Варенье из одуванчиков

      Кёджуро с силой пробил рукой сёдзи, и в комнате мгновенно воцарилась напряжённая тишина.       Мэй испуганно схватилась за баночку с вареньем, которая, казалось, появилась из ниоткуда. Шинджуро просто нервно сжал свою одежду, не зная, что сказать. Никто из них не ожидал такой бурной реакции от мечника. Кавасаки, конечно, понимала, что Кёджуро мог разозлиться, но не предполагала, что его гнев будет таким взрывным.       Когда они вошли в дом, разговор шёл довольно неплохо: каждый делился своими переживаниями, и понимание постепенно нарастало. Даже Шинджуро, известный своим резким характером, чуть смягчился и почти не ворчал — похоже, он потратил все силы на недавнюю беседу с Мэй. На лице Кёджуро читалась неловкость. Кавасаки, сидя рядом, молча держала его за руку, словно стараясь своим прикосновением успокоить бурю, бушующую внутри него. И, похоже, это срабатывало — его плечи постепенно расслаблялись, дыхание становилось ровнее, а вздохи реже. Но как только разговор зашёл о недавнем инциденте с Мэй, настроение Кёджуро резко изменилось. Улыбка всё ещё играла на его лице, но в глазах охотника вспыхнул настолько устрашающий огонь, что все вокруг мгновенно замерли. Его зрачки сжались до узких чёрных точек, и он уставился в один угол, будто смотря сквозь отца, не моргая. Мэй наблюдала за ним с замиранием сердца, почти не дыша, ощущая, как в ушах гудела кровь.       После истребитель резко дёрнул ладонью и встал, сохраняя на лице самую очаровательную улыбку, на которую был способен. Сделав несколько широких шагов к сёдзи, охотник вытянул руку и с силой ударил кулаком по перегородке. Раздался резкий звук, и что-то глухо треснуло. Кавасаки невольно выдохнула от удивления.       И сейчас… Сейчас Кёджуро стоял в тишине, тяжело дыша и пытаясь прийти в себя. В его глазах читалось недоумение — кажется, он сам не до конца осознавал, что произошло. Мечник медленно обвёл взглядом проломленные сёдзи, а затем посмотрел на отца и Мэй.       — Извините, мне, похоже, послышалось, — каким-то дурным, совершенно чуждым для слуха голосом произнёс истребитель, стоя с красным от гнева лицом. — Кажется, кто-то осмелился угрожать Мэй…       Его голос прозвучал так необычно, что Кавасаки невольно поджала губы. Лучше бы Кёджуро закричал, чем оставался с этой дрожащей улыбкой и яростью в глазах.       А ещё Мэй была в замешательстве. Было непонятно, что удивляло её больше: стремительно развивающиеся события или реакция Кёджуро. И даже не то, как он отреагировал, а то, что он вообще отреагировал. Для неё, Кавасаки, такая бурная забота о её судьбе казалась недостижимой роскошью. Даже её родители не проявляли такой заинтересованности в чувствах и безопасности дочери, если это не угрожало их репутации.       Мысль об этом оставляла горький привкус на кончике языка. Хоть Мэй пыталась казаться сильной, но отношение родственников не давало ей покоя. Разумом она давно отпустила их и всё, что с ними связано, однако в сердце всё еще жила крохотная детская обида и ощущение брошенности в этом мире. Почему Мэй заслужила такое равнодушие? Почему родители, которые должны любить своих детей, не беспокоились о ней? Не хотелось в этом признаваться, но где-то в глубине души она всё же надеялась: может быть, когда-нибудь мать и отец начнут проявлять заботу о ней. Хотя бы чуть-чуть после её побега. Хотя бы потому, что она не невеста на выданье, а просто их дочь. Может быть, проходя мимо её пустой комнаты, мама хоть на мгновение вспомнит о звонком смехе Мэй? Или отец, глядя на цветущий сад, подумает о дочери, которая всегда наполняла его шумом?       Однако верилось в это слабо, хоть и очень хотелось… Мэй была нелюбимым ребёнком. Никакой нежности, никакого тепла — только пустота. Вот и вся её жизнь в доме Кавасаки. Возможно, спустя время, она наконец отпустит все обиды прошлого. Мысли о людях, которых должна была считать семьёй, больше не будут её тревожить. Её сердце найдёт такой же покой, как и ясный разум. Когда-нибудь…       Наверное, если бы не Микото, Мэй все эти годы пыталась бы доказать всем, что она достойна любви, что она — хорошая дочь. Она бы, возможно, уличила манипуляции Кензо, оставалась бы покорной и тихой, смирившись с замужеством, чтобы стать гордостью своей семьи. Но с появлением няни Мэй поняла: чтобы быть важной, не нужно никому ничего доказывать. Её либо ценили за то, какая она есть, либо не ценили.       Затем в её жизни появился и Кёджуро — человек, который знал её совсем немного, но заботился о ней больше, чем собственные родители. Тот, кто мог подарить любое тепло и протянуть руку. Особенный человек, в объятия которого она упала по воле судьбы. И главное, его волновали её чувства. Для девушки, которую обделили любовью, подобная забота была на вес золота. Мэй ценила это — каждой клеточкой своего существа. Как же странно: самыми неравнодушными оказались те, кто был далёк от Кавасаки по крови и статусу, те, от кого она меньше всего ожидала поддержки.       Мэй не была одна… Это странное, лёгкое чувство придавало ей сил. Ведь когда рядом есть кто-то, за руку с кем можно идти по жизни, этот огромный и одинокий мир переставал казаться таким страшным.       — Ты не ослышался, — произнёс Шинджуро тревожным голосом. Хозяин дома явно был недоволен происходящим, и это раздражение читалось на его лице.       — Давайте немного успокоимся… — предложила Кавасаки, стараясь наладить атмосферу в комнате.       — Мэй, пожалуйста, не подвергай себя опасности, — жалобно вырвалось у истребителя.       Лицо охотника стало таким мрачным и угрюмым, что, глядя на него, у Мэй перехватило дыхание. Но и сил, чтобы отвернуться, у неё не хватило. Увидев, как тень пробежала по лицу Кавасаки, Кёджуро постепенно смягчился.       Сделав глубокий вздох, он тихо вернулся на своё место рядом с Мэй. Шинджуро, недовольно наблюдая за сыном, скрестил руки и громко цокнул языком.       — Она может за себя постоять, не ребёнок же, — бурчал глава семьи, стиснув челюсти и словно сказав всем видом: «Что ты тут устроил, щенок?»       На мгновение в глазах истребителя вспыхнуло негодование, затем его взгляд вновь наполнился яростью, направленной прямо на главу дома. Он был в таком гневе, что терял связь с самим собой — это чувство, кажется, нарастало в груди с каждым ударом сердца. Судя по выражению лица Шинджуро, он прекрасно понимал, что переживал Кёджуро и почему это происходило. Именно поэтому, успокоенный безмолвным пониманием, старший Ренгоку почти не отреагировал на выходку своего старшего сына.       — Отец… — наконец произнёс Кёджуро. — Я не могу просто сидеть сложа руки.       Мэй поспешила вмешаться с мягким, но настойчивым тоном:       — В любом случае, давайте не будем ругаться.       — И вообще… — начал Шинджуро, но Кёджуро перебил его:       — Я найду его! — решительно воскликнул он.       — Кого? — не понял глава семьи.       — Того недостойного человека! — выпалил охотник с улыбкой, от которой Кавасаки стало не по себе.       Она почувствовала, как внутри всё сжалось. Молчаливая злость истребителя давила на неё, словно тяжёлая рука на горле, отнимая воздух и уверенность.       — Ты что, с ума сошёл?! — вспыхнул хозяин дома, теряя терпение.       Кавасаки покачала головой с серьёзным выражением — последнее, чего ей хотелось, это снова оказаться в центре конфликта. Разборки со слугой уже были достаточно неприятными.       — Кёджуро… — осторожно произнесла она, едва шевеля губами.       Кавасаки попыталась коснуться горячими пальцами его сжатой ладони, но мечник, поглощённый собственными эмоциями, только дёрнулся в сторону, не замечая никого вокруг.       — Успокойся! — вскрикнул Шинджуро, размахивая руками от негодования.       — Он хотел причинить вред Мэй, — тихо произнёс Кёджуро.       Его руки слегка задрожали, и Мэй это заметила. Она наклонила голову и внимательно рассмотрела лицо охотника. В этот момент ей стало ясно, что за пеленой ярких красок гнева мечника скрывался болезненный страх. Кёджуро побледнел, прикрыв глаза, и Кавасаки мельком взглянула на Шинджуро, который смотрел на сына с выражением глубокой жалости.       Кёджуро был напуган… Из-за неё?       Охотник тяжело сглотнул, опуская руку на рукоять катаны, чуть обнажая её — этот жест не укрылся от взгляда Мэй и Шинджуро. И этого мгновения хватило, чтобы Кавасаки, набрав в лёгкие побольше воздуха, громко крикнула:       — Кёджуро Ренгоку, сиди на месте!       И он замер. Словно под мощным ударом сильного ветра.       — Хорошо! — судорожно пролепетал истребитель.       Старший Ренгоку, наблюдая за бурей эмоций в Кёджуро, многозначительно хмыкнул. Но вмешиваться не стал. Хотя, ещё минуту назад, до крика Мэй, он был готов вразумить старшего сына, но теперь просто смотрел на его внутреннюю борьбу и ехидно ухмылялся.       В этот момент охотника словно окатило холодной водой. Он резко встряхнулся, будто проснувшись от сна, и повернул голову к Мэй. В её глазах было такое спокойствие, такая уверенность, что в его душе зашевелился слабый огонёк разума.       — И убери катану. Быстро! — скомандовала она.       Глубокий вдох. Ещё один. Под её взглядом, пронизывающим насквозь, Кёджуро словно очнулся от дурмана. Гнев постепенно утихал. Ярость уступала место спокойствию. Истребитель делал глубокие вдохи, пытаясь успокоить сердцебиение. Его разум медленно остывал, сбрасывая последние остатки пламенной злобы.       Медленно, с трудом, он убрал руку от катаны. Мэй мягко улыбнулась охотнику.       — Убрал! — ответил он, пряча оружие, чтобы не поддаться искушению.       Кавасаки выпрямилась, стараясь вернуть контроль над ситуацией. Она была взволнована и растеряна — Кёджуро едва не сорвался, и она не знала, что бы сделала, если бы не смогла его остановить.       — Прекрасно, — раздался её тихий голос. — Не надо ни с кем говорить, я всё уладила. Всё в порядке. Всё действительно в порядке, — заверила Мэй, стараясь успокоить Кёджуро.       И, похоже, это сработало: мечник наконец-то взглянул на неё без кипящей ярости. В его глазах осталась только нежность с заботливой тревогой.       Шинджуро закатил глаза. Эта драма и эмоции уже порядком утомили его.       — Как мы вообще докатились до этого? — недовольно пробормотал глава дома. — Это я должен быть в гневе! На тебя, паршивец! — обратился он к сыну. — Одна головная боль от вас…       После чего хозяин дома встал с места с театральным кряхтением, бросив напоследок, что сын должен починить сломанные сёдзи, и добавив пару колких замечаний о Кёджуро. Мэй, наблюдая за всем этим, едва слышно хохотнула. Сколько всего произошло за один день. Теперь большинство недопониманий уже позади. На душе стало легче…

⋇⋆✦⋆⋇

      Сердце Кёджуро колотилось так, будто вот-вот выпрыгнет из груди. И всё это из-за Мэй. Её присутствие сводило его с ума, и он не понимал, куда уносили его чувства. Охотник стал вести себя странно и непредсказуемо — обычно мечник умел контролировать эмоции, но сегодняшняя ярость, вспыхнувшая внутри, на мгновение затмила разум.       Когда рядом была Мэй, всё привычное трещало по швам. Мысль о том, что она в опасности, заполняла его сознание, разгоняя в душе мрачные чувства. Кёджуро хотелось схватить за горло того, кто осмелился сказать что-то Мэй, а потом прийти к дому Кавасаки и перевернуть всё вверх дном. Много чего хотелось — но больше всего он жаждал прижать её к себе, укрыв от всего мира.       Кавасаки… До чего ужасно звучала эта фамилия. И совершенно не подходила Мэй.       Теперь он знал больше о её прошлом, углубившись в разговор о слуге дома Кавасаки, и поддержал идею с поиском няни. Главное — чтобы Мэй осталась рядом и была счастлива.       Ещё сегодня Кёджуро стало по-настоящему страшно. Это чувство не шло ни в какое сравнение с тем, что он испытывал в битвах с демонами. Когда ярость, вспыхнувшая как спичка, отступила, в голову хлынул ледяной поток тревоги. Кончики пальцев задрожали от осознания, что Мэй могла исчезнуть, что кто-то мог забрать её против воли. Никакие доводы, что её отец был рядом и она сама справлялась, не помогали. В его сознании прочно засела мысль: Мэй — это тот человек, которого нужно оберегать, несмотря на её характер и боевой настрой. И эта мысль пришла к нему не как к охотнику на демонов, а как к Кёджуро Ренгоку.       За Мэй было страшно, и именно поэтому мечник больше ни за что не хотел отпускать её руку. Никогда.       — Кёджуро…       — Да, Мэй? — спросил Ренгоку с теплотой в голосе.       — Может, ты меня уже отпустишь?       Эти слова заставили охотника на мгновение замереть. Затем его лицо озарила трепетная улыбка, когда взгляд скользнул к руке, нежно сжимающей её ладонь.       — Не хочу, — искренне произнёс он.       Он даже не понял, когда взял её за руку. Весь этот момент проскочил мимо — они так увлеклись разговором после Шинджуро, что не заметили, как уселись на энгаву, любуясь видом. Всё случилось так естественно, что Кёджуро не осознал, что произошло. Никаких тревог, никаких волнений — только он и его Мэй.       Ему хотелось касаться её, всегда. Ловить её взгляды, слышать её голос. Проклятье, одна только мысль, что рядом с ним Мэй, сводила с ума. Даже этого было достаточно, чтобы потерять голову.       Кажется, волшебство заключалось не в варенье одуванчиков, о котором постоянно говорила Кавасаки, а в самой Мэй. Всё, к чему она прикасалась, всё, что она делала, наполнялось сказочными нотами и особым смыслом. Даже в этот момент, когда они просто сидели рядом, всё вокруг пропитывалось волшебством. Мэй творила настоящие чудеса, даже не осознавая этого. Особенно в жизни Кёджуро.       Она удивлённо посмотрела на него.       — Почему?       Охотник замер, глядя на Мэй. Её радостное лицо, нежная улыбка, полная безмятежного счастья, полностью захватили его внимание. Слова, которые он собирался произнести, внезапно вылетели из головы. Сердце забилось тревожно. Мысли путались, словно в вихре.       Он мечтал приблизиться к ней, обнять и ощутить её тепло — прямо сейчас. Хотелось утонуть в её взгляде, а потом… поцеловать.       Истребитель тяжело сглотнул, с трудом обуздав эмоции, которые снова стремились вырваться наружу.       — Мне нравится держать тебя за руку… — медленно произнёс он. — Тебе неприятно?       «Потому что мне нравишься ты…»       Кавасаки какое-то время молчала, а потом неожиданно придвинулась ближе.       — Нет, — тихо прошептала она, и у Кёджуро по коже пробежали мурашки. — Тогда… Пожалуйста, не убирай свою руку. Всё в порядке. Я просто… Растерялась.       Мэй была чертовски смущена — Ренгоку это видел.       Её лицо покрылось красными пятнами, и она торопливо прижала свободную ладонь к груди, опустив взгляд. Охотник почувствовал, как его щёки тоже порозовели — от осознания того, какая она очаровательная.       — Знаешь, Мэй, — проговорил он, наклоняясь к ней, — я бы хотел узнать тебя лучше. Как ты жила, о чём мечтала и о чём мечтаешь сейчас… Всё…       Кавасаки слабо рассмеялась.       — Прямо всё?       — Всё.       Мэй замялась. Глубоко выдохнув, она неожиданно приподняла голову и неловко положила её ему на плечо. Охотник вздрогнул, но не отстранился. Он только выпрямился и расправил плечи, чтобы ей было удобнее.       — Тогда приготовься. Разговор будет долгим, ведь я тоже хочу узнать о тебе… Всё, — нескладно произнесла она с красным лицом и порозовевшими ушами.       Мечник глубоко вдохнул, ощутив сладковатый аромат полевых цветов и варенья, который исходил от её волос. Затем крепче сжал руку Мэй, не выпуская её из своей ладони. Теперь можно было немного успокоиться: ни ему, ни ей не нужно было спешить. Неопределённость, наконец, отступила; остались лишь маленькие нюансы в поведении других охотников и Сенджуро, которые требовали прояснения. Но это уже не пугало. Главное было то, что сейчас Мэй была рядом.