Другие 365 дней

      Грегори Бейл, затаив дыхание, не отводил взгляд от мужчины и женщины, уединившихся на террасе, и с облегчением выдохнул лишь тогда, когда Тричелли, с искаженным гневом лицом, направился в строну бара.       Консильери опасался, что Ева снова сблизится с итальянцем и отправит все его, далеко идущие планы, к черту. Он заметил, что одиночество стало все больше тяготить девушку, особенно после того как она исчезла на четыре дня, вернувшись с кровоподтеками на кистях рук, очевидно, от капельниц.       Если она была больна, то почему-то скрывала это даже от него. При всех своих связях и влиянии, мужчина так и не смог узнать где была Ева те несколько дней.        Он сопроводил Торичелли взглядом до бара и посмотрел на часы. Судя по всему, девочка не сорвала их план, чего он откровенно опасался, все вскоре случится. Тогда она и итальянец вряд ли уже смогут преодолеть, образовавшуюся между ними пропасть. — Мне то же самое, что и джентельмену.       Торичелли првернул голову, наткнувшись на колючий взгляд адвоката, глаза которого периодически поглядывали на терассу. — Сторожишь хозяйку? — У нас с Евой взаимовыгодное сотрудничество, а вот ты как раз выглядишь как побитый пес. Что? Девочка погладила тебя против шерсти? — Осторожнее в выражениях, Бейл. — Хватит пустых угроз, мы оба знаем, что ты не поднимешь руку на Её консильери. Она не простит, — в глазах адвоката мелькнуло превосходство.       Торичелли интуитивно не доверял этому человеку, особенно сейчас, когда в его взгляде читался скрытый триумф. Бейл был лишь консильери, но вел себя так словно… — Посмеешь причинить ей вред и будь уверен, что я исполню свою пустую угрозу, Бейл, — взгляд мужчины поймал выходящую с террасы женскую фигруру.       Ева, наконец, вернулась в зал, но ненадолго, уже через пятнадцать минут она зашла в бесшумно открывшиеся, двери лифта.       Маленькие замкнутые пространства, после множества часов, проведенных в контейнере, вызывали у нее клаустрофобию, а еще ее кожа до сих пор фантомно ощущала тепло его пальцев, потому Ева спешила спуститься вниз как можно быстрее. Подальше от него.       Рука почти нажала на нужную кнопку, когда девушка увидела позади себя в отражении, хромированного металла, лифтовой кабины высокого мужчину в черном. Магнетически притягательного, мать твою, мужчину. Ее пальцы замерли, а затем медленно поползли вверх и нажали на кнопку верхнего этажа, где находился президентский люкс, ключ от которого поселился в ее портмоне еще перед свадьбой с Эдвардом. Этот номер был зарезервирован за Фростами вот уже тридцать лет, ровно столько этот отель принадлежал их семье.       В номере привычно стояли кремовые пионы, наполняя пространство нежным ароматом, огромные грейпфруты и апельсины лежали в вазе, а франчакорта ее любимого винного дома охлаждалась в ведерке.       Ева устало скинула туфли прямо у входа и налила себе игристое. Она смотрела сквозь панорамное окно на Нью-Йоркскую бухту, когда раздался стук в дверь, который она ожидала. Девушка отпила винтажное кюве и с бокалом в руках, неторопливо открыла дверь. — Не предложишь войти? — Я уже сказала, что не хочу говорить о делах, Массимо.       Теплые пальцы мимолетно коснулись ее скулы, заправляя за ухо, выбившийся локон и заставив девушку замереть. Он снова нарушал ее границы, искушал. — На сегодня свободны, — девушка обратилась к стоящей у ее дверей охране и, не закрывая дверь, вернулась к окну.       Массимо последовал за ней, снова остановившись слишком близко, глубоко вдыхая ее запах. Непривычный, тяжелый аромат въедался в рецепторы, не позволяя ощутить ее настоящую.       Укутанная в шафрановую броню с терпкими нотками кожи от Storie Veneziane, она закрылась от мира. По-девичьи свежий и наивный грейпфрут с можжевельником остались в прошлой жизни. Она пахла роскошью и властью, как и положено Донне мафиозной семьи, пряча за удушливым ароматом свою уязвимость.       Торичелли невольно задал себе вопрос, сможет ли он сломать ее сейчас, ведь видел, что не смотря на показную властность и холодность, она… уязвима. И да. Ему было чем поставить ее на колени.       Массимо вынырнул из раздумий и ужаснулся собственным мыслям. Не понимал этой, не утихающей внутри, жажды сломить ее волю, тогда как кончики пальцев аж зудели от желания прикоснуться и нежить шелковистую кожу. Такие контрастные противоречивые желания бурлили в нем снова, сея внутренний хаос. Он любил ее, ведь любил же… и клялся, что не навредит и не обидит больше, но почему-то монстр в нем просыпался именно тогда, когда чувствовал, что она расшатана. Торичелли не понимал почему девушка, несущая в себе свет, будоражит в нем что-то настолько темное, что порой невозможно было держать себя в руках. Тот австрийский психиатр, очевидно, был прав. То, что дает свет, должно терпеть сожжение.       Ева всматривалась в темную фигуру позади себя через отражение в стекле. Он никогда не смотрел на нее так, как сейчас. В его взгляде отражалось столько эмоций, что их все разобрать было просто невозможно, такой обжигающий и одновременно отстраненный.       Она знала, что Массимо прийдет к ней, и еще в лифте пообещала себе, что этот вечер будет последним перед тем как между ними разверзнется пропасть.       Однако сейчас мужчина не двигался, не касался ее, просто стоял, а его глубокое ровное дыхание обжигало затылок, отчего волоски встали дыбом. Боже. Как же она хотела его сейчас, тем не менее, продолжая держать гордую маску безразличия.       Пространство между ними искрило от обоюдного желания, одно касание, лишь одно и от этих искр разгорится пламя. Однако, какая ирония, полыхнуло где-то на горизонте, и порт Нью-Джерси осветился заревом, а через пару секунд ситуация повторилась, но уже с Нью-Йоркским портом.       Взгляд Евы в ту же минуту остекленел, а Глаза Торичелли расширились, отражая далекие всполохи. — Зачем? — его голос прозвучал хрипло, почти шепотом.       Ева красноречиво молчала, даже не пытаясь оправдываться. Только бросила взгляд на часы, которые показывали без четверти десять. Грегори Бейл, отдав приказ на сутки раньше, сжег до тла два терминала, а заодно и то, что не должно было, но снова начало зарождатья между ней и Торичелли.       Телефон Массимо не прекращал вибрировать, потому он пошел к выходу, по пути поднимая трубку, — Да знаю. Делай все, что нужно. Я разберусь с этим сам.       Ева ожидала характерного щелчка закрывшейся двери, но вместо этого услышала шаги и шуршание одежды. Девушка развернулась.       Торичелли, бросив пиджак на спинку кресла, медленно приближался к ней, небрежно закатывая рукава черной рубашки и обнажая предплечья. Только сейчас Ева заметила, что на одном из них появилась татуировка в виде какой-то надписи. Расстояние сокращалось и девушка, хоть и не боялась его, но все же отступила на пару шагов, словно бросая монстру внутри него наживку. Охрану она отпустила и сейчас, была беззащитна перед его гневом. Она прекрасно знала, что эти красивые руки с голубыми венами могли подарить много боли, и… удовольствия. — А ты стала жестокой, Ева. Ты знала, что я приду. Хотела, чтобы я увидел, как ты уничтожаешь то, что я построил — мужчина приблизился вплотную, — ты аж настолько меня ненавидишь? — Массимо, — предостерегающе прошипела девушка. — Я пришел сегодня вечером, не для того, чтобы играть в игры, а чтобы предложить тебе объединиться. — Это невозможно, наши интересы НЕ совпадают. — А какие у тебя интересы, Ева? — Я хочу, чтобы ты убрался из Нью-Йорка, — Девушка с вызовом смотрела ему в глаза.       Мужчина понял, что она хочет не просто, чтобы он уехал, а чтобы отказался от контроля над портом. — Ты слишком плохо меня знаешь, дорогая, — он сощурил глаза, глядя сквозь нее, и по мере того как разгоралось пламя на горизонте, разгорался он сам. Она не знала чего от него ожидать сейчас, ведь Тричелли был жесток в своем гненве. — Я же вижу, что ты ждала меня — делая ударение на слове «ждала», мужчина словно подчеркивал, что знает ее куда лучше.       Он медленно поднес руку к ее лицу, очерчивая контуры скул, линию челюсти, опускаясь по шее к обнаженным ключицам, позволяя пальцам соскользнуть ниже, почти касаясь груди через тонкую ткань. — Ты же знаешь, что из гнева и ненависти рождается самый горячий секс, правда? — сомкнув пальцы на плече, он дернул девушку на себя и провел носом от уха вдоль челюсти.       Бокал выпал из ее руки, разбившись в дребезги у босых ступней. —       Ты этого хотела? — Торичелли прошептал ей в губы. Он был уверен, что если его ладонь скользнет в разрез платья, то ощутит меж бедер теплую влагу. — Нет, — Она отступила назад и уперлась спиной в холодное стекло, но ее тяжелое частое дыхание и лихорадочный блеск в глазах кричали громче любых слов. — Лгунья. Но тело-то никогда не лжет, — он прижал ее своим торсом к стеклу, как в их первый раз, когда в гневе вдавливал в прохладный металл машины, а она, вопреки здравому смыслу, лишь заводилась сильнее от его грубой ласки. — Пусти. — Не лги хотя бы себе.       Ева закрыла глаза, чтобы он не смог разглядеть творившееся в них безумие, в то время как поцелуи-укусы жалили шею и плечи. Колени задрожали и девушка закусила губу, когда мужчина сжал через шелк и перекатил между пальцами сосок.       Она почти отдалась желанию, когда, отказывая ей в удовольствии, Торичелли отнял пальцы. — Ты стала другой, Ева, но за этим приторным ароматом, кое что все же осталось неизменным.       Она открыла глаза, встретив его насмешливый взгляд. — Ты все так же. Хочешь. Лечь. Под. меня.       Он сделал шаг назад, под подошвами его туфлей хрустнуло разбитое стекло и ее уязвленная гордость.       Обернувшись у самого выхода, он окинул ее внимательным взглядом, — Ты заплатишь, за то, что сделала, Ева. Ты знаешь, таковы правила, — и не сказав больше ни слова, Массимо пошел к выходу, прихватив пиджак.       Неудовлетворенное тело пылало, но ее больше злило то, что она на мгновение забылась, позволив себе быть с ним настоящей. Горели ЕГО терминалы, но проиграла сегодня ОНА, бездумно утратив контроль.       Девушка обошла валяющиеся на полу осколки, взяла телефон и набрала консильери, — Я жду объяснений этой… самодеятельности завтра утром и надеюсь, они будут очень убедительными, Грег.       Домой она вернулась глубоко за полнлчь. Убедившись, что Уильям крепко спит, она устало вошла в ванную и оперлась ладонями о туалетный столик. Великолепная, хоть и слегка уставшая женщина, смотрела на себя с отвращением, ведь чувства было гораздо легче отрицать, чем принять.       Она смахнула со столика косметику, и флакон с шафрановыми духами с характерным хлопком разбился о розовый мрамор, распространив по помещению удушливый аромат шафрана. Такой же душащий, как ее, так и не признанные, чувства.

***

— Дерьмо, — выругался Массимо на итальянском, сев на заднее сиденье автомобиля.        Она сожгла два новейших ультрасовременных терминала, которые должны были запустить в работу в следующем месяце. Этот проект стоил ему полутора лет усилий и баснословных денег, но это было ничем по сравнению с главной проблемой — она развязала войну. А он так и не обзавелся союзниками среди других Семей, все они работали с ним вынужденно, лишь потому, что в его власти были самые большие ворота контрабанды и наркотрафика на восточном побережье. А война требовала не только финансовых, но и человечеких ресурсов, которых у него не хватит.       Это было слишком дерзко с ее стороны, но мир мафии был жесток и такая демонстрация силы, определенно, укрепит ее, все еще ненадежное, положение. О ее прошлом шептались мафиози за игорными столами, но против воли покойного капо все же не пошел никто. А теперь девушка завоевывала авторитет среди этих жестоких мужчин за его — Массимо счет.       О том, как наказать ее он подумает завтра, ведь ущерб должен быть равнозначным. Он не хотел, но был вынужден. «Око за око» — принцип Талиона старый как мир, все еще был одним из непреложных законов мафии. Взровать парочку казино или отелей, принадлежащих Семье Дженовезе было бы примитивно и просто, а Массмо Торичелли принадлежал к новому поколению мафии, работающему более изящно, потому он ударит туда, где она не ожидает. И это будет очень личное. Ведь то, что дает свет, должно терпеть сожжение.

***

      Ева с Уильямом завтракали на закрытой террасе своего особняка в Хемптонс с прекрасным видом на пляж. Светловолосый малыш размазывал по тарелке какое-то пюре, пока девушка пыталась скормить ему ложку овсянки с голубикой.       Бейл, остановившись в проходе, наблюдал за этой идиллией, отчего-то царапающей его черствое сердце.       Когда последняя ложка каши была съедена, мужчина приблизился к столу. — Доброе утро, моя Донна, — Грегори Бейл был непривычно учтив- привет, чемпион, — обратился он к удивительно улыбчивому ребенку. — Привет Грег! Мама, можно я останусь? — мальчик, привыкший, что при появлении этого человека, его всегда отсылают с няней, решил устроить бунт. — Нет, милый. Нам с дядей Грегом нужно поговорить о делах, но потом мы обязательно с тобой поиграем.       Небрежный поворот головы в сторону няни, и та забрала ребенка.       Одарив консильери холодным взглядом, Ева указала на стул напротив себя, не предложив, однако, присоединиться к завтраку.       Мужчина, про себя отметил, что облаченная в черный шелковый халат, с небрежно взьерошенными волосами, она выглядела потрясающе, но впервые Ева вела себя с ним настолько подчеркнуто холодно.       Ева, едва притронувшись к завтраку, отпила принесенный кофе. — Я жду объяснений, Грег. Что было не ясно в слове «завтра»? — Я беспокоился об интересах Семьи. — Думаешь, если я занимаюсь проектом в Лондоне и дала тебе больше свободы действий, ты можешь игнорировать мои приказы? Ты всего лишь мой консильери, не забывайся и не заставляй меня спрашивать дважды. — Роман отдал приказ прошерстить завтра все терминалы, мне пришлось сыграть на опережение. Ты уже ушла с приема и я действовал по обстоятельствам. — Ты даже не пытался со мной связаться. Ты действовал за моей спиной! — Я лишь действовал в интересах Семьи. И позаботился о том, чтобы этот ублюдок не трахнул тебя вчера, — не озвучивая эту мысль вслух, добавил консильери. — Это был последний раз, когда ты что-то сделал за моей спиной, иначе твой путь консильери будет недолгим. Ты сам подписался на сделку и знаешь, что из мафии уходят только в могилу. — Да. Моя Донна, — он в упор смотрел на молодую красивую, властную и чертовски горячую женщину, осознавая, что воплотить его план будет гораздо труднее, чем он думал изначально.