Пастис

Проходит месяц и первое полнолуние. Юэн не обращается, но это, увы, не обнадеживает — в большинстве своем первый раз зараженные ликантропией обращаются не на следующий месяц, а через один. Милс больше не приходит, и слава Богу. Но приходят то Фрэнк с Алисой, то близнецы. — Малфоя уже отпустили, прикинь? — Гидеон сидит на краю больничной койки, пока Фабиан раскладывает в вазочку для фруктов свежие яблоки и апельсины. Палату Юэну выделили одноместную — не иначе как министерскими стараниями, — так что никого лишнего рядом нет. Обычно оборотней держали в палатах с себе подобными. — Дерьмо. Юэн горько усмехается насчет Малфоя: этого и следовало ожидать. — Он как-то умудрился доказать, что находился под заклинанием Империуса. Наверное, отсыпал гору золота. — А как же Крауч? Крауч ведь неподкупен, — Юэн вздыхает, отпивая из стакана тыквенного сока. Ему все еще приходится соблюдать постельный режим, потому что рана на животе по-прежнему кровоточит. Но хотя бы на предплечье уже зарубцевалась. — Черт знает. Может, у него и на Крауча нашелся какой-то рычаг давления? У всех есть свои слабости. Он мог угрожать его сыну, который только закончил школу и съехал из дома, к примеру. — Кстати, Крауч выглядит очень подавленным после всего этого, — наконец, подает голос Фабиан. — Ага, есть такое, тоже заметил. А еще... мы узнали, кто убил Марлин, — пауза почти незаметна, Гидеон старается делать вид, что уже пережил это. Фабиан, стоящий рядом, не старается вовсе. Просто снова молчит. — Трэверс и оба Мальсибера. Завтра пойдем ловить Трэверса. А Мальсиберы… Ну, ты же знаешь, как у нас в министерстве с арестом реальных преступников. — Что ж, Миллисента хотя бы на Трэверса для нас сама ордер выписала, — вздыхает Фабиан, — уже хорошо. А Мальсиберов потом с Грюмом ловить пойдем. Во время облавы по словам Фрэнка было задержано множество Пожирателей, около сотни, не меньше, но кому-то удалось отмазаться, кто-то и правда был под Империусом, а кто-то сумел убежать. Волан-де-Морта они, разумеется, не задержали. Даже Дамблдор, вовремя подоспевший на помощь Фрэнку и Алисе, не сумел его остановить — ублюдок просто сбежал, забрав с собой остатки армии. Наверняка у него где-то еще есть убежище, а может и не одно. И пусть сейчас они залегли на дно, никто не сомневается, что Волан-де-Морт просто выжидает момент, чтобы ударить снова — в ответ. Как и его соратники. — Будьте… осторожнее. — Обижаешь. Мы сама осторожность. Фабиан только вяло кивает. Время, говорите, лечит? Дни и недели идут, месяцы, но лучше никому так и не становится ведь. Гидеон обращает внимание на дыру в предплечье Юэна, деловито поднимая его руку, чтобы получше посмотреть. Юэн не сопротивляется. Они знают о его шрамах, он сам когда-то доверил им их. В ответ близнецы доверили ему свои. — О... зато у тебя теперь нет того уродского шрама от кнута, — резюмирует Гидеон. — По-твоему эта дыра выглядит лучше? — Юэн фыркает. — Ну, это боевое ранение. Выглядит даже круто. А шрамы от плети — что-то на рабском. Козел, блин. Юэн даже немного улыбается, хотя в последнее время он делает это очень редко. — Ты вообще нихрена не помог. У меня на спине по-прежнему решето из тех шрамов. — Ну, спиной ты не так часто сверкаешь… — в разговор вступает Фабиан, садясь на койку с другой стороны от брата. — Ой, идите нахрен. И без вас тошно. — Да ладно тебе, — Гидеон треплет Юэна по плечу. — Нам пофиг, ты всегда будешь нашим другом, со шрамами или без. Оборотнем или драконом. И они снова улыбаются все трое. В другой раз приходит Алиса. В кои-то веки без Фрэнка, поэтому Юэн решает воспользоваться случаем и все-таки высказать ей за все. — Ты солгала мне, — сразу в лоб, заставляя Алису непонимающе поперхнуться собственноручно приготовленным кексом. Юэн свою порцию не берет, его от простой человеческой еды в последнее время очень мутит. — О чем? — Об Айлин. Алиса на какое-то мгновение замолкает. Медленно набирает в рот горячего чая — наверняка обжигаясь, но все же проглатывая. — Вот люблю всей душой, но какая же она все-таки, прости господи, сука, — а потом, наконец, говорит. — Все-таки рассказала? Юэн коротко кивает, сжимая пальцами тонкое покрывало, которым укрыт. — Я говорила ей, что она должна либо сказать правду вам с Реджинальдом, либо… Но она все равно решила врать, еще и меня во все это втянула. Мне… Мне стыдно, Юэн. Наверное, я должна была хотя бы намекнуть, хотя бы когда ты сам начал подозревать… Юэн впервые думает: и что бы он тогда сделал? Разрушил бы окончательно все? Обрек бы и себя, и Реджинальда, и Милс на бесконечную череду дерьмовых событий? Женился бы на ней? Да ну нахрен! Милс абсолютно бездарная мать, ей и ребенок-то никогда не был нужен. Она практически не занималась Айлин и, наверное, не особенно была бы против, если бы он просто… забрал дочку. Милс ведь и так скинула ее на него при первой же возможности. И вот был бы Юэн сейчас уже не Юэн, а, черт побери, отец-одиночка. Смешно даже думать. Мать Милс, наверное, сразу прокляла бы его на тот свет. — Забей. Ты поступила правильно, она ведь твой друг, — Юэн отмахивается. Но почему-то никак не может избавиться от дурацких навязчивых размышлений, практически на грани грез: что было бы, если бы он действительно забрал Айлин? Не в тот злополучный день перед облавой на убежище Волан-де-Морта, но намного раньше. Наверное, они жили бы вместе где-то и всего этого ужаса бы никогда не случилось. И сейчас бы он сидел не в больнице, а на кухне у себя дома в Фортингалле. Починил бы там все, телик купил новый, чтобы Айлин могла смотреть такие когда-то любимые им магловские черно-белые мультики. И к черту Милс, она бы туда точно не вписалась, они бы жили только вдвоем. Отец же когда-то справился, вырастил его в одиночку, и он бы тоже справился. В голову сейчас не идут насущные проблемы, конечно. Ни о том, как содержать ребенка на его нищебродское жалование, ни как вообще, в принципе, не убиться по долгу службы о какого-нибудь Пожирателя смерти, чтобы не оставить этого ребенка сиротой. Нет, об этом бы Юэн думал, если бы его поставили перед фактом сразу после рождения Айлин. Эти мечты не имеют ничего общего ни с одной из ранее существовавших реальностей, и уж тем более ни с одной из существующих теперь. — Но ты тоже мой друг, — раскаивающийся голос Алисы отвлекает от грез. — Ну и что? — Юэн пожимает плечами, тяжело вздыхая. Он бы хотел сейчас и дальше существовать в этой прекрасной грезе, а не думать о настоящем. Но, увы, Юэн все еще в больнице, а рядом только Алиса, не Айлин. — Я вон тоже не рассказал тебе тайну Фрэнка об отравлении, потому что это была его тайна, а не моя. — О каком еще отравлении? — Алиса сильно хмурится, за щекой как у хомяка уже новая порция кекса, а речь становится немного невнятной. — Ну, его же в первом плену отравили. — А, да, помню что-то такое. Хорошо, что сейчас с ним все в порядке. Юэн помнит тот разговор с Фрэнком очень смутно, и ему постоянно навязчиво кажется, что разговор был и не с Фрэнком вовсе, но с другой стороны, разве Пожиратель смерти, притворяющийся им, строил бы с Юэном на пару беседку, да распивал бы пиво с настоечками? Очень вряд ли. — Он тогда говорил мне, что ему осталось жить всего два года. Очень переживал из-за тебя, — это было слишком правдоподобно и хорошо объясняло, почему Фрэнк и Алиса расстались. Невозможно так подделать чувство любви к кому-то, чтобы от тебя им несло за километр, а от Фрэнка несло и еще как. Он всем своим видом против собственной воли говорил о любви к Алисе. — Это поэтому он меня тогда кинул? — Ага. — Вот засранец! В начале октября Юэна, наконец, выписывают. Близится новое полнолуние, во время которого он уже точно превратится в мерзкую кровожадную тварь, а где это делать? В съемной квартире? В лесу? Везде есть люди, которые могут пострадать. В голову не приходит идеи лучше, кроме как закрыться на время судной ночи в камере на десятом уровне Министерства магии. — Я вернусь на работу, — говорит он Фрэнку. Сегодня они встретились попить пива в Дырявом котле своей небольшой компанией: Фрэнк, Алиса, да близнецы. — Ты уверен?.. — с сомнением спрашивает Фрэнк. — Да. Я смогу. Я хочу работать. И дело не только в камере, которую изнутри невозможно открыть. Юэну просто хочется поскорее занять чем-то голову. Отвлечься от убивающих мыслей. Попытаться сделать вид, что все в порядке и можно жить дальше. — Но Юэн, ты не слишком… стабилен сейчас. Ты ведь… — голос Алисы не дрожит, но в последнее время Юэн все чаще замечает, что она избегает смотреть ему в глаза. — Прекратите мне об этом напоминать! Я не тупой, я знаю, кто я теперь! Идите нахер! — снова кричит он. А потом осекается. Черт, он сейчас явно не выглядит как человек, готовый вернуться в общество. Приходится сделать глубокий вдох, выдох, стараясь усмирить потряхивающее от злости тело. — Я могу работать и могу держать себя в руках. Вот, уже совсем спокойно. Да? Он может. Правда может. — Окей-окей, чувак, — Гидеон, сидящий рядом, хлопает Юэна по плечу несколько раз, нервно смеется. — Хорошо. Все хорошо. Не кипятись. Друзья не бросают его, постоянно зовут на встречи, делают вид, что все как прежде, и в моменты трезвого ума Юэну становится ужасно стыдно за все крики и срывы, но это что-то чужое, инородное, это как будто говорит кто-то другой за него. Он ведь совсем не такой. Никогда таким не был. Орать на Алису? Оскорблять Милс? Разбить нос Гидеону за очередную тупую шутку? Нет, он никогда бы так не поступил. Юэну страшно, и он не знает, как вернуть все назад. Вернуть себя назад. И на работе лучше не становится совершенно. Из министерской охраны его, разумеется, отстраняют, и это только подчеркивает в очередной раз, что все, ты списан, парень, ты не годен. Юэн пытается работать с Ричардом Уильямсоном, но тот через несколько дней просит Крауча назначить ему другого напарника или перевести в какую-нибудь группу. Поэтому под свое крыло Юэна неожиданно забирает Джек Морган. Тот, наконец, закончил свою работу под прикрытием, и вернулся к привычным обязанностям: обучать академистов и иногда выходить на задержания. — Ты тоже сможешь многому их научить, — говорит Морган, предлагая Юэну попробовать. — В этом году мы попытаемся вернуться к старой трехлетней системе образования, людей пока хватает, так что гонять этих засранцев будем в двенадцать раз дольше, чем вас. В аудитории полной выпускников Хогвартса Юэн чувствует себя совершенно неуместно. Ему бы спрятаться куда-нибудь, закрыться в раковину от яркого света, рыча на всех проходящих мимо и тревожащих покой. — А правда, что вы поймали самого Малфоя? — спрашивает один из ребят. Кажется, люди не особо верят в невиновность Люциуса Малфоя. Юэн хмыкает. — Да, было дело. — И вы пережили плен у палача Волан-де-Морта! — раздается из другого угла. — Ну, не я один. И откуда они только знают уже об этом всем? Министерство вроде старалось скрывать то, что случилось с Юэном и Долгопупсами два года назад. Кажется, после августовского триумфа добра над злом многое изменилось. — Вы были главой министерской стражи, это так круто, — говорит еще один парень, и Юэну становится неловко. Для окружающих все это выглядит как крутые подвиги, а для Юэна — чреда случайного везения и чужих хитростей. — А я слышала, вы сражались с оборотнем во время полнолуния и победили его! Победил, как же. — Нет, это мой напарник прогнал его. Я просто… был рядом. — А Резчика правда вы убили? Морган говорил, что вы его прям кулаками насмерть забили! Чертов Морган. Голоса превращаются в гвалт, Юэн уже плохо различает вопросы, стоя перед кучей восхищенных юношей и девушек, и хочется убежать, но… Почему-то все это отчасти даже радует и как-то воодушевляет. Люди не отворачиваются от него, они все еще готовы слушать, слушаться, общаться с ним. Не сторонятся, как от прокаженного, улыбаются. Может быть, он и правда может жить дальше?.. Но потом все меняется, стоит только через пару дней сорваться на группу парнишек, никак не справляющихся с элементарным обезоруживающим заклинанием. Юэн не помнит, как все доходит до того, что он ударяет вмешавшегося в конфликт Моргана. На календаре уже одиннадцатое октября. Через несколько дней взойдет полная луна. — Контролируй себя, Юэн! — Фабиан впервые за почти полгода повышает голос. Впрочем, за все время, что Юэн его знал, он вообще никогда и не кричал. — Ты — человек. Они втроем сидят в Атриуме на лавочке, Гидеон подавленно молчит. Услышав, что произошло на уроке с Морганом, братья прибежали почти сразу. Взад-вперед снуют министерские работники. Никто и не подозревает, что совсем рядом находится оборотень. Министерство старается прикрывать пострадавших мракоборцев, а, судя по тому, что Юэн видел в больнице Святого Мунго, их таких сейчас немало. Может быть, кто-то из проходящих мимо, тоже такой же? — Нет… Я больше не человек, — сейчас Юэн не рычит и не злится. Все тело наполнено усталостью, состоит из нее на восемьдесят процентов — вместо воды. И ломит ужасно, что даже немного хочется… плакать? — Если ты не будешь держать себя в руках, кто-то может пострадать. Я знаю, что ты этого не хочешь. Ты ведь не хочешь навредить своим друзьям? Просто… помни об этом. Юэн, конечно, помнит, но что он может с собой сделать? Это еще хорошо, что не избил кого-то из академистов. С ними Юэн старался держать себя в руках, а вот на Моргане сорвался легко. — Я помню. — А мы тут получили ордер на арест Мальсиберов, — вставляет Гидеон, чтобы сменить тему. Трэверса они в прошлый раз поймали вполне удачно, но ни одному из братьев легче от этого так и не стало. — Они пока где-то заныкались, якобы уехали по делам во Францию, но через неделю должны вернуться. — Могу я пойти с вами? Конечно, они откажут, Юэн все понимает. Но ему почему-то становится ужасно тревожно от этого известия. Наверное, просто из-за скорого полнолуния мозги набекрень. — Да мы будем с Грюмом, трое против двоих, легко справимся. Если пойдем вчетвером, будет уже как-то нечестно, мы же не слабаки какие-то. Красивая отговорка. Юэн кивает. Он правда все понимает.

***

Наступает день полнолуния. Юэн уходит в камеру на всякий случай еще с утра. Укладывается там на койку, закутавшись в два одеяла, трясется от озноба, сменяющегося жаром. Ходить, двигаться — да это просто нереально. Он постоянно думает о том оборотне. Как он мог сражаться в таком состоянии? Оборотни в большинстве своем лежат в лежку перед восходом луны, а этот хоть и выглядел нездорово, все же сражался. Что давало ему сил? Мразь поймали тогда. В министерстве рассчитывали, что став человеком, он даст ответы на вопросы о Волан-де-Морте, но оборотень оказался не слишком сговорчивым. Фенрир Сивый. Это имя Юэн ненавидит теперь больше всех имен на свете. Сбежал Сивый из министерства так же легко, как и попался. И, что характерно, сразу после того, как Малфоя освободили из-под стражи — это наводило на определенные мысли. Но пойди докажи теперь кому-то, что это Малфой помог подельнику. Еще и Крауч ведет себя охренеть как странно. К черту. Юэн смотрит на полный флакон с сонным зельем, не в силах уже терпеть боль. В лазарете сказали, что следует сделать два глотка, этого должно хватить для оборотня, чтобы проспать всю ночь. Юэн осушает весь пузырек напрочь. И это единственное спасение, но даже так он все равно наутро урывками помнит: как трескались кости, перестраиваясь заново, как тело обрастало серо-рыжей шерстью, как мышцы растягивались и сокращались. Интересно, во время пыток он испытывал такую же боль?.. По ощущению, все происходило как будто не с ним. Кто-то чужой сломался на сером полу камеры, задрав голову вверх — к небу, которое невозможно было увидеть, только помнить, что оно там. Завыл протяжно от боли. А потом принялся кидаться на стены, пытаясь ранить единственного человека, находящегося поблизости — того, который спрятался под шкурой. Того, которым когда-то был сам. Потихоньку придя в себя и покинув камеру, Юэн сталкивается в коридоре с близнецами. — Мы как раз за тобой, — решительно говорит Фабиан, пока Гидеон неловко топчется позади. Большая редкость, когда они ведут себя так, обычно все с точностью наоборот. — Что-то случилось? — Тело все еще как после мясорубки, так что Юэн предпочел бы вернуться к себе да лечь спать, желательно до следующей недели. — Понадобится твоя помощь. Ночью оборотни убили человека. И снова в груди разрастается иней, покрывая собой все внутренности, сковывая сердце. — Чем я могу там помочь?.. Я же не… — Посмотришь на место убийства. Попробуешь определить, сколько их было. Если получится, будет хорошо. Нужно выяснить, кто это был и кто их подослал, на месте могут быть какие-то зацепки. Все ясно, они хотят показать ему, что такое оборотни на самом деле. Фабиан очень беспокоится, что Юэн не сможет держать себя в руках, и он прав. И, вероятно, тоже страдает чем-то похожим. Поэтому после смерти Марлин предпочел закрыться и просто молчать. Игнорировать все, что раздражало и вызывало боль. Только сейчас Юэн понимает, как сильно Фабиану на самом деле хотелось кричать. Они выдвигаются вместе почти сразу, Юэн ни кофе выпить не успевает, ни позавтракать, несмотря на зверский аппетит. Но, прибыв на место, в глубине души радуется этому. В нескольких ярдах лежит… тело? Груда костей и плоти? Юэн даже не знает, как назвать то, что видит, и подходить ближе ему совершенно не хочется. Но Гидеон и Фабиан проходят вперед, поэтому приходится последовать их примеру. Он справится. Он всякое в этой жизни видел и пережил. Наверняка это работа сбежавшего Сивого. Может быть, даже в уплату Малфою — за освобождение. — Кто… это? — Юэн делает еще несколько шагов, чтобы остановиться совсем рядом с останками. Лицо обглодали полностью, остался только заплывший кровью черный глаз, кем-то заботливо уложенный обратно в голую глазницу. — Алькор Бёрк, — отвечает Гидеон, опускаясь на корточки. — Ты вряд ли с ним знаком, последний год он работал с Морганом. В ушах шумит как от тяжелого удара по голове. Мутит. Юэн пятится назад, чувствуя, как тяжело становится дышать — воздух снова горячий, а перед глазами пелена, как это бывало в начале года. — Хотел, чтобы его отца поймали. А отец — главный палач Сам-знаешь-кого. Слышал, там жесть какая-то у них творилась дома. Грюм в итоге недавно грохнул его отца при попытке задержания. — Жалко парня, — Фабиан вздыхает и принимается осматривать покрытую подсохшей кровью редкую траву. — Ага, не повезло ему по всем фронтам. Только от отца-изверга наконец освободился, пожить мог, и тут такое. Эй, Юэн, ты в порядке? Юэн! Юэн в стороне от всех падает на колени, упираясь руками в землю, и его выворачивает самым постыдным образом — к счастью, просто слюной, желудочным соком и пеной. После этого зрение все же немного восстанавливается, а Фабиан тем временем уже помогает встать. Тело колотит. — Ты как? Нормально? — Не очень. Растирает подошвой ботинка рвоту, втаптывая ту в пожухшую траву и холодную землю. Чтобы ничего и близко не осталось. — Стареешь, чувак, — комментирует Гидеон. — Хотя это, пожалуй, и правда выглядит пострашнее чем жертвы того же Резчика. Меня тоже тошнит! Фабиан сердито дергает брата за локоть и раз и два, пока тот говорит. — Мы никому не скажем, не переживай, — как ни в чем не бывало заканчивает Гидеон свою мысль. — Прости, Юэн, это было плохой идеей, — а Фабиан извиняется. Он понимает, что пытаться разрядить обстановку сейчас бесполезно. — Тебе нужно домой. Нужно. Но где этот дом? Странное чувство утраты не покидает Юэна ни в квартире, ни на работе на следующий день. А когда ему сообщают, что Гидеон и Фабиан мертвы, оно становится еще острее. Выходит, это был их последний разговор. На кладбище собираются мракоборцы, множество рыжих голов Уизли и их родни, Орден Феникса, и, конечно, сама министр магии с мужем. Юэн стоит у двух — совершенно одинаковых — гробов и вспоминает гроб своей матери, который помогал стругать отцу. Он ненавидит кладбища, гробы, похороны и все, что с этим связано. Особенно терять близких. Особенно это. Племянники близнецов — неразлучные Том и Гвинет — стоят, держась за руки. Они спокойнее большинства взрослых, но тоже одеты в печаль. Молли Уизли плачет навзрыд, пряча лицо ладонями. Она потеряла братьев. Юэн потерял их тоже. Не просто друзей, а именно что братьев. Иногда бесячих, но очень веселых, выручавших его не раз и постоянно вытаскивающих из трясины апатии и ужаса. Они помогали Юэну переживать все потери. Как ему теперь пережить их собственную? Весь мир тупо рушится. Методично, размеренно, но рушится с каждым днем, унося почву из-под ног. Красные розы падают поочередно на крышки опущенных в одну яму гробов. Братья завещали, чтобы их похоронили именно так — желательно, вообще в одном гробу. Они почему-то всегда знали, что погибнут вместе, уйдут из этого мира так же, как и пришли, с разницей в пару минут. Один из Мальсиберов убит, второй, как и Долохов, под стражей — вместо двух человек, близнецам и Грюму отпор дали восемь действительно сильных Пожирателей смерти. Они разделили врагов как обычно, Грюму три, Пруэттам пять. Но бой был слишком тяжелым: Грюм ничего не успел сделать, когда один из братьев пал замертво. За ним следом отправился и второй. Ведь разве Гидеон мог оставить своего брата? Пусть даже в смерти. Убийцы Марлин и ее семьи наказаны. Хочется верить, что это подарит душам братьев покой. Или душе — честно говоря, всегда казалось, что она у них одна на двоих. Сыплется земля. Юэн наблюдает неотрывно, забывая моргать. И вот уже образуется насыпь, мягкий рыхлый холм, а он все стоит, не зная, что делать дальше. Люди потихоньку расходятся. — Как ты?.. Только знакомый голос приводит в чувства. Это Милс. Она стоит рядом, в паре шагов. Как бы сохраняет дистанцию, но в то же время только она ведь осталась, когда все ушли. Юэн уже не злится. После первого полнолуния он стал немного меньше злиться и срываться на окружающих. — Я в порядке. Им не о чем говорить. Скорбит каждый сам для себя, нужно просто делать вид, что все нормально. А про Айлин Юэн не спросит при всем желании, эта тема под запретом. Ее будто нет. — Может, пойдем, выпьем кофе? Или пива, — робко предлагает Милс. — Ограничусь кофе, — а Юэн почему-то не может ей отказать. Они отправляются в забегаловку неподалеку, магловскую причем. Бруствера и прочей свиты рядом нет, видимо, Милс попросила оставить их наедине, несмотря на то, что все так и ждут нового нападения Волан-де-Морта. Похоже она все еще способна полагаться на Юэна. — Извини, что сорвался тогда на тебя. Они садятся за барную стойку. Кафе очень маленькое и грязное, на полу разводы, на стене засаленная плитка с трещинами — следы буйства ночных посетителей. Но зато здесь можно говорить свободно, не боясь, что кто-нибудь типа Риты Скитер подслушает. — Странно, что ты извиняешься. Я бы не стала, — Милс хмыкает и заказывает два кофе у сонного сотрудника кафе. А затем добавляет, избегая прямого взгляда: — Я бы и разговаривать-то с собой на твоем месте не стала после… такого. — Мы слишком давно друг друга знаем. Сейчас, когда у Юэна остались только Фрэнк с Алисой, разбрасываться дружбой совсем не хочется. Он не может простить Милс, не знает, как это сделать, но надо хотя бы попытаться. У него слишком мало близких людей. С каждой смертью Юэн словно становится ближе к краю. Милс молчит, поэтому он продолжает: — Мы оба виноваты. Не только ты. Я сам допустил все это, так что не вижу смысла ненавидеть тебя и дальше. Примирительно, объективно и вроде бы искренне. — Ты правда меня ненавидел? — Милс, чувствуя, что уже можно, даже дурачится: дует щеки, выпячивая губы, поднимает взгляд. — О да, — но Юэн не хочет на нее смотреть, поэтому занимает себя подоспевшим кофе. — Почти целых два месяца. — И никаких других чувств? — Никаких. Только ненависть. Я очень-очень тебя ненавидел, — он все-таки бросает укоризненный взгляд, и тогда Милс тоскливо улыбается. — Кажется, в этот раз я превзошла себя. — Определенно. — Честно говоря, я даже боялась попадаться тебе на глаза. Вдруг ты решил бы меня придушить? — Хотелось. До сих пор, бывает, хочется. Милс смеется, зная, что он говорит не всерьез. Но смех все равно почему-то кажется нервным. И тогда Юэну самому становится страшно. — Я никогда не причиню тебе вреда. Воцаряется тишина. — Да я знаю. Что бы с тобой ни случилось, ты все еще Юэн Форни. Ты себя со свету сам сживешь, если вдруг поднимешь на меня руку. Так что я не беспокоюсь об этом, — Милс пожимает плечами и отпивает кофе. — Но орешь ты действительно страшно. Мне стоит поучиться. — Ты и так в этом мастер. — Это что, комплимент? — Стараюсь, как могу. Они поддерживают будничный разговор, используют привычный стиль общения и старые шутки-подколы. Но Юэн никак не может избавиться от состояния отчужденности. — Как там Реджинальд? Его ты хотя бы чудесной новостью не огорошила? Реджинальд неоднократно порывался навестить Юэна, но тот попросил колдомедиков пускать только близнецов и Фрэнка с Алисой. Других видеть не хотелось и уж в особенности бедного Реджинальда. — Он в порядке. Столько времени в плену, конечно, не прошло даром, но он уже восстанавливается, недавно вернулся к работе, как и ты. И… я ничего не собираюсь ему рассказывать. Волан-де-Морт держал Реджинальда при себе ради одной единственной цели: измученному и сломленному показать пытки любимой женщины, чтобы получить заветный адрес. Реджинальд не заслужил всего этого. Предательства — и жены, и приятеля. Пыток — просто за то, что когда-то полюбил не ту женщину. Выбора — между женой и ребенком, который в итоге даже и не его. — Хорошо. — Пусть все остается как есть, — Милс опускает уже совсем пустую чашку. Кофе тут оставляет желать лучшего, но она не кривится, не морщится, не возмущается им совсем. — Если он сам поймет, что ж, так тому и быть. Но… у Айлин и так ужасный стресс. Она до сих пор плохо спит по ночам. Немного помогают твои модельки, — улыбается нежно, но очень грустно, — они успокаивают ее. Может быть, если бы ты навестил ее… — Нет. Не заставляй меня. Пожалуйста. — Прости. Ему лучше тоже забыть ее. Чем больше пройдет времени без Айлин, тем будет лучше и легче. — Кстати, может, хочешь вернуться ко мне назад в охрану? Краучу пришлось тебя отстранить, и я допустила это, потому что, ну, мне казалось, ты не захочешь меня видеть и уж тем более работать со мной. Но если ты все-таки… — Я подумаю. Юэн не говорит «Нет», хотя это однозначное нет, разумеется. Видеть ее по-прежнему тяжело, вряд ли после одного разговора что-то кардинально изменится. И качественно выполнять такую работу теперь тоже не выйдет. Но все же лучше «я подумаю». Просто чтобы не ставить между ними точку, не прочерчивать границу разрастающегося отчуждения. — Ладно. А, еще забыла кое-что. Через пару дней все соберутся у Фрэнка и Алисы. Ты придешь? Я познакомлю тебя с Мартой… Юэн одаряет Милс настолько красноречиво свирепым взглядом, что она прерывается, не успев начать описывать достоинства своей очередной подружки. — Ты говорил, что подумаешь над этим, когда война кончится, — весь ее вид говорит «не смотри на меня так». — Об отношениях с кем-нибудь. А я думаю, война уже скоро кончится. Кое-кто потерял существенную часть своей армии. — Какие нахер отношения? Ты рехнулась? Я гребаный… Зубы аж скрипят от того, как крепко сжаты. — Да-да, не надо лишний раз напоминать мне о том, как я сломала тебе жизнь. — Я этого не говорил, — Юэн вынимает бумажник, принимаясь искать в нем заначку из магловских фунтов, чтобы занять руки и голову. Жаль, мелочи нет, придется разменивать. — Не говорил. Но ведь это так. Если бы я не послала тебя туда, не приказала… Чувство вины из Милс буквально выплескивается. И его так много, что, наверное, можно утонуть, если позволить говорить ей и дальше. — Я не жалею, о том что сделал. Я… — Юэн запинается, сжимая в руке банкноту. — Думаю, любой нормальный отец пожертвовал бы собой ради ребенка. — Но ты ведь не знал, что это твой ребенок. И что? Что это меняет? — На мои чувства к ней это не влияло, если честно. Ты была права, я был ей и отец, и мать. Да, если бы я знал, мне было бы сложнее сохранить холодную голову, но в остальном… Он и так-то был в полном ужасе, но знай Юэн правду, смог бы действовать здраво? Или просто кинулся бы сразу в пасть голодному волку, лишь бы отвлечь от ребенка? — Так что все к лучшему. Даже если бы Айлин не была моей дочерью, я бы не жалел сейчас о том, что спас ее. Никогда. Я бы пожертвовал собой сколько угодно раз, чтобы ее спасти. Жалеет он только о том, что выжил при этом. Впрочем, не в первый раз и, видимо, не в последний. — А я всегда думала, что ты закомплексованный бесчувственный сухарь, не способный на такие слова. — Заткнись. К Долгопупсам на ужин Юэн не приходит — и даже не потому что не хочет, и не потому что не пригласили (пригласили, конечно, хотя Юэну казалось, что больше для галочки). Ужин не состоится вообще. Волан-де-Морт ночью нападает на Министерство магии. И это уже не попытка напугать, как было раньше, не способ отвлечь внимание, а настоящий штурм: с великанами, марширующими по Лондону и разрушающими дома маглов, с сотнями одетых в черное и хохочущих Пожирателей, с убивающими проклятиями, посылаемыми направо и налево. Весь магический мир приходит в ужас. Мир маглов, пытающийся обосновать происходящее тайфунами и цунами, в ужас приходит тоже. На сей раз Милс и Реджинальда эвакуируют в первую очередь, отправляя в некое безопасное место. Остальные же остаются. Все равно большинству бежать некуда. Крауч с горящей жопой пытается одновременно и волшебников, собравшихся в министерстве, защитить, и нарушение Статута о Секретности предотвратить. И то и другое получается у него из рук вон плохо. В конце концов, министерство магии отнюдь не неприступная крепость, а обычное припрятанное маскирующими чарами здание в самом сердце Великобритании. Юэна посылают прикрывать специалистов по стиранию памяти, которые должны попытаться предотвратить глобальный международный коллапс, так что всю основную заварушку он благополучно пропускает. Юэн не знает, что где-то там Дамблдор снова бросает вызов Волан-де-Морту — ему хватает других проблем. Например, великана, сносящего все на своем пути. Земля дрожит, а по мостовой проходятся трещины, маглы, которым не повезло очутиться на площади, бросаются врассыпную, вопя в неистовом ужасе. Двое волшебников, чья защита лежит на плечах Юэна, стоически игнорируют монстра, бегут к маглам — никого нельзя упустить! Их долг не дать людям узнать о существовании волшебства, а заодно спасти хрупкую психику. Его долг спасти нечто более осязаемое. Неподалеку Ричард Уильямсон сражается с ползущими откуда-то из-за угла инферналами. Под его опекой тоже парочка волшебников, и Юэн даже не знает, что лучше — с этими трупаками сражаться, или… Огромная великанья дубина с размаху врезается в землю, целя в семейную чету маглов. … или это! Наверное, чудом только получилось оттолкнуть людей с места приземления многотонного оружия. Но кто-то все равно кричит, стонет, трудно понять, что произошло, потому что воздух вокруг наполняется пылью, кремниевым запахом огнива и мелкими осколками камней. Видят ли маглы великанов или для них это нечто бесформенное, невидимое, что разрушает соседние здания и превращает памятники с постаментов в груду щебня? Юэн не помнит, да и не до того сейчас. — Инкарцеро! — Он отправляет в полет огромную веревку точно лассо, но всей силы магии не хватает, чтобы удержать ревущего в ярости великана. Огненный шар, выпущенный из волшебной палочки, достигает искаженной морды, а ослепленный великан от боли становится еще свирепее. Он топчется, скачками дробит землю под собой, вырываясь из хватки, несется гигантским самосвалом, чтобы раздавить бегущих впереди людей. Великан несравненно быстрее, и против воли Юэн вспоминает Сивого. Неотвратимость его приближения. Дьявольскую скорость. Непробиваемость толстой шкуры. И тот безумный страх, мысль, что спасти ее от смерти не получится. Один из подопечных волшебников вопит от боли, и с останавливающимся сердцем Юэн видит, как великан наступает еще раз — теперь уже не на ноги, а на всего волшебника целиком. И вот вроде бы есть цель. Задание. Но нападает такая апатия, что стоя перед лицом смерти в виде золотого фонтана с Трафальгарской площади, падающего на голову, Юэн не пытается ни защититься, ни отскочить. Это даже не попытка пожертвовать собой. Просто желание, чтобы все закончилось. Юэн сдается.