Контракт

      Машина тихо затормозила около дома, выводя Аккерман из транса. Только сейчас она поймала себя на мысли, что все это время ее голова была пустой. Микаса мельком глянула на Эрена и хмыкнула. Даже на его лице горя было больше, чем в ее мыслях. Разве это правильно? Или все же избегать проживания горя — выход? Да вряд ли. Потом только больнее будет на приеме у психотерапевта. Гриша стоял на порожках и осуждающе смотрел в их сторону. Тяжело вздохнув, она вышла к нему.       — Я тебе машину дарил, чтобы ты с ним продолжала таскаться? — Он нервно отбивал ритм по стене, задержав Микасу у входа, пока Эрен возился с крышей.       — А не мог бы ты просто заткнуться нахрен? — Микаса выдернула руку. — Я не виновата, что тебя заботят только твои проблемы, и единственный человек, который решил побыть рядом в такой момент — твой сын. Знаешь, чем дольше рядом с тобой, тем больше с ума сходишь, и появляется желание вздернуться.       Аккерман зло глядела в его глаза. В какой-то момент старший Йегер, казалось, даже побледнел. Поняв, что задела за живое, она едко улыбнулась и зашла внутрь, не желая выслушивать жалкие попытки Гриши ее оскорбить.       — Микаса! Ты наглая… — Гриша даже договорить не успел, как отлетел к стене и медленно осел на пол, глупо вылупившись на спокойного Эрена.       — Даже не проси извиняться. Ты давно заслужил. — Его голос был ровным, точным, резал без жалости.       — Ты ведь пожалеешь, — прошипел Гриша, приходя в себя, осознавая случившееся. — У тебя нет никакого права вмешиваться в мои отношения. Ты все портишь.       Эрен бросил на него уничижающий взгляд и брезгливо хмыкнул. Тому только и оставалось, что, прикладывая руку к краснеющей скуле, и вовсе уехать. Возможно, он решил опять напиться. Никто в точности не смог бы сказать, чем занимается Гриша, когда вот так вот уезжает. Захлопнув дверь, Эрен поднялся к Микасе и, прежде чем войти, постучал.       — Он уехал. Можешь не волноваться, что он еще зайдет к тебе.       — Мне плевать, если честно, — прошептала Микаса, сидя на кровати. — Даже не интересно, что он там подумал обо мне. Пусть. Может, хоть отстанет от меня навсегда. Все давно уже катится в тартарары.       — Поехал снимать побои, чтобы засадить меня за нанесение телесного вреда. — Эрен украдкой взглянул на ладонь, но там было лишь легкое покраснение. Бить следовало сильнее. — Если честно, давно хотел это сделать.       Микаса легла, тяжело вздохнула и прикрыла глаза. Ощущение внутренней пустоты проходило с каждой секундой, оставляя место волнению. С каждой секундой оно нарастало все больше и больше, из-за чего казалось, что это все неминуемый конец жизни. Единственная мысль, которая крутилась в голове: Как же жить дальше, будучи одной в этом большом мире? Так много они не успели сделать, увидеть. Достаточно глупо было бы, дай она себе волю сейчас. Повалилась бы на пол и начала бы кричать, как ребенок: Не хочу! Не хочу! Хочу другого!       Но что от этого изменится? В двадцать лет терять мать — тяжело.       — Сколько тебе было, когда твоя мать умерла?       — Двадцать пять, — Эрен ответил немного отстраненно, будто эти цифры были случайны, ничего не значили. — Двадцать седьмого декабря умерла. Восемнадцать часов и тридцать минут. Примерно. Они не знают.       Уголок его губ дрогнул, будто он попытался улыбнуться. Тихо прикрыв за собой дверь, он прижался к ней спиной и обхватил пальцами ручку.       — Жалко. — Аккерман раскинула руки в сторону. — Зимой умирать хуже всего, даже если это Малибу. Все серое и некрасивое. Таким мир и запоминается напоследок. Еще хуже: умирать в больничной палате. Вонь препаратов, одиночество. Вот бы горы снега, свежо, но холод не влажный. И гулять в такую погоду по парку, солнышко светит, но не жарит, и птицы радостно щебечут. Я бы хотела быть кошкой. Они ведь часто просто уходят в леса и умирают там.       — Психиатрическая клиника. Умерла в сраной психиатрической клинике. Отец к ней даже не приходил. Меня не было в стране. Все случилось так быстро, я не успел… Ее обнаружили наверняка уже после того, как она умерла. Так что, я не знаю точно, как и когда это произошло. — Он смотрел куда-то в окно перед собой, будто изо всех сил старался не переживать все это вновь. — И небольшое такое окошко под потолком. С решеткой. Лежишь когда, то можно видеть только небо. Серое и тусклое. Тогда даже снега не было. Сейчас тепло, ты рядом, светлая и красивая палата…       Он шмыгнул носом и провел по нему пальцами, сразу мотнув головой, вырываясь из подобных размышлений.       — Я бы предпочел умереть так, — заключил он.       — Интересные у нас темы для разговоров. — Микаса съежилась. — А что у нее было? Как она попала в психиатрическую клинику?       — В бумагах числится — параноидальная шизофрения. Указали внезапную коронарную смерть. Это остановка сердца, если проще. Бумаги у отца, — хмыкнул Эрен и сдавленно рассмеялся. — Он слишком хотел стереть даже факт ее существования в наших жизнях. Нет, конечно. Но все сделано было очень быстро — документы, похороны… Мне было не до наследства, если честно, в то время. Он оформлял все сам. Да, я знаю, что поступил глупо, допустив такое. Он сказал, что все началось с ее тревожного расстройства, а дальше — все покатилось комом. Он долго не сообщал, сдал ее уже в момент ее агрессивного и опасного состояния. Врачи сказали, что она приревновала его к соседке и кинулась с ножом. Я прочитал в бумагах, на что хватило сил… Слушай, забей. Не грузи себя еще и этим. У тебя своих проблем выше головы, еще и мои выслушивать. Все нормально, я вполне справился.       — Ну и ну, — удивленно протянула Микаса. — Странно так, он ведь врач. Почему он сразу не отвел ее к психиатру? Ведь вам все это видно ярче, даже если не по специальности.       — Я бы так и сделал. — Кивнул Йегер и закусил губу, хмурясь все сильнее. Он кое-как оторвался от двери и подошел к окну, в которое смотрел все это время. — Отец не любит говорить на эту тему, как понимаешь. И все вопросы улетают в трубу. Из того, что понял, то он все же кого-то приглашал к ней. Я не могу это никак проверить. Меня не было в стране. Если бы я здесь был, то… Понимаешь, да? Я не допустил бы всего этого. Да и болезнь наследственная… Я проверился, можешь не переживать, не начну кидаться с ножами и считать, что за нами следят.       — В нашей ситуации стоит с ножом кинуться мне. Бойся, Эрен. Я тебе во сне отрежу… — Микаса замолкла и улыбнулась, вот только затем сразу сникла. — Ладно. Проехали. Это была неудачная шутка.       Он скривился, словно выпил концентрат лимонного сока. Принял факт своей вины, отнекиваться и оправдываться уже не было смысла.       — Да отрезай, вперед. — Он разбито хмыкнул. — Все равно у тебя ночевать останусь.       — В моей кровати спать удобнее? — Она приподнялась на локтях и обернулась к нему через плечо. — Когда-нибудь Гриша нас спалит. Просто зайдет, а мы тут спим. Не боишься этого?       — Смысла бояться нет. Даже если спалит. Минусы какие? Ты получишь развод, вот и все. И больше никогда его не увидишь. Подаренное останется у тебя. Совместно нажитое поделите. — Он пожал плечами, неловко расстегивая пуговицы на рубашке. Приходилось смотреть на них, чтобы это не затянулось надолго.       — У тебя все так легко. Захотел — поцеловал, захотел — переспал. Захотел — стал спать в другой комнате, и все тебе побоку. В этом я тебе завидую. — Микаса поднялась и достала какую-то невзрачную пижаму. — Переоденусь, пока не превратилась в рыдающую истеричку.       — Хочешь спать в моей? — Он выгнул бровь, уставившись вопросительно на Аккерман, но тут же покачал головой. Оставив в покое рубашку, Эрен отошел от окна и присел на кровать. — Я не хочу оставлять тебя одну. Это было бы максимально грубо с моей стороны. Но ты всегда можешь сказать, если тебя это не устраивает.       — А, то есть тебе меня просто жалко. — Микаса усмехнулась и повернулась к нему спиной, чтобы надеть футболку. — Да уж.       — Ты ведь шутишь? — Эрен совсем растерялся, не зная, как сейчас реагировать на подобные умозаключения. — Причем тут жалость? Я же сказал не так.       — А зачем тебе спать со мной тогда? — Микаса натянула улыбку и непонимающе захлопала ресницами. — Я не прогоняю тебя, мне просто интересно. Это ответственность, вылезшая из чувства вины?       — Что? Нет! — Он быстро моргнул, повернувшись к Аккерман, и пару раз открыл и закрыл рот, чтобы что-то сказать, вертевшееся на языке. — Это не из-за этого, перестань так спрашивать. Я ведь раньше тоже оставался с тобой, это было нормально. А сейчас… Да, я чувствую вину, но… Мне просто хочется остаться. Это ведь ты. И ситуация такая… Я же не мой отец, чтобы… Я извинялся же. Черт. Мне нужно выпить.       Эрен спрятал лицо в ладонях, провел по нему и взлохматил волосы, не обращая внимания на натяжение резинкой.       — Извинился. Разве это что-то меняет? — Микаса непонимающе взмахнула руками. — Как бы ты себя вел на моем месте? По щелчку отбросил бы все это? Я, конечно, тоже хороша. Надо было всегда держать в уме то, что ты признал, что ты мудак. Ну, что ж. Теперь ты либо терпишь до тех пор, пока я все перевариваю… Либо поступаешь снова как мудак, и бросаешь все. Мы выполняем предписания контракта и расходимся, как в море корабли. Я порыдаю месяцок и пойду жить дальше. А ты будешь абсолютно свободен в своих действиях.       — Да не нужно это мне! — Эрен поднялся, заходив по комнате. — Черт подери! Надо было нахер слать отца уже после того, когда он к тебе полез! И вмазать надо было раньше. Я не понимаю, как все так произошло! Не понимаю, как дошел до того, что отключил все свое критическое мышление! Она… Она хитрая сука! А я трус, получается, раз повелся на ее угрозы. Я даже не знаю, как она узнает, что я рассказал тебе. Но успел надумать… Ощущаю себя полнейшим идиотом теперь. Я должен был раньше озвучить тебе, что хочу находиться рядом с тобой, а не пытаться сбежать от того, чего не понимаю. Я не хочу быть с тобой таким, как ты меня сейчас видишь. И бросать не хочу. Время нужно? Да. Будет время. Скажешь, что хочешь разорвать контракт, уехать отсюда — уедем. Я… Я привык всегда знать, что делать. А сейчас я словно в каком-то чужом сне, и ни над чем не имею контроля.       Он остановился, провел ладонью по лбу, потер веки и внимательно посмотрел в глаза Микасы.       — Ну, а теперь она будет продолжать тобой манипулировать. И делать все, что она хочет, угрожая слить фото. — Микаса усмехнулась. — Я тебе еще раз повторяю: я обязана отжать у Гриши эти клиники, теперь это дело принципа. Он приедет, и я обговорю с ним ассистирование. Покопаюсь в бумагах и подсуну наконец ему этот чертов брачный контракт. И только тогда мы будем вольны решать, как переваривать последствия. Но тебе повезло, во мне просто ноль самоуважения, и, скорее всего, секс с бывшей я тебе прощу. С кем не бывает, не так ли?       Она засмеялась и отмахнулась от него, надевая наконец низ пижамы.       — Это все так забавно. У меня не было ни одних отношений, в которых мне бы не изменяли. Это, наверное, мое проклятье. — Аккерман подошла к зеркалу, начиная нервно расчесывать волосы, едва ли не выдергивая их. — Дай мне успокоительное, которое выдал Декер. Я чувствую, что уже начинаю сходить с ума.       — Официально заявляю, что можешь отрезать мне что угодно и послать на хер, если хоть какую долю внимания проявлю к другой. Но такого не будет. Я не из тех, кто изменяет. Звучит дебильно, знаю. Но я всегда держу слово. Только… Ты ведь хитрая и умная девушка, должен ведь быть какой-то рычаг давления и на Рейчел. Я совершенно не хочу слушать ее бредни. — Эрен подошел к Микасе, положил перед ней таблетки и перенял расческу, расчесывая аккуратно, придерживая, чтобы не было больно.       — Только если изъять компромат. Либо перестать быть от него зависимым. Первое невозможно, она явно двадцать раз все скопировала. А на второе нужно время. — Микаса проглотила таблетку, запивая ее стаканом воды. — Так что, котик, видимо, бредни слушать придется, пока я не закончу обрабатывать твоего папашку. До свадьбы не дойдет.       — Они вынесли мне все мозги с этой свадьбой. Это вообще вышло по пьяни. Пошел, купил кольцо… Даже не знаю, почему взял именно кольцо. Без умысла. Надо было серьги, браслет… А в итоге она все так обставила сейчас… Ненавижу все это. И ее каждое слово ненавижу. Как по книге читает, ковыряет… — Он прижался лбом к ее спине, чуть ниже шеи. — И твое это кольцо бесит…       — А меня-то как бесит, ты даже не представляешь. — Микаса напряглась, едва ощутимо отстраняясь. — По утрам неприятно сдавливает палец. Постоянные отеки.       Заметив, Йегер сделал полшага назад и продолжил плавно расчесывать ее волосы.       — Можно сдать в ювелирный, они исправят. — Эрен сглотнул едва заметно и, сделав вдох, все же спросил: — А то кольцо? Которое я отдал тебе перед встречей твоего выпуска… Не выкидывай его только, ладно? Пусть будет у тебя. Оно мамино, и… Я бы хотел, чтобы оно осталось у тебя. В любом случае.       — Я и не думала его выкидывать. — Микаса неловко улыбнулась и достала из ящика лакированную белую коробочку, в которой хранила кольцо. — Оно здесь.       — Ладно. — Он шмыгнул носом и коснулся самого кончика, быстро положил расческу на комод. — Хорошо тогда. Думаю, спать ведь надо.       Быстро набросив край одеяла себе на колени, Эрен снял брюки, сложил их на полу. Накрывшись одеялом лучше, он отправил следом рубашку и завел будильник. Почему-то он был больше чем уверен, что отец побоится сунуться сюда ночью.       — Да, думаю надо. — Микаса тяжело вздохнула, последний раз оглядывая себя в зеркало. Она подошла к двери, защелкнула замок, после чего закрыла и балконную дверь. — Это так, на всякий случай.       — Я не сбегу, — улыбнулся наконец Эрен, пусть и совсем слабо. — Да и отец скорее разобьется, чем в окно первого-то этажа залезет… Я раньше из своей комнаты мог вылезать. Пока отец не застукал, я отвлекся, упал и сломал руку. Маме он сказал, что я упал с велосипеда. В десять лет.       Перевернувшись на спину, Йегер заложил руку за голову, уставившись в потолок. Усталость сковывала тело, но, как это часто бывает, уснуть после всех переживаний было крайне тяжело.       Ближе к трем часам Микаса проснулась от испуга. Сильно вздрогнув, она приподнялась, стерла с лица слезы и ощупала подушку. Она вся была мокрая. Аккерман поджала губы, тихо всхлипнула и перевернула ее на другую сторону.       — Ты вся дрожишь, — произнес он с волнением.       Сонный Эрен отбросил подушку в сторону и притянул Микасу к себе, устраивая на своей руке и уютнее закутывая в одеяло.       — Хочешь, принесу чего-нибудь? Воды, другую подушку, снотворное? — Он осторожно, успокаивающе поглаживал ее по спине.       — Нет, не нужно. Я просто слишком резко проснулась. — Микаса легла удобнее, устраивая голову на его руке. — Просто глупый сон.       — Ты плакала. Сильно. Хочешь рассказать? — неуверенно поинтересовался он, борясь с непроизвольно накрывающим его сном. — Мне жаль, что я не знаю, чем тебе помочь. Хочешь, свет включим?       — Свет уж точно я не хочу. — Микаса покачала головой. — Просто мне снилось, как мы раньше ходили на каток. Здесь зимы такие отвратительные. А дома — куча снега и холодно. Вечером, когда темнело, мы шли на общественный каток. А потом пили кофе и ели круассаны в кафе напротив. И нам было так хорошо вдвоем, я тогда подумала: вот бы так всегда жить, чтобы у нас с мамой были деньги, мы гуляли и везде ездили вместе.       — Ты наверняка красиво каталась… Никогда не любил здешние зимы. От них веет… Ничем. Знаешь, когда никакие ассоциации в голову не лезут. Просто хочется, чтобы быстрее наступила весна, стало тепло. — Эрен сжал ее плечо, дыша ровно, словно чтобы не спугнуть тишину в комнате. Такую тонкую, болезненную. — Твоя мама наверняка из тех, которые отдадут ребенку и свою половину под предлогом, что передумали есть.       — Да. — Ее подбородок затрясся, из-за чего она всхлипнула, вспоминая прошлое. — Она всегда все делала мне, а себе — ничего. Мне одежду, обувь, потому что я всем завидовала и плакала. А сама в старом ходила. Лучше бы у меня вообще одежды не было, чем она так жила.       — Тише, тише… — Он присел, утягивая сразу Микасу к себе на колени, прижимая и поглаживая по волосам. — Не плачь. Зато она видит и знает, какой ты хорошей выросла, красивой. Знает, что ты ее любишь.       — Лучше бы я была для нее плохой, но она жила долго, чем так. — Она отвернулась от него, стараясь не зарыдать в голос. — Почему все так? Почему именно она? Лучше бы я болела вместо нее. Я заслужила заболеть, я сделала много плохих вещей как себе, так и другим.       Эрен вздрогнул и непроизвольно сильно сжал плечо Микасы, но сразу же отпустил.       — Я был плохим сыном, но ведь это не повлияло на то, сколько прожила мама. Только на то, что я так и не сказал ей, как люблю, не извинился… Ты это можешь. И ты думаешь, что ей было бы легче? Или тебе? Смотреть на то, как умирает ребенок, которому она отдавала всю себя? Микаса, ничего из этого не лучше. А я никогда не смогу объяснить, почему происходит все именно так. Никто не сможет. — Вздохнув, Йегер плотно закутал Аккерман в одеяло и поднял на руки. — Прогуляемся. Немного.       Без стеснений он, даже не обуваясь, начал спускаться на первый этаж по лестнице.       — Эрен! — прошипела Микаса. — А если он вернулся и увидит это? Как ты объяснишь? Серьезно, ты как адреналиновый наркоман.       — Не вернулся. Я прилично ему вмазал. И дверь запер. Он бы не смог войти. — Он улыбнулся, подмечая, что хоть это начало действовать. — Просто прогулка ночью. Ничего не случится, а тебе нужно.       Подхватив у порога первую попавшуюся пару обуви, оказавшуюся его тапками, Эрен так и вышел вместе с Микасой за ворота. Только там он поставил ее, помог обуться и плотно поправил одеяло, сразу направляя куда-то в сторону пляжа.       — Ты решил утопить меня в океане, на ночь глядя? Чтобы я лишний раз не страдала? О, так романтично. — Микаса съежилась от холода и быстро пошла в ту сторону, в которую ее толкал Эрен. — Может, вернемся?       Потирая свои плечи, он отрицательно замотал головой и только увереннее зашагал вперед. Ночь здесь звучала иначе. Шум океана был отчетливее, насекомые отзывались ей и затихали, стоило шагам приблизиться. В отличие от дневной суматохи, сейчас было так спокойно, отрешенно, как некая перезагрузка всего.       — Мелким я считал, что ночь — когда все умирает. Как только темнота наступает, надо успеть уснуть. А вот едва начинает вставать солнце — оживает все, что спряталось. Есть то, что выживает просто потому, что выживает. А вот сейчас… Это как что-то переходное. И если проснуться в три или четыре утра, то можно увидеть, как все смешивается. — Эрен, замерзая, потер голые ступни поочередно о ноги. Песок был ужасно холодный, а мокрый — подавно. Но он подошел к самой воде, смотря куда-то вперед. — Я никому это не рассказывал. Посчитали бы глупым. Но, вот смотри. Там… Там все всегда такое живое — в океане. Когда грустно, сидишь так, смотришь... и одиноким себя не чувствуешь. Только в воду не наступай — замерзнешь еще сильнее.       — По-моему, мерзнешь тут только ты. — Усмехнулась она, вытягивая его из воды за руку, а затем закинула на его плечи одеяло, из-за чего пришлось придвинуться. — Я не хочу думать о том, что там сейчас миллиарды живых и страшных рыбех.       — Да нет же, я не про рыб, я… — Закатив глаза, Эрен хмыкнул, но улыбнулся. Обняв Микасу, он удерживал одеяло от падения. — Давай будем считать, что я просто сказал, что звезды красивые. Как все. Так обычно ведь нужно говорить?       — Наверное. — Микаса всмотрелась в то, как луна отблескивала на воде. На удивление, это успокаивало. — Если ты каждый раз будешь выносить меня сюда, ложиться спать я буду в свитере.       — Прости, я не подумал, что тут будет настолько холодно. Просто ты плакала, а я не знал, что еще сделать. Вот и… Зато ты успокоилась. Стало легче хоть немного? — Ему и дела не было до всех этих звезд, лунного света и шуршания песка. — Побудем еще здесь, или отнести тебя домой?       — Пойдем в дом. Я себе сейчас все отморожу. — Микаса отстранилась и сама закуталась в одеяло. — Чуть-чуть стало. В том, что сейчас я не плачу. В следующий раз просто забей, я поплачу и сама успокоюсь.       — Почему вдруг я должен на тебя забивать? Не понимаю. — Эрен запахнул на ней одеяло так, чтобы было максимально тепло. Тапки слетели с ее ног, когда он снова поднял ее на руки. Обувшись, он все же направился домой, неся Микасу, будто в сказках, как сокровище. — Я не стану этого делать. Не стану забивать. По одной причине — не хочу.       — Как это мило. — Она закатила глаза. — Слушай, хочешь сидеть со мной как наседка — вперед. Я тебе не мешаю.       — Ладно. — Пожав плечами, он просто продолжил идти. Какой-то мимо проходящий парень с явным непониманием посмотрел на такую странную парочку, но под твердым взглядом Эрена предпочел идти дальше. — Ты всегда так реагируешь на помощь, заботу? В плане, когда-то ведь ты должна будешь привыкнуть к такому. Так пусть это буду я.       — Мне сейчас тебе в ножки упасть? Или ты забыл, почему наше общение откатилось месяца на два назад? — Микаса нахмурилась. — Ты такие вопросы когда задаешь, я чувствую себя глупой. Прости, конечно, что не могу отбросить обиду и принять до конца твою заботу.       — Все-все, я молчу. Хочешь стукнуть меня — вперед. Говорят, что помогает некоторым. Серьезно, все. Я просто буду рядом сейчас. Без лишних вопросов и надоеданий. — Когда он открывал ворота, то шаркнул тапком и чуть было не оступился, но удержал равновесие. — И ты не глупая. Абсолютно нет.       — Конечно. Потому что среди нас это ты глупый, — совершенно серьезно сказала она. — Шутка. Не обижайся, это моя работа — издеваться. Не отнимай мой хлеб.       — Я не говорил про обзывательства. Это так-то все равно обидно. Как можно не обижаться, когда не чужой человек решает намеренно как-то обозвать? — Эрен цокнул языком, заходя в дом, и скинул тапки. Он так и не отпустил Микасу. Только быстро поднялся по лестнице, устроив ей небольшую встряску, и положил на кровать.       — Ладно. Сейчас я могла бы тебе сильно нагрубить и в очередной раз выплеснуть свою обиду… Но я не стану. Я лягу спать. И не скажу тебе спокойной ночи. — Фыркнула она, ложась обратно на свою часть. — И ноги помой перед тем, как ложиться, а то песка нанесешь.       — Тебе так хочется? Нагрубить и все высказать? Нет, я не против. И даже считаю, что это должно случиться, ведь внутри держать довольно трудно — по себе знаю… Но ты хочешь сделать это сейчас? — Задав вопрос, он несколько секунд смотрел на Микасу, блуждая по ее лицу, но быстро отвел взгляд. Скрывшись в ванной, он сел на самый край и начал смывать мелкие песчинки теплой водой.       — Если ты не знал, грубить мне хочется всегда, — крикнула она. — Я не выбирала, с каким характером мне рождаться. Хочешь нежностей — ты знаешь куда идти.       Микаса поджала губы, отворачиваясь спиной к двери. Вот она не хотела ведь грубить, пыталась держаться. Но видеть его обиженное выражение лица — сверх ее сил.       — Нет, ну это уже выше моих способностей. Хватит. — Он вернулся и, взмахнув руками, хлопнул ими себя по бедрам. — Еще и отправь меня к кому-нибудь подходящему по твоему мнению. Я с тобой быть хочу. Понятно? Гусем загибаюсь, но пытаюсь. И ты мне не безразлична. Прекращай включать занозу, чтобы… задевать меня. Не хочу я играть в эту чертову игру «по кому сильнее каток проехался». Двигайся уже, давай. Заморожу ведь.       Он забрался под одеяло к Микасе и, обхватив ее руками, принялся прижимать свои ледяные ноги к ней.       — Да, ну что ты делаешь?! — Она попыталась вывернуться и убрать свои ноги от его, но это оказалось невозможно. Микаса сдалась. — Все! Хватит. Я спать, иначе сейчас же опять начну плакать.       — И в этот раз тогда уже в океан полезем. Голыми. И пусть снимают, как известный стоматолог плавает с самой красивой девушкой. — Он сжалился, прекратив ее морозить. Но обнимать не перестал. — А будет что сниться — разбуди меня.       — Обязательно разбужу тебя пинком в пах, — прошептала Микаса, улыбаясь. — Бойся.       — Нельзя. Я, конечно, застрахован, но все равно неприятно будет. — Эрен быстро согревался, словно внутри него была кровь горячая, способная быстро поднимать температуру тела. Видимо, заодно и импульсивность добавлялась вместе с этой функцией. — Мне самому бы выспаться. Ощущение, что третьи сутки не сплю…       Микаса решила промолчать. В самом деле, бесконечное присутствие Эрена рядом ее одновременно напрягало и радовало. Как бы грустно ей не было от того, как он поступил, она была благодарна за поддержку. А с другой стороны — ей хотелось хорошенько вырыдать все. Что она, как раз таки, не могла сделать. Эрен буквально пресекал все ее попытки разрыдаться. Да и сама по себе она бы не смогла при нем плакать в полную силу. Вот и оставалось только терпеть. Ждать, терпеть и плакать.