Варенье из одуванчиков

      Мэй остановилась, удивлённо уставившись на высокого, слегка худощавого мужчину с загорелым лицом и глуповатой физиономией. Она несколько мгновений разглядывала его спутанные рыжие волосы, пытаясь вспомнить, где могла его видеть. И вот, в сознании зазвенело: «Кензо». Брезгливая ухмылка невольно появилась на её губах.       «Ненавистный, подлый слуга семьи Кавасаки!»       Она решила проигнорировать его, скинула руку с плеча и пошла дальше, но почти сразу чуть не врезалась в него, когда Кензо резко встал на её пути. Сделав несколько резких шагов назад, Мэй раздражённо цокнула языком и огляделась. Пустая дорога, только она и он, да редкие прохожие, мелькающие вдали. Всё складывалось против Кавасаки.       Между тем слуга наклонился к ней, обаятельно улыбнувшись, и медленно произнёс низким голосом:       — Милая Мэй-сама, вы поступили очень плохо. Вам стоит скорее вернуться домой. Ваша семья…       Она сморщила нос. В его «Мэй-сама» было столько уважения, сколько в ней самой черт от кроткой и прилежной жены.       — Не смей называть меня «Мэй-сама», — резко перебила она. — Я больше не принадлежу этой семье.       Спутник только елейно улыбнулся. Говорящая глубоко вздохнула, мысленно готовясь к маленькой борьбе. Она уже и забыла, что значит быть по-настоящему Кавасаки — женщиной, которую воспринимали как разменную монету. Ужасное чувство. На секунду она закрыла глаза, и воспоминания о прошлом разом накрыли её, словно холодная волна.       «Не улыбайся слишком ярко, сохраняй сдержанность. Не смейся громко, проявляй грацию. Не спорь с мужчинами, будь покорной. Не показывай своих эмоций, держи их при себе…» — эти слова матери пронеслись в её голове, как мантра, вбитая в сознание с детства.       Стало тошно. Настолько, что дыхание стало тяжёлым, а тело охватила дрожь. Хотелось убежать, только бы вновь не сталкиваться с призраками прошлого. Но сейчас не время для паники — одна ошибка, и она потеряет ту хрупкую свободу, за которую боролась все эти годы.       Сейчас ей нужно быть не просто Мэй, а Мэй Кавасаки.       Она расправила плечи, стараясь успокоиться. Глубокий вдох и никаких криков — только пронзительный взгляд и тщательно подобранные слова. Выдох. Ненавистная сущность Кавасаки снова бурлила в её жилах. Несмотря на все усилия быть собой, жизнерадостной и свободной, родительское воспитание прочно укоренилось в Мэй, заснув на долгие годы лишь после встречи с бабушкой Микото. Сейчас Кавасаки сама пробуждала в себе всё то, что отравляло её существование, готовая рискнуть из-за сложившихся обстоятельств.       Необходимо действовать осторожно. Она не могла просто так убежать или вести себя безрассудно. Потому что в жизни Мэй появились важные люди, которые могли пострадать от её действий. Одно неверное движение — и дом Кавасаки узнает о местонахождении мечников, что может привести к непредсказуемым последствиям. Об этом даже не хотелось думать. Родители вряд ли отнеслись бы к Ренгоку так же благосклонно, как когда-то к пожилой Микото.       «Будь сильной и смелой…» — эхом прозвучали слова нянечки в голове Мэй.       Ещё один медленный вдох. Она была готова.       Отважно подняв голову, Мэй наигранно улыбнулась так, будто всё происходящее её не волновало. Кензо, стоящий напротив, самодовольно фыркнул, растопырив ноги и уткнув руки в карманы рабочих брюк.       Слуга явно не торопился хватать её и тащить за собой, видимо, надеялся поглумиться напоследок — когда ещё представится такой шанс? Но ничего, последней смеяться будет Мэй. Потому что прямо сейчас он попадёт в её сети, из которых не выберется. Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним.       — Как же вы глупы, — протянул Кензо с ехидцей. — Вы — дочь господина Кавасаки, вы — женщина, вас ждёт прекрасная жизнь в доме своего жениха, и вы должны быть благодарны за то, что имеете. Однако вместо этого вы противитесь своей судьбе. Вам не нужна эта… свобода, которую вы ищете, — продолжал он, не замечая, как его слова не доходили до собеседницы.       Мэй позволила ему закончить, сохраняя внешнее спокойствие. Она сощурила глаза и задумчиво покачала головой, оглядев говорящего с головы до пят, и с усмешкой произнесла:       — Кензо, ты забываешь, что я непростая женщина, — холодно ответила она, сдержав эмоции, бурлящие в груди. — Конечно, я дочь Кавасаки, а значит, рождена с умом и силой воли. А моя судьба… — добавила Мэй мягким тоном. — Ты имеешь в виду судьбу подчиняться, быть покорной женой, рожать без любви наследников и смириться с чужим счастьем? — охнув, наигранно удивилась та. — Нет, я выбираю свою жизнь. Ту судьбу, которую хочу. Я выбираю себя.       Они обменялись улыбками, полными яда и сарказма.       — Звучит многообещающе, — произнёс он с язвительной интонацией. — Не отказался бы увидеть, как вы распробуете свою желанную свободу. Но, к сожалению, у меня не так много времени на игры с молодой госпожой… — говорил слуга, сам себе противореча.       Спутник слегка коснулся её волос, словно проверяя реакцию. Мэй не отступила, продолжая смотреть ему в глаза с вызовом, что лишь добавляло Кензо ноты особого азарта и некого умиления.       — В таком случае, давай ускоримся, — сказала Кавасаки с лёгкой усмешкой. — У меня есть дела поважнее: например, изучение танца огня, который мне никогда не пригодится, или составление списка всех прекрасных цветов, которые не смогут затмить твоё равнодушие к людям.       Он не удержался и громко рассмеялся, хлопнув себя по животу.       — Госпожа такая смешная! Но вы действительно думаете, что ваши знания и сила воли помогут вам в этом мире? — фыркнул Кензо. — Вам нужна семья, покровитель, защита. Без них вы просто ничтожество. Почему? Ах, да, вы всё ещё женщина, хоть и Кавасаки. Слабая, никчёмная, как все остальные. Рождённая в привилегированной семье без права быть услышанной, — прошептал он с едкой усмешкой. — У вас не получится позаботиться о себе, если вы не чья-то жена. Потому что в этом мире ваша единственная ценность — рожать детей и угождать мужчинам.       Мэй не подала виду, оставаясь совершенно спокойной и невозмутимой. Его слова показались ей верхом простоты и нелепости. Вот какое у него мнение о ней. В принципе, она не была ни удивлена, ни расстроена — так относились к ней и другим женщинам все мужчины и слуги семьи Кавасаки. Последние, правда, в основном предпочитали не высказываться вслух. Единственное, что она испытывала к Кензо — это отвращение и разочарование от того, как он мог быть одновременно смышлёным и глупым.       — Ты заблуждаешься, — отчеканила она с лёгким презрением. — Знания — это мой настоящий щит, моя защита. Я не нуждаюсь в покровителях, я сама себе опора. А ты, Кензо, всего лишь слуга, который ошибочно считает, что может что-то решать.       Она взглянула на него с неприязнью, понимая, что этот безродный слуга стал помощником главы семьи лишь благодаря своему умению ловко подбирать слова. Кензо был завистливой тенью, о которой редко кто вспоминал. Всего лишь маленький человек, мечтавший о величии, который добился своей доли власти ценой лжи. С ним она пересекалась нечасто — в основном он был занят делами вне дома и, если возвращался, то запирался в кабинете с бумагами или помогал главе семьи. Когда же возможность встречалась, он чаще всего игнорировал её, словно Мэй была частью интерьера, и лишь изредка позволял себе колкие замечания о том, как ей следовало вести себя. Родители Мэй чаще всего просто игнорировали её выходки, как и поведение слуг в адрес дочери, если это не угрожало их репутации. Поэтому выходки Кензо их не волновали. Единственное, что их интересовало — это то, чтобы как можно быстрее выдать Мэй замуж. Не более того.       Кензо принадлежал к числу тех людей, которые не считались ни с кем вокруг, если не видели выгоды. Мэй хоть и была дочерью знатной семьи, но глубокими связями не обладала и острым умом не выделялась — по крайней мере, так считал слуга и все остальные. Да и жениться на ней было нельзя, став частью семьи Кавасаки — такая перспектива могла стоить жизни. Поэтому все козни и семейные интриги обошли Мэй стороной. К счастью для неё.       Бровь Кензо нервно дёрнулась от слов Мэй, но он быстро собрался и снова расплылся в широкой улыбке.       — Я верен своему господину и всегда принимаю решения, которые укрепляют его репутацию! — произнёс он с важным видом. — Как хорошо, что именно я встретил вас, а не кто-то другой — более сомнительный. Хоть и по чистой случайности!       «Какой же он подлый лжец», — пронеслось у неё в голове, и она невольно закатила глаза.       От его напыщенности Мэй стало противно. Чистая случайность, значит. Отлично. Вероятность встретить кого-то другого из слуг невелика, да и тех, кто знал настоящую Кавасаки в лицо, было не так уж много. Это, безусловно, облегчало жизнь Мэй и текущую ситуацию.       — Не смеши меня, Кензо. Ты лишь защищаешь свои интересы и жалкие амбиции.       Уголки его губ слегка дрогнули и опустились, выражая недовольство. Привычная улыбка погасла. Какая прелесть. Он задумчиво поднёс руку к подбородку, неосознанно постукивая пальцами по нему.       — Мэй-сама, вы начинаете меня злить… — тихо произнёс Кензо, взглянув на Мэй без намёка на прежнее удовольствие. — Ведите себя хорошо.       Слуга, уверенный в своей правоте, выпрямил спину и высокомерно поднял подбородок. Он был выше Мэй на полголовы и явно пытался всеми своими действиями выглядеть страшнее, чем был на самом деле. Однако его поведение не пугало Кавасаки. Сначала она удивилась, но стоило ей увидеть его нахальное лицо и вспомнить, кто был перед ней, как всё в голове вмиг сложилось.       И у неё созрел план.       — Иначе что? — спросила она с абсолютной уверенностью.       — Вы слишком много о себе думаете, госпожа, и даже не представляете, насколько шаткое ваше положение. Вы скоро вернётесь, никуда вам не деться.       Мэй, не меняя тона, окинула его ледяным и пронизывающим взглядом:       — Уверен, что я вернусь? Ты, кажется, возомнил себя знатоком всего на свете, Кензо. Ошибочно полагая, что знаешь своё место и как вести дела в доме Кавасаки, — на последних словах она повысила голос.       Лицо слуги резко изменилось: брови сдвинулись к переносице, а затем удивлённо приподнялись. С каждой секундой он всё больше терял самообладание, и это играло на руку говорящей. Он явно не ожидал такого ответа. Мэй, обычно безответственная и инфантильная в глазах Кензо и всех остальных в доме Кавасаки, вдруг проявила пылкую уверенность, дав резкий отпор.       «Она, что, всегда была такой?» — читалось в его взгляде.       Мэй долго и внимательно смотрела на спутника, а он — на неё, словно только что осознал, что перед ним была не простушка, а вдумчивая личность. У неё на губах заиграла ухмылка. Вот он и попался.       Кензо, стараясь сохранить остатки невозмутимости, нервно произнёс:       — О чём вы говорите, Мэй-сама?       Она молчала, наблюдая за его реакцией. Он вздрогнул и сглотнул. Трус. А ещё — любопытный трус. Замер, сосредоточив всё внимание на ней — именно этого она и добивалась.       — Мэй-сама, достаточно… — повторил он без привычного злорадства.       Слуга протянул руку, пытаясь схватить её за плечо, но она ловко увернулась, сделав шаг в сторону. О, нет, для Кензо это было только началом. Кавасаки продолжала смотреть на него с холодным выражением лица, без намёка на улыбку. Он шагнул навстречу — она отступила. Мэй начинала его злить, чертовски злить. Прекрасно.       Разболтать, вывести из себя, испугать и в конечном итоге уничтожить козырной картой. Но делать это сразу — слишком рискованно. Перед ней стоял подлый человек, и она это знала. Если выбивать почву из-под ног, то только постепенно и незаметно, играя на его эмоциях.       Чем и занималась прямо сейчас Мэй Кавасаки.       — Сколько можно повторять: не называй меня «Мэй-сама». Меня тошнит от твоей напускной вежливости.       — Хорошо, — с дрожью сдался он, подняв руки. — И от чего же ещё тошнит мою госпожу?       Мэй покачала головой, начав издалека.       — Например, от твоего глупого лица, — произнесла она с ухмылкой.       Он нервно рассмеялся, явно не ожидая такого поворота.       — Ещё?       — От этих неопрятных рыжих волос.       — Госпожа ранила меня в самое сердце! — наигранно воскликнул Кензо, заинтересованный происходящим.       Мэй выдержала паузу, а затем продолжила:       — Или… например, от того, как ты умудрялся приписывать себе несуществующие расходы из семейного бизнеса, — начала Кавасаки, загибая пальцы. — Как переводил деньги на свои счета. И, скорее всего, продолжаешь это делать.       В этот момент он резко напрягся всем телом. Интересно, не так ли? И опасно тоже. Было глупо недооценивать её. Он не понимал, что Мэй — не капризная и избалованная госпожа, как думали все вокруг. Она была совсем другой. Мэй не просто прыгала по крышам и лазила по деревьям — она также тайком изучала поместье Кавасаки, копалась в семейных архивах и осваивала то, что было недоступно для её сверстниц. Госпожа знала все тонкости семейного дела, впитывая каждую запись как губка, чтобы в будущем использовать эти знания после того, как покинет родное место. Несмотря на свою любовь к шалостям, она была подкована во многих областях. Конечно, она не была учёной — у неё не было наставника, который мог бы указать на ошибки и объяснить тонкости самообучения. Но она явно превосходила других женщин в своей семье, которых считали лишь элементом декора, обслуживающим мужей и детей.       Ей до сих пор было непонятно, почему её семья не принимала участия в её воспитании, ограничиваясь лишь увольнением няни — ведь при желании они могли легко отследить её передвижения, связав по рукам и ногам. Но, видимо, договорённость о браке окончательно затмила им глаза и ослабила бдительность.       Но главное было в том, что Мэй знала о происходящем в доме больше всех. И о том, что творилось за спиной главы Кавасаки.       Бам. Кензо отшатнулся, с трудом сдерживая панику. Не ожидал такого поворота? Мэй тоже удивилась, когда проследила за ним и заметила странные махинации в его действиях. Углубившись в дела Кензо, она выяснила крайне интригующие детали его биографии.       — Как вы…       У стен всегда были уши, а у дома Кавасаки ими была Мэй.       — Ты ловко подделал документы, Кензо. Использовал разных людей, старательно убирая следы, думал, что никто не заметит. Но ты недооценил меня, и это была твоя ошибка.       Она знала о каждом его предательстве, о каждой лжи — и не только о его. Она могла бы использовать эту информацию, чтобы стать любимицей рода.       Но не сделала этого.       Потому что ей не нужен был ни дом Кавасаки, ни его состояние. Она не хотела иметь с этим ничего общего — ни-че-го. Погружение в интриги поместья лишь усугубило бы её положение, и она оказалась бы в центре семейных разборок, а это явно не входило в планы Мэй — девушки, которая планировала сбежать.       — Мэй-сама…       Как же он её раздражал. Каждое его движение выдавало его трусость. Таких, как он, дом Кавасаки ел на завтрак, не запивая. Удивительно, что такой ничтожный человек смог приблизиться к главе семьи. Самая побитая собака заняла почётное место у ног господина.       — Не «Мэй-сама», Кензо. Я всё знаю. Знаю, как ты тратил украденные деньги и на что шло твоё нажитое богатство.       Его лицо побледнело, но он тотчас взял себя в руки.       — Вы правда думаете, кто-то вам поверит? Вы всего лишь дочь семьи Кавасаки, не забывайте об этом. Решения принимаете не вы, и власть не в ваших руках… — произнёс он с трудом, словно намекая, что с репутацией Мэй вряд ли кто-то станет её защищать. И улики можно легко замести. — Я всё еще уважительно отношусь к вам, но это только потому, что именно мне придётся отвечать за вашу безопасность, когда мы вернёмся в поместье!       Кавасаки даже не шевельнула бровью. Он говорил одно, а на деле всё было иначе. Делал вид, что ему всё равно, что Мэй для него ничего не значила, но на самом деле трясся от страха. Если бы он действительно верил, что слова госпожи не имели значения, он просто бы вновь попытался схватить её и потянул за собой следом. Но нет, Кензо пытался давить на неё, убеждать в обратном. Хотел запугать и заткнуть Мэй. Только вот ничего у него не выйдет — не ту жертву выбрал.       — Кензо, ты так слеп от жадности. Я не просто наивная дура, которой можно манипулировать. До этого момента я не отвечала тебе только потому, что это мне было удобно, — её голос стал холодным и опасным. — Думаешь, мне так легко связать руки, вернув домой? Так просто меня на цепь посадить? Мой наивный Кензо, если не через родителей, то я направлю все свои силы на разрушение неугодных через своего будущего супруга и обязательно доберусь до тебя.       Он тяжело сглотнул.       — Вы блефуете, — произнёс слуга дрожащим голосом.       Мэй лишь пожала плечами.       — Возможно. А может и нет. Но я не рискую ничем, у меня и так мало что есть своего. А вот ты… У тебя есть что терять — своё богатство, например, или даже свою жизнь после предательства господина. Готов проверить?       В этот момент она действительно блефовала, потому что терять ей было что — точнее, кого. Семью Ренгоку и любимую няню. Но Кензо об этом знать не стоило. Он должен был видеть перед собой отчаянную и безумную женщину, способную разрушить его судьбу. Ведь тот, кто даже не владел своей жизнью и будущим, мог пойти на самое страшное.       Они некоторое время молчали, глядя друг на друга. В этом время улица оживилась. Мимо неслись случайные прохожие, не обращая внимания на развернувшуюся перепалку, считая это обычной бытовой ссорой.       — Чего вы хотите? — наконец выдохнул слуга, сдавшись.       Кавасаки рассмеялась, и её губы расплылись в довольной улыбке.       — Хочу того же, что и ты — лучшей жизни для себя. Так что будь умным: я не вмешиваюсь в твои дела, а ты — в мои. Мне абсолютно всё равно на семью Кавасаки, пока они не нарушают моё спокойствие.       — Не боитесь, что я могу вас обмануть?       Она сделала шаг вперёд, перебарывая отвращение, и взглянула на него так, что он невольно поёжился.       — Это тебе стоит бояться и молиться, чтобы я не решила вернуться в родительский дом, — прошептала она с холодной угрозой. — И даже не думай навредить мне, рассчитывая выйти сухим из воды. Я не так проста, как могу показаться, — сладко врала Мэй, едва удерживаясь на ногах от волнения.       Ложь. Наглая, беззастенчивая ложь, которая поймала Кензо в свои сети. Он не знал о жизни Мэй ничего, а она лишь позволила ему создать в голове образ нового, опасного врага, от которого стоит держаться подальше. Лучше всего — навсегда. На самом деле, то, что Мэй встретила именно Кензо, было настоящим чудом. Она много знала о внутренней кухне дома Кавасаки, но этого было недостаточно, чтобы противостоять всем его людям и союзникам. Кензо был подлецом и вором, но без сильных покровителей, которые могли бы его защитить. Это отсутствие связей обернулось для Мэй преимуществом. Если бы перед ней стоял представитель влиятельной семьи, ситуация сложилась бы совсем иначе.       Она блефовала изо всех сил, надеясь не потерять сознание от беспокойства. Но, похоже, слуга был встревожен даже сильнее её.       И Кензо наконец-то поверил в её ложь.       — Интересно. Непростая змея выползла из дома Кавасаки, — произнёс он с трудом.       Мэй некоторое время молчала, а затем выдвинула своё требование, которое мгновенно созрело в её голове:       — Объяви о моей смерти.       — И вы думаете, что кто-то в это поверит? — не удержался он от сарказма.       Но спутница никак не отреагировала на его тон.       — Ты-то сможешь что-то придумать. Сделай так, чтобы Мэй Кавасаки больше не существовало, осталась только Мэй.       Учитывая его талант в болтовне, Кензо легко мог бы устроить целое шоу для семьи Кавасаки. Он бы с радостью предложил им какую-нибудь безумную затею — например, поиск подставной невесты. Зачем ему рисковать и держать рядом кого-то, кто в будущем мог бы стать источником проблем?       — Вас не беспокоит будущее вашей семьи?       — Они мне не семья, — ответила Мэй с холодной ясностью.       Кензо задумался, взвешивая, что принесёт больше выгоды — её молчание или присутствие. И признал своё поражение.       — Ладно, — произнёс он, явно неохотно соглашаясь. — Не пожалеете о своём выборе? — спросил он уже из чистого любопытства. — Вы потеряете свою фамилию, свой статус, роскошь, родных…       Мэй лишь покачала головой. Кензо пристально смотрел на неё пару минут, пытаясь разгадать её намерения. Ведь перед ним стояла, кажется, вполне умная девушка, которая добровольно отказывалась от богатства и лёгкой жизни в браке, даже если он был договорным.       — Это не твоё дело.       — Как скажете, — ответил он с лёгким вздохом, окинув её взглядом и решив больше никогда не встречаться с ней.       Разговор вышел напряжённым, но каждый добился своего. Кензо отвернулся и пошёл дальше, делая вид, что Мэй для него не существует. Она тяжело вздохнула, осознавая, сколько времени ушло на этот разговор. Наверняка в доме мечников все волновались, думая, куда она пропала.       Но долго искать Ренгоку не пришлось. Повернувшись, Мэй замерла от страха, заметив неподалёку Шинджуро. Он явно продолжительное время наблюдал за её перепалкой и слышал всё. Скрестив руки на груди, глава дома медленно подошёл к Кавасаки и грозно заговорил:       — Закончила? Теперь домой.       Она опустила голову и кивнула. Вся сущность Кавасаки мгновенно исчезла из её сердца. Снова появилась Мэй — просто Мэй, у которой сжималась от беспокойства душа.

⋇⋆✦⋆⋇

      Она рассказала ему всё, как есть. Давно пришло время. Лучшего момента всё не было, а тут он сам подвернулся — глава дома всё видел. На удивление, тот не злился и даже не кричал. Из-за этого Кавасаки не могла уловить его истинное настроение: был ли он в ярости, разочарован или испытывал отвращение? Мысли Шинджуро оставались для Мэй недосягаемыми, как и его поступки. Но было одно ясно по поведению, что Ренгоку явно волновался за Кавасаки, но, увидев её перепалку со слугой, решил не вмешиваться. Но почему? Хотел узнать, что же из этого выйдет? Или он просто не мог совладать с эмоциями? Возможно, всё сразу? Большая обезьяна снова сводила с ума.       Сидя в гостевой комнате, Шинджуро неспешно потягивал свежезаваренный чай, внимательно рассматривая Кавасаки напротив — с новым, вдумчивым взглядом. Когда она закончила свой непростой рассказ, Ренгоку лишь многозначительно хмыкнул. Атмосфера в комнате была гнетущей. Он поставил чашку, задумчиво постукивая пальцами по полу, затем облокотился на колено и подпёр подбородок рукой, наконец-то произнеся:       — Как интересно получается…       Она собрала все силы, чтобы взглянуть на него, всё ещё не понимая интонацию его голоса.       — Осуждаете? — выдала на одном дыхании Кавасаки.       — А что, надо? — передразнил он её.       — Мне бы не хотелось, — уклончиво ответила Мэй.       Глава дома ухмыльнулся, и его выражение лица стало теплее.       — Глупая ты, девчонка, — начал он спустя пару минут. — Но смелая. Не каждая решится сбежать прямо во время свадьбы. И потом ещё со слугой своего дома поцапалась… Вот это ты учудила! — тихо посмеивался Ренгоку. — Я уже думал вмешаться… Но когда у рыжего лицо перекосило от испуга, решил подождать — и не зря. Ты его знатно потрепала. Он наверняка сейчас молится всем Богам, чтобы с тобой больше не пересекаться. Ловко ты его, ловко, — продолжал Шинджуро, игнорируя её недоумённый взгляд. — Но всё равно глупая. И я тоже глупый.       Мэй тихо хмыкнула, наблюдая за частыми изменениями его выражения лица. Ох уж эта странная большая обезьяна…       — А вы-то почему? — тихо спросила она, а потом чуть обиженно добавила: — Если бы я оказалась в настоящей беде, в самой опасной ситуации, вы бы тоже просто стояли и смотрели?       Ренгоку расхохотался и махнул рукой.       — Во-первых, я всё это время только и делал, что чушь нёс! Обвели старика вокруг пальца, негодяи… Ладно, сам виноват — позволил себя провести… — неловко сказал он. — Во-вторых, конечно, я бы вмешался. Дай только повод надрать задницу уродам. Но сегодня помощь нужна была не тебе, а ему. Ты себя видела? Смотрела на него так, словно готова была сожрать в любой момент. Даже мне стало не по себе, а что уж говорить о том парне. Поэтому моя помощь оказалась лишней. Я же не должен был спасать этого мерзавца, правда?       Потом он тихо произнёс, почти не двигая губами: «Женщины пугают».       Мэй рассмеялась, не подозревая, что Шинджуро в любой момент готов был обнажить катану и расправиться с Кензо. И как же изменилось его выражение лица, когда она дала отпор слуге — из злобного «отца» Ренгоку вдруг стал гордым наблюдателем, восхищаясь тем, как его «дочь» поставила на место негодяя. Как он мог испортить этот триумфальный момент для Кавасаки? Но об этом никто, кроме Шинджуро и Богов, никогда не узнает — о его странной, азартной гордости за Мэй.       — Верно.       — Хорошо, — со вздохом произнёс Ренгоку. — Иди к себе. Завтра будем твою няню искать.       Мэй застыла от неожиданности, не зная, как дышать. На её лице читалась полная растерянность — это было совершенно не то, чего она ожидала услышать. Она может остаться? Её не выгонят? Кавасаки уже мысленно собиралась уезжать и искать няню самостоятельно, а тут ей заявили такое.       — А… Что? — промямлила она, всё ещё переваривая слова Шинджуро.       — То, что ты слышала, — глава дома цокнул языком и отвёл взгляд в сторону. — У Руки есть дальние родственники на окраине страны. Можно попробовать с ними связаться, — пояснил он, добавив с осторожностью: — Но не рассчитывай на многое.       Кавасаки почувствовала, как слёзы подступали к глазам, в носу защипало. На её лице засияла тёплая улыбка. Она всё ещё не могла осознать, что это действительно происходило с ней. Всё оказалось так просто: всего лишь нужно было сесть и поговорить по душам. Мэй уже начинала жалеть, что не открылась раньше.       — Получается… Я могу остаться? — прошептала та едва слышно. — Правда-правда?       Шинджуро кивнул, и его взгляд стал мягче. Строгое выражение лица сменилось весельем. Он задумчиво смотрел в сторону несколько минут, прежде чем фыркнуть и сказать:       — Хоть на всю жизнь! — раздался его громкий смех. — Я же говорил тебе: «чтобы оставалась», — добавил он, намекая на их разговор перед тем, как Мэй ушла за лекарствами. — Места у нас в доме много. Для тебя, меня и Сенджуро.       Кавасаки была в шоке, но одновременно чувствовала облегчение. Точно. Лекарства. Она уже успела забыть о них, погружённая в бурные события дня. Голова больше не болела, а на душе стало спокойно — ситуация прояснилась. Осталось только поговорить с Сенджуро и объяснить другим охотникам недоразумение. Но всё постепенно. Главное, что теперь она не испытывала чувства вины перед Шинджуро, как раньше.       — А Кёджуро? — вырвалось у неё.       — Посмотрим на его поведение! — отмахнулся он, продолжая хохотать. — Ввёл всех нас в заблуждение, паршивец!       — Но это же… — начала с улыбкой Мэй.       — Во всём виноват Кёджуро! — деловито заключил глава дома, перекладывая на сына все смертные грехи.       — Ну-ну, — хихикнула Кавасаки. — И… Спасибо вам, спасибо… — прошептала она счастливо.       В общем, бедный Кёджуро, сам того не подозревая, оказался крайним в этой истории. А Мэй просто молодец.       — А пока… пойдём пить чай с твоей «отравой» из одуванчиков? — немного неловко спросил Ренгоку.       Эти слова мгновенно вернули Мэй к её беззаботной, обезьяньей натуре, и в её глазах зажглись озорные огоньки.       — Конечно! — воскликнула она. — Как же без вашего любимого варенья?       Шинджуро, услышав её, широко улыбнулся.       Только сейчас Кавасаки заметила, как изменился глава дома с момента их первой встречи: его лицо стало более здоровым, взгляд наполнился жизнью, а от прежней усталости не осталось и следа.       И всё это благодаря волшебному варенью!

⋇⋆✦⋆⋇

      Мысли Кёджуро крутились только вокруг Мэй.       Он не мог не думать о её нежно-розовых губах, сияющих глазах, в которых скрывалась целая вселенная, её звонком смехе и улыбке, способной растопить лёд в самой холодной душе. Он так погрузился в мир, в котором была только Мэй, что почти задыхался. Всё вокруг как будто исчезало — осталась только она: её лицо, голос, невесомые прикосновения. Для него существовали только моменты рядом с ней.       Он даже не заметил, как шагнул в ледяные воды своих чувств, которые уносили его куда-то в неизвестность. Всё это было новым и одновременно страшным. Никогда раньше Кёджуро не испытывал ничего подобного и не знал, как справиться с эмоциями по отношению к Мэй.       За это время он осознал, что она ему нравилась — это было очевидно. Возможно, он очаровался Мэй с первого дня встречи, и с каждым её вздохом эти чувства только крепли. Может быть, он покорился ей, когда она, смеясь, спрыгнула с крыши прямо в его объятия? Или когда смотрела на него своими весёлыми глазами, полными любопытства и тепла? В любом случае, всё было гораздо сложнее, чем казалось.       С Мэй он вёл себя как дурак, боясь собственных чувств. И ему думалось, что сердце в любой момент разорвётся от их напора. Он отводил взгляд, когда она улыбалась, запинался при разговоре и старался скрыть, как сильно она его пленяла. Но это было бесполезно.       Мэй была как солнце — её невозможно было не заметить. Она освещала его путь, приносила тепло и радость, которые он уже успел забыть. Теперь он не мог представить себе жизнь без её света. Но что будет, когда Мэй покинет их дом? Эти мысли всё чаще терзали его сердце. Что тогда станет с Кёджуро?       Он не хотел, чтобы она уходила, но не знал, как удержать её рядом — желательно навсегда. Как же здорово было бы, если бы Мэй когда-нибудь стала его женой. Тогда не пришлось бы никому врать, а сердце Ренгоку переполнилось бы счастьем, потому что никого другого на эту роль он просто не мог представить. С каждой новой стороной её личности он всё больше убеждался, что Мэй — это именно та, которая ему была нужна. Кто бы мог подумать, что его идеал свалится к нему с небес? Он понял это только сейчас, вспоминая её улыбающееся лицо, то, как она всегда с энтузиазмом рассказывала о чём-то незначительном, но так искренне, что его сердце замирало от умиления.       В ней было что-то такое, что резонировало с ним: её непосредственность, безудержный позитив, который она излучала. Мэй обладала редким очарованием, способным заворожить любого, и острым умом, смешанным с лисьей хитростью, что делало её ещё более привлекательной. С Мэй никогда не было скучно, даже в тишине — это Кёджуро ценил больше всего. С ней можно было наслаждаться не только шумными праздниками, но и тихими ночами под звёздным небом.       Но как относилась к нему Мэй? Он замечал, как она смотрела на него, как улыбалась и смеялась, но не понимал, что именно она чувствовала. Было ли в её взгляде особенное тепло или это просто дружеская симпатия? Страшно было узнать правду — вдруг его сердце разобьётся. С другой стороны, жить всё время в неведении было невозможно. Парадокс. Ему нужно было понять, что она думала о нём — особенно после того поцелуя. Вдруг он ей оказался противен? Но как спросить об этом, не разрушив ту хрупкую гармонию между ними?       Да и ложь, укоренившаяся в их доме, лишь добавляла тяжести в атмосферу.       Кёджуро медленно подходил к дому, быстро справившись со своей миссией. Уже вечерело, и небо снова наполнилось яркими красками заката. Запрокинув голову, охотник с улыбкой наблюдал за облаками, плывущими по небосклону.       — Наверное, матушка тоже там… — тихо произнёс он, вспомнив историю о небесных драконах, рассказанную Мэй. — И огненный… — добавил истребитель. — Потому что извивается, как языки пламени. Огненный небесный дракон…       В голове вновь пронеслись воспоминания о том прекрасном вечере перед поцелуем: как они проводили время вместе, как мечник не мог налюбоваться её сияющим лицом и смехом. Как его сердце, прежде спокойное, начинало биться быстрее от нежности момента.        Возможно, он торопил события, но она уже стала светом в его мире. В одно мгновение она заполнила его сердце, подарив такие яркие чувства, которые мечник не испытывал целую вечность. Именно поэтому охотник пришёл в ярость, узнав о куске её прошлого. Любая несправедливость и плохое отношение к людям вызывали у Ренгоку ярость. К близким это чувство усиливалось вдвое, а к Мэй… это было нечто большее.       Проклятье.       Вместо привычного тепла в душе мечника закралась досада. Он мотнул головой, пытаясь отогнать ненужные мысли. Лучше сосредоточиться на настоящем и стать опорой для тех, кто важен. Для Мэй. Если она снова окажется в беде, он сделает всё, чтобы защитить её.       А ещё ему хотелось узнать её лучше. О чём она думала, когда встречала утро? Какое у неё любимое блюдо? Что её делало счастливее? Он хотел знать о ней всё.       Охотник вошёл на территорию поместья и глубоко вздохнул, увидев приближающиеся фигуры отца и Мэй. Тёплая улыбка коснулась его губ, когда истребитель заметил, как они весело о чём-то переговаривались. С приходом Мэй каждый уголок поместья заиграл новыми красками. Всё стало иначе.       — Кёджуро! — воскликнула Мэй.       Когда она заметила его и резко подбежала, всё вокруг словно замерло. Внутри Ренгоку разгорелось желание обнять её, укрыть от всех бед, затеряться в её тепле и нежности. Сердце забилось быстрее, и его грудь наполнилась необъяснимым трепетом. Она была прекрасна — как весенний цветок, распустившийся на рассвете. Глядя в её сияющие глаза, полные жизни и радости, охотник понял, что в ней не было ни одного недостатка. Мэй была прекрасна…       Кёджуро слегка задрожал, томясь от собственных чувств. Мечник сжал кулаки, стараясь подавить желание коснуться её, провести пальцами по щеке, заглянуть в глаза и услышать, как она произносила его имя.              Неужели он просто сошёл с ума?       Но прежде чем мечник успел ответить, трепетная атмосфера треснула под напором отцовского голоса.       — Вернулся, горе-жених. Сколько думал родного отца обманывать? — произнёс глава дома с лёгкой иронией.       Охотник замер, ошарашенно переводя взгляд с Мэй на главу семьи. Ситуация становилась всё более странной и непредсказуемой.       — Отец! — выдохнул он, и это прозвучало почти как мольба о прощении.       — Он всё знает, — шепнула Мэй, тихонько сжимая его ладонь в успокаивающем жесте.       Кёджуро даже не заметил, как их пальцы переплелись. Почувствовав её тепло и поддержку, он немного расслабился. Если Мэй спокойна, значит, всё в порядке.       — Пойдём в дом, — сказал Шинджуро, махнув рукой. — Поговорим уже как люди…       Солнце медленно опускалось за горизонт, окрашивая небо в багряные и золотые оттенки. Кёджуро, сбитый с толку, пошёл в дом за отцом с Мэй. Внутри него бурлили противоречивые чувства: с одной стороны, он боялся гнева отца, с другой — его сердце наполнялось тревожной радостью от мысли, что скоро всё станет ясным.       Мечник был готов ко всему — к любому исходу, к любому вердикту отца. Но он и не догадывался, что вскоре именно его реакция на ситуацию с Мэй станет самой страшной в этом доме.