Варенье из одуванчиков

      Некоторое будущее…       На улице стоял жаркий летний вечер, наполненный ароматами нагретых солнцем трав и цветов. Небо окрасилось в нежные золотисто-розовые оттенки. Лёгкий ветерок лениво шевелил листву, создавая атмосферу спокойствия. Воздух дрожал от звуков цикад, шелеста ветвей и пения птиц. Казалось, весь мир утопал в мягком, медовом тепле уходящего дня.       Однако в доме Ренгоку привычного покоя не было и в помине — всё вновь перевернулось вверх дном.       Шинджуро, запрокинув голову, что-то истерично выкрикнул к самой крыше, изливая голосом своё отчаяние. Рядом с ним беспокойно метался Тенген, чьё обычно невозмутимое лицо отражало удивительную смесь растерянности и досады. Кто бы мог подумать, что этот мужчина, известный своей стойкостью, окажется в роли няньки, к тому же совершенно сбитой с толку. И всё это из-за их неугомонной подопечной, которая вновь успела учудить нечто из ряда вон выходящее.       — Как она вообще туда залезла?! — воскликнул Тенген, раздражённо взмахнув рукой.       На крыше, словно юная сорока, сидела маленькая Аяме Ренгоку, глядя вниз с высоты птичьего полёта. Её лицо озаряло лукавое выражение, в котором читались черты матери. Тонкие, словно выточенные, линии лица, тёмно-коричневые волосы, сверкающие в лучах закатного солнца, и та самая лучезарная улыбка, которой Мэй, умела покорять окружающих. Всё это делало малышку почти точной копией родительницы. Разве что густые пушистые брови и яркий цвет глаз выдавали в ней дочь Кёджуро. В этот день её родители покинули дом, оставив Аяме на попечение других, а это значило только одно — у неё был простор для веселья и проказ. Она гордо считала себя настоящей хулиганкой, и сравнение с матерью, известной своей дерзостью в юности, льстило ей. Это сходство вызывало в ней чувство гордости и придавало ощущение собственной значимости.       Её мать всегда представлялась ей воплощением идеала — яркой, весёлой, удивительно красивой и невероятно смелой. Аяме смотрела на неё с благоговением и страстно желала быть похожей во всём, ведь матушка была самым лучшим человеком в мире. Однако и отца она любила не меньше. Её завораживали истории о его славных подвигах, когда он был охотником на демонов. Эти рассказы звучали как древние легенды, полные мужества и отваги. Теперь отец оставил опасное ремесло, решив посвятить себя семье, и Аяме считала, что это было даже к лучшему.       «Как хорошо, что папа больше не истребитель», — подумала она, едва сдержав смех, взглянув, как Тенген, слегка запутавшись в полах своего кимоно, пытался соорудить лестницу, чтобы добраться до неё. Если бы не травма, полученная дядей на миссии, он бы в два счёта оказался рядом с ней на крыше. Теперь он походил на раненую, медлительную обезьяну, и Аяме, довольная собой, была на шаг впереди.       Размышляя об охотниках, она невольно вернулась к мыслям об отце. Аяме знала, что он отказался от своего опасного дела ради их безопасности. В глубине души она уважала его за это, хоть иногда и мечтала снова увидеть в нём того бесстрашного героя, каким он был прежде. Но Ренгоку ясно осознавала, что этот выбор был сделан ради неё. Благодаря этому её жизнь оставалась такой же светлой и беззаботной, как сейчас. Она помнила рассказы о том, как с каждой миссией отец всё ближе подходил к краю пропасти, становясь всё более уязвимым. Демоны, жаждавшие его гибели, становились кровожаднее и хитрее, и риск того, что однажды зло явится прямо к ним в дом, становился всё реальнее. Однажды это почти случилось: один из мстительных демонов, переживший столкновение с её отцом, отследил его и чуть было не напал на маму. К счастью, всё было предотвращено, но этот случай стал переломным. После этого отец, хоть и с тяжёлым сердцем, решил оставить карьеру мечника.       Конечно, дедушка мог бы защитить их, если бы это понадобилось, но даже он, несмотря на свой неукротимый дух, не был всемогущим. Отец понимал это и осознавал, что семья для него важнее всего на свете. Поэтому он оставил путь охотника, которому посвятил свою жизнь, чтобы уберечь близких. Мама часто говорила Аяме, что её отец не смог бы жить, если бы потерял их, и это была самая искренняя правда, которую маленькая Ренгоку когда-либо слышала. Однако это не означало, что отец остался без дела. У него появилось время полностью посвятить себя развитию семейного бизнеса — торговле вареньем из одуванчиков.       — Я сейчас залезу к ней и спущу вниз! — воскликнул Тенген, размахивая руками так энергично, словно этим жестом мог убедить юную проказницу сдаться и спуститься самостоятельно. Его лицо, обычно добродушное и невозмутимое, пылало от волнения, как будто он сам только что взобрался на крышу.       Однако его слова не произвели на Аяме никакого впечатления. Ренгоку лишь покачала головой, продолжив наблюдать с высоты за дедушкой и дядей, растерянно стоявшими внизу. Глядя на последнего, который громко высказывал свои намерения, Аяме тихо засмеялась. Он оказался самым весёлым и добродушным из всех, кого она знала. Аяме обожала проводить с ним время — он был большим, шумным, но невероятно заботливым. А ещё — щедро угощал её сладостями, что делало его в глазах юной Ренгоку «своим» из всех взрослых. Шинджуро, нахмурив брови, стоял внизу, скрестив руки на груди. Его суровый вид, который мог внушить страх любому, казался юной Ренгоку наполовину строгим, наполовину растерянным. Он не произносил ни слова, погружённый в размышления, как бы вернуть внучку на землю без вреда для её дерзкого духа. Аяме же наслаждалась моментом своей победы, пока вдруг не раздался знакомый старушечий голос. Слова прозвучали так строго и властно, что у неё невольно пробежали мурашки по спине.       — Милая, скоро мама и папа вернутся. И что они скажут?       Юная Ренгоку вытянула шею, чтобы лучше рассмотреть говорившую. Из дома вышла Микото — очаровательная старушка, что заботилась о ней, как когда-то о её матери, с пелёнок. Она была родственницей Аяме, но та привыкла звать её просто няней. Эта немолодая, но удивительно энергичная женщина всегда казалась Аяме воплощением силы и независимости. Несмотря на возраст, няня вела яркую и свободную жизнь, путешествуя по миру, и вдохновляла Аяме мечтать о том же.       Сидя на крыше, Ренгоку вновь ощутила, как её сердце наполнилось гордостью. Однако мысль о скором возвращении родителей заставила её задуматься. Она вспомнила, как мать всегда с облегчением вздыхала, видя, что отец больше не рисковал жизнью. Наверняка мама будет огорчена, узнав о её необдуманных поступках. Ведь, несмотря на любовь к шалостям, в сердце Ренгоку жила крепкая привязанность к родителям, перевешивавшая её дух авантюризма.       Аяме припомнила, как мать всегда говорила: «Приключения — это замечательно, но будь осторожна, моя дорогая, я же так волнуюсь». Эти слова вдруг отчётливо прозвучали в её памяти, остудив пыл.       Да… Нельзя было заставлять маму лишний раз переживать.       — Хорошо, спускаюсь! — радостно выкрикнула она, прежде чем, не раздумывая, спрыгнуть вниз с крыши. — Дядя Тенген, лови меня!       Тенген, который ещё минуту назад махал руками и возмущённо вздыхал, вдруг преобразился. Его движения стали быстрыми и точными, отточенными годами охоты на демонов. Он ловко поймал смеющуюся Аяме, которая, болтая ножками, заливалась звонким смехом. Шинджуро, бледный от волнения, сразу бросился к внучке, стремясь убедиться, что с ней всё в порядке. А няня Микото лишь спокойно наблюдала за сценой со стороны с лёгкой усмешкой и пониманием — её такими выкрутасами было не пронять.       Кстати, если говорить о няне… Аяме хмыкнула, вспомнив до ужаса смешную историю, рассказанную старушкой. Это произошло в преддверии свадьбы родителей, когда дядя Тенген, с его потрясающим талантом попадать в дурацкие ситуации, умудрился столкнуться в поезде с совершенно незнакомой ему, но весьма энергичной Микото. Как оказалось позже, оба они неслись на одно и то же торжество, даже не подозревая об этом. И вот тут-то судьба и решила от души поиздеваться над дядей. Микото спокойно прибыла в поместье, а Тенген, словно чёртик из табакерки, получил внезапную миссию и целый год гонял по стране, как угорелый. И как только ему, бедненькому, удавалось навестить Ренгоку, молодожёны тут же, как по волшебству, исчезали, уносясь в путешествия. Так длилось целых двенадцать месяцев, пока Тенгену не улыбнулась удача. Вот только его радость тут же сменилась диким ужасом, когда он увидел, что госпожа Ренгоку уже вовсю готовилась стать мамой! Мало того, что он умудрился пропустить грандиозный свадебный загул и остался без положенной дозы веселья, так ещё, как последний растяпа, чуть не проглядел появление на свет первого наследника своего лучшего друга, словно это какая-то мелочь, а не событие галактического масштаба. А когда он ещё и увидел ту самую старушку из поезда, то и вовсе потерял дар речи, словно его огрели чем-то тяжёлым по голове, от чего все мысли разом вышибло. В общем, Узуй жаловался на это знатно — ни выпить как следует не удалось, ни поздравить толком, всё мимо него прошло! А фееричная история, о том, как дядя Тенген целый год бегал за молодожёнами, словно гончая за дичью, пытаясь их поздравить, превратилась в семейную комедию, которую рассказывали за обедом до тех пор, пока все не начинали задыхаться от смеха.       — Дорогая, ты не поранилась? — воскликнул Шинджуро.       Аяме, извиваясь в руках, напоминала маленького котёнка, которому не давали свободы.       — Дедушка, всё со мной хорошо! — фыркнула она.       Шинджуро, не разделяя её беззаботности, лишь покачал головой, всё ещё не оправившись от пережитого. Казалось, лишь немногие могли понять, где находилась Аяме в тот или иной момент, чтобы вовремя её поймать за обезьяний хвост. Эти немногие включали её мать и мудрую няню Микото. Даже Кёджуро, её отец, не всегда мог предугадать действия своей дерзкой дочери.       Глава дома, словно раненый зверь, прижал внучку к груди, едва Тенген передал её в его руки. Он начал издавать протяжные стоны, полные тревоги и облегчения.       — Моя бедная Аяме! — заливался он, нежно поглаживая её по голове.       — Дедушка, ну хватит! — капризно пробормотала она, крутясь в его крепких объятиях и тщетно пытаясь высвободиться.       Что дядя, что дедушка — оба одинаково приставучие и слишком пугливые. Они совершенно не понимали её обезьянью натуру, жаждущую приключений и свободы.       В этот момент из дома вышел Сенджуро. Он был таким же дядей, как и Тенген, если не считать, что последний сам себя на эту роль назначил. Его высокий и крепкий силуэт чётко вырисовывался на фоне светящихся окон. В облике Ренгоку ощущалось нечто умиротворяющее, словно он был воплощением спокойствия и благодати. Мягкость его улыбки и безмятежность взгляда сочетались с незыблемой внутренней уверенностью, делая его надёжной опорой для всей семьи — словно он был непоколебимой скалой, готовой выдержать любые удары судьбы. Юная Аяме обожала дядю Сенджуро за его особенный талант — способность превращать обычные слова в волшебство. Он умел рассказывать сказки так, что даже если бы их слушали вечность, они не потеряли бы своей притягательности. Каждый вечер, проведённый с ним за чтением, становился для Аяме чудесным путешествием в мир грёз.       Сенджуро, увидев шумную сцену во дворе, тихо хохотнул, с теплотой оглядев собравшихся.       — Ужин почти готов, — радостно сообщил он. — А что здесь происходит?       Шинджуро, продолжив держать внучку в своих объятиях, указал на крышу с таким видом, будто там скрывалось само зло.       — Она чуть не убилась, Сенджуро! Чуть не убилась!       Сенджуро лишь усмехнулся, глядя на раскрасневшееся лицо Аяме, которая, несмотря на всю разыгравшуюся драму, напоминала ему неугомонный, маленький ураган. Её энергия и непоседливость делали каждый день в доме Ренгоку настоящим приключением. Даже сейчас, когда в воздухе ещё витал отзвук недавнего волнения, на лицах присутствующих отразилось светлое, облегчённое выражение. Шум и хаос, которые приносила с собой юная Аяме, наполняли дом жизнью. Возможно, именно поэтому в поместье так часто появлялся Тенген, а старушка Микото находила здесь особое удовольствие в гостеприимстве. В этом доме всегда было оживлённо, и каждый день казался маленьким праздником, благодаря которому воспоминания становились ещё более ценными.       Подул слабый ветер, принёсший с собой лёгкий, почти неуловимый аромат чего-то сладкого. Тенген, с усталой, но довольной усмешкой, вытер пот со лба. Шинджуро, до этого напряжённый и сосредоточенный, наконец расслабился и тихо вздохнул, будто сбросил с плеч тяжёлую ношу.       Однако тишину и умиротворение вечернего часа прервал знакомый, бархатистый голос:       — Скучали?       Все разом обернулись. В лучах заката предстали супруги Ренгоку: сильная рука Кёджуро нежно обвивала талию Мэй. Она же, заправив тёмную прядь за ухо, улыбалась с такой искренней теплотой, что казалось, само небо завидовало её сиянию. Прошедшие годы сделали госпожу Ренгоку ещё прекраснее. В её облике проступила зрелость, придавая чертам глубину, но неизменная нежная мягкость продолжала светиться в глазах бывшей Кавасаки, напоминая о той искренности и доброте, что всегда привлекали к ней людей. Мэй была истинной красавицей, чьё очарование с годами становилось всё более утончённым. И именно это нередко вызывало в Кёджуро добрую ревность, побуждая его оберегать жену от всех посторонних взоров.       — Мама! Папа! — звонко закричала Аяме, вырываясь из рук Шинджуро.       Тот, с лёгкой улыбкой, отпустил внучку, наблюдая, как она бросилась к родителям. Кёджуро подхватил дочь на руки и закружил её в воздухе, а её заливистый смех разнёсся над вечерней округой, наполнив её звуками радости. Лицо бывшего охотника засветилось счастьем, и его взгляд наполнился такой нежностью, что Мэй невольно замерла, чтобы запечатлеть этот миг в своём сердце.       — Вы только посмотрите на них, — пробормотал глава дома, вытерев уголки глаз и с трудом скрыв своё умиление.       Госпожа Ренгоку, стоя рядом, с тёплой улыбкой наблюдала, как Кёджуро опустил дочь на землю. Аяме, всё ещё смеясь, продолжала цепляться за его руку, словно не желая расставаться с этим мгновением счастья.       Мэй никогда бы не подумала, что обретёт такое счастье в этом доме — своём доме. В поместье Кавасаки всё было иначе: там царили свои традиции, свои привычки, но тепла, которое она находила здесь, там не существовало. Были времена, когда Мэй вспоминала родителей и старый дом. Она даже задумывалась, стоило ли рассказать Аяме о том, кем были её бабушка и дедушка. Но, размышляя, Мэй пришла к выводу, что это не имело смысла. Она навсегда попрощалась с прошлым, и возвращение к нему только нарушило бы её внутренний покой. Поэтому, когда дочь спрашивала о бабушке и дедушке, госпожа Ренгоку просто отвечала, что их больше нет в живых. Больше не существовало ни Мэй Кавасаки, ни её родителей, ничего из прошлого. Она оставила всё это позади, обретя покой и счастье в новом месте.       Поддавшись внезапному порыву, Аяме ощутила лёгкую дрожь и, возведя взгляд к небу, неожиданно воскликнула:       — Смотрите, там в небе — огненный дракон!       Все, словно по команде, подняли головы к небесам. Облака, окрашенные закатом в тёплые оттенки, медленно плыли по небосводу, складываясь в очертания древних драконов. Их хвосты извивались, а крылья, подобно парусам, расправлялись под дуновением вечернего ветра. Казалось, что вот-вот они оживут, сорвутся с небес и устремятся в бескрайние просторы, унося с собой вечернюю тишину и спокойствие.       В этом зрелище таилась магия, заставлявшая сердца биться быстрее. Мысли каждого уносились в мир грёз, наполняясь восхищением перед этой картиной. Это был миг, когда время остановилось, и суетные заботы отступили перед величием и красотой окружающего мира. На лицах собравшихся появилась нежная, светлая улыбка. Каждый почувствовал дыхание древней сказки о небесных драконах, несущих души ушедших. В очертаниях облаков всякий видел своё: кто-то — ушедшую госпожу Ренгоку, чья доброта и мудрость оставили неизгладимый след в душе; кто-то — павших в бою товарищей, чья отвага навсегда осталась примером для живущих истребителей. Под тёплым покровом вечернего неба все почувствовали невидимые нити, связывавшие их с теми, кто покинул этот мир, но продолжал жить в памяти…       Аяме и Мэй, словно по невидимому зову, бережно взяли Кёджуро за руки, не отрывая взглядов от небесной выси.       — Огненный — потому что извивается, как языки пламени? — мягко произнёс он.       Мать и дочь с нежной улыбкой переглянулись. Для Мэй её муж, а для Аяме — отец, снова показал, что он самый лучший, обладая даром видеть истинное чудо и находя магию в каждом мгновении жизни. Они так и продолжали стоять, погружённые в молчаливое созерцание небес, наслаждаясь красотой и безмятежностью окружающего мира.       Лишь через некоторое время Сенджуро, с неловким выражением лица, осмелился нарушить чарующую тишину:       — Может, чаю?       Эти простые слова пробудили всех из сладостного оцепенения. Шинджуро, до этого безмолвный, внезапно оживился. Его глаза загорелись детским восторгом, и он поспешно взглянул на Мэй, словно её ответ был решающим и даже судьбоносным.       — С вареньем? — с надеждой в голосе уточнил глава дома.       Мэй ответила ему тёплым, радостным кивком.       — С вареньем, — подтвердила она с мягкой улыбкой и добавила мечтательно: — И чтобы зарядиться чудесами.       Кёджуро, отпустив руку дочери, с любовью наблюдал за ней. Аяме, звонко смеясь от восторга, устремилась вслед за нянечкой Микото, словно солнечный луч, переливающийся в воздухе. Смех и бодрые голоса наполнили округу, когда все направились к дому. Присутствующие оживлённо обсуждали грядущее чаепитие и предстоящие посиделки за чтением любимых сказок. Вечер обещал быть чудесным. Как всегда. И таким он будет не только сегодня, но и завтра, и послезавтра, и всю жизнь — наполненный теплом, любовью и бесконечной магией варенья из одуванчиков.       Мэй и Кёджуро, оставшись чуть позади, не спешили нарушать волшебное мгновение. Остальные голоса стихли вдали, и пару окутала тишина, словно само время замерло, даруя влюблённым мгновение для наслаждения. Кёджуро слегка прищурился, и тёплая улыбка озарила его лицо. Невозможно было отвести взгляд от Мэй — ведь она была самой прекрасной женщиной в его жизни. Яркие лучи солнца играли в её волосах, превращая их в сверкающий янтарь, а в её глазах отражался свет уходящего дня со всеми его яркими красками. Как же ему повезло встретить её… свою истинную судьбу.       — Я так счастлив, что ты рядом со мной, — тихо произнёс он.       Госпожа Ренгоку подняла на него взгляд, в котором искрились и любовь, и мягкое лукавство. Она снова смотрела на него с той особенной нежностью, от которой его сердце начинало биться быстрее, от которой он был готов сойти с ума…       — Так и будешь смотреть на меня, или всё-таки поцелуешь? — поддразнила она.       Кёджуро рассмеялся и, сделав шаг вперёд, нежно провёл рукой по щеке своей супруги. Мэй, улыбаясь, положила ладони ему на грудь, ощутив, как его сердце билось под её пальцами — мощно, неистово, горячо.       — Ты права, — произнёс он, признав очевидное. — Никакие слова не скажут больше.       Он склонился к ней, и их губы встретились в трепетном, едва уловимом поцелуе. Всё вокруг замерло — лишь розовый свет заката нежно обвивал их фигуры, а тихий ветерок шептал невидимую мелодию любви. Это было не просто прикосновение — это было слияние душ, выражение их любви, тихих радостей и всех переживаний, что выпали на их семейную долю. Когда они, наконец, отстранились, Мэй взглянула на него с благоговением и нежностью, стремясь навсегда запечатлеть в памяти каждую черту его лица, каждый миг этого волшебства. Как бы Мэй жила без Кёджуро, и как бы Кёджуро жил без своей Мэй — этого они не могли себе представить.       Молча переплетя пальцы, они направились к дому, где их ждала семейная, тёплая атмосфера, аромат чая, сладость варенья и любовь. За спинами закат продолжал играть на небосводе, окрашивая горизонт в красочные тона, наполняя мир сладкой магией.       И в этом свете, в этом тепле, окружённые счастьем, смехом, звёздными ночами и тихими вечерами в объятиях друг друга, они жили…

⋇⋆✦⋆⋇

      Много счастливых лет спустя…       Старушка Мэй тихо вздохнула. Закатное солнце мягко ложилось на горизонт, заливая дальние холмы и зелень рыжеватым светом. На коленях сладко спала маленькая Момоко — её крошечная грудь размеренно вздымалась, а на губах играла едва заметная улыбка.       — Долго и счастливо, — прошептала Мэй, нежно поглаживая мягкие волосы внучки.       Так и подошла к концу история молодости Мэй, полная ярких эмоций, приключений и любви. Казалось, только вчера она сбежала со своей свадьбы и встретила Кёджуро — свою судьбу. А теперь она была бабушкой, рассказывающей сказки любимой внучке. Как же быстро пролетело время…       — Прекрасная история, мама, — раздался за её спиной знакомый голос.       Мэй осторожно обернулась, стараясь не разбудить Момоко, и её взгляд остановился на знакомом силуэте. Перед ней стояла Аяме, её повзрослевшая дочь, с нежной улыбкой на лице. Глаза Мэй на мгновение блеснули. Разве не недавно Аяме была той самой маленькой непоседой, что сбегала на крышу, сводя с ума всех вокруг? Теперь же перед ней стояла взрослая женщина, отважная путешественница, бойко несущая в себе ту самую искру, переданную родителями. С гордостью носящая брошь, которую когда-то подарил Мэй… старший Ренгоку. Как же беспощаден был ход событий, забрав не только светлые годы юности, но и дорогих сердцу людей… Госпожа Рука, Шинджуро и даже добрая нянечка Микото — всех их поглотило неумолимое течение времени.       Наблюдая за дочерью, Мэй видела в ней молодую себя. И, несмотря на это, её сердце всё ещё воспринимало Аяме как ту маленькую девочку, что без умолку щебетала, сидя у неё на коленях.       А теперь у Аяме была своя дочь…       — Уже вернулась? Я думала, ты останешься в путешествии с мужем подольше.       — Я очень скучала по тебе, мама, — ответила она, обняв Мэй за плечи. — Поэтому торопилась домой, как могла. Правда, дорогой немного задержится из-за дел, но я не смогла ждать.       Мэй нежно коснулась руки дочери, словно убеждаясь, что та действительно рядом.       — Я тоже скучала, милая. Удалось ли тебе заехать по пути к дяде Сенджуро?       — Да, — с улыбкой ответила Аяме. — Он, как всегда, погружён в работу. Засел за свои чертежи с таким энтузиазмом, что, кажется, забыл, какой сегодня день. Но был очень рад меня видеть.       Мать и дочь рассмеялись. Кто бы мог подумать, что Сенджуро так увлечётся инженерией и с головой уйдёт в это дело?       — Он безумно любит свою работу.       — Настолько, как дядя Тенген любит приходить к нам без приглашения? — с лёгкой улыбкой поддразнила Аяме, искоса глядя на мать.       — Нет, не настолько!       В такие мгновения мир казался бесконечным, наполненным любовью и светом. И пусть время неумолимо летело вперёд, одно оставалось неизменным — нежная любовь семьи Ренгоку. Даже когда судьба разлучала родных на долгие месяцы, их связь оставалась такой же крепкой, как прежде. Это была невидимая нить, связывающая сердца, согревающая светом и нежностью. В каждом письме, в каждом слове и воспоминании Ренгоку находили утешение и силу, зная, что, несмотря на расстояние, они всегда рядом.       Позади раздался звук шагов, и все безошибочно поняли, кто это был — лишь один человек мог так мягко и пружинисто ступать по дому.       — И все мои красавицы собрались здесь, — сказал глава дома… Кёджуро.       Он по-прежнему сохранял осанку, неизменную улыбку и тот яркий свет в глазах, который делал его невероятно живым. Серебряные нити в волосах лишь подчёркивали его благородство и мудрость. В руках он держал поднос, от которого исходил тонкий аромат свежезаваренного чая и сладкого варенья. Солнечные лучи заката ласково касались его плеч, превращая фигуру в золотой силуэт.       — Кажется, пора закрепить этот день хорошим чаем и нашим фирменным вареньем, — сказала Мэй с лёгкой улыбкой. Её глаза светились теплом, а лицо отражало ту тихую умиротворённость, что приходила лишь с годами, прожитыми в любви и гармонии.       — Куда уж без варенья, — с восторгом подтвердила Аяме.       Кёджуро осторожно поставил поднос на энгаву и сел поблизости, нежно погладив жену по спине. Она склонила голову на бок, глядя на него с любовью, в её взгляде читалась благодарность за каждый миг, проведённый вместе. Аяме, улыбаясь, подтянула ноги к себе, наблюдая за родителями с тихим счастьем.       — Всё-таки, — тихо произнесла Аяме, устреми взгляд на дочь, мирно спавшую у Мэй на коленях, — как же нам повезло. С такой семьёй… да ещё и с таким вкусным вареньем!       — Да! — весело подтвердил глава дома. — Ведь оно приготовлено по секретному рецепту…       — С любовью? — неожиданно пробормотала сонным голосом Момоко, не открывая глаз.       Мягкий, искренний смех разлился по округе, переплетаясь с вечерними трелями птиц. Члены семьи Ренгоку уселись рядом, наслаждаясь каждым мгновением этого бесценного вечера, словно он был истинным чудом. И всё же… Как печально осознавать, что рядом больше нет тех, чей путь оборвался в прошлом, оставив лишь тень воспоминаний. Единственное, что оставалось — бережно хранить в памяти драгоценные мгновения, словно звёзды в ночи, согревающие души своим светом, и никогда не забывать родных людей. Их любовь и доброта навсегда останутся в душе, напоминая о том, как драгоценны эти узы, неподвластные времени и смерти.       — Я так рада, я так счастлива, — произнесла Мэй, устремив взгляд на самых дорогих ей людей. В глазах госпожи Ренгоку светилась любовь, а голос дрожал от переполняющих её чувств. — Я безмерно благодарна судьбе за этот бесценный дар — быть рядом с вами. Каждое мгновение, проведённое вместе, — истинное чудо, и я не перестаю удивляться, как мне повезло…       Кёджуро взглянул на свою супругу с такой безмерной нежностью, что в этом взгляде, словно в зеркале, отразилась вся его душа, полная любви и преданности. Он молча кивнул, поднимая кружку с чаем, словно произнося немой тост в знак полного согласия с её словами — всем сердцем и разумом. В этом жесте заключалось всё: глубокая благодарность за дарованную семейную жизнь, безграничная любовь, крепко связывающая их сердца, и тихое, но нерушимое обещание оберегать эти бесценные мгновения от всех невзгод, как самое дорогое сокровище.       В то время, высоко в небесной выси, на просторах закатного свода, парили небесные драконы. На одном из этих пушистых, золотом сияющих созданий, восседали трое: молодая женщина с лучезарной улыбкой, её супруг с добрыми глазами и щупленькая старушка, бережно державшая баночку с вареньем. Все трое с нежной теплотой смотрели вниз, наблюдая за семьёй Ренгоку. В их взглядах читались гордость, любовь и тихая радость от того, что жизнь продолжалась, что свет, зажжённый ими, горел и согревал других. Их присутствие, хотя и невидимое, ощущалось в каждом солнечном лучике, в каждом дуновении ветра. И хотя их земной путь завершился, небесный только начинался, как и приключения на крыльях драконов.       Настанет час, и век Мэй и Кёджуро завершится, и они вознесутся на крылья небесных созданий, чтобы воссоединиться с теми, кто был им дорог. Но тот миг был ещё далёк, ой, как далёк. Ведь впереди у них было множество дней, наполненных радостью, светом и любовью, где каждый момент был драгоценной нотой счастья, словно ложечка варенья из одуванчиков.       — Ну что, будем сегодня читать сказки? — неожиданно задала вопрос Аяме.       Мэй и Кёджуро обменялись взглядами, полными ласки и глубокого понимания.       — Конечно, душа моя! Что мы сегодня выберем? Возможно, любимая подскажет? — спросил он, взглянув на свою супругу.       Мэй на мгновение задумалась, словно прислушиваясь к голосу своего сердца, а затем, хлопнув в ладоши, радостно произнесла:       — Может, о людях, что обрели свой путь к истинному счастью… при помощи волшебного…       — Варенья из одуванчиков? — ласково подхватил Кёджуро, нежно поцеловав жену в щёку.       Мэй ответила ему любящей улыбкой, и её глаза засияли от радости.       Вечер у семейства обезьян предвещал тихую благодать.       А небесный дракон, паря над обителью Ренгоку, медленно поплыл к краю небосклона, и его лик, словно сотканный из снов, таял в золотом и алом зареве заката. Из далей неведомых, подхваченные лёгким дыханием вечернего ветра, доносились голоса — тихие, задушевные, полные смеха, подобные тем, кто навеки покинул этот мир, оставив лишь яркие воспоминания.

Конец.