За мир и счастье мы готовы...

Польша отмечала тысячу лет существования.         Собственно, столько ей стукнуло ещё шесть лет назад, в годовщину объединения земель древних племён. Как известно любому поляку, закончившему начальную школу, именно князь Мешко I положил начало польской государственности и крестился – как раз примерно тысячу лет назад. Бася не могла похвастаться обширными знаниями по истории, но твёрдо решила исправиться и закончить–таки ещё и школу вечернюю, благо, Тадек уже не требовал столько внимания, как раньше, и подучить все эти факты. Собственно, мальчик теперь нечасто бывал дома – он учился в интернате для глухих и слабослышащих детей, и материнское сердце разрывалось от переживаний ещё больше. Как там бедный крошка? Не обижают ли его товарищи по несчастью? Трудно ли ему учиться? И главный вопрос – за что им это всё?!         Все эти мысли мучили уставшую после смены в роддоме Басю, вяло жующую сваренную Бетой овсянку. Сама Эльжбета давно не работала – после рождения Тадека она полностью посвятила себя домашнему хозяйству. Сейчас, правда, кузина мужа увлеклась вязанием и снабжала домочадцев разными тёплыми вещами, а кое–что и продавала соседкам… Наверное, это было не совсем законно, но доходы – всегда приятно. Вот и сейчас Бета ловко орудует крючком, считая петли: – …пять, шесть, семь, восемь… Хм-м… Басенька, – опять этот раздражающий взгляд сквозь очки, – вы когда собираетесь навещать Тадека? Завтра? – Завтра, – уныло подтвердила Бася, чуть ли не засыпая с кашей во рту. – Тогда я не успею связать ему свитер! – расстроенно воскликнула Эльжбета. – Я не закончу оба рукава!         Басе представился свитер с одним рукавом. На секунду стало забавно. Потом спать захотелось ещё сильнее. – Подарим свитер на день рождения… – Можно, – подтвердила Бета, – бедная, ты совсем спишь! – Угу. – Это истинная правда. Героически дожевав кашу и не уснув лицом в тарелке, Бася выползла из-за стола. – Спокойной ночи… – Бог с тобой, десять утра на дворе, – засмеялась золовка. Но мозг Баси уже не обращал внимания на такие мелочи. Перед сном надо желать спокойной ночи, а не спокойного дня или утра. Добравшись до кровати, она провалилась в глубокий сон намаявшейся труженицы.         …Бася проснулась ночью. Станека рядом не было, более того – подозрительная тишина пугала. В комнате, освещённой таинственным лунным светом, зачем-то горели свечки. «Электричество отключали, что ли? – поразилась Бася. – Но… что происходит?» Заметив у окна человеческую фигуру, женщина испугалась ещё больше и инстинктивно сжалась в комок. «Милиция!!!» – завопила про себя Бася. Язык не повиновался ей.         Фигура у окна повернулась. Это оказалась девушка – совсем юная, с гладкими рыжеватыми волосами и карими глазами. Одета она была в короткую юбку и блузку с длинным рукавом. Лицо показалось Басе очень знакомым, но где она его видела? И что незнакомка делает в их доме, да ещё в такой час?! – Ты кто такая? – наконец выдавила из себя Бася, сев в постели. – Я – Агата. – Незнакомка смело приблизилась к ней, сверкая глазами. В её движениях угадывалось нечто бесплотное. – Моё имя носит родившаяся сестра! – Девушка вцепилась в руки Баси. – Ты не родила меня! – Отпусти меня! – завопила Бася, вырываясь из когтей демоницы. – Я не виновата! Я не виновата! – Виновата, – злобно ухмыльнулась та, – ты виновата дважды: в моём зачатии и в том, что не родила меня… И за это я покарала тебя страшной карой! – Иисус, Мария и все святые! – заверещала Бася, силясь вырвать хотя бы правую руку, чтобы перекреститься. – Помогите мне! – Ты думаешь, кто лишил бедного маленького Тадека слуха? – нерождённая Агата издевательски высунула язык. – Кто? Ты обрекла меня на муки Ада, а их – нет, и я мщу! Ха-ха-ха!..         Дикий хохот, переходящий в рыдание. Демоница вдруг бросилась на колени перед Басей, стала целовать ей руки: – Мама, мамочка моя, я люблю тебя, ты нужна мне! Уйдём со мной… Ты должна принадлежать только мне! – Она вырвала перепуганную Басю из постели и поволокла куда–то наверх, наверх… «Разве там находится Ад?! – затесалась одинокая мысль в голову матери мертвеца. – Почему наверх?! А как же…» – Мама!!! – Агатка и Юзек, оба с совершенно белыми лицами, трясли её за плечи. – Что с тобой?!         Бася задрожала всем телом. Порывисто обняла детей, расцеловала обоих: – Мне приснился такой ужас, такой кошмар… – Это мы поняли, – заметил Юзек, внимательно глядя каре–зелёными очами прямо ей в лицо. – Ты металась в постели и шептала «Помогите мне!»… – …и ещё что-то про ад, – вздрогнула Агатка, прижимаясь к маме. – Что тебе такое снилось? Покойники? – Почти, – Бася перекрестилась. – Призрак… да, призрак одной девочки. – Ужас какой! – взвизгнула дочь. – Привидений не существует, – авторитетно заявил сын. Точь-в-точь Марек. Ей вот, например, уверенности в таких вещах недостаёт – что там существует, что не существует… – Бася, ты в порядке? – спросила Бета, войдя в комнату. – Ты так долго спала, скоро уже вернётся Станек… – Да, всё нормально, – успокаивающе гладя Агатку по волосам и сама пытаясь расслабиться, ответила она. – Видимо, слишком устала, смена была сложная.         …Уложив детей спать (а дети, как известно, ложиться спать не хотят никогда) и уделив внимание утомлённому страстью, засыпающему под боком Станеку, Бася задумалась. Глаза демоницы так и сияли перед ней, но не пугали – это были бесстыжие глаза москаля-офицера, глаза её не родившейся дочери… Дочери? Они почему-то всегда думали, что будет мальчик. Ну, даже если девочка, какая разница? При социализме… Хотя нет, разница есть. За девочку всё же страшнее. Да, когда не идёт война, за дочку больше переживаешь, чем за сына. Девочки, даже крепкие физически и стойкие по характеру, слабее парней. Даже Тадек в этих бесконечных драчках начинает одолевать Агатку. Ох, Агатка… Неуживчивая, рассеянная девчонка, не глупая, но вечно витающая в облаках, «с неадекватной логикой» (ну, Марек, как всегда, не стесняется в выражениях). Басе уже заранее страшно за неё. Заморочит ей голову какой–нибудь умник – и Агата вляпается так же, как и Бася. Брр, даже думать об этом не хочется!         Агатка, Агатка… Призрак из сна, кажется, тоже назвал себя так? Ну, оно и неудивительно – Бася бы действительно назвала так того ребёнка, окажись он девочкой, будто в утешение маме, которой эта нежданная беременность прибавила бы хлопот… Интересно, как бы тогда сложилась Басина жизнь? Она бы встретила Станека? Он бы на ней женился? Или ей бы пришлось ждать другого кавалера? Басе вдруг пришёл в голову вопрос, уже заданный когда-то будущему мужу, но с напрочь забытым ответом. – Станичек, – она легонько ущипнула милого за мягкое ухо, – ты спишь? – М-м-м? – отозвался он, силясь открыть сонные очи. – Да? – Станичек, – Бася устроилась поудобнее, положив локоть под голову, – ты бы женился на мне, если бы я родила от лейтенанта?         Любой нормальный человек, которому после тяжёлого рабочего дня морочат голову подобными вопросами, отвернулся бы от Баси и велел ей спать, но Станек – славный Станичек! – широко раскрыл глаза, посмотрел на жену и нахмурился: – Да, через время… Дело же не в том… А почему ты спросила?        Бася рассказала про сон в подробностях. Муж только вздохнул, перекрестил её и сказал: – Не думай об этих дьявольских наваждениях. Исповедайся, Басенька, тебе станет легче на душе. Сколько лет ты не бывала в церкви? – Ой, много. – Она и правда не помнила, сколько – с тех пор, как Марек поступил на работу в милицию. – Ты ведь знаешь… – Никогда я этого не пойму, – пробурчал Станек. – Не слишком ли велика жертва – не ходить в костёл ради карьеры Марека? Впрочем, – супруг спохватился, – это тебе решать, да и милиционер из него отличный. Но от одного раза, думаю, ничего не случится. – Я подумаю, – зевнула Бася. – Во сколько завтра поедем к Тадеку? – К десяти. Вы приготовили гостинцы? – А как же!         Станичек нежно улыбнулся. Многие мужчины недолюбливают больных детей, но милый – счастливое исключение. Он так терпеливо и заботливо относится ко всем… прямо как пан Эугениуш, заведующий отделением. Кровь бросилась Басе в лицо. Она смутилась, поцеловала Станека в плечо, будто извиняясь за утаенную страсть к другому: – Прости, что не даю тебе спать. Доброй ночи.         …Получив маленького Тадеуша в своё распоряжение, Бася не могла сдержать слёз. Сам же мальчик мёртвой хваткой вцепился в папу, и Станеку пришлось успокоить его: – Я скоро приду. Мне надо поговорить с учителями.         Бог знает, что он там хотел обсудить – Басю волновало лишь одно: не обижают ли его другие дети? Однако Тадек, яростно вертя головой, отверг это предположение. Хватая за руки и её, и Агатку, и Юзека, мальчик стонал: – Хочу домой, хочу домой! – Хорошо, придёт папа – поедем домой, – сдалась Бася. Но Агата заныла: – Мама, вы нам обещали погулять…         Тадек явно приготовился выть. Басю это раздражало, это было неправильно (о чём говорили и учителя, и соседи, и даже Станек), но диким воем на всю улицу младший сын мог добиться от неё чего угодно. К счастью, Юзек перехватил инициативу: – Хочешь в кино?         «Почему он додумался, а я нет», – подумала Бася, доставая из сумки домашний «хворост» для Тадека. Бета их избаловала вконец. Жаль, её малыш не очень хотел печенья, зато Агатка явно соблазнилась на сладенькое. – Нет, Агата, – мать строго посмотрела на дочь и убрала гостинец обратно. – Юзек, что, в кино? На какой фильм? – На «Фантомаса»! Мамочка, пожалуйста! – каре-зелёные глаза старшего сына засияли от предвкушения. Но Бася не была уверена, что это хорошая идея – первый раз сводить Тадека в кино на такой фильм. – Посмотрим на ваше поведение, – строго сказала она. – Кое-кто на этой неделе получал одни тройки и заслужил ремня, а не кино!         Агатка (это была она, поскольку для книгочея Юзека тройка была вселенской трагедией и, слава Богу, получал их он крайне редко) надула губы и отвернулась. Но тут из дверей школы-интерната наконец вышел Станек, разговаривающий с дамой в длинном пальто. Дочь буркнула: – Вот я на тебя папе пожалуюсь. – Мы пойдём в кино без тебя, – Юзек бесстыдно показал сестре нос. Тадек жадно глазел на них, – наверное, соскучился? Агата возмущённо фыркнула: – Тоже мне! Я вообще хочу домой, а не ездить к вонючке Тадеку! – Э, сама такая!! – обиделся «вонючка Тадек», и Бася моментально вскипела. Ну почему эти засранцы так ведут себя на людях?! – Вы все трое сейчас поедете домой – убирать снег со двора!!! – прикрикнула она, оттаскивая на всякий случай Тадека от Агатки. – Где ваш отец?! Юзек, позови его, а то он будет лясы точить до понедельника! – Вы чего расшумелись? – возмутился муж, когда его всё же позвали. – Неудобно перед пани Лещ… – Она подумает, что наши дети – ещё и идиоты, – прошипела Бася, глядя на пристыженных ребят. – Они ещё и в кино хотят! Да с таким поведением…         Раздосадованный Станек начал было уговаривать своё беспокойное потомство поехать домой, к «бабушке», но всем троим будто вожжи попали под хвосты: Юзек хотел на «Фантомаса», Тадек – побывать в новом месте, а Агате просто приспичило туда ни с того ни с сего. Бася не горела желанием идти с ними, но, стоило ей сказать у дверей кинотеатра «я не пойду», Тадек вцепился в неё («Не хуже демоницы из сна» – подумалось) и заканючил: – Хочу с мамой… Не пойду без тебя…         Бася опять сдалась. Нытьё и жалобный взгляд милых зелёных глазок брали бастион без осады. Благо, старшие дети в кои-то веки не цапались и не задирали братика, пялясь в экран, а Тадек был потрясён зрелищем до глубины души, хотя явно мало что понимал. Мать и отец семейства же тихонько вырабатывали план дальнейших действий: – …приедем домой, поедим мороженого… – Какое мороженое, Станек?! Февраль на дворе! Обойдутся и печеньем! – Точно, я забыл. Поиграем с Тадеком в шашки… – …если он не захочет почитать книжки с Юзеком. Кстати, ты пригласил пана Тадеуша? – Он не сможет, пани Марта совсем плоха…         «Пусть сдаст её в психушку и приходит к Тадеку», – хотела сказать Бася, но прикусила язык. Жена крёстного Станека была дамой доброй и приятной, но лишь в те моменты, когда не впадала в психоз. Тогда она видела и ангелов, и чертей, мёртвых своих деток (Бася вздрогнула), слышала голоса, советующие ей разные гадости… Нормальный мужчина бросил бы такую жену, но пан Тадеуш (невропатолог на пенсии) с истинно врачебной стойкостью не оставлял безумицу, порой, правда, всё же отправляя её в психбольницу «подлечиться». «Эх, такой же, как пан Эугениуш, тот тоже любит свою жену», – пришло в голову Басе, и щёки покраснели от невыносимого стыда: какой отвратительный грех – вспоминать его рядом с мужем и детьми… М–да, если не считать того случая в процедурном кабинете, она была верна… она была верна. Она ведь любит Станека. И будет верна ему ещё хоть тысячу лет… ***         Агата рисовала. Это было её любимое развлечение, на которое никто не посягал, кроме художественной школы, в которой заставляли срисовывать какие–то дурацкие кувшины и намечать пропорции. Какое уныние! То ли дело – просто рисовать то, что придёт в голову, схватив карандаш или краски. Правда, Юзек потом смеётся, что у людей с картинки слишком большие головы, а дома косые, ну и что? Это её, Агаты, люди и дома, и она, если хочет, нарисует им головы и крыши размером с тыквы. И потом, ей самой всё нравится. Так, надо взять голубой карандаш… – Что рисуешь? – полюбопытствовал глухой братишка. – Фантомаса, конечно, – Агатку мало заботило, поймёт ли он что-нибудь. Должен, он же глухой, а не идиот. Хотя… – Ты забыла уши, – заметил Тадек, тыкая пальцем в голову человечка. Агата взбесилась. – Это ты забыл уши, когда родился, – тихо, чтобы не слышали родители, процедила девочка, – убери свои жирные пальцы! – Сама жирная, – нечётко произнёс братец и как следует толкнул её в бок. Агатка, конечно, в долгу не осталась. Вскоре участники потасовки дружно выли, потирая то, на чём сидят, а злая-презлая мама грозилась повыкидывать из дома все карандаши и краски… – Не на-адо!.. – рыдала Агата, размазывая слёзы по некрасивому, распухшему лицу. – А что ещё делать, если ты так себя ведёшь?! – Басенька, не перегибай палку, – вступился папа. – Они и без того наказаны. Толкать девочек тоже нельзя. – Ы–ы–ы, – канючил Тадек, больше, наверное, по привычке – его вой действовал только на маму. – Ну всё, мой хороший, не плачь. Пожми сестре руку. – Папа взял их за ладони. – Тадек, после того, как ели курицу, руки надо вытирать! – Боже мой, когда уже они будут вести себя, как нормальные люди?! – возмутилась мама. – Бета, отдыхай, я сама потом поглажу бельё. Или Агата погладит.         Ну почему ей вечно находят какие-то дела?! «Ты же девочка, все девочки должны уметь вести хозяйство!» «Я вот маме помогала и не умничала!» «Ты что, не хочешь помочь бабушке?!»… Вот Тадека ни к чему такому не привлекали до последнего времени – слава Богу, кто-то из учителей убедил маму, что это ему полезно. Юзек тоже ни черта не делает, только вечно читает, ну, иногда ещё помогает папе. И всё! Агатка почувствовала себя мученицей, когда её всё–таки угнали гладить вещи, а братьев папа потащил играть в шашки. Девочка не особо любила такие игры, но это всяко лучше, чем водить горячим утюгом по непослушной, вечно сминающейся там, где не надо, ткани. – Не хочу быть девочкой, – бурчала она, – хочу быть мальчиком и не носить эти дурацкие воротнички и бантики. – Агата! – ахнула бабушка. – Но тебе так идут все эти милые вещички! И потом, в том, чтобы быть мальчиком, хорошего мало. – Почему? – надула губки девочка. – Потому что мальчик – будущий мужчина. Он должен будет обеспечивать семью, заботиться обо всех, служить в армии… – У нас же все равны, – удивилась Агата. – Женщины тоже работают. И мама, и наши учительницы, и все вокруг. Только бабушка Марта не работала, потому что она сумасшедшая. – Нельзя так говорить, – пани Эльжбета перекрестилась. – Она в этом не виновата, бедняжка. – Я знаю. Просто мне правда не нравятся эти девчоночьи штучки-дрючки.         Бабушка вздохнула. – Ладно, – сказала она, минутку подумав. – Лет через пять ты станешь девушкой и будешь больше следить за собой. – Не буду, – упрямо дёрнула головой Агата.         На губах пани Эльжбеты появилась такая насмешливая улыбка, что девочке стало не по себе. Неужели она действительно будет возиться со своими нарядами, как эта дура Беатка? Или умолять маму проколоть ей уши, как Эвка? Пфф. Глупости. – Агата, ты сейчас рукав прожжёшь насквозь! – воскликнула бабушка. Девочка испугалась и неловко толкнула утюг. Будто в кино, она увидела, как он падает в паре сантиметров от маленькой ножки… – Что за ребёнок, одни убытки, – ворчала через минуту мама, рассматривая подпалины на кофте и на ковре. Стало очень обидно. Зачем только она родилась в такой семье, где её постоянно ругают! Она могла бы быть дочкой какого-нибудь немецкого буржуя и кушать пирожные… – Хорошо ещё, что ногу не повредила, – вмешалась бабушка. – Агуся, будь внимательнее. Утюг – это опасно.         Они её ещё и за дуру держат. Замечательно. – Знаю, – шмыгнула носом Агатка. – Только толку от твоих знаний мало! – мама протянула бабушке испорченную вещь. – И что я, дома её носить должна теперь?! – Я бы просто отрезала рукава, – пани Эльжбета потянулась за очками. – Или сделала бы короткие. Сейчас ведь и так носят… – Ладно. – Вздох облегчения. – Агата, иди поиграй с братьями. Ну тебя.         «Не буду», – огрызнулась про себя девочка, но в гостиную заглянула. Мальчики пристроились за столом, а папа что–то искал на этажерке. – Агуся, иди сюда, – позвал он. – Ты не видела домино? – Видела. Юзек забыл вернуть его на место после прихода Лешека. – Агата показала старшему брату язык. – Принеси, доченька.         Папу слушаться гораздо приятнее. Даже когда он сердится, его гнев не заливает всё вокруг, как «Поло Кокта» из неаккуратно открытой бутылки. И он обычно добрый и ласковый, а мама такой бывает слишком редко… Агата живо принесла коробочку с домино, засунутую Юзеком под учебник истории. – Поиграй с нами.         «Ладно, – решила девочка, – эти двое при папе не станут меня обижать.»         Остаток дня прошёл хорошо. Правда, когда настало время увозить братишку обратно в интернат, он вцепился в папу, как таракан. – Не хочу-у-у!.. – жаловался Тадек, рыдая от обиды. – Хочу до-о-ома!         Родители и сами чуть не плакали, но упрямо собирали сынка обратно. «Бабушка» положила Тадеку с собой ещё одну пару тёплых носочков и большой пакет «хвороста»: – Угостишь товарищей.         Тадек в ответ лишь всхлипывал. Агатке вдруг стало его жалко. Она, конечно, ездила летом в детские лагеря, но уехать из дома на целый год, возвращаясь к семье лишь на воскресенья, каникулы и праздники – это слишком. Она бы с ума сошла, наверное, и скучала даже по соседской кошке. – Не плачь, Тадек, – сказала она. – Хочешь, я нарисую тебе что-нибудь?         Братик захотел. Однако Агатка не успела. Пора было папе его отвозить, и картинка так и осталась на столике для уроков. Чёрт. Уроки. «Ладно, может быть, меня не спросят, – отмахнулась девочка. – А примеры и упражнения я сделала. Жаль, Юзек не проверил мои ошибки. Сам он тупой, и это он мне надоел! Вот возьму и ляпну чернилами ему в тетрадь – будет знать!» *** – Пан Марек, давайте отвёртку. Кто это такой криворукий чинил телевизор?! Не умеешь – не берись, не… – Я, – ответил Марек, поглядывая на делающих уроки Эвку и Франту. – Гм, – подавился ругательством пан электрик. – Зачем?! На это есть специально обученные люди… Я ж не берусь преступников ловить! – Да думал, смогу разобраться, – и сделал глупость. Ему, Мареку, даже математика никогда не давалась, не то что физика или электротехника. И зачем он, в самом деле, берётся за такие вещи? Починил когда-то крышу старого дома – и стал мастером на все руки? – Кхм, – пан Ежи, слава несуществующему богу, держал в зубах целых три шурупа, что всё же не дало ему открыть рот и высказаться об умственных способностях соседа. – Мужчина ведь должен уметь всё–всё делать, иначе он – не мужчина, – неожиданно выдала Эвка из-за стола. – Франек, и писать грамотно тоже! – Мы же историю делаем, – возразил мальчик. А его отец аж выронил шуруп изо рта: – Ты откуда такую… чушь взяла?! – Пани Данута сказала, – удивилась девочка. – Ты бы её поменьше слушала, – вставил Марек, пока пан электрик не ляпнул что-нибудь не то. – Я бы вообще не советовал тебе дружить с Анусей. – Почему? – в минуты удивления Эва круглыми глазами здорово напоминала Дымека. – Потому что она дура, – фыркнул Франта. Пан электрик погрозил ему отвёрткой. – Нет, скорее, наоборот… хитрая уж больно, как говорит твоя мать, – поправил Марек. – Кстати, пан Ежи, как поживает супруга? – А вам на что? – внезапно ощерился сосед. – Да так, ничего. Светский разговор. – Марек с деланно невинным любопытством взглянул на электрика. – Я шёл со смены сегодня, а навстречу пани Урбанкова с во-от таким фингалом… – А, – пан Ежи яростно вкручивал шуруп, – так это она в дверь носом впечаталась. Я ей сказал ещё: не экономь на электричестве, мать, встала, извиняюсь, в туалет – включи свет! Нет, надо по темноте шарахаться… – Вот оно как, – елейным голосом подтвердил Марек. – И кричала пани ночью тоже поэтому? – Конечно. Носом же больно. Мне как–то в школе его один у… урод сломал, тоже с фингалами ходил, так мать в школу вызвали. Думали, бьют меня смертным боем.         «Врёт, как дышит, – подумалось Мареку. – Сволочь, конечно, но руки золотые. А вот из сынка, может, и будет толк. Мать вроде ничего… Надо поймать её как-нибудь и уговорить написать заявление на побои. Так жить нельзя.» – Готово, – доложил пан Ежи, зачем-то вытирая руки о штаны. – Включайте в сеть.         Марек сунул вилку в розетку. Нажал кнопку. Электрик с деловым видом заглянул в загудевший телевизор, поправил антенну, дети отвернулись от своих учебников и тетрадок. С кухни донёсся такой аппетитный запах свиных котлеток, что у Марека потекли слюнки. У пана Ежи, судя по всему, тоже – он завертел головой и задёргал кадыком. А чудо техники тем временем явило на своём экране Леонида Ильича, пьющего водичку. – …Товарищи! Нашему съезду предстоит обсудить… – продолжил советский генсек на всю комнату. «Господи! – донеслось из кухни. – Какой громкий телевизор!» Пани Анеля показалась на пороге, и пан Ежи, сделав Брежнева потише, молодцевато повернулся к ней: – Принимай работу, хозяйка! – Принимаю, – Анелька заглянула в экран, – ничего себе! А наших передавать будут? – Обязательно, – пообещал пан электрик. – И кино там всякое… – Ух ты, – дружно восхитились дети, вылезая из-за стола. – Уроки сделал, шельмец?! – грозно вылупился пан Ежи на сына. – Мы всё–всё сделали, – пискнула Эва в защиту товарища. – Вот, смотрите! И математику, и польский, и… – Эвуся, если этот козлёнок будет делать ошибки, разрешаю бить его по шее, – нервно покосился на вычеркнутые буквы электрик. «Козлёнок» надулся, а Шафраньские дружно посмотрели на него с жалостью: нечего сказать, повезло же ему с папашей… – Ой, что я тут глазею, у меня всё сгорит! – метнулась на кухню пани Анеля. Сосед проводил её задумчивым взглядом и снова дёрнул кадыком. – Оставайтесь, поужинайте с нами, – максимально любезно предложил Марек, хотя отнюдь не жаждал общества Урбанеков. – Не-не, мы пойдём, – отказался пан Ежи. – И без того это самое… – Сколько с меня? – хозяин полез в карман. Но сосед шарахнулся от него, как от чумного: – Не-не, даже не уговаривайте! Эвка с моим коз… гм, сыном всё время уроки делает, мы и так у вас в долгу! Дай бог ей здоровья, долголетия, счастья, мужа хорошего…         Щёки Эвы покрылись нежным розовым румянцем. Не без тайного удовольствия выпроводив соседа, Марек всё же незаметно сунул ему в карман пятизлотовую бумажку и подмигнул Франте, открывшему было рот – мол, не выдавай меня, товарищ. Франта всё понял и, до последнего глазея то ли на Гомулку в телевизоре, то ли на Эвку, исчез в дверях.         …Ночь – время приключений. Так обычно думают хулиганы, подростки и распутницы. Для человека семейного ночь – время отдыха от забот, предназначенное, чтобы растянуться на кровати (жаль, курить в ней пожароопасно), расслабиться и понаблюдать, как спутница жизни расчёсывается, стоя перед зеркалом. Как же Мареку с ней повезло! Анеля – без сомнения, самая красивая женщина в Люблине, а может, и во всей Польше. И дело даже не в чертах лица или нестареющей нежной коже. Даже не в пышных каштановых волосах, сводящих с ума соседок-завистниц. Нет! Внешняя красота – это хорошо, но Марек любит её внутреннюю чистоту и нежность. Неля, когда-то несчастная деревенская девочка, сейчас – почти образец идеальной социалистической женщины, если можно позволить себе такие сравнения… Конечно, есть у неё мелкие недостатки, но что ж? Все мы не без греха… тьфу ты. Опять эти католические речевые обороты. Короче, даже на Солнце есть пятна. – Чего ты, Маречек? – жена заметила его ласковый взгляд и устроилась под боком, нырнув под одеяло. – Ты у меня прелесть, – тепло улыбнулся Марек. Анеля просияла в ответ – будто маленькие горячие звёздочки вспыхнули в лещинных глазах. – Чем от тебя так вкусно пахнет? – Это «Шанель», – очень интересно, откуда? Он такого вроде бы не дарил… – Французские? – нахмурил брови Марек. Супруга кивнула, звёздочки в глазах стали пугливыми болотными огоньками. – У фарцовщика купила? – Маречек! – ахнула Неля. – Я их не покупала. Мне подарили девчонки с работы на день рождения.         «Ничего себе! – вытаращил глаза Марек. – Вот тебе и социалистический идеал! Скрывать от меня такие вещи! Да я тебе хоть двадцать духов куплю, только не у фарцовщика!» – Очень интересно, – прищурил он глаза. – Нелюся, ты от меня больше ничего случайно не скрываешь? Парочку внебрачных детей? Дачу в Клементовицах? Квартальную премию? – Маречек! Ну что ж ты такое говоришь! – громким шёпотом возразила потрясённая супруга. – Какие внебрачные дети, какая премия… мы же подсчитывали смету совсем недавно, когда ты получил зарплату! – Просто прятать от собственного, надеюсь, любимого мужа какие–то паршивые духи – слишком мелко, – Мареку стало даже смешно. – Зачем, Неля? Я бы рано или поздно всё равно заметил. – И выкинул, – произнесла она таким упавшим голосом, что охота забавляться совсем пропала. – Нелюся, ты всё ещё помнишь случай с этим злосчастным «Герленом»? – Да, – очаровательные вишнёвые губы надулись от обиды. Мареку стало совестно. Он погладил жену по щеке. – Этого больше не повторилось бы. Прости меня ещё раз. Хотя я и был, и остаюсь против, чтобы ты брала всякие штучки от фарцовщиков. Представь, что скажут обо мне соседи! «Шафраньский весь такой честный и неподкупный, а его жёнушка душится «Герленом» и «Шанелью!» Он либо лицемер, либо рогоносец!»         Тут Анелька, не выдержав пламенной речи, заплакала, уткнувшись мужу в подмышку. Мареку оставалось только гладить её волосы, пахнущие предательским ароматом, да шептать слова утешения. Женщины слишком много значения придают этой мишуре. Но была тут и другая причина… Когда-то в детстве зловредные брат и сестра выкидывали тайком Анелькиных кукол – соломенных уродцев, что связывались из двух маленьких пучков и платочка, а потом, после смерти родителей, у неё почти ничего своего не было. Даже наследство покойной матушки – маленькие серебряные серёжки – и в руки ей не давали. Тётка любила повторять, что Анелька живёт с ними лишь из милости, и дядя, когда выпивал как следует, с ней вполне соглашался. Когда он был трезвым, то тётке за такие слова влетало, что отнюдь не прибавляло любви к племяннице. Но бог с ней, с любовью – из чувства долга или жалости люди порой тоже балуют детей. Но Анельку баловать было некому. После злосчастной истории с сеновалом от неё отвернулись почти все родичи и подружки. «Причём тут чёртовы духи?» – спросил бы Марек, если бы не служил в Гражданской милиции и не имел логических способностей. А всё просто: Анелька, бессребреница по натуре, с детским восторгом цеплялась за вещи, которые купили специально для неё. Неважно, книга ли это, или платье, или безделушка – все подарки она любовно приводила в порядок и берегла от посягательств. А Марек сдуру как-то раз чуть не выбросил флакончик «Герлена», подаренный Касей на двадцатипятилетие. Ещё и отчитал жену: как она может принимать такие подарки, когда к услугам дарительницы была косметическая промышленность всего Совета экономической взаимопомощи… Неля тогда плакала такими горькими слезами, что Марек растерялся. Благо, додумался оставить духи в покое, напоил валерьянкой и кое-как за несколько часов докопался до истины. Потом сопоставил кое-какие факты… мда. Некрасиво тогда получилось. – Хочешь, я их выброшу? – решительно прошептала Анелька, вдруг привстав с кровати. Тонкие ногтистые пальчики, которые Марек так любил целовать (каждый по очереди) потянулись к флакону, мирно спящему в тумбочке. – Не стоит. – Марек остановил жену, мягко взяв за ручку. – Для тебя это важно… пользуйся. – Но и для тебя важно, чтоб соседи не говорили гадости, – возразила Анелька. – Уж я смогу их усмирить, не переживай. В крайнем случае будешь душиться «Шанелью» только в гости к Миреку и маме. – Хорошо, – выдохнула Анелька. Вновь легла рядом, приласкалась, родная, нежная… Как же Мареку с ней повезло! ***         В браке надо идти на компромисс.         Анеля слышала и видела эти слова довольно часто. Когда-то давно, лет тринадцать назад, она впервые где-то увидела это выражение – и сразу кинулась к пану Миречку за объяснением. «Это значит, что муж и жена должны уступать друг другу, договариваться», – пояснил тогда пан Миречек, а Мариан обиделся и заныл, что папа не смотрит его рисунки… И теперь, когда любимый муж пошёл на очередную уступку, Анеля решила тоже сделать ему приятное. Но что приятное? На какую существенную уступку она готова?         Ответ нашёлся сам собой через несколько дней.         Марек с детства бредил собаками. В отличие от почти всех своих родственников, явно предпочитающих кошек, он всегда мечтал завести щеночка. Но пани Агата и пан Тадеуш (упокой, Господи, его душу… если ты есть) были против. И Мареку ничего не оставалось, кроме возни с уличными собаками, которые его любили. Правда, и это ему запретили, как только прошёл слух о бешенстве. А уже во взрослом возрасте… То не было места в доме (а цепного пса свекровь не хотела), то из-за маленьких детей и котов не хотели заниматься ещё и собакой. Теперь же, когда дочки более–менее подросли, а кошек не появилось, Анеля готова была рискнуть, хотя слабо представляла себе содержание пса не во дворе, а в городской квартире. Однако сосед–химик – тот самый, жена которого взяла пару лет назад у пани Агаты котёнка – обожал такс и каждое утро выводил двух любимиц гулять. Вечером этим обычно занимались пани Эдита или Томек, и таксы, шустро перебирая короткими лапками, запутывали поводки… Пани Шафраньская улыбнулась. Да, это она и предложит.         Так в семье появился Нео. В одно сырое, но солнечное апрельское утро Марек привёл его с работы. Анеля и девочки чуть ли не в шеренгу выстроились – здоровенный немецкий овчар выглядел таким же суровым, как новый хозяин в милицейской форме. А Марек ласково улыбнулся им: – Красавец, правда? – Я думала, ты нам щеночка принесёшь, – выдавила из себя Анеля, пока пёс обнюхивал её руки и подол домашнего платья. – Щеночков не было. А Нео я знаю давно. Он у нас будет жить на почётной пенсии. – Пенсионер махнул хвостом и перешёл к Эве. – Не бойся, Эвуся, он – настоящая служебная собака, идеально дрессированная. – А с ним можно будет играть? – спросила Хеля звенящим от восторга голосом. – Не думаю. По крайней мере, не сразу. Животное взрослое и серьёзное. – Овчар, обнюхав испуганную Эву, перешёл к Хеленке. – Вот гладить и кормить можно, но не слишком наседайте на пса, он этого не любит. – Он не кусается? – дрогнула Эвка. Пёс, обнюхав Хелю, завилял хвостом, и девочка осторожно погладила чёрную собачью спину. – Нет. Но не смейте над ним издеваться, дёргать за хвост и так далее. Лена, я к тебе обращаюсь, – нахмурился Маречек. – Когда на горизонте возникает Адась, ты дуреешь. – Ну папа, – обиделась девочка, – мы всего лишь хотели посмотреть, будет ли Мручик есть яблоко… – Поделом ему, козлу, – буркнула Анеля, вспомнив об одном неприятном случае. – Чтоб он всю жизнь жрал одни яблоки! Я еле отмыла туфли!         Девочки прыснули, но Марек даже не улыбнулся. – Мучить животных – плохо. Потакать в этом детям – тоже. Воды в миску налили? – Ага. – Я иду отсыпаться. Не приставайте к Нео, дайте ему освоиться. Неля, я тут взял ему обрезков, – Маречек показал на авоську, пахнущую сырым мясом. – Пёсика пора кормить. – Господи, – вздохнула Анеля, – его ж ещё и прокормить надо… Ладно, приспособимся. Девочки, не путайтесь под ногами, в коридоре и так тесно. – А кто будет с ним гулять, когда папа на работе? – спросила Эва. – Я не буду, – заявила мать семейства. – У меня и без собаки дел невпроворот. Может, ты? – Я его боюсь… – Мы с Эмилькой можем с ним гулять, – вызвалась Хеленка, и глаза её загорелись, – и он покусает этого противного Ромека…         Но Мареку мысль не понравилась. – Я сейчас сам вас всех покусаю, – устало проворчал он. – Нео – крупный пёс, мало ли что. Неля, придётся тебе его выводить, если Эвуся так боится.         Анеля, накладывающая порцию мяса и хрящей в миску, только закатила глаза. Проще сказать, чего Эвуся не боится! Ещё и ребятишки из Клементовиц, младшие дети Фелека, застращали её байками о домовых и призраках. Надо будет написать ему, чтоб провёл воспитательную работу. Эвка и так много чего боялась. Покойников, немцев, собак, попасть под машину, пьяного пана электрика… Ладно, может, пёсик спокойный, тогда дочь поймёт, что не стоит всего в жизни так пугаться. Но жизнь, конечно, штука очень подлая и коварная…         ...Иголка скачет туда-сюда, туда-сюда, аккуратно, методично. Затем останавливается, вырывается из плена, мать перекусывает нитку и пытается вдеть её в иголку. Но капризная нитка не хочет лезть в ушко, и мать говорит:       «Нелька, у тебя пальцы тоненькие, глаза хорошие – вдень!»       Анельке почти пять лет, и она, как большая, присматривается к работе матери. Хоть и говорят люди, что скоро никто на свете не будет носить домотканое, уж шить-то надо уметь? И девчушка живо продевает нитку в непослушную иглу, правда, выронив её при этом из рук.       «Горе луковое, – вздыхает мать, пока дочка подбирает иголку и скатывает концы ниток, – не валяй по полу.»        Опять туда-сюда, туда-сюда... Мама шьёт рубашку для Янека, который скоро женится. Будет большой праздник, и пожрать можно будет вдосталь. Так, по крайней мере, говорит Фелек, и ему никто за это по губам не даёт, а вот ей, Анельке, влетело от отца... Отец, кстати, пилит дрова во дворе – вместе с будущим женихом. Надо посмотреть, как у них там дела.       «Вот веретено», – бурчит мать, но Анелька уже во дворе. Отец, правда, уже отложил пилу и выговаривает за что-то Валеку. Интересно, что он снова натворил? Но любопытные ушки не слышат самого интересного – Янечек просит:       «Зайчик, принеси попить, а?»        Зайчик – потому что быстроногая и пугливая. И девочка оправдывает это прозвище – живо тащит брату чашку колодезной воды. Янек такой взрослый, кажется странным, что он – её брат. Ну, так уж получилось.       «Пан Пётр, дрова уложил», – докладывает Фелек, который, как всегда, весь в поту, как загнанная лошадь. И рожа у него страшная, и зубы мелкие и острые, как у крысы. И почему это Янек хочет, чтобы такой страшный хлопец женился на Кшиське?       «Зайди к нам на ужин», – приглашает отец. Но Фелек отказывается, мол, и без того объедает их, сколько можно... Янек что–то возражает, но Анельку в этот момент больно щиплет Валек. Срывает зло, гадёныш. Ханка хихикает над ними в кустах. Но триумф их длится недолго – отец всё замечает и берёт в руки лозину. Обидчики получают на орехи, Фелек прощается с Янеком и бегом бежит домой, а Кшиська выходит на порог и кричит:       «Ужинать!»       Эти воспоминания охватили пани Анелю, стоило ей сесть за швейную машину. Подняла глаза – вон они все, сидят... И, забыв о ждущем своего часа кусочке ситца (Эвке кровь из носу нужно новое платье к лету), она крепко сжала веки. Слёзы, непрошенные слёзы... тоска по времени, когда жизнь казалась такой безмятежной и долгой... – Мама, Нео поел, обнюхал мои игрушки и залез к папе под кровать, – доложила Хелька. – Как его оттуда выманить? Ой! Ты плачешь? – Хеля, тебе что папа сказал? – пани Шафраньская честно попыталась быть строгой. – Не приставай к собаке… – Хорошо, не буду, только не плачь, – девочка удивлённо смотрела на мать. Анеля в припадке нежных чувств обняла её и шепнула: – Иди погуляй, котёнок. – Хорошо, – чистый карий взгляд Хеленки остановился на фотографии. – А это мои бабушка, дедушка, дяди и тёти? – Да. – Ты их сильно любишь, да? – Конечно. – Нашла же дочка минуту для таких разговоров… – А кого ты любишь больше? – полюбопытствовала Хеля. – Меня, Эвку, папу или их? Или тётю Касю?         «Только пятилетний ребёнок может задавать такие вопросы», – подумала пани Шафраньская. Вслух же сказала: – Всех. Вы все… все… все навсегда в моём сердце. Проживи я тысячу лет, я всегда буду вас любить… – Ого, тысячу лет, как наша Польша? – восхитилась Хеленка. Но у Анели не было сил отвечать. Ей вдруг показалось, что она и правда, как Польша, живёт уже десять веков – столько с нею произошло… В детстве она любила воображать, как станет богатой пани, а вредина Ханка будет целовать ей ручку и кланяться… что ж – мечта её не сбылась, зато сбылось кое-что большее – мечта поколения, которое, несмотря на беды войны, строит Народную Польшу по мере сил и умений. А может, быть, это была мечта не только для них. Родители, и деды, и прадеды, и все, начиная со времён князя Мешко, наверняка мечтали о рае на Земле – и скоро, скоро, скоро его построят. Тысяча лет борьбы, любви, жизни и смерти не может пропасть бесследно… – Ладно, мамочка, я пойду гулять, – донеслось до Анели сквозь туман веков. Пани Шафраньская встрепенулась, вытерла глаза – и продолжила шить.