Варенье из одуванчиков

      Кёджуро был влюблён.       И, честно говоря, ощущал себя дураком.       Но больше он всё-таки любил. Мэй. Но обо всём по порядку.       Осознание природы своих чувств пришло к нему сразу. Охотник прекрасно понимал, что с ним происходило — что значило его учащённое сердцебиение, когда рядом Кавасаки. И почему хотелось чаще ощущать тепло её рук, ловить на себе её внимательный взгляд и отвечать тем же.       Интуитивно истребитель улавливал, когда женщина становилась по-настоящему важной и желанной для мужчины. Никто не объяснял ему тонкостей подобной стороны жизни — всё произошло само собой, словно по щелчку пальцев: в голове вдруг возникло осмысление. Наверное, так происходило у всех, кто впервые встречал кого-то особенного.       А Мэй действительно была особенной в жизни Кёджуро.       С ней мир обретал совершенно новые краски — каждый день наполнялся тёплыми оттенками, которые раньше были недоступны сердцу мечника. Чувства к ней накатывали мощными волнами, разбиваясь о скалы привычной рутины. С Мэй он научился смотреть на жизнь с той самой детской непосредственностью, которая заставляла его душу петь от радости. Кавасаки завораживала, пленяла до глубины души, что истребитель даже не заметил, как её улыбка стала для него путеводной звездой в мрачном лесу времени. Хотелось слушать её всегда, наслаждаться её смехом, просто наблюдать за ней и быть рядом. Это чувство было таким ярким и новым, что Ренгоку быстро погрузился в него с головой, жадно ценя каждый миг, проведённый вместе.       А ещё…       Кёджуро узнал, что Мэй обожала осень — за её золотые и рыжие оттенки. Она сладкоежка, и глаза её всякий раз загорались от счастья, когда она видела моти или домашнее варенье. Он узнал, что она любила вязаные вещи и собирала яркие безделушки, каждую из которых бережно хранила в своей шкатулке, как драгоценные сокровища. В свободное время она занималась живописью, стремясь запечатлеть пейзажи из памяти, чтобы потом было что вспомнить. Всё это к тому, что Ренгоку ловил каждое слово Мэй, впитывая как губка, и всегда удивлялся, сколько нового открывал для себя в ней. Потому что охотник был готов погружаться в её мир, в её мысли, в её историю хоть до конца жизни. Ему безумно нравилась Мэй, но со временем эта симпатия превратилась во что-то гораздо более глубокое.       И вот она — первая и главная проблема: Кёджуро осознал, что он влюблён.       Почему это стало проблемой? Потому что вскоре охотник столкнулся с тем, чего в глубине души опасался — он оказался чертовски смущён. Настолько, что слова о его переживаниях застревали в горле, а тело становилось тяжёлым, наливаясь свинцом. Рядом с Мэй он чувствовал себя не смелым мечником, а застенчивым мальчишкой, который боялся сделать шаг навстречу своим эмоциям. Если раньше, когда он питал симпатию, истребитель был готов на отчаянные поступки, то теперь, с углублением чувств, всё изменилось.       Было страшно. Ведь отныне Кёджуро испытывал не просто восхищение или мимолётную симпатию — это было серьёзное и глубокое чувство, требующее решительных действий. И от этого становилось не по себе. Казалось, он вот-вот собирался прыгнуть в неизвестность, в настоящую пропасть, где его могли ждать самые разные последствия.       Когда Кёджуро просто восхищался Мэй, ему было бы намного легче признаться в своих чувствах. Но теперь, когда всё стало серьёзнее, страх разрушить то, что так бережно выстраивалось, сковывал его. Одна часть разума охотника подсказывала, что чувства, вероятно, взаимны, но другая — паниковала и поднимала тревогу.       В этом вихре эмоций он окончательно запутался в своих мыслях и не смог подобрать нужные слова. Да и рядом не оказалось надёжного советчика, которому охотник мог бы довериться и поделиться тем, что так долго копилось внутри. С отцом у него только начали налаживаться доверительные отношения, и Кёджуро не был готов обратиться за советом по вопросам любви. Сенджуро — тот слишком молод для таких разговоров. Вспоминать о Тенгене и других истребителях не хотелось — разговор с ними мог снова всколыхнуть неудобные темы. Вот так и получилось, что обратиться за советом было не к кому, а самостоятельные решения только затягивали признание. Ренгоку постоянно откладывал важный для себя вопрос, каждый раз твердя себе: «Завтра точно поговорю». Но так и не решался. В итоге всё затянулось до такой степени, что ему стало стыдно за собственную нерешительность.       Но всё перевернулось в мгновение ока. Когда, сидя рядом с Мэй, он невзначай произнëс: «Я готов слушать твои истории хоть всю жизнь». Это стало фатальной ошибкой. Выстрел в самое сердце — Ренгоку сам себя загнал в ловушку.       Хотя Кёджуро произнёс эту фразу совершенно спонтанно, в ней скрывался такой глубокий смысл, что у него перехватило дыхание. Эти слова стали его настоящим признанием в любви к Мэй. Она значила для него так много, что он был готов провести с ней всю жизнь, просто слушая её истории. Ренгоку так долго откладывал признание, боялся сделать шаг навстречу, и в итоге выдал себя подобным образом.       Сначала он не осознал, что натворил. Просто говорил и говорил, пока в какой-то момент в голове не щёлкнуло понимание. Это было так резко, что тотчас закружилась голова, а щёки вспыхнули, как спелая вишня. Но, к счастью, Мэй, похоже, ничего не заметила — она погрузилась в свои мысли, уставившись в одну точку.       В тот момент Кёджуро был готов поклясться, что его сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Тогда он понял, что пора взять ситуацию в свои руки. Жить так больше не было сил. Поэтому Ренгоку решил действовать. В течение нескольких дней он купил кольцо и начал продумывать, как признаться в своих чувствах. Идеальные обстоятельства для признания и предложения руки и сердца сразу начали вырисовываться в мыслях. Он уже обдумывал, как сказать ей: «Мэй, ты — моя жизнь. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты стала моей женой». В его воображении она улыбалась, её глаза светились от счастья, и он представлял, как она нежно шептала «да», после чего он увлекал её в крепкие объятия.       Но жизнь, как известно, полна сюрпризов. И вот, за день до намеченного признания, Мэй произнесла фразу, которая перевернула все его планы:       — Я хочу стать твоей женой!       На мгновение он забыл, как дышать. Мозг отказывался воспринимать информацию. Паника сжала его сердце, в голове роились мысли, но ни одна из них не была разумной. Охотнику срочно нужно было что-то сказать, как-то отреагировать на происходящее. Поэтому, не придумав ничего лучше, истребитель выкрикнул:       — Проклятье, Мэй! Нет, стой на месте!       Кёджуро, словно очнувшись от долгого сна, резко рванул к себе в комнату. Ему срочно нужно было найти кольцо — единственный способ хоть как-то исправить ситуацию с Мэй. Как такое возможно, чтобы женщина первой призналась мужчине, да ещё и делала предложение? Неужели она не могла подождать хотя бы день?       Если бы кто-то сейчас увидел Ренгоку, то наверняка бы рассмеялся: воин, который в обычной жизни рубил врагов направо и налево, сейчас бежал как опалённый — словно встретил самого владыку Ада. Но на самом деле это была всего лишь Мэй. Очень злая Мэй, которая стремительно приближалась к нему. Она бросилась в погоню, как только Кёджуро рванул прочь, и теперь у него не было выбора — нужно было бежать изо всех сил. Потому что в этот момент Мэй выглядела гораздо более угрожающе, чем любой кровожадный демон.       «Она всегда так быстро бегала?» — мелькнуло в его голове.       Раздался резкий свист. Кёджуро инстинктивно наклонился, заметив краем глаза, как мимо пролетел какой-то предмет.       — Ренгоку, остановись! — закричала Мэй, догоняя его.       Ситуация уже не вызывала смеха. В голове мечника крутилось только одно: «Я хочу жить…»       Он мчался, не оглядываясь, надеясь найти кольцо за считанные секунды и успокоить ярость Кавасаки. Конечно, он мог бы остановиться и всё объяснить. Но… Останавливаться было страшно, особенно ощущая на затылке холодное дыхание смерти.       Сёдзи распахнулись с гремящим звуком, и Кёджуро влетел в комнату, как ураган. Его движения были резкими и отрывистыми. Он рванул к шкафчику, в глазах читалась паника и отчаяние. Вытянув из шкафа коробочку, охотник сжал её в ладони, будто это был единственный способ выразить свои чувства и спасти себя — и, по правде говоря, так и было. Ведь злая и обиженная женщина — это самое опасное, что могло быть на свете.       «Вот сейчас-то я всё скажу», — мелькнула мысль в его воспалённом сознании. Но адекватно мыслить было сложно в столь абсурдной ситуации, которая выбила его из колеи и заставила вести себя странно и глупо.       Не успев сделать шаг, Ренгоку вдруг оказался под натиском Мэй. Влетев в комнату, она издала страшный звук, похожий на рык, и, словно большая обезьяна, подпрыгнула, раскинув руки и ноги. Зрелище было настолько неожиданным и завораживающим, что Кёджуро потерял дар речи. Ведь не каждый день на него набрасывались женщины. Особенно Мэй. В этот момент Кавасаки повалила его на пол, её руки и ноги обвились вокруг него, сжимая, как тиски. Мечник попытался вырваться, но Мэй только сильнее вцепилась в его плечи. Да, он мог бы её оттолкнуть, но не хотел навредить ей. К тому же, Ренгоку даже начал получать некоторое удовольствие от этой ситуации. Ведь прямо сейчас он лежал на полу, прижатый Мэй. Они остались наедине. В тёмной комнате…       Однако, как только охотник посмотрел на неё, весь его запал моментально угас. Глаза Кёджуро расширились от удивления, когда в полумраке он увидел лицо Мэй — красное и заплаканное от эмоций. Глаза едва блестели, губы дрожали. Она смотрела на него с такой обидой… Ох, Мэй…       — Как ты мог оставить меня одну после признания? — выкрикнула она.       — Мэй… Всё не так.       Ладонь Кёджуро слабо потянулась к ней, нежно смахивая слёзы с её щёк. Кавасаки не отстранилась, а, наоборот, ласково прижалась щекой к его руке. Он не хотел, чтобы всё сложилось именно так. Признание застало охотника врасплох, и в попытке что-то изменить он побежал за кольцом. Но, похоже, Кавасаки решила, что он её отверг…       Она склонилась над ним, и тень её волос легла на его лицо. Мечник встретил её взгляд, тяжело сглотнув — в нём горел огонь, дикий, неистовый. Гнев Мэй исчез, уступив место не просто волнению, а буре непонятных чувств.       Всё, что было до этого момента, исчезло из его сознания. Истребитель позабыл о планах и заботах — в его голове осталась только она: её красота, её близость. Его тело словно окаменело, разум отключился. Кёджуро просто смотрел на Мэй — на её лицо, на губы, теряясь в мыслях.       После чего он неожиданно вспомнил тот случайный поцелуй и мимолетные прикосновения её нежных губ, ощутив приятную дрожь по всему телу. По груди пробежала тёплая волна, словно огненная струя, обвивая часто бьющееся сердце. В голове закружилось странное, неистовое желание снова пережить этот момент. Господь… Кёджуро тяжело сглотнул, пытаясь дышать ровно. Близость Мэй сбивала его с толку. Истребитель чувствовал, как кровь приливала к лицу, а дыхание, несмотря на все усилия, становилось всё быстрее. Тело горело странным и новым ощущением. Хотелось выбежать на улицу и окунуться в холодную воду, чтобы привести мысли в порядок.       Но мечник просто не мог отвести от неё свой взгляд. Взор метался между её белоснежной шеей, тонкой, как у лебедя, и лицом. Кожа Кавасаки сияла бледным фарфором, а лёгкий румянец на щеках добавлял ей ещё больше очарования. Истребитель снова посмотрел на её алые, чуть приоткрытые, пухлые губы, и невольно провёл языком по своим. Жар её тела пробивался сквозь ткань одежды — это ощущение жгло. Было одновременно волнующе, соблазнительно и опасно. Очень опасно.       Ренгоку с трудом собрался с мыслями, чтобы заговорить, и его голос едва не сорвался на хрип, когда Мэй невольно поёрзала на нём.       — Мэй… — тихо начал он. — Мне давно нужно было тебе кое-что сказать. Однако… Ты меня опередила в этом вопросе. Дело в том, что… Я уже купил кольцо. Я… Когда ты сказала, что хочешь замуж, я был немного… удивлён. Не то, чтобы я не хотел, просто… не ожидал. Ты не подумай! Я всё запланировал, хотел, чтобы всё было идеально, чтобы ты запомнила этот момент навсегда…       Он запутался в своих словах, нервно оправдываясь и не зная, куда девать руки и взгляд. Рассуждать здраво было сложно. Особенно, когда на нём сидела самая желанная женщина на свете.       — Кёджуро… — начала она, но он перебил её.       — Я хотел, чтобы всё выглядело романтично, понимаешь? Ох, Мэй, я мечтал, чтобы всё было иначе… Чтобы ты запомнила этот день на всю жизнь… Я хотел…       — Ренгоку.       Охотник непроизвольно сжал кольцо в своей ладони.       — Я… — он не знал, что ответить, как оправдаться.       — Кёджуро, просто помолчи, — произнесла Мэй и, не дождавшись ответа, поцеловала мечника.       Мэй не дала ему времени опомниться. Она стремительно прижалась к нему, сминая его губы своими. Её прикосновения были горячими и настойчивыми — совсем не теми, что можно было бы ожидать. В этот момент она открылась перед Кёджуро с новой, властной стороны. Тяжёлый выдох, и её язык коснулся его губ. Поцелуй углубился, и в венах двоих закипела кровь от шквала эмоций.       Его тело охватило электрическое напряжение. Охотник ответил ей, нежно, но с неумолимой решительностью. Пальцы скользнули по её шее, касаясь нежной кожи, желая запомнить каждый изгиб. Он даже не сообразил, как уже навис над ней, поменявшись местами, смотря на неё сверху вниз горящими глазами.       «Ты восхитительна…» — пульсировала в голове мысль.       В этот миг внутри Ренгоку оборвалась какая-то томительная струна. Он сбросил с себя её руки, которые всё ещё пытались удержать его, и, глядя в её затуманенные глаза, притянул её к себе. Мэй задрожала, её губы вновь жадно нашли его. Не в силах устоять, Ренгоку полностью утонул в её поцелуе. Его ладонь скользнула по её телу — пальцы задержались у талии, нежно обводя контуры. Руки Кёджуро ощущались везде. На шее, на животе, на бёдрах. Охотник почувствовал, как её тело откликнулось на его прикосновения, напрягаясь, словно струна. На лице истребителя мелькнула смущённая улыбка.       Тело горело, кровь пульсировала в висках. Его губы скользили по её шее и щекам, вновь находя её губы в поцелуе. Голова кружилась от волнения. Кёджуро даже не заметил, как её руки легли на его спину, рисуя невидимые узоры коготками. В голове царил хаос, и всё вокруг растворялось и теряло смысл. Он слышал только её дыхание и шёпот, который разжигал в груди опасный огонь. Было так хорошо, что все недавние переживания с кольцом просто канули в Лету.       Однако.       Если он сейчас продолжит, эти поцелуи могут привести к чему-то большему, чему не место происходить между людьми, не связанными узами брака. Кёджуро, будучи ответственным человеком, не хотел, чтобы такая близость случалась до свадьбы. В первую очередь потому, что он искренне уважал Мэй как женщину.       Поэтому ему пришлось отстраниться от Мэй, хоть это было и неохотно. Тело ныло от напряжения, но Кёджуро знал — не сейчас. Сначала нужно сделать предложение, а потом уже разбираться со всем остальным. Но, по крайней мере, он чувствовал облегчение: все его старые страхи и сомнения наконец исчезли.       Губы жгло после поцелуев, а в животе разливалось приятное тепло. Мэй бросила на Ренгоку несколько разочарованный взгляд, но в её глазах всё же мелькнуло понимание. Он осторожно приподнялся на локтях и, с хрипотцой в голосе, спросил:       — Я понимаю, что сейчас на лучший момент. Но, может, попробуем ещё раз? — тихо произнёс он, отстраняясь. — Мэй, я люблю тебя.       Она неожиданно рассмеялась.       — Я тоже люблю тебя, Кёджуро! Но, думаю, ты и так это уже понял.       Он сделал глубокий вдох, собираясь с силами.       — Мэй, ты готова провести со мной всю жизнь? Стать моей женой?       Истребитель медленно вытащил злополучное кольцо. Кавасаки на мгновение закрыла глаза, а когда открыла, в них уже блестели слёзы.       — Наконец-то! — воскликнула радостно она. — Да!       И в следующий миг их губы встретились в нежном поцелуе, полном любви и счастья.