Варенье из одуванчиков

      Сказать, что Кёджуро был потрясён — это словно не сказать ничего. Ренгоку не мог понять, что поразило его больше всего — либо судьбоносное стечение обстоятельств, либо невозмутимость Мэй. Относительно спутницы — в её глазах ярко вспыхнула искра удивления, прежде чем её лицо снова приняло игривое выражение. Всё-таки Кавасаки, как показалось Ренгоку, предпочитала шутки и развлечения, оставляя серьёзные заботы на плечах кого-то другого. На чьих именно — загадка, но главное, чтобы все оставались довольны, и баночка варенья всегда была под рукой. Говоря о варенье, Мэй как раз достала из узелка знакомую сладость с деловитым видом. Охотник не мог сказать, сколько же таких банок она ещё прятала, но, очевидно, это имело свои причины.       Ведь жизнь — сложная штука. Особенно для Ренгоку. Особенно после того, как он встретил Мэй.       Последняя, перехватив ладонь Кёджуро, неожиданно бодро воскликнула:       — Ну, вперёд! — говорила она так, словно была хозяйкой поместья. — Мне нужна Рука Ренгоку!       — Хорошо… — отвечал Кёджуро так, будто был гостем. — Только!       — Что?       После чего Мэй надулась, как бы говоря всем своим видом: «почему ты так ведёшь себя после всего, что мы пережили вместе?»       Наглость — второе счастье, а первое — Кавасаки. И, вообще, Кёджуро повезло, что им в одну сторону. Потому что Мэй — умница, красавица и просто самая скромная девушка на свете. Всё это читалось прямо сейчас в её глазах. А мечнику и не хотелось спорить с этим утверждением; он просто не знал, как на него возразить. Ведь эта девушка казалась именно тем человеком, которого можно любить всю жизнь только потому, что Мэй была сама собой — Мэй.       Её поведение совершенно сбивало его с толку. Кёджуро внезапно ощутил необходимость присесть. Он не мог с уверенностью сказать, шутила ли спутница сейчас — по её невозмутимому виду было сложно определить истинные чувства. Каждый раз, когда охотник начинал воображать что-то о ней, она выдавала нечто, после которого мечник не мог о чём-либо думать. Если быть точнее, то он вообще не мог думать.       В конце концов Ренгоку выпалил:       — Ты должна кое-что узнать!       Кёджуро понимал, что не стоило вводить в заблуждение такую женщину, как Мэй, да и вообще кого-либо — так был сложно устроен мечник. Кавасаки же сердито фыркнула — ей не нравилось, когда ситуация выходила из-под контроля. Кому бы это понравилось? А ещё она не любила ждать, потому что такова натура Мэй — обезьянья. Но сейчас не об этом. Самое главное, что истребитель застыл и напрягся, пристально глядя на спутницу. Напряжение в воздухе стало неприятно ощутимо, заставляя чесаться лицо — Кёджуро потёр его свободной рукой, поскребя пальцем подбородок. Кавасаки неосознанно повторила его жест, хоть лицо у неё и не чесалось.       Тёплый ветерок ласково развевал волосы мечника, превращая его в нечто похожее на одуванчик. Смешно и совсем не угрожающе. Когда лучи света ласково окрасили окружающие силуэты в персиковые оттенки, делая хрупкий облик Кавасаки ещё более привлекательным. Всё вокруг пахло теплом. Если кто-то спросит у Кёджуро, что это за запах, внятного ответа он не даст. Однако с этим запахом у него ассоциировались и самые различные воспоминания: нежные руки матери, смех друзей, любимые сладости и теперь образ Мэй.       Сердце мечника стучало чаще, уши звенели неприятно. Воцарилось минутное молчание, которое казалось вечностью, наполненное лишь редкими звуками природы и дыханием обоих. Кёджуро тяжело сглотнул. Его странная реакция не ускользнула от Мэй, которая непонимающе склонила голову на бок.       Собравшись, охотник, наконец, решился заговорить о важном:       — Матушки уже нет в живых, — прошептал он, и Кавасаки замерла. — Рука Ренгоку пару лет назад слегла с неизлечимой болезнью, и её не стало…       Кёджуро попытался осторожно подбирать слова. В это время над Кавасаки сгустился мрак. Она склонила голову, неподвижно уставившись куда-то себе в ноги. Охотник сжал её ладонь, не зная, что сказать. Никто не учил его, как обращаться с женщинами, которые готовы расплакаться. И сейчас ему было скорее неловко, чем грустно.       — Прости… Я не знала.       Она хрипло выдохнула. В сердце мечника тихо дрогнуло сострадание. Трудно сказать, сколько времени прошло перед тем, как Кёджуро вновь решился заговорить. Для него каждая секунда казалась невыносимой вечностью.       — Пойдём в дом, — неуклюже проговорил он, пытаясь разрядить напряжение. — Там и поговорим…       Кавасаки резко подняла голову, уставившись на истребителя блестящими глазами. У последнего перехватило дыхание. Кёджуро растерянно застыл на месте.       — Чего же мы стоим? — воскликнула она на выдохе. — Идём скорее!       И снова она вернулась к своему обычному состоянию, словно никакого дискомфорта ранее не было, окончательно запутав Ренгоку своим поведением. Он всё ещё не мог понять, как оказался в этой ситуации, и что было в голове у Кавасаки. Мэй стояла перед ним, снова сияя ярче солнца. Как будто расплакаться ранее был готов любой человек на свете, но только не она. Ещё она была самую малость безумной — в самом лучшем смысле этого слова, и, находясь рядом с ней, мечник сам становился безумным. Ему нравилось это чувство — быть странным рядом с Мэй. Потому что, когда ты странный в одиночестве — это грустно. А если ты чудишь с кем-то ещё, то это приобретает совершенно иной смысл. Более уморительный.       Также Кёджуро немного нервничал. Мэй, кажется, совсем нет. Из-за этого охотник начинал нервничать ещё сильнее.

⋇⋆✦⋆⋇

      Кавасаки очень нервничала. Настолько сильно, что готова была кого-нибудь укусить за ногу.       Потому что она не знала, как быть дальше, а никакого запасного плана под рукой не было. С последним всегда живётся намного легче, потому что так говорила Микото. Сказанные Кёджуро слова ещё пульсировали в голове Мэй. С одной стороны, она прекрасно понимала, что за пару лет могло что-то произойти с племянницей нянечки. С другой стороны, всё казалось ей чужим, как будто происходило с кем-то другим, а не с ней. Неужели весь проделанный путь оказался напрасным? Руки Ренгоку нет в живых, что означало, что тонкая нить, ведущая Мэй к спокойной жизни, ускользала прямо на её глазах. Однако сдаваться так легко она не собиралась — не в её правилах становиться кислой и горькой ягодой, которая только и может, что сетовать на неудачи. По крайней мере, сейчас.       Прямо сейчас Мэй находилась в гостевой комнате — сидела напротив хозяина поместья, Шинджуро, принявшего лежачее на боку положение. Помещение оказалось скромным, но уютным и тёплым.       «Необходимо обсудить всё с отцом», — так высказался Кёджуро, после чего стал вмиг немногословным.       К тому времени, как Кавасаки оказалась перед грозным старшим Ренгоку, она уже успела судорожно сообразить, как и что нужно говорить. Ну, почти.       — Кто это? — хрипло отозвался глава.       Гостья взглянула на Кёджуро — он изменился, хоть и не слишком заметно. Улыбка всё ещё сверкала на его лице, но атмосфера вокруг истребителя стала более напряжённой. Из-за сложившейся ситуации Мэй начала чувствовать себя неуютно. Предстоящий разговор обещал быть непростым.       Мэй выпрямилась, пытаясь выглядеть достойно, и снова обратила взгляд на Шинджуро: его выражение лица было сердитым. Впалые щёки, синие круги под глазами, сероватая кожа — всё это свидетельствовало о плохом состоянии здоровья. Волосы оказались в беспорядке, как и одежда. Взгляд был мутным, направленным куда-то в сторону, не обращая внимания на пришедших.       — Отец, это…       Охотник наконец-то пришёл в себя и молча обратил свой взор к Мэй. Кавасаки стиснула зубы.       — Меня зовут Мэй, — сухо произнесла она, поджав губы.       Старший Ренгоку хмыкнул, поудобнее подперев голову рукой. В этот момент гостья почувствовала, как неприятное липкое чувство прокатилось по её груди холодной волной. Общество Шинджуро необъяснимо давило — было трудно вымолвить хоть слово, вся обезьянья дерзость вмиг куда-то улетучивалась. Мэй за свой короткий век повидала разных людей, но этот человек стал первым, чьё присутствие оказалось таким разрушительным.       — Понял. Что за семья?       «Какая страшная большая обезьяна!»       — Я… — пробормотала она, и её голос становился тише, а лицо всё мрачнее.       Кёджуро попытался вмешаться, приоткрыв рот, но мужчина перебил его, махнув рукой.       — Ай, ладно, — цокнул языком глава дома. — Это уже не играет роли, — добавил он, и Мэй непонимающе покосилась на истребителя, а тот на неё. — Надеюсь, ты хоть что-то умеешь делать по хозяйству. — Стоило ему закончить, как яркое удивление отразилось на лице мечника. — Чего уставился? Покажи своей женщине, что и как, не мне же всему учить!       Мэй молча уставилась на Шинджуро, догадываясь, как он мог воспринять её визит. Конечно, о чём тот ещё мог подумать, когда его холостой сын привёл в дом молодую девушку? Эта ситуация показалась настолько глупой, что захотелось рассмеяться.       — Отец, вы не так всё поняли! — наконец, нашёл в себе силы заговорить Кёджуро.       Щёки его уже порозовели. Он был смущён, как и Мэй. Последняя почувствовала укол совести из-за того, что по её вине так глупо сложилась ситуация. Она не хотела причинять беспокойство такому милому человеку, как Кёджуро. Но уже было поздно возвращаться назад.       — Что я не понял? — рявкнул Шинджуро, начиная злиться. — А, ну, проваливайте!       После этих слов Шинджуро быстро схватил пустую бутылку сакэ рядом с собой, попытавшись замахнуться ею. Однако лишь слегка застонал, уронив предмет на пол. Этого момента хватило Кёджуро, чтобы прийти в себя и быстро схватить Мэй за руку, уводя из комнаты. Кавасаки только и оставалось, что покорно последовать за истребителем.       — Хорошо, отец! — воскликнул мечник, не оборачиваясь.       «Бежала от жениха, чтобы попасть в руки другому… Какая нелепость!» — мысленно пискнула гостья.

⋇⋆✦⋆⋇

      Сердце Мэй всё ещё бешено колотилось от ужаса, пока мечник вёл Кавасаки по мрачному коридору. Он легонько подталкивал её правой рукой, сам того не замечая. Тепло его ладони обжигало спину, из-за чего по спине у Мэй пробежались мурашки. А ещё руки мечника дрожали — слабо. Едва ощутимо. От напряжения. Спустя какое-то мгновение они остановились. Кёджуро отстранился, и Мэй запрокинула голову, взглянув на лицо охотника. Она ожидала увидеть гнев и раздражение, однако на лице мечника неизменно светилась улыбка. Только казалась уже не такой искусственной, как во время разговора с Шинджуро. Кёджуро не злился на Мэй.       — Получилось немного… — хихикнула она.       — Да, — его голос приблизился к знакомому задорному тону, который был в момент их знакомства. — Поговорим?       Кавасаки облегчённо выдохнула. Однако она всё ещё была готова в любой момент кого-то укусить за ногу — от напряжения или просто так, чтобы не расслаблялись. Кёджуро шёл уверенной походкой, смотря вперед. Мэй же желала поскорее покинуть атмосферу невысказанных слов и вернуться в обыденное состояние — обезьянье.       Вскоре они прошли во внутренний двор, скрытый высоким ограждением и пышными шапками глицинии.       «Словно в сказку попала…»       Мэй восхищённо оглянулась по сторонам — зелёная трава была усыпана многоцветными цветами самых разнообразных оттенков. Воздух наполнился ароматом свежести, а тишина этого уединённого уголка создавала впечатление вечной благодати, словно время здесь остановилось в сладостной гармонии.       — Думаю, тебе стоит самому взглянуть на это, — кашлянув, заговорила Мэй. — Это переписка моей нянечки с… госпожой Рукой.       Она извлекла из узелка письма и вручила их мечнику. Кавасаки даже не заметила, как всё это время одной рукой продолжала сжимать банку варенья. Волнение захлестнуло её с головой, и Мэй совсем позабыла обо всём на свете. Потому что с самого начала ей грезился спокойный разговор с нежной Рукой. Мэй не была готова к встрече с грозным Шинджуро, чьё присутствие вызывало дрожь по всему телу. Кёджуро принял письма с благодарностью, начав их рассматривать беглым взглядом. Мэй ощутила, как её душа наконец-то обрела мимолётный покой, а все внутренние вьюги стихли.       Украдкой она позволила себе рассмотреть Ренгоку, стоявшего поблизости. Её взгляд невольно скользнул по пушистым золотистым волосам, переливающимся в лучах солнца, прямой осанке, длинным прямым пальцам… Осознав, что она начала бесстыдно любоваться спутником, Кавасаки поспешила отвести взгляд в сторону.       «Я рассматривала пылинки на его одежде. Да, так всё и было!»       — Тебе ведь некуда идти? — спросил Кёджуро, словно обращаясь к самому себе. Мэй кивнула. — Можешь остаться у нас.       — Правда? — сразу же выпалила она, не веря услышанному.       — Я узнаю матушкин почерк из тысячи. Это точно её письма… — шепнул он, проведя пальцем по аккуратному почерку на пожелтевшей бумаге. — Ещё я знаю, что она никогда не бросила бы хорошего человека в беде.       — Откуда ты знаешь, что я хорошая?       Кёджуро тепло рассмеялся.       — Поверь, чутьë меня никогда не подводило, — деловито буркнул он, сощурившись. — И, вообще, может, чаю?       Мэй ещё какое-то время внимательно разглядывала охотника, словно видела его впервые. После чего широко улыбнулась и произнесла звонким голосом:       — С вареньем?       На лице Ренгоку отразилась радость, и в душе Кавасаки вмиг что-то затрепетало. Мэй покрепче сжала заветную баночку, прижав к сердцу.       — С вареньем, — довольно шепнул он.       После этих слов Мэй окончательно стала прежней. От былых волнений не осталось и следа. И только на дне её сердца всё ещё щекотали воспоминания о нянечке — в этом поместье старушки нигде не было.       — Тогда покажешь, где тут кухня, жених?       — Конечно, — истребитель продолжал тихо посмеиваться. — Невеста…