу, чувствуя, как бережно его обнимают поперёк спины. И боль отступает.       — Ты удивительный, Уилл, — с пониманием произносит Ганнибал, большим пальцем оглаживая горящую скулу. И Уилл жмётся в его ладонь, вдыхая нотки специй, будто Ганнибал недавно готовил, а не переправлял душу на другую сторону Реки Жизни. — Я знаю вкус и запах ненависти, но вкус и запах любви… Ты словно божественная эссенция, доступа к которой у меня раньше никогда не было.       Уилл слабо улыбается и прижимается лбом ко лбу Ганнибала, чувствуя усталость, что тянет конечности свинцом морального опустошения.       — Я ужасный жнец, — через какое-то время криво усмехается он, пожевав губу. — Не будь я котом, вряд ли я бы мог испытывать и десятую часть всех эмоций, но мне нравится помогать людям уходить с лёгким сердцем. Я отдал сегодня все силы, чтобы помочь малышке успокоиться. Она боялась уходить, боялась приходить вновь, боялась меня, боялась боли, боялась всего. Такая молодая душа, что прошла семь рождений, и каждое закончилось плачевно для мам и её самой, потому что страх опыта не позволял ей двигаться дальше.       — Но ты помог ей, — констатирует Ганнибал. Конечно, он заметил это ещё в палате, когда увидел ребёнка у Уилла на руках.       — Я убедил её, что не бывает плохих или хороших воплощений. Плохих или хороших людей. Что всё будет так, как и должно быть. Это всего лишь опыт, который позволит ей освободиться и пройти дальше, — устало откликается Уилл и сползает на бок, чтобы положить голову на плечо Ганнибалу и ладонь туда, где у людей должно быть сердце. — Она боялась жестокости отца, и я… в общем, я позволил ей довериться мне. Я провёл с ней достаточно времени, подарив отцовскую заботу, которой ей не хватало. И она заснула у меня на руках, как живая.       Ганнибал смотрит с любопытством и лёгким восхищением, и Уилл мнётся под этим взглядом.       — Ты бы хотел иметь ребёнка?       — Будучи человеком? Нет. Я не уверен, что создан для такого. Это сложно. Дети такие хрупкие, а во мне слишком много не того, что я мог бы им дать, — честно отвечает Уилл, что-то вырисовывая на груди Ганнибала и тут же перечёркивая рисунок, словно он мог бы отпечататься на белой футболке.       Только сейчас Уилл замечает, что Ганнибал одет не в костюм, но не чувствует удивления. Последние крупицы эмоций покидают его, мир сереет, и Уилл усиленно трёт веки, чтобы вернуть краски, но у него не выходит. Он слишком устал.       — Отдыхай, Уилл. — Ганнибал целует его в кудри. — Тебе нужно восстановиться. Я буду рядом.       — Спасибо, — благодарно мурчит Уилл и затихает, прикрывая натёртые веки.       Он глубоко вздыхает, прежде чем сон накрывает его тяжёлой волной. Сон, в котором он снова заботливо и с улыбкой качает ребёнка, но на этот раз Ганнибал не заберёт его. Они оставят малышку себе, чтобы позаботиться о ней, чтобы она выросла здоровой и счастливой…