Другие 365 дней

Пятью часами ранее.

— Мистер Торичелли, вы свободны, заседание суда окончено — деревянный молоточек стукнул и судья поднялся из-за стола.       Чувство облегчения расплывалось внутри, пока Массимо сверлил взглядом своего адвоката. Грегори Бейл был спокоен и собран, отвечая своему подзащитному точно таким же неприязненным взглядом.       Мужчины молча вышли из здания суда, игнорируя нескольких журналистов, сели на заднее сидение машины адвоката и лишь тогда позволили себе обменяться короткими фразами. — Я должен был бы тебя убить за то, что ты сделал с ней в суде, — голос Торичелли звучал глухо и мрачно. — Это ты сделал с ней, а я лишь использовал информацию для дела. Ведь лишь яркая иллюстрация того, что ты банальный, поведеный на доминировании и боли ублюдок, позволила оправдать все те отметины, что ты оставил на теле этой федеральной шлюхи, иначе присяжные не сняли бы обвинение в изнасиловании. — Что еще Ева тебе рассказала? — Так она ничего не рассказывала. У меня очень хорошие ищейки и то, что они нарыли, даже на двадцать процентов не было озвучено в суде. — Звучит как угроза. — Отнюдь. Я не собираюсь портить отношения с капо сицилийской мафии. Но это гарантия моей безопасности. Просто страховка. Ты ведь уже решил наказать меня за то, что я расстроил твою девочку, — мужчина усмехнулся, — это лишь вопрос времени. — Она долбаная графиня, ее показания ударят по ее репутации. Чем ты думал, раз так хотел ее защитить? — Как ты думаешь, почему я вызвал ключевого свидетеля перед ее допросом, а не после? Ведь красиво было бы оставить федерала на десерт. Чтобы судья сделал это заседание закрытым. Протокол будет засекречен, работники суда и присяжные связаны подпиской о неразглашении. Журналисты ничего не пронюхают, я позаботился об этом. Никто не узнает, что она влюбленная в тебя мазохистка. — Не смей так говорить о ней. — А ее репутация и так упала ниже плинтуса. Стервятники из британской желтой прессы настолько негативно подали убийство Джеймса Болдуина в доме Фростов, что Ева вынуждена была уехать из Лондона. Ее даже окрестили черной вдовой. Ты блядь не мог это сделать в другом месте? — Ты забываешься, Бейл, — глаза Торичелли угрожающе сверкнули, — что бы ты там не раскопал на меня, это не делает тебя бессмертным.       Адвокат опустил перегородку между ними и водителем, — поехали, Томас. К дому мистера Тррчелли.       Всю дорогу они ехали молча и лишь, когда итальянец открыл дверь чтобы выйти, адвокат обратился к нему примирительным тоном. — На этом мы закончили, Торичелли. Не думаю, что будет апелляция, и постарайся больше не влазить в подобное дерьмо. Твое освобождение имеет очень высокую цену. — Мы закончили, если ты будешь держаться от нее подальше, в противном случае, следующая наша встреча не будет для тебя такой приятной — Массимо с силой захлопнул дверь автомобиля и вошел в распахнутые швейцаром двери.       Душ и новый комплект одежды слегка улучшили его настроение, но он все еще не мог дозвониться до Евы, абонент был упорно недоступен.       Итальянец сидел в широком кожаном кресле, потягивая бурбон и снова перечитывал прощальное письмо Эдварда: «Лишь одно обстоятельство позволило тебе вскрыть этот конверт. Можешь считать это письмо моей последней волей. Я не буду тебе рассказывать как сильно люблю эту женщину, потому что ты испытываешь то же самое чувство, и знаю, что оно приведет тебя к ней снова. Но я хочу чтобы ты дал ей время, она стала сильнее и жестче, однако ее психика после моей смерти снова будет слишком уязвима, потому прошу еще раз, дай ей время прийти в себя.       Однако есть человек, который меня очень сильно беспокоит. Джеймс Болдуин, по известным тебе причинам, практически одержим Евой. Пока я жив, он не тронет ее, но теперь я прошу тебя обеспечить ее безопасность и безопасность нашего сына.       Эта женщина, самое светлое, что было в твоей жизни, потому ты снова попытаешься вернуть ее, какие бы клятвы ты себе не давал. И если она примет тебя, не смей ломать ее больше. Скажи ей про Маттео, Массимо, она имеет право знать. По мере того, как он растет, их сходство становится более явным. Береги ее, независимо от того станет ли она твоей снова. E.F.»       Торичелли убрал письмо в сейф. Прошел почти год с момента гибели Эдварда, который, как всегда, оказался прав. Торичелли не мог не попытаться вернуть ее. То, что для него сделала Ева, красноречиво говорило о том, что он ей не безразличен, но вот до какой степени… Пришло время это выяснить.

***

      Гроегори Бейл, стоя у края южной террасы, пил свой утренний кофе и листал заметки о вчерашнем процессе над Торичелли, пестрившие в новостной ленте. Определенно, тщеславие было его сильнейшим грехом.       Тихие шаги ознаменовали появление женщины, которую он ждал. Мужчина обернулся, а Ева села за столик и с улыбкой налила себе апельсиновый фреш. — Ммммм… красные сицилийские апельсины, — девушка довольно сощурилась. — У меня небольшая плантация Моро у подножья Этны.       Ева показательно подняла одну бровь, — ну конечно, все самое лучшее. — Я смотрю ты довольна собой, — мужчина оперся бедрами о балку террасы, выпуская в воздух клуб дыма. — Спасибо тебе, — Ева положила на стол пузатый желтый конверт, — у меня нет копий. — Я знаю. Ты всегда была слишком чиста душой, чтобы пустить это в ход. — Я была влюблена в тебя, даже после того, что ты сделал. — Я знаю. — Почему ты так поступил тогда? — Иногда ответ гораздо проще, чем кажется. Деньги и конгрессмен в должниках. — Ты неисправим. — Ты тоже, знаешь? Какой была идеалисткой, такой и осталась. Ты бы правда сделала это? Дала алиби Торичелли? — Нет. Но мне было приятно узнать, что ты все еще помнишь свое обещание.       Мужчина скептически усмехнулся, — так я искупил свою вину? — Нет. Но я больше не злюсь на тебя. Я повзрослела и изменилась. Скажи мне одну вещь, Грегори, между нами могло что-то быть тогда, если бы не то дело? — Я думал над тем, чтобы жениться на тебе… позже. Но ты не была бы счастлива со мной. Я не любил тебя. Ты просто была… подходящей. Но, когда я заговорил об этом с Витторио, он четко дал понять, что не допустит этого брака. — Уже тогда я была обещана Медичи. — Твой отец… — Давай не будем об этом. — Чтож. Полагаю, тебе пора. — Да, но перед тем как уйти, я хочу попросить тебя кое о чем. — Тебе не кажется, что это уже перебор? — Ты станешь моим консильери?       Мужчина склонил голову набок, внимательно изучая лицо собеседницы. — Ты был прав. Витторио попросил меня возглавить Семью. — И ты не смогла отказать, умирающему старику. — Ты слишком хорошо меня изучил. — Недостаточно, раз повелся на твою манипуляцию. — Я знала, что ты сдержишь слово, даже опрометчиво данное, влюбленной девочке много лет назад. У тебя странные представления о чести. У меня еще есть еще немного времени и определенные обязанности в Англии, однако, когда отца не станет… Если меня выберут, и я буду знать, что смогу рассчитывать на тебя, то я исполню его волю. — Я подумаю. Но перед тем как дать тебе ответ, я хочу знать. Это важно. Ты все еще любишь Торичелли? — Нет, — слишком поспешно ответила Ева. — Хорошо, потому что, если я приму твое предложение, Торичелли может стать проблемой. Он будет лишь одним из конкурентов, вы будете по разные стороны, ты понимаешь?       Девушка кивнула. — Тебе придется всегда действовать исходя из интересов Семьи. — Я понимаю ту ответственность, которую принимаю. — Чтож, я подумаю и пришлю тебе сову.       Ева рассмеялась, вспомнив как открыла для себя «Гарри Потоера» и взахлеб пересказывала адвокату сюжет, вместо того, чтобы готовиться к очередному слушанию. — Спасибо еще раз, Грег. И… у тебя есть мое слово.       Мужчина выпустил еще одно облако дыма и удовлетворенно прикрыл глаза. Партия была разыграна идеально, он без особого труда получил то, ради чего согласился защищать Торичелли. Его амбиции давно переросли его текущий статус.

***

      Непрекращающийся второй день ливень, топил улицы Ньйю-Йорка. Люди прятались от дождя под разноцветными зонтами и в желтых такси.       Швейцар с характерным щелчком закрыл прозрачный зонт, когда Ева села на заднее сиденье представительского седана и обняла сына. Им предстоял долгий перелет на другой континент, где она будет исполнять обязанности Леди Фрост на ежегодном турнире по конному поло. — Первый турнир без Эдварда, — девушка прикрыла глаза, отгоняя от себя воспоминания об утраченном счастье.       Взглянув напоследок на Централ парк, она увидела темную фигуру, стоящую без зонта возле припаркованного через дорогу автомобиля. Она вышла из машины и подошла к мужчине. — Даже не собиралась попрощаться? — Это лишнее, Массимо. — Спасибо еще раз. — Не стоит. Он был мне должен. — А теперь ты его должница. Ева пожала плечами. — Такие люди как он, берут слишком дорогую цену за свои услуги. Не деньгами. Он сказал, что цена была высока. Что он потребовал от тебя, Ева? — итальянец костяшками пальцев нежно коснулся ее, мокрой от дождя, щеки. — Я не спала с ним, если это тебя интересует. Не всем нужно от женщин… это. — Такие как он не берут интимом, что ты дала ему взамен? — Свое слово. Мужчина выгнул бровь. — Это все, что я могу тебе сказать, Массимо. Мне пора.       Итальянец обхватил ладонями ее лицо и привлек девушку ближе, их губы разделяло всего несколько миллиметров. Он чувствовал ее слегка сбившееся теплое, сводящее с ума, дыхание, и боролся с неистовым желанием прикоснуться к ее приоткрытым губам своими.        Но она не отреагировала, от слова совсем. Застыла. Даже не подняла руки, чтобы обнять или отстраниться.       Пересилив себя, мужчина опустил руки, вглядываясь в ее лицо. На дне расширившихся зрачков все же плескалась эмоция, которую он не смог прочитать, в остальном девушка осталась холодной словно мраморное изваяние. — Прощай, Массимо, — Ева развернулась и, вся до нитки промокшая, направилась к машине.       Объятая мелкой дрожью, толи от холодного дождя, толи от нахлынувших эмоций, Ева села в машину и закрыла глаза, пытаясь восстановить треснувшую ментальную защиту. — Да какого черта? Возьми себя в руки. Все кончено. Он больше ничего не значит, - она повторяла про себя как мантру, одну и ту же фразу. Но, похоже, что ее наращенная за последние годы броня, без Эдварда была не так крепка, как ей казалось.       А Торичелли провожал взглядом, удаляющийся автомобиль, вспоминая последние строчки из прощального письма Эдварда. Ева, определенно, стала другой, и эта незнакомка будоражила его еще сильнее.