За мир и счастье мы готовы...

Агата ехала в Люблин в расстроенных чувствах. Мир казался ей несправедливым, грубым, отвратительным. «Вот попаду в аварию – будете знать, – мысленно шипела она родителям, наблюдая, как тарахтящий автобус проезжает одну деревню за другой. – И нечего было меня бить и ругать…» Хотя в глубине души осознавала, что не совсем права.         А случилось вот что. Её уговорили отправиться с Тадеком на выставку (он в последнее время увлёкся рисованием), и Агата, которой давно наскучил весь этот соцреализм, потихоньку сбежала из галереи, бросив глухого надоеду одного. Весело проведя время в гостях у подружки, она совсем забыла про братика, и по возвращении домой родители устроили ей Ад и Израиль. Правда, Тадек нашёлся (его привёл домой сердобольный пенсионер), но Агату от маминой истерики это не спасло. «Да как ты могла?! – кричала мама, дав дочке пощёчину. – Бросить его одного в незнакомом месте! Ты мне больше не дочь!» «Бессердечная подлая девчонка, – поддержал её папа. – Ты поступила с бедным мальчиком не по-христиански. Где же твоё милосердие?!» Это были самые грубые слова, которые Агата когда–либо слышала от отца. Её наказали – говорили ещё что-то про лишение карманных и запрет на прогулки, но разобиженная девушка уже не слушала. Ремня не дали – и на том спасибо. И пусть теперь остаются со своим ненаглядным Тадеком, а Агаты у них больше не будет.         Автовокзал был совсем недалеко от дома бабушки, но, к ужасу Агаты, дверь ей никто не открыл. Она было подумала, что с бабулей что-то случилось, но соседи успокоили её, объяснив, что пани Шафраньская на выставке в Гданьске. Когда вернётся?.. Ну, уж явно не сегодня. И расстроенная Агата потащила чемодан к Площади Народных Собраний. Остановилась, вспомнила, что дядя Мирек с тётей Касей и Адасем тоже отдыхают где-то на Балтийском побережье. Чертыхнувшись, отправилась к дяде Мареку. Не таскаться же ей с чемоданом по Люблину!         Однако дядя и вся его семья тоже спешили куда-то с чемоданами. Увидев Агату, Шафраньские сильно удивились. – Ещё минут пять – и мы бы разминулись, – заметил глава семьи. – Ты что же приезжаешь без предупреждения? Ни телеграммы, ни звонка… – Я забыла, – невинно заявила Агата. – Но мы уже собрались в Клементовицы, – напомнила тётя. – И что нам теперь делать, Маречек? – Поедешь с нами в деревню, чудо в перьях? – щурился на солнце пан Шафраньский.         Выбора у Агаты не было. Не сидеть же ей под дверью у бабушки. Вернуться в Торунь? Ни за какие коврижки! – Поеду.         И опять пришлось трястись в транспорте, благо, было не жарко. Эвка дремала, положив голову на плечо кузинки, Хелька то читала журнал, то вертелась, как вошь на гребешке. У Агаты от выхлопных газов разболелась голова, и она была страшно рада сойти наконец на твёрдую землю. – Как добрались? – деловито спросила женщина в зелёном платье, целуя тётю. – А это кто с вами? – Ничего. Моя племянница, дочь золовки, Агатка. Это моя кузина, пани Ирена… – пояснила всё и сразу тётя Неля. – Ты бы предупредила! Девчонке и спать негде, – недовольно проворчала пани Ирена. – Мы и сами не знали, – вступился дядя. – Ничего, поместится и с Эвкой, они худенькие… – Мама совсем тебя не кормит, – ахнула тётя. – И как они только тебя отпустили, не предупредив нас? А если б мы успели уехать? – Они меня не отпускали… – В каком смысле? – нахмурил брови дядя. Кузины навострили уши. Агата поняла, что сболтнула лишнего. – Э–э… я сама уехала. Они меня не любят. – Агата, что ты несёшь? – Ну, меня из-за Тадека поругали, и я… – Сбежала без спроса? – перебила Эвка. – Зачем?         Дядя Марек выругался на русском. Устроившись у пани Ирены и наскоро съев завтрак, он чуть ли не бегом бросился на почту. Можно было бы позвонить, конечно, из школы или сельсовета, но позавчера, к вящей Агатиной радости, дома сломался телефон. Хоть мамины крики ни дяде, ни ей выслушивать не придётся. А тётя всё качала головой: – Разве ж так можно? А если бы нас не было дома? – Пошла бы к Мариану, – пожала плечами Агата. – У Мариана хорошо, – ввернула Эвка, – куча пластинок. И Альбинка такая хорошенькая! С ней можно уже играть в прятки… – Тебе надо быть воспитательницей, – улыбнулась пани Ирена. – Ну уж нет, учительницей лучше, – возразила тётя, – что за работа – сопли вытирать чужим детям!         Но хозяйка, сама, как выяснилось, учительница, стала возражать, и вскоре разговор перешёл на другую тему. Агате стало скучно. Девушка вышла во двор, не зная, куда себя деть, залюбовалась на прозрачное голубое небо. Эвка и Хелька выскочили следом. – Как хорошо, – Эвка вдохнула воздух полной грудью, подняла очи к небесам. – А представьте, где-нибудь над нами – космос, ракеты… – Или самолёт. Или планеты, – размечталась Хелька. Агата закатила глаза: восхищения космосом ей и дома хватало. – Привет, Эвка! – послышался вдруг задорный мужской голос. – А кто это с тобой? – Пан Марциняк дома? – спросил другой, чуть более хриплый.         Агата повернула голову. За забором стояли два хлопца: один – стройный красавец-шатен с мягкими карими глазами, второй – длинный и прямой, как палка, длинноносый брюнет. Оба беззастенчиво пялились на девчат, прикрыв глаза от солнца. Агата смутилась: юбка на ней была коротковата. – Янек! Влодек! – Эвка бросилась к ним чуть ли не в объятия. – Заходите, дядя Ярек на работе. А это Агатка, моя торуньская кузина! Я вам про неё рассказывала! – Ага, помню, – дружно кивнули хлопцы, наперебой кинувшись пожимать руку «торуньской кузине». Агате стало неловко. Она не знала, о чём говорить с деревенскими. И вообще, кто так знакомит? – Чёрт, гитару не взял, – посетовал Влодек. – Агатка, любишь музыку? – Я больше рисование люблю. – Я тоже любил рисовать, – Янек улыбнулся ей, – правда, сейчас не рисую. – Почему? – удивилась Агата. – О, это долгая история. Потом расскажу как-нибудь. – На секунду глаза Янека стали капельку печальнее. – Надолго вы приехали? – На пару недель, может быть. – Эвка села на лавку, почесала коленку. – Как дела вообще? – Нормально. – Влодек прихлопнул комара, сел совсем рядом с Эвой. – Хочешь, страшилку расскажу? Только отцу не говори, а то опять даст мне мухобойкой по спине…         Агате не особо интересны были эти бредни про чёрную «Волгу» с ксёндзом за рулём. Она машинально вертела в руках былинку и тщетно пыталась придумать, о чём говорить с Янеком. Впрочем, тот сам заговорил: стал расспрашивать, где Агата учится, кем хочет стать и всё такое. Оказалось, что Янек – уже студент, в родную деревню приехал на каникулы, больше всего любит читать «что-нибудь оригинальное». И ему уже двадцать! Агата застеснялась с новой силой. Зачем он с ней болтает? Из вежливости, как беседуют с детьми сослуживцев? Взрослым парням ведь не нужны малявки вроде неё… – Как тебе понравился «Мастер и Маргарита»? – внезапно спросил её Янек. – Опередил своё время, не так ли?         Агата замялась. Она слышала от кого-то, что это – невероятно богохульная книжка, но сама её не читала. Зачем ей очередной русский роман? – Н-не знаю, – призналась она. – А про что там? Опять про коммунизм и коллективизацию?         Казалось, Янека разорвёт от еле сдерживаемого смеха. Он лукаво улыбнулся ей: – Там про коллективизацию не больше, чем у Пруса. Я тебе как-нибудь дам почитать. Это гениальная книга… – Договорились, – Агата отчаянно захотела перевести разговор на более интересную тему, – а тебе нравится?.. – О! Уже забежали! – раздался с дороги резкий шепелявый возглас. – Вам сколько говорить, чтоб не ходили во двор к Марцинякам?!         Агата повернула голову. Пожилой малорослый мужчина, похожий на Влодека, энергично махал рукой в сторону забора. Дядя Марек, уже, очевидно, пославший телеграмму («Ох и влетит мне потом от мамы!» – подумалось Агате) успокаивающим жестом положил руку мужчине на плечо: – Фелициан Казимирович, не кипятись так… – Как за девками бегать, так они первые, а как поросят кормить… – Фелициан Казимирович остановился около забора. – Это, что ли, твоя племянница? Вечно они то сбегают, то лезут куда ни попадя! А родителям потом – беда!         Агата смутилась. Янек посмотрел на неё с таким любопытством, что стало страшно. А если он узнает? Да узнает, конечно… Героический побег вдруг показался Агате невероятной глупостью. Мама, наверное, за сердце хватается, а папа бродит насупленный и думает, где же его принцесса… А Тадек, интересно, хоть понял, что весь этот сыр-бор – из-за него?         Дядя и загадочный пан Фелициан (Агата насилу поняла, почему к нему так странно обращаются) всё же вошли в калитку. Осторожно, как по чумному бараку, отец Янека и Влодека прошёл по тропинке и постучал в окно: – Анелька, Ирена Ксаверьевна, добрый день!         Тётя приветливо, а пани Ирена сухо поздоровались с ним через форточку. Агата шёпотом спросила у Янека: – Твой папа из СССР, что ли? – Нет, он местный. Такой он человек, – развёл руками парень. – Мол, никогда и никого я больше паном не назову. Так после войны и не называл.         Агате такое было в диковинку, хотя принципиальность старого чудака слегка импонировала девушке. Было в ней что-то упорное, несгибаемое, чего ей самой порой не хватало. – Пошли-ка отсюда, – велел своим сыновьям этот несгибаемый пан. Мышцы на его лице дёрнулись, и Агата заметила, что один рукав пуст. Это произвело на девушку гнетущее впечатление. Янек проследил её взгляд и сказал: – Это на войне было. Руку так исстреляли, что спасти не было возможности.         Агата перекрестилась. Дядя посмотрел на неё с неодобрением. Пан Фелициан повернул голову, уставился на неё: – Такая молоденькая, а уже поражена этой гадостью?! – Отцовское воспитание, – вздохнул дядя Марек. – Католичество крепко засело в нём.         На это пан Фелициан скорчил такую гримасу, что Агата вздрогнула и отвернулась. Янек, к несчастью, заметил это и шепнул: – Не обращай внимания. Это он в детстве чем-то переболел. – Пошли домой, тебе говорят! – гаркнул переболевший. – Марек, забери своих девчат и пошли к нам! – Неудобно как-то, мы только приехали. – Неудобно ему, – буркнул чудной пан, – ладно. Ты потом приходи. А вы – марш домой! Дел по горло! – Потом встретимся, – Янек ласково улыбнулся Агате. – Ты не пугайся, отец только с виду такой… такой.         Девушка кивнула. Отчего-то хотелось провожать его глазами, представлять, как этот красивый, умный и весёлый хлопец идёт по деревне с лёгким сердцем, как человек, которого ничто не тревожит… Агата таким человеком пока не была. Её вновь начала мучить совесть. ***         Эвка читала, уютно устроившись в уголочке на тахте. Она любила порой перечитывать книги, знакомые ещё с детства: с каждым разом в них находились какие-нибудь новые подробности, ранее недоступные её пониманию. Или бывало так, что эпизоды, совершенно не запомнившиеся маленькой читательнице, вдруг более всего волновали её, подросшую… Сейчас она только докончила «Антека» и сидела вся в слезах, держа книгу на коленях. Ах, как жалко ей было главного героя, с каким удовольствием она бы всё переписала, исправив его жизнь, как добрая волшебница! Как жаль, что добрые феи бывают лишь в сказках – Эвка непременно выучилась бы на такую, если б могла… – Что с тобой? – перепугался дядя Фелек, заглянув в гостиную. – Опять начиталась книжек? – Ага, – сглотнула слёзы гостья. – Антека жалко…         Петшака перекосило, он подошёл, заглянул в книжку. Погладив Эвку по голове, тихо и рассеянно заметил: – Потому я эти книжки и не читаю. Ну на что оно мне… Я сам был, как тот Антек. Только у меня не сестру в печи сожгли, а братья сами померли.         Эвка разрыдалась. Она знала эту историю: отец дяди Фелека умер, когда он был ещё маленьким, потом были полуголодные годы, полные тяжкого батрацкого труда, потом Фелициан Казимирович попытал счастья в городе… Поэтому он терпеть не мог вспоминать свою довоенную жизнь. Вот и сейчас – просто сунул Эве пряник, словно маленькой: – На, не рыдай так. – Мне вас так жалко, – всхлипнула Эвка. – Вам так тяжко приходилось…         Петшак ухмыльнулся, покачал головой: – Ничего, девочка, зато сейчас живу вон как… Для того и строится коммунизм – чтобы никогда больше никто не жил в нищете с малолетства. Никогда! – Эвка! Опять плачешь! – Хеленка заскочила в дом, едва скинув сандалики. – Пошли, я тебе такое покажу! – Ну что там? – Эвка с неохотой поднялась. – Опять громадного червя Влодек выкопал? Я их боюсь… – Да нет же! – сестра аж приплясывала от нетерпения. – Ой, кстати, совсем забыла. Там Зютка с Миреком целуется. – Где «там»?! – Петшака словно током ударило. – В сарае у Левандовских, – выпалила Хелька. Фелициан Казимирович с бранью вылетел из дома. – Ты зачем её выдала? – удивилась Эва. – А нечего было ябедничать папе, что я ходила в костёл… Ну пошли уже!         Эва закатила глаза. В костёле ведь и правда делать нечего, разве что статуи там красивые. Сестрёнка повела её в свинарник, где было чисто, как в операционной (стараниями пана Казика и немного – Янека и Влодека). В углу на тряпках лежала пёстрая кошка с котятами. Эвка взвизгнула от восторга: – Какие хорошенькие! – Ага! Только Влодек сказал, что их топить надо, – задумчиво произнесла Хеленка. – Но как же… жалко ведь… – Думаешь, нам не жалко? – внезапно отозвался Влодек, принёсший поросятам свежей водички. – А как же их не топить? Они ж всех птиц поедят…         Но Эву перспектива утопления котят привела в ужас. Она бросилась к Влодеку со слезами на глазах, стала умолять не губить малышей. Влодек заворчал, что это не её дело, но потом, капельку смягчившись, спросил: – И куда мы их денем? Кому нужна целая толпа кошек? – Хочешь, я отвезу их к бабушке в Люблин? – предложила Эвка. Эта светлая мысль посетила голову девчины ровно за секунду до произнесения.         Друг удивился, пожал плечами. Эва стала горячо убеждать его. – Ладно, спрошу у мамы, – неохотно пробормотал Влодек. – Пошли, прогуляемся на ферму.         По дороге они наткнулись на Янека с Агатой – Янек уж и не знал, как развлечь кузинку, водил её по всем окрестностям. Эва хихикнула, вспомнив, как Агата ночью шёпотом выспрашивала у неё разные подробности о хлопце и его семействе. Влодек усмехнулся: – Хороша парочка – баран да ярочка… – На себя посмотри, – фыркнул его братишка. – Эвка, не выходи за него замуж, он бестолочь… – По рогам захотел? – Влодек сжал кулак. Эвка погладила его по плечу: не надо, мол. Однако Янек и сам ловко дёрнул братишку за нос: – Не кипятись. Гляди лучше, как Агата рисует.         И показал им тетрадный лист со своим портретом. Янек на картинке был как живой, даже блики в глазах – и те отражали нарисованное небо. Эва залюбовалась портретом, ей показалось, что художница проникла в самую глубь души Янека… Даже Влодек отметил: – Похож, похож…         Агатка гордо улыбнулась и как-то очень уж нежно взглянула на натурщика. Янек тепло улыбнулся ей. Эву как громом поразило: «Это –любовь!», она тут же задумалась – интересно, как со стороны выглядит её привязанность к Михалеку? И загрустила… – А вы куда собрались-то? – спросил средний Петшак. – Да Эвке приспичило, чтоб котят не топили, утащить их в Люблин. Нужны они там больно… – Бабушке нужны, – перебила Эвка. – …маму спросить, можно ли? – докончил Влодек. – Можно подумать, ей есть разница, – усмехнулся Янек. – Ну идите, спасители.         Где–то вдалеке дядя Фелек орал на глупенькую непутёвую Зютку и на Мирека. Эвка невольно отметила, что Агата так и льнёт к Янеку, а тот взял кузинку под ручку… Это выглядело мило. Как же хорошо любить и быть любимой! Как в книгах… Жаль, прекрасный рыцарь Эвы обращает на неё ноль внимания. Вновь захотелось плакать. *** – На что тебе дружба с этим уродом?         Марек затянулся, посмотрел на собеседника. Темнота скрыла правильные черты лица пана Ярека, смешала все краски в единую чёрно–белую гамму. Жёлтый свет из окна падал мимо них, освещая квадрат земли с цветами, название которых Марек всё время забывал. – Интересный типаж, – ответил он на вопрос хозяина. – Гипертрофированный коммунист. Почти карикатура, но… реальная. – Патологический русофил, – добавил пан Ярек. – Это его жена так называет. А ещё – урод, мразь и гнида.         Марек пожал плечами. Он не разбирался в мужской красоте. Что до «мрази» и «гниды», он был не согласен с паном Яреком. – И чего вы враждуете? – спросил пан Шафраньский, выдохнув табачный дым в свежий ночной воздух. – Обоим будто заняться нечем…         Пан Марциняк закурил. Из дома донёсся девичий визг. Наверняка опять Хеленка пугает или щекочет сестру, а та верещит, как маленькая… Пани Ирена шугнула их, и всё стихло. – Он меня всю жизнь доставал, – внезапно пожаловался пан Ярек будто бы в пространство. – То я «Ярослав Ксёндзович», то «аковский бандит»… Сам он однорукий бандит! Что ты улыбаешься?!         Марек прикинулся спокойным. Он уже слышал эти сплетни – якобы пани Марцинякова утешалась в объятиях местного ксёндза, а муж, пьяница и свинья, был ей противен. Ярек и правда был мало похож на крестьянина, разве что сгорбленной фигурой и настороженным взглядом, ждущим подвоха не то от природы, не то от властей, не то от односельчан. Черты его лица вполне можно было назвать «благородными» (хотя Марек и не любил таких эпитетов), глаза под пышными ресницами казались то синими, как у Каси, то серыми, а тонкие губы порой складывались в горькую усмешку. – И сам-то он на своего папашу тоже не похож ничем, – продолжил этот красавец-мужчина, – а старшего его брата мать точно от панского племянника родила… Её и замуж-то взяли из милости… – Вам не противно сплетни эти пережёвывать по сто раз? – спросил Марек. Ему стало жаль мать Фелека, умершую лет пять назад от какой-то скоротечной болезни. – Наверняка было насилие… – Ха, – перебил пан Ярослав, – насилие! Наивный городской мальчик, сколько в жизни грязи… – Смею напомнить, что о грязи и людских пороках я знаю достаточно, – оборвал его пан Шафраньский. – Ты забыл, где я работаю? – Забудешь вас, – буркнул Марциняк. – Дай сигарету.         Выкурив ещё одну, он продолжил жаловаться: – И не бандит я, Богом клянусь… Меня задержали за сопротивление. Можно подумать, у этих засранцев на лбу написано было! Продержали до амнистии… Вся жизнь чуть под откос не пошла! Ходил, как оплёванный. Пан Яновский покойный – ну, отец Ирены, – пригрозил, что проклянёт её, если пойдёт за меня замуж… А тут эта морда ходит, детей наплодил, жирует на свою пенсию! А у меня – одни трудодни… – Понятно, – кивнул Марек. – Банальная зависть. Не сердись. – Да мне наплевать, пусть зависть… Не тыкал бы меня палкой в прошлое каждый раз, не обзывал бы «панским содомитом», я бы… – Марциняк, осознав, что сказал, со страхом посмотрел на Шафраньского. Марек ответил ему холодным внимательным взглядом: – Правда это?         Пан Ярослав отвёл взгляд: – Голодный год был, жрать очень хотелось…         Мареку стало стыдно и противно. Всё, как всегда. «В мире есть царь: этот царь беспощаден, голод названье ему…» – А этот утырок мог бы поменьше ныть и тоже… Пожалел бы мать и сестёр, тоже бы… – вдруг продолжил собеседник. Стало ещё гаже. – Тьфу, – плюнул Марек, – ты же нормальный мужик, женатый… Зачем так говорить? – Женатый, да… Толку-то? – В смысле? Ты не любишь жену? – Люблю, – быстро сказал пан Ярек. – А толку? Детей нет и не будет.         Марек промолчал. Любил бы он свою Нелю, если б она была совсем бесплодной? Наверное, всё-таки да. Но дети у них были бы: нет родных – можно взять приёмных, мало ли сирот, нуждающихся в доме и ласке? Анелька только рада была бы. Наверняка. – А об усыновлении не думали? – осторожно спросил Шафраньский, ища в коробочке сигареты. – Ренка не хочет. – Ярек бросил на окно взгляд, полный глубокого сожаления. – Мол, ей чужих детей и так хватает. Не вышло родить – так и не надо.         «Ну, её можно понять, – подумал Марек. – Наверное. Биология…» – Я даже предлагал, – зашептал Марциняк тихо, чтоб точно не услышали в доме, – предлагал, ну, чтоб она родила от другого… Семья без ребёнка – не семья… Она так оскорбилась! Рыдала, три дня не разговаривала со мной. «Да за кого ты меня принимаешь?! Чтоб я…»         Марек кивнул, внутренне соглашаясь с пани Иреной. Если б Анелька предложила ему что–то подобное, он бы отправил её в психбольницу – лечить голову. – Ты только никому не говори, – попросил хриплым шёпотом Ярослав. – Я тут совсем… разоткровенничался. – Засиделись вы тут, однако! – выглянула за порог хозяйка. – Спать-то будете? – Сейчас, – мужчины поднялись с лавки. Марек с сожалением подумал, что сигарет на утро не осталось. Затем – про судьбу Ярека. М-да… было над чем поразмыслить. Но толкового ответа на свой вопрос он так и не получил.         …Фелициан Казимирович обнаружился на огороде, где учил младшую дочь нормально поливать огурцы. – Лей больше! Лень за водой ходить, что ли?! – У меня живот болит, – ныла Зютка, – и вообще, мне никто не помогает… – Марек, ты моих парней не видел? – перебил её Фелек. – Видел. Треплются с Агатой возле пруда. Позвать? – ухмыльнулся пан Шафраньский. – Ты бы следил за ней, – нахмурил брови Петшак, – безголовая она у тебя девчонка! И за Эвкой тоже… – Что же мне, запретить им с твоими сынками общаться? – съехидничал Марек так явно, что даже Зютка хихикнула. – Мои – воспитанные! И вообще… Где вас черти носили, охламоны?! Живо помогли сестре огород полить! Два здоровых парня в доме, ни черта не сделано до сих пор!!! Позорище!!!         Подошедшие Янек и Влодек дружно скорчили такие же гримасы, как их отец в минуты недовольства. Марек не удержался, заглянул ему в лицо повнимательнее. Петшак не казался ему таким уж уродом, но нервный тик (или как оно там называется?) его здорово портил, а вкупе с тяжёлым взглядом и резкими движениями единственной руки производил горестное впечатление – словно жизнь всячески старалась его искалечить, и у неё это получилось. – Ты чего? – Фелициан Казимирович посмотрел на Марека с подозрением. – Разговор есть. Пошли, покурим? – Разговор? – Петшак был удивлён. – Так, чтоб всё нормально полили, бельё развесили, мусор выбросили! – отдал он распоряжения своему «семейному подряду». – Пошли.         Марек задал ему тот же самый вопрос, что и пану Яреку вчера вечером. Фелек почесал подбородок, уставился в землю, будто вспоминая что-то. Выкурил папиросу. Наконец, гневно посмотрел Мареку в глаза: – Что этот ублюдок тебе наговорил? Какой он молодец, а я мразь? – Фелициан Казимирович, – ласково улыбнулся Марек, – следствие и суд всегда выслушивают обе стороны и тогда принимают решения… – Судьи нашлись… – Фелек выкурил и вторую папиросу, не сводя с Марека сердитого взгляда. – А он тебе говорил, например, как мою мать и сестёр шлюхами честил? Как наврал своему папаше-ксёндзу, что я спёр у него кошелёк? Как бил меня при любом удобном случае? Как смеялся надо мной, мол, ни одна девка за такого не пойдёт?.. Говорил? – Нет, конечно, – ответил Марек. – Ну вот… Знаешь, был бы он хорошим парнем, я б его жалел: он ведь тоже сирота, мать потерял. И пан его это… – Фелека так перекосило, что Марек разглядел стальной зуб глубоко в челюсти. – Но он же – паскуда, каких свет не видывал! В отряд наш не пошёл, стакнулся с Армией Крайовой, а потом – уже после войны – опять стал ко мне цепляться… Я из-за этого отродья чуть условный срок не схлопотал. Марысю спрашивал, гад, каково ей детей рожать от урода!!! Содомит проклятый!!! Он ведь не только с паном… Ещё и… – Хватит, я понял, – Марек пожалел, что чёрт дёрнул его за язык задать этот вопрос. Ну вот надо ему было лезть в эти конфликты… Он представил двух крестьянских мальчиков, колотящих друг друга по любому поводу, и положил Фелеку руку на плечо. – Не злись.         Фелек дрогнул всем телом, уронил папиросы, ругнулся. Затем пристально посмотрел в лицо Мареку, шустро нагнувшись, подобрал курево и спросил: – А ты какого года? Тридцать первого? – Ну да, а что? – Мой братец постарше был. Двадцать седьмого. Вот мне интересно, – задумался Петшак, закуривая вновь, – какой бы он был, если б не помер? Всё мне кажется, учился бы… уж после войны-то точно…         «Да ты б с него не слез, пока он не выучился бы, – подумал Марек, – удивительно, как Марысю не заставил…» – …стал бы ветеринаром или учителем… или ещё кем…         Мареку показалось, что в подобревших глазах Фелициана Казимировича сверкнули слезинки. С огорода донеслись вопли: Влодек облил Зютке ноги. Петшак рванул воспитывать великовозрастную свою банду, а Марек снова закурил и задумался. Симпатии его, в общем, остались прежними: обоих можно было понять. А внутренний взор Марека вновь показывал ему картинки прошлого… ***         С каждым днём Агата привязывалась к Янеку всё сильнее и сильнее. Таких нежных отношений у неё не было ещё ни с кем. Он не считал её маленькой или глупой, хвалил её рисунки и прекрасные чёрные волосы – и этого хватало девочке, жаждущей быть любимой. Сама она неустанно восхищалась начитанностью и мужественностью своего кавалера. – Он так легко поднял меня, как пёрышко, – шептала как-то раз она Эве, – у него такие сильные руки! Мои торуньские очкарики так не смогли бы!         Кузинка в ответ захихикала и толкнула девчину локтем, а потом спросила: – А вы уже целовались? – Конечно, – важно подтвердила Агата. – Когда гуляли в лесу. – И как? – от любопытства Эва заёрзала в постели так, что чуть не рухнула на пол. – Ну… – как такое опишешь? Где найти слова для всех чувств, которые захлестнули тогда их с Янеком? – Ну… потрясающе. – Ух ты! – Эвка нечаянно толкнула кузину. – Я бы так хотела тоже… С Михалеком… – А Влодек тебе не нравится? – Нет. Он мне как братишка. И вообще, он страшненький! – Вот и неправда, – возразила Агата. – Просто у него слишком длинный нос. – Ну, я всё равно люблю не его, – Эвка повернулась на бок. – Ах, вот бы мне… – Как вы надоели шебуршаться, – донёсся с соседней кровати шёпот Хеленки, – всё болтаете о всякой ерунде! – Ты просто ещё маленькая, – дружно ответили Агатка и Эва. И довольно захихикали. В комнате зажёгся свет. – Вы сейчас пойдёте пешком в Люблин и будете спать там, – грозно сказал дядя хриплым со сна голосом. – Не мешайте людям отдыхать!         Девочки притихли. Вскоре у Агаты начали слипаться глаза. Интересно, что сказала бы про Янека мама? Родители поначалу чуть с ума не сошли, но потом, кажется, дядя всё же дозвонился до них на починенный телефон и заверил, что Агата в порядке и под присмотром. И заставил её извиниться в трубку. Перед всеми, включая Тадека.       А следующей ночью Агате было не до сна. Любимый пригласил её «посмотреть на звёзды» и искупаться в пруду. Хорошо, что девушка, собираясь в Люблин, взяла с собой купальник! Спешно надев его под ночную рубашку в туалете (и набив себе шишку), она отправилась навстречу приключениям. На улице было тихо. Прокравшись мимо старой глухой собаки, Агата вышла за калитку – и получила поцелуй в лоб: – Как ты задержалась! – Хелька долго не засыпала, – пожаловалась девушка. – Нас не увидят? – Да не должны.         Обошли вокруг пруда, подальше от уличных фонарей. Янек показывал ей звёзды, Агата бултыхалась в воде среди лягушат, цепляясь за камыши. Плавала она плохо, боялась утонуть и скоро вылезла на заботливо постеленное милым покрывало. В мокром купальнике стало холодно, и она невольно прижалась к Янеку. Парень ласково обнял её, отодвинул в сторонку длинные Агатины волосы, поцеловал в шею… Её охватило томление. Какой он нежный! – Ах, Яничек… – девчина обняла его и прижалась всем телом. В ней вдруг заговорило жгучее желание нарушить все материнские запреты, слиться с любимым в едином порыве… Никто ведь ничего не узнает, дядя и тётя спят крепким сном, мама – далеко в Торуни, и Агата вольна, как ветер! Лишь бы Янек держал язык за зубами… Хлопец тоже распалился, нежно гладя девушку по спине, нащупал застёжку лифчика, потянул: – Помочь снять? – Помоги, – лукаво хихикнула Агата.         Стащив с неё лифчик, Янек потянулся к нежной девичьей груди. Агатка застеснялась: ей всё казалось, что грудь у неё маленькая… Но милого это ничуть не смущало. Они легли рядышком и принялись трогать друг друга – бесстыдно, порочно, но так нежно и страстно! – Я, пожалуй, тоже сниму плавки, а то мокрые, – смущённо шепнул Янек. – И ты сними.         Агата смутилась, но подчинилась. Ей нравилось подчиняться любимому. Это так возбуждает! Девушка бесстыдно потянулась к Янеку, он – к ней… Какой у него, оказывается, большой… – Ну, ты уж скажешь, – сконфуженно зашептал юноша, когда Агата повторила это вслух. – Ты… ты меня хочешь?.. – Да, – решительно заявила она. – Ох, ну смотри… – он уже ложился на неё.         «Приладились», по выражению Янека, друг к другу не сразу. Всё–таки он был гораздо тяжелее и сильнее её, да и заметно боялся сделать хрупкой девочке больно… Но Агата не собиралась отступаться. Её низ живота как будто набух и жаждал, жаждал… Конечно, ей стало неприятно, когда немалый половой орган Янека наконец оказался внутри – будто его там не должно было быть – но, вспомнив о том, как это всё порочно и запретно, девчина вновь распалилась, стала целовать милого в плечи и шею… Янек застонал, прижался к ней ещё крепче, зачем-то зашевелил бёдрами… что он делает? В этой позе ей больно! – Ай! – Уф–ф, – выдохнул он ей в самое ухо. – Я кончил… – И это всё?! – Агата вся сжалась. Что только что произошло? Что это были за толчки внутри? – Что здесь происходит? – вдруг послышался мужской голос. Янек, слезший было с Агаты, вновь кошкой прыгнул сверху. Поднял голову: – Казик, ты?! Какого хрена ты здесь делаешь?! – Удочки пришёл проверить, – пояснил голос. – Вы одевайтесь быстрее, скоро рассветёт.         Янек выругался. Подгрёб к Агате её вещи. Надеясь на пока ещё достаточно непроглядную тьму, молодые люди оделись. – Проводи меня, – попросила Агата, чувствуя, как со страху подкашиваются ноги. – Хорошо, – смущённо отозвался любимый. И крикнул загадочному Казику: – Отцу не говори! – Очень надо, – фыркнул тот.         На ватных ногах любовники добрались до дома учительницы. Их ждал сюрприз: фигура с фонариком возле калитки не предвещала ничего хорошего. Агата и Янек поморщились, когда луч света обжёг их бесстыжие глаза. – Замечательно, – дядя подошёл к ним поближе. – Агата, что я твоей матери скажу? Где были твои мозги?! – Н–не надо… – у неё даже живот скрутило от страха. Янек приобнял девчину покрепче – и чуть не получил фонариком в лоб: – А у тебя, придурка, совесть есть?! А ещё будущий учитель! Паскуда! – Не говорите отцу, пан Марек! Пожалуйста! – Ещё чего! – дядя схватил Агату за руку, вырвав из объятий любимого. – Марш в дом! А ты… всё твоему папочке скажу, и то, что ты меня паном назвал – тоже!         Загнав Агату на кухню, дядя опять посветил ей в глаза: – Ты добровольно на это пошла? Или… – Добровольно, – с трудом выговорила Агата, вся дрожа. – Зачем, чёрт подери, зачем?!         Девушка разрыдалась. Пан Шафраньский выкурил сигарету в открытую форточку, немного успокоился. За окном светало. – Безголовое ты создание, – вздохнул он. – Ладно… кажется, он тебя действительно любит. Не плачь так горько. Это не самое ужасное в жизни… Но, чёрт меня дери, Бася меня убьёт – и будет права!         Агата всхлипнула: – Не говорите маме… – Твоя мама, может, с этой ночи бабушка, – проворчал дядя. Взял ещё сигарету. Агату затрясло от страха: – Не может быть! – Запросто… Нет, а этот придурок чем думал?! А если б ты утонула в том пруду?!         Агата стратегически отступила в спальню. Улёгшись под бочок невинно спящей Эвы, снова заплакала. Она не могла понять – то ли ей ждать будущего, как Страшного суда, то ли это не самое ужасное в жизни, как сказал дядя… Девушка мысленно стала читать молитву. Скоро они уже уедут отсюда, надо зайти в костёл… Ах, она же расстанется с Янеком! Надо срочно взять у него люблинский адрес! Он ведь и правда, кажется, действительно её любит… В комнате стало совсем светло, но утомлённая бессонной ночью Агата, наплакавшись, уснула на раскиданных по подушке волосах невинной кузинки. Начинался предпоследний день её пребывания в Клементовицах. ***         Одному Богу известно, сколько слёз пролила и нервных клеток истратила пани Барбара с тех пор, как Агатка вернулась из этой чёртовой деревни. Несчастная мать ждала, что дочь, как и она сама когда-то, понесёт после этого злосчастного наваждения, но… как ни странно, всё обошлось. К тому же Янек оказался порядочным парнем и в один прекрасный сентябрьский вечер явился на порог их дома с чемоданом в руках. Бася будто нутром почуяла, кто это такой, и с ходу спросила:         «Это ты?»         «Здесь живёт семья Цехоциньских?» – спросил юноша, краснея до ушей.         «Да. Скорее, заходи!»         Агата тогда, как увидела Янека, бросилась ему на шею. А он трогательно привстал на одно колено и протянул колечко – маленькое, тоненькое, видимо, на какое хватило денег… Однако прежде, чем молодёжь смогла пожениться, пришлось преодолеть глухое сопротивление родителей жениха. Бася, откровенно говоря, была потрясена: её дочь кого-то ещё и не устраивает?! «Как можно ложиться с парнем, которого десять дней знаешь? – вопрошала седая косоглазая пани Петшак, выглядящая лет на десять старше, чем следовало бы в её пятьдесят с небольшим. – Ну как? И готовить её – уж не обижайтесь – учить надо…» Бася не вцепилась будущей сватье в волосы лишь потому, что рядом был Станек. Станека, в свою очередь, страшно раздражал отец жениха, ветеран-богоборец, не стесняющийся в выражениях однорукий старик. Пани Барбара боялась его, как огня, и хоть Марек уверял её, что Фелициан Казимирович и мухи не обидит, в ужасе сокрушалась: неужели её Агата, милый ребёнок из приличной городской семьи, окажется связана с вот этими людьми?! А Анелю Бася и вовсе возненавидела: именно в её поганом колхозе всё и случилось! Мареку следовало бы развестись с ней ещё год назад!         Однако, так или иначе, молодые проявили твёрдость характера, и в декабре Агатка стала замужней дамой. Правда, перед этим Станичек и пан Фелициан страшно поругались на тему того, нужно ли молодым венчаться, и весь месяц до дня Икс не разговаривали. А молодые венчаться и не собирались: им было хорошо и так, на свой грех они не обращали уж никакого внимания и даже ночевали, вопреки родительским запретам, вместе, когда жених приезжал в Торунь. Юзек шутливо ворчал, что сестра его обскакала, и высказывал намерение тоже пожениться со своей Халинкой после Нового года, но Бася отмахивалась от старшего сына: не до тебя, мол, поговорим потом! Главное – Агата была занята Янеком и приготовлениями к свадьбе и не трогала Тадека.         На самой свадьбе тоже не обошлось без эксцессов. Когда Станек от волнения, поздравляя молодых, раз пять повторил фразу «да благословит вас Бог», пан Фелициан скорчил особенно страшную рожу и насмерть перепугал Тадека. А во время танцев старший брат жениха, Казик, умудрился наступить на платье невесте, и оно треснуло… к счастью, где-то в незаметном месте, и после нервного смеха молодёжь вернулась к танцам. Влодек, уже младший брат Янека («вот понарожали-то!»), весьма недурно сыграл на гитаре несколько мелодий, потом напились чаю, потом состоялись очепины, и старики ушли отдыхать, а молодёжь набилась в комнату Агаты и гуляла там до раннего утра.         На следующее утро после свадьбы пани Барбару мучило лёгкое похмелье. Многовато она вчера выпила… Почти все её гости уже встали, Агатка, Эва и Анеля накрывали стол к завтраку, Кася варила кофе и шутила о чём–то с Миреком… Брат, увидев Басю, улыбнулся: – Ну что, как спалось? Что-то вспомнилось, как мы тебя выдавали замуж, тоже весело было… И как Марек женился на Анеле, они так очаровательно танцевали…         Бася фыркнула и, если б рядом не стояли Эвка с Агаткой, непременно сказала бы про Анелю гадость. Пришлось сдержаться и спокойно ответить: – Да, Миречек… – Дай Бог, скоро и внуки пойдут, – задорно ввернула Кася. – Хорошо иметь внучат! Будто снова молоденькая…         Агата и Эва дружно смутились. Бася зевнула, рассеянно села за стол. Кажется, тут уж и без неё управились? Вот и хорошо… – Надо что-нибудь купить, пани? – Казик и Янек будто из-под земли выросли перед ней. – Купите молока, – попросила хозяйка. Кофе без молока или сливок – деньги на ветер.         Когда вся шумная компания села завтракать, Бася обратила внимание на нездоровый цвет лица Агаты. Может, конечно, девочка просто не выспалась, но… Ела Агата мало и всё какие-то соленья: рыбную икру, капусту, копчёную колбасу. Пани Барбаре стало не по себе. Она почувствовала, что на неё кто-то смотрит, подняла глаза. Невестки – Кася и Анеля – как–то очень уж хитро переглянулись и лукаво показали взглядами на Агату. Бася вскипела. Что за кошёлки! А Анеля ещё и что-то зашептала своей односельчанке, пани Марии…         После завтрака, проводив Кукизов на вокзал, Бася потихоньку подозвала Агату в сторону и прямо спросила: – Ты беременна?         Новобрачная побелела, как полотно, затем у неё покраснели щёки: – Наверно, да… – Ну и дурочка! – ахнула Бася. – Как же ты будешь учиться?! Ты и так едва поступила на художницу! – Но… что мне делать? Аборт? – растерянно прошептала дочь. – Я боюсь…         Эти слова резко отрезвили Басю, согнали последние симптомы похмелья. Ей вдруг вспомнилась первая беременность. Ох, какой она была молодой и глупой! – Нет, нет, Агуся, ни в коем случае, – Бася обняла дочку, что давно уж делала довольно редко. – Раз так вышло, надо рожать… Но какая ж ты у меня непутёвая! Я ведь предупреждала…         В этот момент мама – на свадьбе внучки она, конечно же, была, хоть и держалась в сторонке – подошла спросить, о чём секретничают её девочки. Агатка опустила глаза, и Басе тоже стало неловко. Вспомнилось, как призналась маме в своём собственном грешном проступке… Впрочем, кажется, она догадалась, мудро и ласково улыбнулась им. А может, ей донесли невестки? А, неважно. Бася и сама, как милое дитя, приласкалась к матери, не отпуская Агатку. Где-то в соседней комнате пан Фелициан тщательно наставлял Янека, собираясь домой, а пани Мария вздыхала и тревожилась… Наверное, не такие уж они ужасные люди, раз любят своё дитя? Но Бася не обратила внимания на промелькнувшую мысль. Отныне её волновала только Агатка.