Варенье из одуванчиков

      В вагоне старого поезда царила убаюкивающая тишина, нарушаемая лишь мягким постукиванием колёс, плавно несущих состав сквозь вечерние сумерки. Тусклый свет ламп, подвешенных под потолком, едва освещал купе; их мерцающее сияние мягко отражалось на потёртых деревянных панелях. Запах времени — смесь металла, старой ткани и лёгкий оттенок табака — наполнял воздух.       Пассажиров было немного: пара спящих, одинокий кондуктор, который задумчиво пролистывал книгу, и двое, сидящие напротив друг друга у окна. Одна из них — пожилая женщина с лицом, украшенным сетью морщин, но в этих морщинках отражалась тёплая, мудрая улыбка, от которой веяло покоем. На ней был скромный тёмный платок и простое кимоно — слегка изношенное, однако чистое. В руках она держала небольшой узелок, из которого иногда выглядывала стеклянная баночка.       Её доброжелательный взгляд был устремлён на её спутника — крупного мужчину с широкими плечами и мощными руками, сложенными на груди. Его длинные белоснежные волосы были собраны в небрежный хвост, а яркие украшения на руках придавали ему вид, казалось бы, совсем не подходящий для этого старого поезда. Мужчина лениво вздыхал, время от времени глядя в окно, за которым проносились поля и редкие огоньки далёких домов. На его лице читалось явное недовольство, и это привлекло внимание старушки.       Наконец, она мягко улыбнулась и тихим, но уверенным голосом нарушила тишину:       — Вы выглядите подавленным, молодой человек.       Он слегка вздрогнул, словно пробудившись от глубоких раздумий, и обратил взор на собеседницу. Его губы дрогнули в слабой улыбке.       — Да, вы правы! — произнёс он с неохотной искренностью. — Пропустил свадьбу лучшего друга. Совсем не блестяще! Дела, дела… Всё веселье прошло мимо, а я вот еду здесь, в этом поезде!       Он фыркнул. Старушка мягко засмеялась.       — Я тоже пропустила свадьбу, — сказала она с лёгкой грустью. — У моей дорогой внучки. Весьма неловко, не правда ли? Представьте, слишком долго странствовала по миру и не успела вернуться вовремя. А обо всём узнала лишь от других родственников…       Её слова прозвучали с лёгкой ноткой самоиронии, вызвав у собеседника неожиданную улыбку. Он расхохотался, и его глубокий, бархатный голос приятно разлился по вагону.       — Вы, я вижу, боевая старушка, — отозвался он, чуть подавшись вперёд. — Совсем ничего не боитесь, раз так смело отправляетесь в путешествия.       — Зовите меня просто Микото, — весело ответила она, поправив платок. — А вы, юноша, кто же?       — Тенген Узуй, — представился он с некоторой гордостью, но с явным уважением в голосе.       — Что ж, Тенген, я рада знакомству, — сказала Микото и, достав из узелка баночку, протянула её ему. — Не хотите попробовать моего варенья из одуванчиков? Очень полезно и сладко.       Тенген удивлённо приподнял брови, но сдержать любопытства не смог. Осторожно взяв баночку, он раскрутил крышку и взял ложечку, которую старушка предусмотрительно протянула ему. Положив на язык немного янтарного варенья, он на мгновение замер.       — Вкусно, — признался он, слегка удивлённый. — Очень необычно!       «Кажется, я пробовал нечто похожее в доме Ренгоку. Или это всего лишь игра моего воображения?» — подумал Тенген.       — Знаете, оно не только пахнет одуванчиками, но и хранит тепло воспоминаний. Оттого и вкус его вдвойне прекрасен, — с улыбкой сказала старушка, сложив руки на коленях. — И, кстати, вспомнилась мне одна история… А вы слышали легенду о небесных драконах?       В её глазах мелькнул озорной огонёк, и Тенген, внезапно заинтригованный, потёр подбородок, готовясь слушать. За окном сумерки становились всё гуще, поезд плавно уносил их всё дальше, а вагон наполнялся атмосферой их непринуждённого разговора.

⋇⋆✦⋆⋇

      На фоне величественного храма, купающегося в багряном свете заката, разворачивалось торжество любви — трогательная церемония бракосочетания. Лёгкий ветерок колыхал бумажные фонарики, выстроившиеся вдоль аллеи, создавая причудливую игру теней. Гости, облачённые в традиционные кимоно, озаряли округу своими счастливыми улыбками. Мэй, в белоснежном сиромуку, выглядела воплощением невинности и чистоты. Глядя на эту хрупкую девушку, было сложно представить, что она когда-то с лёгкостью перепрыгивала с крыши на крышу. Её лицо сияло изнутри, а глаза, полные волнения и радости, сверкали, словно звёзды. Рядом с ней стоял Кёджуро в строгом чёрном хаори и хакама, его осанка была полна гордости, а взгляд — нежности и восхищения своей невестой.       Мэй казалось невероятным, что этот волшебный день наконец настал. Сегодня она выходила замуж. Если бы кто-то сказал ей об этом раньше, она бы, вероятно, ужаснулась, но теперь всё было иначе — бывшая Кавасаки вступала в брак по любви, с человеком, с которым мечтала разделить свою судьбу.       — Волнуешься? — прозвучал ласковый голос истребителя.       Она вздрогнула, словно от лёгкого дуновения прохладного ветра, и робко повела плечами, взглянув на улыбающегося Кёджуро. Он нежно поддерживал её, ведя рядом, как самое драгоценное сокровище.       — Немного, — призналась она шёпотом, одарив его нежной улыбкой.       — В нашу первую встречу ты казалась отважнее, мисс обезьянка.       Мэй в ответ залилась смехом. И правда ведь. Сколько всего случилось, сколько испытаний было пройдено — этот день должен был казаться ей сущим пустяком. Но на деле он был самым волнительным из всех, что ей доводилось пережить. Даже побег с прошлой свадьбы не вызывал такого трепета.       Ах, какое суматошное было утро! Мэй окружили её новые подруги-истребительницы и добрые товарищи Кёджуро. Они искусно создали для будущей госпожи Ренгоку изысканную причёску, нанесли безупречный макияж и облачили её в свадебный наряд, заранее приготовленный Шинджуро. Этот наряд когда-то принадлежал прежней хозяйке дома, и глава семейства страстно желал, чтобы Мэй его надела. Бывшая Кавасаки также не забыла приколоть к одежде брошь от Шинджуро и украсить волосы заколкой с красными и жёлтыми лентами от Кёджуро — той самой, с их первого свидания. Увидев её в свадебном кимоно, хозяин дома не смог сдержать слёз и, едва не испортив одеяние, бросился к будущей Ренгоку с объятиями.       В этот день Мэй открыла для себя доброту множества сердец, и уму было непостижимо, сколько приятных знакомств ей удалось обрести. Конечно, некоторых друзей Кёджуро она знала и прежде, но лишь теперь они стали по-настоящему близки. И поздравлениям, казалось, не было конца. Все искренне радовались счастью молодых — никогда прежде Мэй не встречала обилие столь неподдельной радости и любви.       Если бы только няня Микото могла увидеть, какой стала Мэй! И хотя бывшая Кавасаки пыталась отогнать тревожные мысли, они, словно призраки, вновь и вновь возвращались. От старушки не было вестей, а поиски по всей стране напоминали отчаянную погоню за мечтой.       Но сейчас не время для тревог — ведь этот день принадлежал только Мэй и её счастью. Понервничать она ещё успеет, но чуть позже…       — Зато ты, я смотрю, спокоен.       Истребитель хитро взглянул на неё и, наклонившись ближе, произнёс:       — Тебе кажется.       Мечник нежно перехватил её ладонь, переплетая пальцы.       — Поверю, — засмеялась она.       — Знаешь, — тихо начал охотник, — один мой друг когда-то сказал, что красивые девушки с неба не падают. Но, кажется, он сильно ошибся. Кто бы мог подумать, что именно моя жена упадёт мне в руки прямо с небес?       Мэй вспомнила их первую встречу — действительно, это было забавно и даже немного романтично.       — Что ж, — продолжила хихикать бывшая Кавасаки, — твой друг, видимо, ничего не понимает в красивых девушках.       — Ну как тебе сказать… у него сейчас три жены.       — Три жены?!       И они оба рассмеялись.       Вскоре начался нескончаемый поток поздравлений. Родные и друзья подходили, осыпая молодожёнов пожеланиями счастья, процветания и вечной любви. Мэй, с лёгким поклоном, принимала каждое слово, чувствуя, как её сердце наполнялось теплом.       В стороне, не в силах сдержать переполнявшие его чувства, стоял Шинджуро. Его крупные руки дрожали, по лицу струились слёзы, которые он не пытался скрыть. Кто бы мог подумать, что этот грозный мужчина так раним в душе? Его рыдания отдавались эхом во дворе, и, несмотря на все попытки успокоить, он срывался на громкие всхлипы, вновь и вновь повторяя сыну: «Не смей обижать Мэй!»       На что Кёджуро каждый раз с улыбкой отвечал: «Не буду, отец!»       Рядом с ним, контрастируя с его эмоциями, весело пищал Сенджуро. Его восторг был таким искренним и ярким, что, не в силах устоять, он бросился обнимать Мэй, совершенно не беспокоясь о её праздничном кимоно — и младший Ренгоку, и старший, в своём эмоциональном порыве были до смешного похожи. Он прижимался к ней, словно к любимой старшей сестре, смеясь и быстро говоря что-то столь сбивчиво, что никто не мог разобрать ни слова. Однако эта сцена была невероятно трогательной. Было много смеха и поздравлений, а особенно — счастливых слёз Шинджуро, который, собрав всех Ренгоку в объятия, широко улыбался и хохотал от переполнявшего его счастья. Да уж, эта свадьба, собравшая такое количество людей и эмоций, останется в памяти надолго.       Когда торжество стало утихать, а гости начали расходиться, вечерние огни окутали всё вокруг особым, волшебным сиянием. Кёджуро, внезапно наклонившись к Мэй, ловко подхватил её на руки, словно она была пушинкой. Её восторженный крик тут же потонул в его громком, искреннем смехе. Крепко прижимая её к себе, истребитель закружил любимую в танце.       — Как я счастлив, что теперь ты всегда будешь рядом! — воскликнул он.       Мэй, охваченная вихрем эмоций, тихо смеялась, обнимая его за шею.       — Я люблю тебя, Кёджуро!       Её сердце билось так стремительно, что казалось, оно вот-вот вырвется из груди. Белоснежный наряд лёгкими волнами колыхался на ветру, словно облако. Кёджуро кружил жену всё быстрее, и его смех, наполненный любовью, разливался в тишине утихшего праздника.       Теперь она стала Мэй Ренгоку. У неё появился настоящий дом и любящий муж. Она обрела ту самую семью, о которой мечтала долгие годы…       — Я тоже люблю тебя, — с трепетом произнёс он, поцеловав её в щёку. — Госпожа моего сердца…

⋇⋆✦⋆⋇

      Кёджуро сидел в полумраке комнаты, задумчиво склонив голову. Празднование их свадьбы давно стихло. Шумные гости разошлись, и всё погрузилось в глубокую тишину, нарушаемую лишь едва слышимым потрескиванием свечей. Теперь он остался наедине с Мэй в их спальне. Его Мэй.       Эта ночь обещала быть особенной для них обоих.       Он сглотнул, пытаясь скрыть нарастающее волнение, но колени и руки предательски дрожали. В груди бушевало желание — пылкое, необузданное, стремящееся вырваться на свободу. Опасный жар, словно лесной пожар, стремительно разливался по его телу, ослабляя контроль над разумом. Сдерживать себя было мучительно трудно.       В это время тишину комнаты нарушили мягкие шаги. Кёджуро вздрогнул, словно от невидимого прикосновения, когда из полумрака выступила хрупкая, завораживающая фигура — это была Мэй. Она двигалась с грацией, от которой захватывало дух. Словно уличная танцовщица, опьянённая своей красотой, она несла себя с королевской уверенностью и достоинством. Её присутствие, подобно магниту, притягивало его, и каждый её шаг разжигал в его теле искры желания. Кёджуро трепетал, словно пред ним предстало само божество, с томящим желанием, пульсирующим в сердце, едва не прикусывая губы от нарастающего волнения. И, если быть до конца честным, Мэй и в самом деле была для него божеством, его госпожой. Той, кому принадлежала вся его душа.       Она медленно приближалась к нему, плавно покачивая бедрами. В её глазах таилось опасное лисье коварство, а алые губы тронула обольстительная улыбка. В тишине раздался тихий шелест ткани — госпожа Ренгоку начала медленно, словно в колдовском ритуале, снимать с себя свадебные украшения и одежду, одно за другим. Конечно, это мог бы сделать Кёджуро, её муж, но сегодня, казалось, Мэй решила взять инициативу в свои руки. Пока что.       На пол опустились лёгкие слои сиромуку. Белый шёлк, подобно ускользающему туману, мягко скользнул вниз, обнажив её до одной лишь тонкой ткани хададзюбана. Белоснежный, почти невесомый материал обрисовывал её стройное тело, подчёркивая каждый соблазнительный изгиб. Сквозь полупрозрачную ткань проглядывали округлые бедра и упругая грудь, дразня воображение Кёджуро.       Кёджуро затаил дыхание. Его взгляд невольно устремился вверх, изучая фигуру Мэй. В этот миг мечнику потребовалась огромная выдержка, чтобы не потерять самообладание и не поддаться искушению, нарушив правила госпожи Ренгоку. Мэй тем временем остановилась прямо перед истребителем, одарив его взглядом, в котором было всё: нежность, уверенность, лёгкая насмешка и… тепло, согревающее его до самой глубины души.       — Ты чего такой застенчивый? — прошептала она хриплым, едва слышным голосом.       Она пылала желанием, и он чувствовал это каждой клеточкой. Пленённый её красотой, он сгорал от нетерпения обладать ею, и она это знала.       Но всё же, они решили продлить это томление… эту восхитительную игру.       Он промолчал, лишь сглотнул, чувствуя, как в груди разгоралось пламя, в котором, помимо страсти, пылала нежная и безграничная любовь к Мэй. Её взгляд, полный огня, медленно скользнул по нему, словно исследуя свою добычу. В глазах супруги плескалась страсть, смешанная с лёгким насмешливым высокомерием, от которого у Кёджуро перехватывало дыхание.       — Мой дорогой муж, — промурлыкала она, — почему ты всё ещё в одежде?       Мэй изящно вытянула ножку вперёд и плавно приподняла его подбородок кончиками пальцев. Её движение было лёгким и властным, как у королевы, но в нём сквозила едва заметная дрожь, выдающая сладкое волнение госпожи Ренгоку. Кёджуро покорно взглянул на свою любимую снизу вверх. В этом взгляде было сказано больше, чем словами: она могла играть с ним сколько угодно, пока его терпение не иссякнет, и тогда он заставит её забыть о сне надолго. И, Боже, как же это нравилось Мэй — её щёки залил яркий румянец, дыхание стало учащённым, а стеснение отступило на задний план.       Его сильные руки мягко обхватили её ступню. Затем, медленно и с трепетом, Кёджуро наклонился и коснулся губами её хрупкой, изящной ножки. Его поцелуй был лёгким, почти невесомым, но в нём скрывалась такая бурная чувственность, что тело Мэй предательски отозвалось едва уловимой дрожью. Этот поцелуй стал лишь прологом к большему. Каждое движение, каждый взгляд истребителя словно шептали: всё только начинается.       Мэй не противилась, однако её дыхание, ускоряясь, стало неровным и томным, а на губах заиграла едва заметная, трепетная улыбка. Кёджуро двигался медленно, но неумолимо, и каждый его поцелуй оставлял горячий, жгучий след, опаляя кожу. Когда его губы коснулись внутренней стороны бедра, Мэй ощутила, как внутри всё напряглось до предела, словно натянутая струна, готовая лопнуть. Его касания, его дыхание, его губы — всё это погружало её в пучину невыразимых ощущений, раскаляя каждую клеточку тела. И вдруг — она ощутила лёгкий укус. Его зубы нежно коснулись её бархатной кожи, вызвав мгновенную вспышку. После чего шершавый язык мягко скользнул по месту укуса, утоляя жжение. Мэй резко выдохнула, и из её губ невольно вырвался тихий, почти умоляющий стон. Она прижала ладонь к губам, стараясь удержать свои чувства.       Господь, только бы никто в поместье не услышал её. От одной лишь мысли о том, как она, теряя себя в его объятиях, могла быть услышана, её охватывал стыд. Но Кёджуро даже не думал останавливаться. Истребитель снова склонился к жене, и его губы возобновили своё настойчивое исследование её тела. Поцелуи были тёплыми, медленными, но в их неспешности чувствовалась неумолимая жадность. Каждое прикосновение отдавалось дрожью, и каждая точка, которой он касался, откликалась ласкам, будоража волны удовольствия.       Мэй тяжело задышала, запустив пальцы в его густые волосы. Проклятье. Госпожа Ренгоку ощутила, как его рука скользнула по её ногам, оставляя за собой будоражащий след, поднялась выше и задержалась на её ягодицах, мягко, но уверенно сжимая их. Колени предательски подкашивались, и тело больше не слушалось разума. Неужели перед ней был тот самый мечник, который робел от её нежных поцелуев? Или Ренгоку оказался волком в овечьей шкуре? Её пальцы инстинктивно потянули его волосы назад, заставив истребителя замереть на мгновение. Мэй попыталась найти опору, хоть немного сдвинуть ноги, вернуть себе контроль, но его руки тут же остановились на её бёдрах, надёжно удержав её на месте. Его движение было властным, но в то же время нежным, словно он безмолвно говорил: «Ты не уйдёшь».       Электрический разряд пробежал по телу Мэй, и она рефлекторно откинула голову назад, отдаваясь его неспешным, но мучительно сладким ласкам. Это было похоже на безумие — обжигающее и беспощадное, но столь желанное, что она готова была утонуть в нём. Руки охотника продолжали свой путь, исследуя каждый дюйм её тела, не оставляя ни единого участка без внимания. С каждым прикосновением он дарил ей новую волну удовольствия. Но Мэй не собиралась так просто поддаваться. Она не могла позволить ему быть единственным, кто задавал тон этой ночи. Всё-таки сегодня была её очередь быть главной.       — Кёджуро. Посмотри на меня.       Он с неохотой отстранился, разрываясь между собственными желаниями, оставаясь на коленях перед своей возлюбленной. Его взгляд был полон голода, в котором проскальзывало трепетное ожидание. Мэй, обвив его лицо ладонями, нежно притянула мечника ближе, коснувшись его губ своими — дразня и маня. Её пальцы плавно скользнули по его плечам, ощущая напряжение мышц под ладонями, прежде чем с лёгким нажимом заставить Кёджуро лечь на мягкий футон. Истребитель поддался её напору без единого слова. Не теряя ни мгновения, Мэй с грацией кошки устроилась на нём сверху. Кёджуро задержал дыхание. Его взгляд опасно скользнул по её силуэту, задерживаясь на каждой линии тела супруги, едва прикрытого тончайшей тканью. Мэй была так прекрасна, что охотнику казалось, будто он попал в сладкий плен грёз.       Мэй сделала глубокий вдох, собирая все свои чувства в кулак, и наконец, позволила ему прикоснуться к себе. Её ладонь нежно легла на руку мечника, направляя её к своей груди. Тепло его пальцев мгновенно окутало её кожу, словно искры, вызывая новый всплеск наслаждения. В то время как другая рука Кёджуро опустилась на её бедро, его пальцы, сжимая ткань, пробудили неистовый экстаз, который разлился по всему телу, как электрический ток. Внутри Мэй нарастало ощущение тяжести, соски напрягались под лёгким слоем ткани, откликаясь на каждое его прикосновение.       Его пальцы ласково обвили её грудь, бережно массируя нежную кожу. Мэй невольно зажмурилась от нахлынувших чувств. Холодные кончики её пальцев осторожно скользнули под ткань его одежды, нежно очерчивая тонкие линии шрамов, хранящих истории его битв с демонами. Касания Мэй заставили Кёджуро вздрогнуть; он закрыл глаза и издал короткий, полный наслаждения выдох. На её лице расцвела смущённая, но игривая улыбка, когда она почувствовала под собой его нарастающее возбуждение. Не в силах устоять перед искушением, госпожа Ренгоку слегка поддалась вперёд, вызвав у мужа утробный стон.       Бывшая Кавасаки, продолжая играть с огнём, прижалась ближе, самодовольно хмыкнув, осознав, как быстро и сильно он реагировал на её прикосновения. Однако терпение Кёджуро достигло предела — он больше не мог выносить её дразнящую провокацию. В одно мгновение его сильные руки обвили её талию, и Мэй даже не успела осознать, как оказалась под ним, потеряв всякий контроль. Она удивлённо ахнула, когда мечник властно навис над ней. С тяжёлым вздохом Кёджуро начал избавляться от остатков одежды. Когда его загорелое, мускулистое тело открылось перед её взором, госпожа Ренгоку невольно закусила губу, внимательно осматривая его. Её реакция вызвала у мечника мягкую, почти торжествующую улыбку. В следующее мгновение он уверенно освободил и её от последних слоёв ткани.       Не дав ей ни мгновения на смущение, он наклонился ближе. Его губы осторожно коснулись её уха, оставив на коже след горячего дыхания. Мэй с тихим вздохом откликнулась, когда мечник нежно прикусил мочку, ласково проведя по ней языком, прежде чем спуститься к её шее. Его уста оставляли после себя лёгкие розоватые отметины, едва ощутимые укусы, каждый из которых отзывался сладкой болью. Мэй с трудом сдерживала громкие стоны, которые грозились сорваться с её губ. Касания охотника мягко скользнули ещё ниже, исследуя каждый дюйм кожи, пока не остановились на одной из её грудей. С лёгкостью и осторожностью он прикусил сосок, игриво лаская его кончиком языка. В этот миг по телу Мэй пробежала волна волнения, подобная электрическому разряду, наполнив её сердце трепетной нежностью.       Извиваясь под ним, Мэй с досадой осознавала, что власть в этой игре не в её руках. А она так жаждала отомстить за мучительное ожидание — именно Кёджуро должен был занять её место. Но вместо этого он оказался хищным зверем, который позволял ей лишь играть по своим правилам. После томительных и нежных ласк, от которых у неё кружилась голова, мечник слегка приподнялся и медленно развёл её ноги. Бёдра Мэй невольно задрожали, и в ней закипело трепетное предвкушение, смешанное с лёгким страхом — ведь первый раз может быть болезненным, если не расслабиться и не подготовиться. Однако она доверяла любимому безоговорочно, зная, что он никогда не позволит причинить ей боль.       — Ты готова? — его голос прозвучал низко и хрипло, с оттенком страсти, которую он больше не мог скрывать. Этот новый для неё тембр заставил сердце Мэй дрогнуть, а дыхание сбиться. Она с трудом собрала мысли и ответила:       — Конечно.       Кёджуро двинулся осторожно. Её тело, напрягаясь, постепенно привыкало к новым ощущениям, и лёгкая вспышка боли, как мимолётный импульс, быстро уступила место тёплой волне наслаждения, нежно разливающейся по груди. Движения охотника были медленными, почти мучительно сдержанными, в каждом из которых ощущалась глубокая забота. Горячее, напряжённое тело Кёджуро склонилось над ней, и Мэй инстинктивно обвила его шею руками, притягивая его ближе.       Она с трудом отыскала его губы, увлекая в поцелуй. Сердце забилось быстрее, а душу охватило лихорадочное волнение. Кровь стремительно разгонялась по венам, будоража разум. Воздух вокруг них, словно натянутая струна, задрожал от срывающихся стонов. Темп нарастал, движения становились всё более резкими и ритмичными.       Кёджуро резко выдохнул, будто теряя контроль, и, схватив её запястья, аккуратно прижал их к футону. Ещё одно усилие, ещё один резкий рывок — и мечник замер, его дыхание стало глубоким и прерывистым. Губы охотника едва коснулись щёки Мэй, оставив нежный, трепетный поцелуй. Затем они оба обмякли, тяжело дыша и наслаждаясь мгновением.       Истребитель медленно повернулся на бок, заключив жену в крепкие объятия. Его грудь поднималась и опускалась в такт тяжёлому дыханию, постепенно успокаиваясь. Он наклонил голову, утыкаясь лицом в её мягкие, пахнущие вареньем волосы. Мэй лежала, словно в полудрёме, ощущая, как её тело всё ещё отзывалось на прошедшую бурю чувств. Она обвила руками его спину, прижимаясь ближе. В груди разливалось тепло — тихое и щемящее, подобное нежному рассвету, наполняя её до краёв. Сердце билось медленно и сладко, отбивая ритм счастья.       — Кёджуро…       Она приподнялась, чтобы встретить его взгляд, и на её губах расцвела едва заметная, коварная улыбка.       — Да, моя милая Мэй?       — Ты же не думал, что на этом всё? — её голос прозвучал игриво, обещая долгожданный реванш за все мучительные дни ожидания.       Кёджуро рассмеялся. Смех его был тёплым, обволакивающим, словно пуховое одеяло. Он явно недооценил силу, скрытую за её невинным обликом.       — Ну что ж, — произнёс он, притягивая её ближе, — видимо, ночь действительно обещает быть долгой.

⋇⋆✦⋆⋇

      Следующим утром.       Первые лучи солнца, ласково проникая сквозь бумажные ширмы, наполняли комнату тёплым, золотистым светом. Мэй проснулась раньше всех, и душа её была полна лёгкости и тепла. Потянувшись, она взглянула на мужа, мирно спящего рядом. Его лицо выражало умиротворение, а на губах играла едва заметная улыбка — даже во сне он излучал спокойствие и счастье. Сердце госпожи Ренгоку переполнилось нежностью, и, с трудом сдерживая счастливую улыбку, она тихо наклонилась, оставив на его скуле почти невесомый поцелуй.       Как чудесно было осознавать, что Мэй стала Ренгоку, оставив в прошлом ненавистную девичью фамилию. Теперь она принадлежала к большой, любящей семье; Мэй стала женой — женщиной, которая любила всей душой и была любима в ответ. Мысли о будущем, о том, что однажды она, возможно, подарит Кёджуро ребёнка, наполняли её сладким трепетом и тихой радостью. У неё будет большая, дружная семья… Ещё недавно такая мысль могла бы её смутить, но теперь всё изменилось.       Набросив лёгкий наряд, она осторожно скользнула за сёдзи, стараясь не нарушить хрупкую тишину утреннего часа. Воздух был свеж и чуть морозен, вокруг царила безмятежная пустота, и всё сладко дремало. Казалось, ничто не могло нарушить этот покой, если бы не одна тревожная мысль, что не давала Мэй покоя. В этот миг воспоминания о другом нахлынули на неё, обрушив тень беспокойства. Няня. Уже столько времени не было вестей о её любимой няне, женщине, что была ей как родная. Где она? Что с ней? Эти мысли терзали Ренгоку, и Мэй почувствовала, как слёзы вновь наворачивались на глаза. Смахнув их дрожащей рукой, она прошептала себе, что должна быть сильной.       Однако сердце терзали переживания, и самое ужасное было в том, что Мэй ничего не могла изменить — её руки были связаны. Вдохнув глубже, Ренгоку вышла за ворота поместья, надеясь развеяться. Утренний воздух постепенно убаюкивал её смятение. Надо было взять себя в руки. Всё обязательно наладится — нельзя сдаваться, нужно продолжать поиски…       «Как же порой непросто верить, что всё будет хорошо…» — подумала Мэй.       Няня уже в преклонных годах и где-то одна. Что, если с ней случилось несчастье, а Мэй далеко? Эти тревожные мысли не покидали её. Ренгоку встряхнула головой, пытаясь отогнать беспокойство, и лёгкий ветерок игриво растрепал её волосы. Как бы она хотела, чтобы няня была рядом! Мэй столько всего желала ей поведать: как сбежала со свадьбы, перепрыгивая по крышам, и как в тот миг судьба свела её с будущим мужем, когда она оказалась в его объятиях. Сколько невысказанных слов накопилось за время, проведённое в доме Кавасаки…       Мэй зажмурилась, щурясь от внезапных ослепительных лучей, и обняла себя за плечи. Пора было возвращаться в дом, иначе Кёджуро мог заметить её отсутствие. Но Ренгоку застыла, услышав совсем рядом родной голос — такой знакомый и тёплый, что её сердце невольно замерло:       — Моя родная, ты так выросла.       Мэй не могла поверить своим ушам и застыла, словно статуя, в немом изумлении. Мгновение длилось вечность, прежде чем она нашла в себе мужество повернуть голову и увидеть перед собой знакомый с детства облик. Это была её няня. Дорогая бабушка стояла перед ней — всё такая же добрая и светлая, с той же ласковой улыбкой, что согревала её в самые трудные времена. Самый близкий и родной человек.       Няня протянула руки и мягко сказала:       — Ну же, иди сюда, я тебя обниму. Мы так давно не виделись.       Мэй не выдержала и разрыдалась. В один миг из взрослой девушки она превратилась в маленькую девочку, отчаянно нуждающуюся в любви. Слёзы счастья, облегчения и тоски стекали по её щекам, когда она бросилась в объятия любимой старушки. Её голос дрожал, когда она всхлипывала:       — Я так скучала! Мне так не хватало тебя, ты даже не представляешь…       Няня лишь нежно поглаживала её по голове, как в те далёкие, беззаботные времена.       — Всё хорошо, моя милая девочка, — прошептала она, обняв её с нежностью. — Теперь я рядом. Ты справилась, и я горжусь тобой, — затем, с лёгким хихиканьем, добавила: — Кто бы мог подумать, что наша дорогая Мэй окажется столь храброй, чтобы сбежать от нежеланной свадьбы? О тебе много говорили, и вести дошли даже до меня!       Мэй, внезапно рассмеявшись сквозь слёзы, отстранилась, чтобы взглянуть на неё. Сердце Ренгоку, долгое время сжатое тревогой, наконец обрело покой.       — Где ты была всё это время? — наконец вырвался у неё долгожданный вопрос.       Няня загадочно склонила голову на бок, и её глаза блеснули озорством.       — Скажем так, я ввязалась в большое приключение из-за баночки варенья…       На эти слова Мэй лишь улыбнулась — няня всегда была такой. Несмотря на годы, она следовала за ветром, стремясь к новым приключениям, и именно за эту жажду свободы Мэй её и любила. Хоть и очень волновалась…       — Пойдём домой… Нам предстоит долгий, откровенный разговор. Столько всего накопилось…       — Конечно, дорогая, — нежно прошептала няня. — Я сгораю от нетерпения познакомиться с твоим мужем. Помню его ещё совсем маленьким, когда Рука была с нами… И подумать только, каким достойным и храбрым мужчиной он вырос, став твоей судьбой.       Ренгоку, засмеявшись от переполнявших её чувств, ответила:       — Он самый замечательный! И моя новая семья тоже прекрасна, я их очень люблю.       Старушка Микото посмотрела на Мэй, и в её глазах, сияющих нежностью, читалась нескрываемая гордость.       — Мэй, моя дорогая, я так счастлива за тебя… Всё ещё корю себя за то, что не смогла помочь тебе сбежать раньше. Твои родители…       — Я всё понимаю, — мягко перебила её госпожа Ренгоку, в голосе которой звучали понимание и глубокое прощение. — Мои родители могли бы навредить тебе, если бы ты попыталась что-то сделать. Ты и так была моим ангелом-хранителем, оставив те подсказки, которые помогли мне спастись. Главное, что ты вернулась… Я так сильно волновалась.       — Прости, родная, я узнала о тебе только, когда вернулась домой из долгого путешествия…       Мэй, нежно сжав руку няни, с пониманием кивнула.       — Не будем вспоминать грустное, лучше пойдём, поедим чего-нибудь вкусного, выпьем ароматного чая…       — С вареньем? — с озорным блеском в глазах, как в былые времена, спросила Микото.       — Конечно, — с улыбкой ответила Мэй, — с волшебным, из одуванчиков, как мы любим.       На мгновение старушка утонула в своих мыслях.       — Кстати, — задумчиво произнесла няня, — в поезде я встретила одного удивительного молодого человека, у которого, представляешь, три…       — Жены?       — Откуда ты узнала! — удивлённо воскликнула старушка.       Они обе заливисто рассмеялись, словно никакой разлуки и не было вовсе. После чего они весело направились к дому, где их ждали долгие, нежные дни, наполненные задушевными беседами, тёплыми воспоминаниями и тихой радостью за чашечкой чая с ложечкой любимого варенья, сладкий вкус которого, как эхо детства, всегда напоминал о доме и о тех, чья любовь была самым ценным сокровищем. Теперь, когда все, кто был дорог Мэй, снова были рядом, её сердце наполнилось покоем и любовью до краёв.